Текст книги "Пётр второй"

Как бы в ответ на это, 1 ноября ЦК партии большевиков принял резолюцию, означающую срыв переговоров об образовании коалиционного правительства с другими социалистическими партиями.

В этот же день посланным в Гатчину представителям большевиков удалось окончательно склонить расквартированные там войска на сторону революции. Генерала Краснова арестовали, а Керенский бежал.

А исполняющим обязанности Главнокомандующего русской армией стал генерал-лейтенант Николай Николаевич Духонин.

На следующий день, 2 ноября, была принята «Декларация прав народов России», в которой провозглашались равенство и суверенность народов России и их право на свободное самоопределение, вплоть до отделения.

Декрет «Об уничтожении сословий и гражданских чинов» был принят 10 ноября.

– «Ну, что, Пётр, слышал? Мы теперь все граждане и друг другу товарищи!» – через день обрадовал брата Парфений Васильевич.

– «Ты мне лепш скажы, за каго будзеш галасаваць пры выбарах у Устаноувчы (Учредительное) сход (собрание)?» – спросил Пётр Васильевич.

– «Я-то? Так за эсеров! За кого ж ещё?» – уверенно ответил Парфений.

Ещё в августе в России был принят закон о выборах в Учредительное собрание, оказавшийся самым демократичным в мире.

Выборы теперь были всеобщими, равными, прямыми и при тайном голосовании. Избирательные права получили женщины и военнослужащие.

Возрастной ценз был понижен до двадцати лет, а имущественный ценз, а также цензы оседлости, грамотности, национальности и вероисповедания были отменены вовсе.

И трое взрослых Кочетов, включая уже беременную Гликерию Сидоровну, 15 ноября пошли на ближайший избирательный участок.

– «Парфений и Петя, так вы всё ж за кого будете голосовать-то?» – спросила братьев Гликерия Сидоровна.

– «Я же говорил уже Петру – однозначно за эсеров!» – первым и уверенно ответил Парфений Васильевич.

– «А ты, Пётр, решил за кого? За большевиков или эсеров?» – теперь он спросил пока молчавшего брата.

– «Ды вось думаю яшчэ. Эсэры, вунь, адразу зямлю даюць!».

– «А как они тебе её дадут, если в нашей деревне вся земля давно поделена между соседями?!» – искренне удивилась Гликерия.

– «Тое и яно! Ды и вернецца нам кали-небудзь наша зямля назад? Добра, няхай бальшавики будуць! У нас на заводзе большасць рабочых за бальшавикоув!» – принял окончательное решение Пётр Василевич.

– «Ну, тогда и я тоже за большевиков!» – поддержала мужа Гликерия Сидоровна.

– «Эх, вы! Аукнутся ещё вам ваши большевички! Уж слишком широко шагают – порты порвут! Вот увидите! – искренне возмутился Парфений позицией брата и невестки – пригрел я змей на своей груди» – заканчивая уже чуть слышно.

Но домой все вернулись в приподнятом настроении.

Лишь Петра Васильевича терзали смутные сомнения – за тех ли он отдал свой голос?

– «Ну, что, Глаш, теперь не грех и выпить!» – предложил деверь.

– «Мы з табой и выпъем, а вось ёй ужо нельга!» – уточнил её муж.

– «О-о! Уже! – повернулся Парфений к невестке, разглядывая её чуть выпятившийся живот – Так здорово! Выпьем, давай и за это!» – хлопнул старший брат по плечу младшего, невольно переводя взгляд на любопытно улыбающихся племянников.

– «Дядь, Парфений, ну как там на выборах было?» – чуть ли не в один голос спросили младшие Кочеты самого старшего, будто специально переводя разговор на другую тему.

– «Да нормально. Но я думал, что народу побольше будет» – как-то вяловато ответил Парфений Васильевич, демонстративно отворачиваясь от племяшей, тем намекая им на окончание разговора о выборах.

Но старшие Кочеты это событие отметили крепко, ещё долго после застолья излишне громко и эмоционально споря о политике, и обсуждая свои текущие дела.

Через несколько дней, 20 ноября, в Брест-Литовске начались переговоры о пока лишь перемирии между Россией и Германией, в этот же день приведшие к заключению соответствующего соглашения на десять дней, позже продлевавшегося ещё двадцать восемь дней.

Ещё 27 марта 1917 года большевики выдвинули лозунг, от имени Временного правительства вынужденно озвученный Милюковым, о мире без аннексий и контрибуций, означавший сохранение довоенных границ. Но на их предложение тогда не откликнулась ни одна из воюющих стран.

В эти же ноябрьские дни начал свою работу первый съезд партии левых социалистов-революционеров (интернационалистов), вышедших из партии Социалистов-революционеров, и организовавшихся в самостоятельную партию.

Когда и Пётр Васильевич узнал о программе партии социалистов-революционеров, осуждавшей войну, как империалистическую, с немедленным выходом из неё, и предлагавшей немедленно решить земельный вопрос, передав землю крестьянам, то сразу проникся её идеями.

– «Эх, каб яны гэта зрабили раней, я б напэувна (наверно) увсё ж за их галасаваув!» – сокрушался теперь Пётр Васильевич.

– «Ну, вот, и ты прозревать стал! А я им давно симпатизирую, – обрадовался Парфений – их программа как раз для нас, для крестьян!».

– «Так! У ёй усё выразна (чётко) и зразумела (понятно)! И яна неяк (как-то) спакайней, ци што (что ли)?!» – согласился брат с Парфением.

Ещё больше в таком своём мнении Пётр Васильевич утвердился во время прохождения II-го съезда Совета крестьянских депутатов в Петрограде, на котором преобладали теперь симпатичные ему левые эсеры, поддерживавшие политику большевиков.

А тем временем в Ставку в Могилёв прибыл новый главнокомандующий – бывший юрист и опытный большевик – прапорщик запаса Николай Васильевич Крыленко, а солдаты учинили самосуд над ранее временно исполнявшим обязанности командующего армией генерал-лейтенантом Н.Н. Духониным, пока находившимся под домашним арестом.

Через два дня в стране была реорганизована система судопроизводства, и были созданы революционные трибуналы.

А к концу ноября были подведены итоги выборов в Учредительное собрание.

– «Ребята! – обратился Парфений Васильевич к племянникам – Вы всё интересовались выборами. Вот их результат! В выборах приняло участие менее половины от всех избирателей!» – начал, было, он традиционное вечернее чтение старой газеты.

– «Дядь, а ты нам так и говорил тогда, что мало пришло» – первым вспомнил самый младший Кочет.

– «Да, помню! Но продолжим. Всего было избрано семьсот пятнадцать депутатов Учредительного собрания. Больше половины голосов подано за правых эсеров и центристов – триста семьдесят. Ура-а! Не зря я за них голосовал! Сто семьдесят пять мест получили большевики. Ух! Сорок – левые эсеры!? Петь, слышишь? – сделал он короткую паузу до утвердительного кивка брата – Семнадцать мест получили кадеты. Пятнадцать – меньшевики. Ну, и так далее» – закончил он чтение, так как Гликерия Сидоровна позвала всех к столу.

А на следующий день Кочеты узнали, что 28 ноября был принят Декрет об аресте руководства партии конституционных демократов, обвинённых Лениным в подготовке гражданской войны.

Через четыре дня, за начало политической деятельности до открытия Учредительного собрания, и всех депутатов кадетов исключили из состава его членов.

В эти же дни, 2 декабря, в столице, для регулирования всей экономической жизни в стране, был создан Высший Совет народного хозяйства.

Через несколько дней Кочеты прочитали в газетах о создании 7 декабря Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с саботажем и контрреволюцией, которую возглавил почти их земляк Феликс Эдмундович Дзержинский.

А ещё через два дня восторженный Пётр Васильевич теребил брата:

– «Парфеня, глядзи! Большевики договорились с левыми эсерами о вхождении их представителей в большевистское правительство, и отдали им посты наркомов земледелия, юстиции, почт и телеграфов!» – зачитал он.

– «Ну, вот, видишь? А ты всё переживал. Жизнь налаживается!» – чуть сочувственно улыбнулся старший брат.

Налаживаться стали и события на международной арене, где острее встал вопрос о мире с Германией, переговоры о заключении теперь уже всеобъемлющего мира с которой начались в тот же день 9 декабря 1917 года.

Через пять дней, 14 декабря, германская делегация передала советской делегации свои предложения по значительным территориальным уступкам со стороны России. Она должна была отдать территории с богатыми людскими, продовольственными и материальными ресурсами.

Но в вопросе отношения к этому в руководстве большевистской партии произошёл раскол.

В.И. Ленин в категорической форме выступал за пока полное удовлетворение всех требований Германии, мотивируя это тактическим выигрышем мира для страны при надвигающейся революции в Германии.

Л.Д. Троцкий, для выигрыша времени предлагал пока всячески затягивать переговоры.

Левые же эсеры и часть большевиков, руководствуясь патриотическими чувствами, предлагали мира не заключать, а войну против немцев продолжить до победного конца.

Такая их позиция не только бы вела к новому обострению отношений с Германией, но и подрывала бы позиции большевиков, обещавших, поддержавшим их, прежде всего солдатским массам, быстро закончить эту войну. Ситуация вокруг переговоров накалялась.

В последующие дни на Кочетов из газет обрушилась настоящая лавина из декретов, заявлений и сообщений о национализации различных предприятий и банков, о снятиях и назначениях.

Но они уже привыкли к этому и, кроме работы и учёбы, в основном, занимались повседневными домашними делами.

Потому борьба вокруг созыва Учредительного собрания в большей мере прошла мимо их внимания. Только обрывочные сведения из, теперь реже ими читаемых, газет доходили до их пытливого внимания. И лишь сообщение о введении в Петрограде с 23 декабря военного положения всё же удосужилось их внимания.

Наступивший новый, 1918 год, нёс Кочетам новые надежды на лучшую жизнь.

Но первые же дни нового года омрачились и новыми кровопролитиями.

В один день, 5 января, в Петербурге и Москве были разогнаны многотысячные демонстрации в поддержку Учредительного собрания.

Если в Петербурге на нескольких десятков тысяч демонстрантов пришлось два десятка погибших, то в Москве в результате перестрелок погибло полсотни человек и две сотни было ранено. Но при этом митингующие взорвали здание Дорогомиловского Совета, в результате чего погиб начальник штаба Красной гвардии района и несколько красногвардейцев.

В тот же день открылось первое заседание Учредительного собрания, ставшего и последним.

После решения ряда процедурных вопросов и отказа включить в повестку дня принятие «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа», большевистская фракция покинула Таврический дворец, её примеру последовала и левоэсеровская фракция.

Оставшиеся депутаты в ускоренном темпе приняли законы, уже ранее декларированные советской властью и поддержанные гражданами. Но ночью собрание было закрыто, а пришедшие на следующий день депутаты наткнулись на запертые двери.

Газету «Правда» за 6 января Парфений Васильевич читал всей семье, слушавшей его с большим интересом, жадно и с нескрываемым волнением:

– «Прислужники банкиров, капиталистов и помещиков, союзники Каледина, Дутова, холопы Американского доллара, убийцы из-за угла … правые эсеры … хе! … требуют в Учредительном собрании всей власти себе и своим хозяевам – врагам народа. Ну, чушь какая-то! Что этот ваш Ленин себе позволяет? … Ну, ладно, читаю дальше.

На словах, будто бы присоединяясь к народным требованиям: земли, мира и контроля, на деле пытаются захлестнуть петлю на шее социалистической власти и революции.

Но рабочие, крестьяне и солдаты не попадутся на приманку лживых слов злейших врагов социализма, во имя социалистической революции и социалистической советской республики они сметут всех её явных и скрытых убийц» – закончил он уже скороговоркой, чуть поёживаясь, будто бы от накинутой на его шею петли.

Пётр Васильевич взглянул на поникшего брата, положил свою руку на его плечо и примирительно сказал:

– «Ничего, брат, не переживай. Ещё неизвестно, чем это всё закончится. Время покажет, кто из нас был прав: ты, я или большевики».

– «Парфений, так ты следующий раз за кого голосовать будешь?» – чуть с ехидцей полюбопытствовала Гликерия.

– «Пока не знаю. Поживём, увидим, посмотрим» – ответил тот.

Вскоре, 10 января, открывшийся в том же Таврическом дворце III-ий Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов через три дня объединился в одно целое со съездом Советов крестьянских депутатов.

Объединённый съезд одобрил Декрет о роспуске Учредительного Собрания и 18 января принял решение об устранении из законодательства всех указаний на временный характер советского правительства.

В эти же дни В.И. Ленин подписал декреты о создании Красной армии и Красного флота.

Не прошло и недели, как 24 января Советом народных комиссаров был принят новый декрет, на этот раз это был Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря.

Поэтому, Кочеты, заснув 31 января 1918 года, проснулись 14 февраля.

– «Так сегодня уже … аж четырнадцатое февраля!» – поутру картинно удивился Борис.

– «Но, слава Богу, того же года!» – подыграл ему Петя.

Но за четыре дня до этого руководитель советской делегации на переговорах в Брест-Литовске Л.Д. Троцкий самовольно прервал переговоры с немцами о мирном договоре, продекларировав:

– «Ни мира, ни войны! Мир не подписываем, войну прекращаем, а армию демобилизуем».

Потому ещё через четыре дня, 18 февраля, немецкие и австро-венгерские войска по всей линии фронта начали продвижение на восток, а новые условия будущего мира, выдвинутые их объединенной делегацией, стали намного жёстче.

Поэтому, 3 марта 1918 года, советская делегация была уже вынуждена подписать унизительный Брестский мирный договор.

По нему Россия теряла около одного миллиона квадратных километров своей территории, включая всю Украину, была обязана демобилизовать всю свою армию и флот, с передачей Германии инфраструктуры и кораблей Черноморского флота и выплатить контрибуцию в размере шести миллиарда марок. Кроме того, по Брестскому миру Россия должна была признать независимость Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, Белоруссии и Украины.

В стране, в Советах и даже в партии большевиков развернулись споры по заключённому несправедливому миру с Германией.

Левые эсеры и левые коммунисты расценивали заключение этого мира, как предательство национальных интересов и интересов предстоящей мировой революции.

Большевики же во главе с Лениным, желая, прежде всего некоторой передышки для укрепления своей власти, доказывали всем свою правоту, ссылаясь на неспособность, пусть уже и советизированной, но старой царской армии, и впервые создаваемой Красной армии противостоять даже ограниченному наступлению германских войск.

И на IV-ом Чрезвычайном съезде Советов, контролируемом большевиками, несмотря на сопротивление левых эсеров и левых коммунистов, Брестский мирный договор 15 марта 1918 года был ратифицирован.

Однако население России, безусловно, смертельно устав от тягот войны и жаждая мира, в своей основной массе не поняло замысла и расчёта большевиков на приближающуюся мировую революцию, и не смогло примириться с их таким антипатриотическим шагом.

Заключение этого сепаратного мира с Германией, уступка ей значительной территории и выплата больших денежных сумм были восприняты народом и как невыполнение большевиками своих же собственных обещаний и как предательство национальных интересов России.

И снова всё разрастающаяся смута охватила Россию – в стране начала разворачиваться гражданская война.

Глава 5
Смятение (март 1918 – ноябрь 1919 гг.)

Для защиты завоеваний революции, ещё подписанным 15 января 1918 года декретом Совета народных комиссаров РСФСР «О Рабоче-крестьянской Красной армии», началось создание новой российской армии.

Но её создание шло в тяжёлых для страны условиях. Ведь с 18 февраля Германия и Австро-Венгрия объявили о прекращении временного перемирия, после чего их войска фактически без сопротивления начали продвижение вглубь территории России.

С большим сожалением и даже с бурным негодованием семья Кочетов узнала, что в ночь на 20 февраля корпус польских легионеров под командованием И.Р. Довбор-Мусницкого занял Минск, а Белорусская Рада открыла город для вступления в него немецких войск.

После чего, с разрешения немецкого командования, Белорусская рада создала правительство Белорусской Народной Республики во главе с уроженцем белорусского Полесья Романом Александровичем Скирмунтом.

Рада аннулировала декреты советской власти и объявила об отделении Белоруссии от России.

– «Петь, смотри, что творят, гады!» – первым возмутился Парфений Васильевич, протягивая газету брату.

– «Так-а-а! Трэба ж, да чаго дакацилися са сваёй незалежнасцю?!» – протянул тот удивлённо, поддерживая мнение брата.

– «Кожны (каждый) дробны (мелкий) вугор (прыщ) на роувным месцы увяувляе (мнит) сябя качэтам на курасадни (насесте)! А сами – пяньки пяньками!» – вмешалась в разговор Гликерия Сидоровна.

– «Так что ж, наша Беларусь сдалась немцам что ли?!» – спросил Петя, входя в комнату к окончанию разговора.

– «Так, сынок, так! – ответил первым отец, утирая со щеки выступившую слезу – Прям легла, як сука пад сабаку (под кобеля)!».

– «Видать упёрлись они против новой большевистской власти!» – первым догадался Парфений Васильевич.

– «И к цяпер з нашай зямлёй будзе?!» – сокрушённо махнул рукой Пётр Васильевич, посчитав, что свою землю он потерял теперь может быть навсегда.

А война за русскую землю продолжалась. Бои под Нарвой 23 февраля показали неспособность отрядов Красной гвардии, составленных в основном из рабочих, противостоять регулярной, хорошо обученной и организованной, опытной армии. И лишь в тот же день под Псковом, в основном патриотически-настроенным остаткам царской армии, удалось остановить немцев.

К 23 февраля закончилось и юридическое оформление создания Красной армии, и началась массовая запись в неё добровольцев. Также в этот день Совет народных комиссаров опубликовал воззвание к народу России «Социалистическое отечество в опасности», призывавшее всех к оружию.

Но из-за опасности, угрожавшей теперь Петрограду, 26 февраля советское правительство переехало в Москву.

И лишь подписание 3 марта унизительного для России «Брестского мира» на время остановило немцев от дальнейшего продвижения по всему их Восточному фронту.

Теперь россияне смогли заняться своими внутренними проблемами.

Возникшую в марте в России продовольственную проблему Советское правительство попыталось решить налаживанием прямого товарообмена с деревней. Но из-за недостаточных объёмов товаров и неопытности, контролирующего этот товарообмен, местного аппарата управления сделать это не удалось.

А начавшийся в городах голод вынудил партию большевиков принять срочные меры не экономического характера, прибегнув к продовольственной диктатуре.

Но это не остановило жизнь россиян.

В конце марта и в начале апреля семья Петра Васильевича Кочета пополнилась сразу двумя новыми членами.

Одним, давно ожидаемым, стала новорождённая дочка Паша, а вторым и неожиданным – семидесятитрёхлетняя мать Глафира Андреевна, наконец нашедшая своих сыновей и приехавшая к ним из Калужской губернии после смерти в 1917 году её мужа и их отца Василия Климовича Кочета.

Пётр Васильевич и Гликерия Сидоровна ожидали этих родов с волнением. Ведь первая беременность Гликерии, видимо из-за излишней физической нагрузки в поле при уборке урожая и из-за волнений, связанных с начавшейся в 1914 году войной, завершилась выкидышем.

Теперь же всё обошлось.

Из-за близости к дому, Гликерия рожала в больнице, расположенной в странноприимном доме – «Родильном приюте для одиноких рожениц и безродных детей», построенном в 1905 году уроженцем Серпухова, одним из богатейших купцов России, Гаврилой Гавриловичем Солодовниковым.

Он был известным в России мультимиллионером, домовладельцем и филантропом, отдавшим на благотворительность более двадцати миллионов рублей.

На эти его деньги в Москве были построены Московский театр оперетты, клиника при медицинском факультете МГУ, магазин, сиротский приют и несколько домов для бедных, а также земские женские училища в Архангельской, Вологодской, Вятской и Тверской губерниях.

На часть им завещанных денег в Серпухове ещё были построены и несколько профессиональных школ для «выучки детей всех сословий» и два дома «с дешёвыми квартирами для одиноких и семейных бедных людей».

Так что Гликерия Сидоровна Кочет рожала недалеко от дома и в весьма комфортных условиях.

Вечером того же дня, когда она с новорождённой оказалась дома, Парфений Васильевич предложил сияющему от счастья брату:

– «Петь, так за это не грех и выпить!».

А, увидев нерешительность непьющего, добавил:

– «Ты ж теперь не крестьянин, а наёмный рабочий! Тебе теперь не надо каждый день с утра до ночи работать! Чего ж не выпить-то?!».

И они устроили для себя праздничное застолье.

Не успела семья Кочетов привыкнуть к ежедневным естественным плачам новорождённой, как в начале апреля к ним приехала её бабушка Глаша.

Радость от встречи с матерью лишь омрачилась вестью о кончине в прошлом году их отца – главы всех семей Кочетов – Василия Климовича, похороненного в Калужской губернии его женой Глафирой, братом Захаром и другими детьми – Василием, Евдокией, Пелагеей и Верой, а также женой Василия и мужем Пелагеи.

Даже уставшая от долгой и тяжёлой для старого человека дороги Глафира Андреевна сразу же воспрянула духом, увидев новорождённую – свою вторую внучку.

Её первой внучке от третьего сына Василия – Марии, с которой она до этого нянчилась, было уже два года.

Помощь Глафиры Андреевны, теперь поселившейся в комнате старшего сына Парфения, оказалась как нельзя кстати.

– «Мам, а ведь моя комната не эта, а та большая, где Пётр с семьёй живёт! – поделился он с матерью, с которой не виделся больше двадцати лет, радуя её – Я с ним поменялся – свою большую отдал! Чего мне одному в таких хоромах жить-то?!».

– «И правильна зрабиув, сынок!» – поддержала она старшего сына.

– «Интересно у нас получилось!? Как ты помнишь, по договорённости с отцом и Петром, после моей демобилизации и возвращения домой он должен был отдать мне мою долю от дома и земли. А получилось совсем наоборот – я его здесь с семьёй сначала приютил в своей комнате, а потом нам удалось закрепить за ним освободившуюся».

– «Так и добра! Брат павинен (должен) дапамагаць (помогать) брату! А як жа инакш?» – несколько удивилась Глафира Андреевна.

– «А интересно! Он-то не забудет об этом, когда мы все домой вернёмся?» – поделился Парфений сомнением.

– «Хай не забудзе, сынок! – потрепала она, как бывало ранее, своего первенца теперь по редким вихрам – Тольки ци вернёмся? Вунь, бацька ваш ужо николи не вернёцца на родную зямлю! Да и я не ведаю, кольки яшчэ пражыву?!».

– «Ничего, мам, поживёшь ещё! С внучкой, с нами, да в городе! Как не прожить?» – успокоил он мать.

– «Да ещё после революции!» – добавил вошедший в комнату широко улыбающийся Борис.

Её внуки Борис и Пётр соскучились по бабушке, которую не видели почти три года, и всячески опекали её, пока не знавшую город и жизнь в нём.

А тем временем жизнь в Серпухове, как и во всей стране и за её новыми временными рубежами, просто забурлила.

Уже к апрелю с помощью своей армии Германия ликвидировала российскую советскую власть в оккупированной Прибалтике, а новое буржуазное правительство Финляндии восстановило контроль над своей территорией.

К концу апреля уже и вся территория Украины с частью прилегающих к ней российских территорий оказалась под оккупационным контролем немецкой и австро-венгерской армий.

А 29 апреля при поддержке немецкой оккупационной армии на Украине произошёл бескровный переворот, в результате которого к власти пришёл, провозгласивший себя гетманом, бывший командующий 34-ым армейским корпусом – по приказу Л.Г. Корнилова трансформированным в 1-ый украинский корпус – генерал-лейтенант Павел Петрович Скоропадский.

Он ликвидировал Украинскую Центральную Раду и её учреждения, все революционные реформы и земельные комитеты, упразднил республику, преобразовав её в Украинскую державу со своим диктаторским правлением.

А немецкие войска, согласно Брестскому мирному договору, продолжили движение на восток, заняв 1 мая Таганрог, а 8 мая Ростов-на-Дону.

К эму времени на Дону уже полыхало антибольшевистское восстание под руководством генерал-майора П.Н. Краснова, начавшееся ещё в конце марта. Но только 10 мая казаки Краснова совместно с подошедшим из Румынии отрядом полковника М.Г. Дроздовского заняли столицу Донского войска город Новочеркасск, захватив всю область к середине мая.

В этот же период германские и турецкие войска вторглись в Закавказье, прекратив там деятельность Закавказской демократической федеративной республики.

Германия хотя формально и признавала советское правительство, но на деле оказывала поддержку антибольшевистским силам, особенно на оккупированных ею территориях, захват которых лишил или затруднил поставки зерна в другие губернии России.

Дело усугублялось и позицией большевистского правительства, сохранившим хлебную государственную монополию, введённую ещё Временным правительством, и продразвёрстку, введённую ещё в 1916 году царским правительством. А получившие помещичью землю, крестьяне хлебородных южных областей России ожидали от новой власти разрешения на свободную торговлю зерном, что даже в условиях инфляции позволило бы им наживаться на потребностях в хлебе городских жителей и населения зернопотребляющих губерний.

В результате всего этого в городах появился дефицит хлеба, у хлебных магазинов появились очереди, а в народе появились панические настроения и недовольство властью большевиков, кое-где переросшее в стихийные голодные бунты против местных органов Советской власти.

И противники большевистской власти попытались воспользоваться недовольством населения и его страхом перед надвигающимся голодом.

Для решения этой резко обострившейся проблемы 13 мая 1918 года был прият декрет «О предоставлении Народному Комиссару Продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими».

Эти декретом была запрещена свободная торговля зерном, и введены карательные меры против лиц, скрывающих хлебные «излишки» и отказывающихся продавать зерно государству по установленным им низким государственным ценам.

Все эти меры означали введение продовольственной диктатуры.

В последние майские дни закончился очередной учебный год для младших братьев Кочетов, причем, Борис навсегда распрощался со школой и своими одноклассниками.

Довольный переходом во взрослую жизнь, шестнадцатилетний юноша в сопровождении своего тринадцатилетнего брата шёл домой по Московской улице.

А дома они узнали, что 21 мая под давлением Германии большевики приняли решение о полном разоружении и расформировании союзного чехословацкого корпуса, перемещавшегося по железным дорогам на Дальний Восток для дальнейшей отправки морем во Францию.

Испугавшись своей выдачи Германии, как военнопленных, чехословаки подняли мятеж против большевистской власти на местах, разгромив отряды красногвардейцев и взяв под свой контроль всю Сибирскую и Алтайскую железные дороги.

Этим они создали благоприятную ситуацию для ликвидации советской власти в Поволжье, на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке.

А вскоре Кочеты узнали, что 29 мая 1918 года в России, на основе закона о всеобщей воинской повинности, началась мобилизация и формирование регулярной Красной армии.

– «Эдак большевики и до нашего Бориса скоро доберутся!» – невольно подлил масла в огонь Парфений Васильевич.

– «Так яму ж у верасни (сентябре) тольки семнаццаць будзе!? – сама себя успокоила бабушка Глаша – Ты тольки Пятру пра гэта не кажы!».

Но Пётр Васильевич сам узнал об этом на работе.

Придя домой, он сухо бросил домочадцам:

– «Напэувна (Наверно) нам хутка (скоро) давядзецца (придётся) адсюль(отсюда) дадому драпаць?!».

А на молчаливый вопрос брата лишь спросил:

– «Парфений, а што там у цябе на працы (работе) чуваць (слышно) наконт (по поводу) бежанцаув? Як у их идуць справы (дела)? Ци не вяртаюцца яны увжо назад да дому?».

– «Да, Петь, по-разному. После революции все занимавшиеся беженцами организации закрыли. И теперь им не оказывается никакой помощи. Правда, подавляющее их большинство уже, как и мы, осели на новых местах, прижились. А некоторые…, так уже в этом году подались обратно до дому».

Парфений Васильевич Кочет, как сотрудник Серпуховской комиссии по делам военнопленных, а ранее и комиссии по делам беженцев, был в курсе многих событий. По его данным, к весне 1918 года в России находилось около двух миллионов трёхсот тысяч беженцев из Белорусских губерний, что составляло почти треть всего их населения.

Из прошлых жалоб беженцев он хорошо знал, что ко многим из них на местах в некоторых деревнях всё-таки относились как к чужакам. Чаще всего их не учитывали при разделе помещичьей земли, в голодное время не пускали в очередь за хлебом, и даже не позволяли хоронить умерших беженцев на местных кладбищах.

Поэтому в среде этих беженцев всё чаще слышались разговоры о возвращении домой.

И уже в начале 1918 года первые возвращенцы потянулись на запад, пересекая линию фронта за небольшие взятки.

Но в марте, после подписания Брестского мира, возвращение на родину проходило уже на законных основаниях. И этим правом только официально воспользовалось около полумиллиона человек.

Возможно, что они подались в родные края, всё ещё наверно надеясь на данные им царским правительством письменные обещания о компенсации потерь при перемещении.

Но советская власть не считала себя преемницей буржуазной. Поэтому обещаний царского правительства никто из новой власти, теперь занятой проблемами Гражданской войны, и не собирался выполнять, во всяком случае, пока.

Положение бывших беженцев, но и не только их, особенно продовольственное, существенно ухудшилось, когда в июне этого года в результате восстания Чехословацкого корпуса прекратился подвоз хлеба из Сибири и центральных районов Поволжья.

Более того, 8 июня 1918 года в Самаре, захваченной частями этого корпуса, эсеры создали Комитет Учредительного собрания (Комуч). Он объявил себя временной революционной властью с распространением её на всю территорию России, позже имея целью передачу управление страной законно избранному Учредительному собранию.

В этот же день Закавказская демократическая федеративная республики распалась на три новых государства: Азербайджан, Армению, потерявшую из-за турецкого вторжения большую часть своей территории, и Грузию, на побережье которой высадились германские войска.

В июне Добровольческая армия генерала А.И. Деникина, пока насчитывавшая всего около девяти тысяч человек, начала свой второй поход на восставшую против большевиков Кубань.