Текст книги "Притяжение смерти"

22

Паркинсон знал, что Фред Ричардсон живет на отшибе мира, но чтоб настолько – шериф и предположить не мог. Его крохотный покосившийся дом от раскинувшегося на многие километры дремучего соснового леса отделяла лишь небольшая тропинка, которую, как предположил Паркинсон, Ричардсон вытоптал сам. А до ближайших соседей старика отделяло добрых полмили, отсюда от ближайших домов были видны лишь высокие крыши.

Но и путь в дом Ричардсона выдался далеко непростым. Как говорил сам Ричардсон, у него за долгие годы развилась механическая память на дорогу от дома до заведения Морти, отделения почты и некоторых других важных для старика мест. Над этой областью его памяти не властен Альцгеймер, зато он показывает себя во всей красе, когда нужно кому-то объяснять дорогу.

С этой проблемой и столкнулся Дональд Паркинсон. Они порядка часа кружили по всей сельской части Новой надежды, наматывая круги. Старик постоянно указывал неверные повороты, словно свято верил, что они ведут к его дому. Эта непоколебимая вера выводила Паркинсона из себя, он готов был в любой момент разорвать Ричардсона на части. Сам старик сохранял поразительное спокойствие, ни разу не повысив голос и не высказав мысль, что они заблудились. На все настойчивые вопросы шерифа он отвечал, что до его дома осталось рукой подать, он уже вон за тем поворотом…

Изъездив всю сельскую часть городка вдоль и поперек. Руки, крепко сжимающие руль, побелели и похолодели, лицо же шерифа сделалось красным, из носа обильно текло, что предвещало скорый нервный срыв. Глаза Ричардсона стали будто неживыми. Казалось, он совершенно не узнает местность, по которой проезжала машина, но все равно неустанно твердил, что они не заблудились.

В конце концов, примирившись с особенностями старого дурня, Паркинсон выхватил из кармана телефон и набрал номер Моники.

– Моника! Привет, как поживаешь? – поприветствовал коллегу Паркинсон в своей обычной манере, не выдающей раздражения. – Да, да, я и не сомневался. Можешь меня выручить? Я тут кружу по городу и не могу найти дом старины Ричардсона, он, кстати, со мной. Пока не ушла, продиктуй мне его гребаный адрес.

Моника среагировала быстро и уже через десять минут Паркинсон ехал на всех парах к дому полоумного старика.

Но неприятности на этом не закончились.

По пути к месту Паркинсон свернул на проселочную дорогу, проходящую через лес, ибо другой до дома старика просто не существовало, и именно на ней машину шерифа чуть не занесло в кювет. Паркинсону удалось выровнять автомобиль, но дальше механический зверь ехать отказался и забуксовал. Это и довело его точки кипения.

– Сука! – выругался он. – Давай, езжай, сволочь!

Паркинсон, не сдерживаясь, колотил руль, приводил сцепление и помогал машине газом, но задние колеса лишь выбрасывали из-под себя грязь.

Вдруг его кулак упал на клаксон, и по всей округе разлетелся короткий гудок. Старик никак не реагировал на буйство Паркинсона, словно душой пребывал в совершенно ином мире. Даже когда шериф покинул салон автомобиля, с грохотом закрыв дверцу, Ричардсон также продолжал сидеть смирно и отстраненно смотрел в сторону своего дома, до которого оставались считанные футы.

Паркинсон обошел машину и увидел, что заднее колесо застряло в неглубокой яме. Оценив ситуацию, он решил, что сможет вытолкнуть автомобиль из заточения. Конечно, эффективней было бы, окажись кто-нибудь за рулем, но Ричардсон не в состоянии не то что выжать сцепление и привести авто в движение, а даже слова внятного сказать.

Паркинсон взялся руками за бампер, ногами уперся в землю и стал толкать. На первом же толчке он понял, что переоценил свои силы. Машина вообще не сдвинулась с места. Еще толчок – ничего, следующий – тоже без результата. Ругань сыпалась с языка Паркинсона, как автоматная очередь.

«Неужели придется вызывать эвакуатор? – спросил у себя Паркинсон. – Тогда плакала моя надежда узнать хотя бы частичку правды».

На эмоциях Паркинсон с еще большей силой толкнул машину. Застрявшее колесо чуть приподнялось из ямы. Паркинсон удержал машину в таком положении и, стиснув зубы, навалился на нее с новой силой. Внезапно машина ушла у него из-под рук и покатилась дальше по дороге. Он чуть сам не свалился в эту яму, потеряв точку опоры, но удержался и, громко крикнув, с чувством победителя вернулся в салон автомобиля.

Мышцы во всем теле ныли, но это было даже приятно. Паркинсона захлестнула новая волна решимости, открыв в нем еще большее рвение достигнуть цели. Он завел мотор и направил машину дальше по неровной проселочной дороге, заваленной ветками и испещренной мелкими ямами с дождевой водой, словно нераскрывшиеся волдыри на теле. Ричардсон же сидел в том же самом положении, в каком его оставил Паркинсон.

Вскоре за макушками деревьев скрылись последние дома, и Паркинсон подумал, что они только отдаляются от дома старика, а то и вовсе выехали за пределы Новой надежды, хотя до дома оставалось совсем ничего. Не может быть хуже навигатора, чем старик с Альцгеймером.

«Надо было сразу звонить Монике, лесной болван».

Все, о чем он сейчас мечтал, это не застрять снова и выехать на более-менее ровную дорогу.

«Да уж, я такое только в фильмах видел, где такой же Иван Сусанин завозит главных героев в какую-нибудь глушь навстречу незабываемым приключениям. Не думал, что сам окажусь в такой ситуации, – размышлял Паркинсон по дороге, – жизнь чертовски интересная и непредсказуемая штука».

Дорога стала ухудшаться с каждым метром. Но развернуть машину и поехать назад на такой дороге уже не представлялось возможным. Но удача не отворачивалась от него: машина продолжала пересекать лесную глушь, как ледоход замерзшие моря. А в какой-то момент Паркинсон подметил, что деревьев стало заметно меньше, да так, что автомобиль мог проезжать между ними. В Паркинсоне засияла надежда выбраться из чертового леса обратно к людям.

Вдруг его глаза увидели то, что, казалось, забыто навсегда – крышу. Паркинсон заметил узкую тропинку, уходящую из леса к тому домику. Он поехал вдоль нее, миновал неухоженный задний двор с небольшим огородом и сарайчиком для инструментов и остановился у лицевой части дома. Паркинсон заглушил двигатель, увидев вдалеке еще ряд домов. Все же пределы Новой надежды они не покинули, и это радовало.

Паркинсон повернулся к старику и спросил:

– Мистер Ричардсон? – Нет ответа. – Мистер Ричардсон, мы приехали. Вы узнаете свой дом?

Паркинсон потормошил старика за плечо. Тот воспрянул, словно его пробудили из дремы с открытыми глазами. Ричардсон осмотрелся по сторонам и оживился.

– Хе-хе, приехали, шериф, добро пожаловать в мой скромный дом, – ответил старик, отстегивая ремень.

У Паркинсона словно камень с плеч свалился. Он откинул голову на спинку водительского кресла и звонко рассмеялся, поглядывая на время на радиоприемнике, который за всю дорогу он ни разу не включил, хотя не представлял длительную дорогу без музыки и болтовни ведущих. Начало четвертого. Около часа он кружил по Новой надежде с полоумным стариком, чтобы оказаться в самой заднице городка.

Все правильно: Эпл-стрит, 67, увидел Паркинсон выцветшую табличку на заборе.

Вдоволь насмеявшись, Паркинсон вышел из салона, закрыв за собой дверь, затем подошел к пассажирской двери и открыл ее.

– Вам помочь выйти, мистер Ричардсон? – Старик отмахнулся. – Думаю, у вас есть то, что меня интересует.

– А как же! – отозвался старик, выходя из машины шерифа, тот нажал на кнопку блокировки дверей, и они вместе двинулись к дому. – Я владею рецептом лучших маринованных огурцов в этом треклятом городишке. Я вас обязательно ими угощу. Сладкие… как карамель.

Паркинсон ничего ему не ответил. Чувствовало его сердце, что трудности только начинаются.

23

Внутри дом Фреда Ричардсона оказался на порядок приличнее, чем его фасад. Видно было, что дом не запускают: периодически проводят генеральную уборку, смахивают пыль со старых фотографий да и ремонт основательный здесь проводился года так четыре или пять назад. Никаких сильно выраженных стариковских запахов не стояло, как ожидал Паркинсон, ему пришла в голову мысль, что содержание дома в приличном виде не обошлось без женских рук.

– У вас тут уютненько, мистер Ричардсон, – отдал должное Паркинсон хозяину дома.

Гремя посудой, старик отозвался с кухни:

– Это все Карен, без нее я как без рук.

– Извините, а кто такая Карен?

– Карен? Моя милая дочурка, – с гордостью пояснил Ричардсон.

Рот Паркинсона закрылся сам собой. Если ему не изменяла память, у старика была только одна дочь, и умерла та несколько лет назад, а за домом, вероятно, присматривает домработница. Неужели этот больной сухой старик – единственный в Новой надежде, кто имеет представление о том, с чем на самом деле столкнулся городок? Если это так, то будто само то зло не хочет, чтобы о нем кто-либо узнал.

Паркинсон бегло осмотрел первый этаж и прошел к старику на кухню, где тот ждал, когда поджарится в тостере хлеб.

Пока Ричардсон ожидал свой перекус, он открыл дверцу навесного кухонного шкафчика и вытащил оттуда пузырек с таблетками, коих осталось уже не так много. Он высыпал себе в ладонь целых три и отправил в рот, запив водой из-под крана.

– Когда мы встретились, вы что-то говорили про кусты в парке, помните? – осторожно спросил шериф.

– В отличие от тебя, Эдвард, я про них помню.

– Мистер Ричардсон, вы не поняли, я не Эдвард, а Дональд Паркинсон – шериф, если вам будет угодно, – как можно мягче поправил его Паркинсон.

Старик медленно повернулся лицом к нему и непонимающе уставился прямо в глаза.

– Что вы делаете в моем доме? Кто вас сюда впустил? Ордер на обыск покажи, болван! Все равно знайте, вы ничего отсюда не заберете, только через мой труп.

Звякнул тостер, выбросив наружу два тоста. Ричардсон потянулся к одному из них, откусил и начал медленно разжевывать беззубым ртом, не сводя острых глаз с лица Паркинсона.

– О Господи, – сказал про себя Паркинсон. – Я не обыскивать ваш дом приехал. Вы, наверное, не помните, но мы приехали сюда вместе на машине, она стоит у вас во дворе.

Ричардсон раздвинул белые занавески на кухонном окне и выглянул во двор. И правда, там, в собирающихся сумерках, стоял немытый черный автомобиль.

– Мы приехали от Морти? – поинтересовался старик, отойдя от окна.

Глаза Паркинсона засияли.

– Да. Вы заговорили про кусты, что произвольно вырастали в парке после ряда смертей. Помните?

– Вроде бы, – неуверенно ответил Ричардсон.

– Вы обещали рассказать про них мне.

Старик, расстроившись, горько засмеялся.

– Я этого совсем не помню, шериф, но говорите вы уверенно, так что наверняка все это было. К чему вам врать? – Ричардсон отправил в беззубый рот последний кусочек хлеба и взял из тостера еще один.

– Как-то раз я шел за продуктами через парк, и меня привлекла одна необычная деталь. Я сразу не понял, в чем дело, на первый взгляд ничего, не поменялось, а потом до меня дошло. На месте детской площадки кто-то посадил деревья. Это меня сильно удивило и ужаснуло одновременно, потом вы поймете. В парке отродясь никто ничего не сажал, как вдруг целая поляна! Я очень надеялся удержать это в непомнящей ничего голове, поэтому со всех ног двинулся к Морти.

Там мне сказали, что в тот день с утра эти деревья и кустики школьники высадили. Билл потом мне говорил, что я потерял сознание, а перед тем начал нести якобы всякий вздор про отравленную землю. Кретин узколобый! Да и не он один, мне вообще никто не верит.

– Я вас понимаю, ведь сам начал суетиться только после пятой по счету смерти.

– Вот. – Ричардсон выставил указательный палец вверх. – До вас, невежд, все с запозданием доходит…благо хоть опомнились. Сколько уже?

– Сколько чего?

– Сколько уже умерло? – Эти слова послужили ему звонкой невидимой пощечиной.

– Шесть человек. – Паркинсон понизил голос и опустил глаза, словно пристыженный. Он вновь решил, что вина, если не полностью, то в большей части лежит на нем.

– Боже мой, сколько же я всего забываю. Вроде помню, что еще недавно обсуждали, как какой-то жирный пацан выбросился из окна. Это ведь было, Эдвард?

Паркинсон кивнул и поправил:

– Я – Дональд, сэр.

– Ах да, что это я в самом деле, хе-хе. Таблетки только начали действовать.

Ричардсон сел за стол и предложил Паркинсону сделать то же самое, тот согласился.

– Жирный парнишка выпал из окна не просто так. Это земля его к себе призвала.

Паркинсон в недоумении смотрел на старика, жующего поджаренный хлеб.

– Вот такой взгляд я ловил на себе всякий раз. Знаю, как странно это звучит, но я вас уверяю, это правда. Вы в этом еще убедитесь, коли заинтересовались; в моей спальне на втором этаже есть тому доказательства.

Ричардсон дожевал хлеб и строго посмотрел в глаза Паркинсону, спросив:

– Вы думаете, они умерли?

– Конечно, – с сомнением ответил Паркинсон. Ричардсон выглядел и в правду как сумасшедший, от чего шерифу стало не по себе находиться с ним в одном помещении с глазу на глаз. – Этот факт подтвержден всеми инстанциями, многих уже успели схоронить.

Ричардсон кивнул.

– Это так, Эдвард.

На сей раз Паркинсон решил не поправлять старика, если он ничего не может с собой поделать, пусть зовет его Эдвардом.

– Но это Новая надежда, старина, никто из них не умер на самом деле.

Паркинсон безвольно откинулся на спинку стула. «Бабах!», прогремело у него в голове. Внутри все сжалось, будто его тело стало резиновым шариком, из которого выкачали весь воздух. Казалось, он чувствовал каждый свой орган, каждый удар сердца и биение крови в висках. В животе неприятно кольнуло, к горлу подступил ком, и все тело стало мертвенно ледяным от пота.

– Вы говорите, что они все еще живы? – с дрожью в голосе спросил Паркинсон.

Улыбающийся Ричардсон со видом: «Я же говорил, а ты не верил» продолжил:

– Возможно, уже не все. – Беззаботность в голосе старика пугала Паркинсона до чертиков. – Душа у всех разная. Кто-то способен долго сопротивляться, а кто-то и дня не выдерживает…

– Подождите. О чем вы говорите? Вы меня сбиваете с толку. То вы говорите, что они живы, то теперь утверждаете, что нет. Я не понимаю, – перебил его Паркинсон.

Ричардсон снова поднял указательный палец, призвав собеседника помолчать.

– В каждом из нас есть душа, Билли.

«Теперь я Билли, что ж, старик хотя бы не утерял суть повествования, за что ему и таблеткам огромное спасибо».

– Только идиот – будет это отрицать. После смерти душа покидает тело, и куда она уходит – точно не знает никто. Кто-то, вон, свято верит в ее божественное происхождение. Но душа тех ребят осталась здесь, в Новой надежде.

Вновь взрыв, но уже не такой мощный. Первый если был как водородная бомба, то этот как простая граната. Ричардсон замолчал, испепеляя Паркинсона взглядом. Но затем произошло странное, но уже знакомое шерифу явление: Ричардсон вдруг обмяк и откинулся на спинку стула, глаза остекленели и голос стал как у мертвеца.

– Наверху есть толстая желтая папка, она где-то в моей спальне. В ней собраны заметки из истории нашего округа еще с давних времен, когда тут еще сжигали ведьм. Боюсь, я вам больше не помощник, голова мне уже не товарищ. Одной таблетки, как мне назначил врач, уже не хватает. Вам придется изучить эту груду вырезок и фотографий самостоятельно. Мне нужно принять еще таблеток, а то, чувствую, контроль над головой уходит. Вы видели лестницу, как вошли?

Паркинсон кивнул.

– Поднимаетесь по ней и заходите в первую комнату слева – там моя спальня. Я эту папку оставил вроде бы в прикроватном ящике, – проговорил еле живой Ричардсон.

– Мистер Ричардсон, может вам помочь? – поинтересовался Паркинсон. – Вы выглядите плохо.

– Оставь меня, Билли, сам справлюсь. Иди, зачем пришел. – Ричардсон махнул сухой рукой в сторону лестницы. Паркинсон вышел из-за стола и на ватных ногах направился на второй этаж.

24

По пути наверх, на Паркинсона смотрели десятки глаз со старых фотографий. Некоторые совсем давнишние, черно-белые, как, например, фотография семьи Ричардсона на фоне их дома. На ней старик еще совсем молодой и полный здоровья, рядом стоит его жена, которую Паркинсон помнил уже женщиной преклонных лет. Она держала на руках младенца, а рядом стояла девочка лет пяти-шести. Паркинсон понял, что это Карен – старшая дочь хозяина дома. С других фотографий на гостя смотрели дети: Джейсон и Карен: еще совсем маленькие, в подростковые годы и в юношестве. Последняя фотография Джейсона датирована 1993 годом. На ней он в военной форме, в которой его в этом же году нашли мертвым на Балканах.

Паркинсон не стал долго заострят внимание на фотографиях и быстро поднялся на второй этаж. Он попал в узкий, плохо освещенный коридорчик с двумя дверями поодаль друг от друга с противоположных сторон. Спальня Ричардсона находилась за дверью слева, туда Паркинсон и пошел.

То, что ему нужно, он отыскал сразу. Толстая желтая папка лежала в прикроватной тумбочке на самом видном месте. Видимо, старик решил не прятать ее, зная свои проблемы с памятью, а положил как можно ближе, дабы в любой момент ею воспользоваться.

Старая пожелтевшая бумага была аккуратно собрана в файлики с приклеенной этикеткой даты.

На первом файле красовалась надпись: «1703 год». Паркинсон достал последний вложенный файл и увидел, что там рассказывается про события 1979 года. Шериф отдал должное Ричардсону. Пока болезнь не сломила его окончательно, сделав заложником активных препаратов, он изучил историю округа Надежды от корки до корки. Паркинсон не знал, какое старик получил образование. Возможно, история была лишь его хобби, а, может, он собирал эту информацию для каких-то других целей…

Паркинсон вернулся к самому первому файлу и достал оттуда все содержимое. Первое, что он увидел, это газетная вырезка от двадцать шестого июня 1961 года. На первой полосе он увидел фотографию какой-то пустынной местности с разрушенными до основания домами, а внизу заголовок: «НА МЕСТЕ ГОРОДКА ПЕРВЫХ ПОСЕЛЕНЦЕВ ПОСТРОЯТ НОВЫЙ – ДЛЯ РАБОТНИКОВ ПЕРЕДОВОЙ ТЭЦ И МЕТАЛЛУРГИЧЕСКОГО КОМБИНАТА».

Дальше взгляд Паркинсона переместился к первой колонке с подзаголовком «ПОЖАР 1703 ГОДА»

«С того рокового летнего дня 1703 года, когда небольшой городок английских колонистов с ярким названием Новый Дувр сгорел до самого основания, унеся жизни десятков людей, прошло уже два с половиной столетия.

Пожар оставил после себя лишь выжженную пустошь да руины, а история Нового Дувра сохранилась лишь в архивах. Но в этих, казалось бы, брошенных на произвол судьбы местах неподалеку от Дестауна скоро вновь закипит жизнь! Строительство новой ТЭЦ в десяти километрах от города подходит к концу, а желание получить востребованную работу изъявили сотни людей со всего штата.

Что ж, для них настал счастливый день. Совсем рядом с ТЭЦ уже началось строительство нового городка специально для будущих рабочих электроцентрали и главного металлургического комбината штата Мен в Дестауне. Им будут предоставлены льготные условия для покупки жилья и полный социальный пакет. Городок получит название Новая надежда в честь округа реверансом своему предшественнику»

История возникновения Новой надежды знакома каждому ее жителю с малых лет. А вот что особенно заинтересовало Паркинсона, так это упоминание про некий Новый Дувр, городок английских колонистов, сгоревший в 1703 году. Не зря же именно эта дата указана на первом файле. Паркинсон достал следующий лист.

Это оказался не один лист, а несколько с напечатанным на пишущей машинке текстом, судя по всему, Ричардсоном.

«6 июля, 1963 год.

Пока Карен носится по двору с соседскими ребятишками, а грузчики таскают мебель для перевоза в наш новый дом в Новой надежде, я в спешке пишу эти строки, пока мой пишущий станок еще в моей власти, а не лежит в коробке с другой утварью.

Так вот, вчера вечером я связался со своим хорошим приятелем Джеффом Нюрнбергом – заведующим центральной библиотекой Дестауна. Я выпросил у него разрешение попасть в архив, дабы узнать про этот Новый Дувр. Раньше я не имел ни малейшего представления об этом канувшем в лету городишке до того момента, когда ко мне в руки не попала газетная статья о том, что в пятнадцати километрах от Дестауна строится новый городок для промышленников и энергетиков.

Мы с женой тогда жили у родителей и задумывались о переезде, но в квартире жить не хотели даже по столь соблазнительным ценам. Было решено построить дом где-то возле леса, как нам и хотелось. Собственно, теперь мы туда и переезжаем, спустя полтора года.

Статья меня привлекла краткими упоминаниями про Новый Дувр, и я решил узнать о нем поподробнее. Тяги к истории во мне хоть отбавляй, поэтому и начал действовать.

И вот что я узнал (информация действительно впечатляет и бросает в дрожь).

Новый Дувр представлял собой типичное колонистское захолустье. Городок получил свою известность благодаря зерновым наивысшего качества, равных которым нигде нельзя было сыскать. Именно за счет зерновых культур и жил Новый Дувр. Пшеница и ячмень кормили, поили и одевали весь городок, являясь основным источником дохода, помимо рыболовства и лесозаготовок.

Но так было не всегда. Поначалу урожай вырастал самым посредственным, и его мало кто хотел покупать до одного случая, положившего начало процветанию городка. Однажды, когда местные засаживали пшеницу в поле, началась гроза, и молния ударила в одного юношу, моментально убив в нем жизнь. Но самое удивительное люди обнаружили уже летом во время сбора урожая.

Пшеница выросла на славу. Такого богатого и качественного урожая в этих краях не вырастало никогда. Подогреваемые невиданным успехом, на следующий год люди вновь засадили это поле, но урожай, как и раньше, вышел скудным. Суеверные связали прошлогодний богатый урожай с гибелью юноши, в которого попала молния, якобы его смерть и послужила столь ошеломительному успеху.

В это мало кто поверил и посчитали, что всему поспособствовали благоприятные погодные условия в прошлом году. Но, однако, молва о причастности смерти юноши к богатому урожаю пшеницы не утихала.

Дальше известно, что в последующие годы пшеница и овес вновь и вновь вырастали наивысшего качества и в огромных количествах, способных кормить Новый Дувр на протяжении полутора лет. Но в качестве обратной стороны медали вместе с богатым урожаем из городка стали исчезать юноши и девушки. Сначала по одному человеку в год, а затем по два, а потом и по три.

Соседние поселения узнали об этом и больше не захотели иметь никаких дел с жителями Нового Дувра, посчитав их пособниками дьявола. Говорилось, что зерновые из Нового Дувра выращены на крови, а местный люд практикует ежегодное богохульное жертвоприношение в день засаживания поля под пшеницу.

Пришло все к тому, что амбары Нового Дувра ломились от переизбытка злаков – с распространением жутких слухов о жертвоприношениях их покупало все меньше и меньше людей, а сами жители городка не успевали потреблять в таких количествах. Но останавливать выращивание зерновых никто не собирался.

История Нового Дувра провела свою черту летом 1703 года. Весной того года в жертву были принесены двое юношей и одна девушка. Жатва выдалась на славу, вновь пшеница наивысшего качества, но мест, где ее складировать, уже не было.

Тем же летом случилось страшное: все, кто весной засаживал пшеницу на поле, умерли при самых разных обстоятельствах. Добрая треть Нового Дувра сгинула в считанные недели.

Но на этом не все. Вскоре после смерти каждого из этих людей на поле вновь вырастали злаки – невиданные ранее чудеса. Зерновые будто восстали из мертвых, принеся двойной урожай. Но собрать его уже не успели. В конце августа 1703 года разразился всеми известный лесной пожар, который сжег Новый Дувр дотла вместе со всей его пшеницей и десятками людей. Уцелеть смогли немногие, и те, кто остались в живых, перебрались в другие места, подальше от Нового Дувра, скрыв свое предыдущее место жительства.

Это все, что мне пока что удалось узнать про Новый Дувр. История поистине интересная и пугающая и побуждает меня погружаться в нее все глубже и глубже. На этом я не остановлюсь, буду следить за развитием Новой надежды и по максимуму постараюсь узнать про Новый Дувр. Этот городок, на месте которого построили Новую Надежду, впредь стал для меня своего рода Атлантидой.»

Паркинсон еще долго не мог отойти от прочитанного. Руки его тряслись, глаза не моргали совсем, но он этого даже не заметил. За окном уже смеркалось, быстро же время пролетело. Голова шерифа была полностью пуста, ни одна мысль не промелькнула в ней. Паркинсон словно вмерз во льдину.

Из этого состояния его вывела вибрация телефона в кармане. Паркинсон содрогнулся, вытер лицо рукой и полез за телефоном. Звонила Моника.

– Привет, Моника, что на этот раз? – безжизненно сказал Паркинсон в трубку.

– Дони, я знаю, что ты в отпуске, но дело срочное. У нас тут сидит одна мамаша… Пришла, еле на ногах держась, вся в слезах, замерзшая и потрясенная. Мы ее еле успокоили, но она хочет видеть лично тебя, с нами разговаривать отказывается. Извини, что отвлекаю, но, боюсь, тебе нужно срочно явиться в муниципалитет, – проговорила Моника. – И поторопись.

Вновь в голове Паркинсона взорвалась граната. Неужели снова?

– Ты можешь сказать, что у нее стряслось?

– Говорит, у нее пропал ребенок. Ушел из дома сегодня утром и не вернулся, на звонки и СМС не отвечает. Черт, давай не по телефону? У нас забот сейчас полные штаны, приезжай как можно скорее, – негодовала Моника.

– Уже еду, красавица, – ответил Паркинсон и бросил трубку.

Шериф подхватил папку Ричардсона с собой и бегом спустился вниз. Он заглянул на кухню и увидел, что старик все еще там. Он пересел в кресло-качалку у окна и захрапел. Паркинсон помедлил и решил уведомить старика, что возьмет его труды с собой на какое-то время.

Он порылся по карманам и нашел блокнот с ручкой, которые всегда таскал с собой. Паркинсон вырвал из блокнота листик и написал на нем свой номер телефона и напоминание, что папка пока побудет у него. Он оставил записку на столе и бегом покинул дом Ричардсона.