Текст книги "Эпохи холст – багряной кистью"

Периодически гремело главным калибром. Периодически падали чужие снаряды, поднимая грязно-белые водяные фонтаны – не близкие, не далёкие… донося до ноздрей вонючку-шимозу.

Японцы отреагировали очередным «все вдруг».

В целом общий рисунок эскадренных эволюций был не замысловатым, но содержательным: Того, «гарцуя» на шестнадцати узлах, пытался охватить голову русской эскадры.

Витгефт (всё же несмотря на основной приказ из Санкт-Петербурга «дать бой») всячески уклонялся, «работая» на разрыв дистанции, «сберегая корабли», здраво считая, что на больших расстояниях меньше будет повреждений.

В итоге после резких витгефтовских зигзагов на ост, на зюйд и снова на восточные румбы… и тоговских отыгрываний две колонны наконец сошлись на сорока-пятидесяти кабельтовых, что давало доступную уверенность стрельбы уже и из шестидюймовок.

Пусть накоротке! Пусть и ненадолго!

Выходило, что при суммарной скорости обеих эскадр – это всего… всего лишь девять минут уверенного короткодистанционного огневого контакта!

Одно в утешение – стычка происходила не в самых выгодных для японцев контркурсах, на которых русские комендоры стреляли лучше.

Волоча угольные шлейфы, две встречные колонны частили посверками выстрелов, окутывались пороховыми газами, озарялись редкими вспышками первых попаданий посреди взбесившегося недолётными всплесками моря.

За короткие и одновременно длинные девять минут жизнь всех причастных оказалась неожиданно насыщенной – грохотом орудий, ором команд, проклятьями и матом, работой мысли и мышечными напряжениями.

Потели, лоснились кочегарские спины, выкашливали пороховые газы комендорские глотки, белели костяшками офицерские пальцы, сжимавшие в избыточных объятиях «цейсы»!

Боевые расчёты башен и батарей развивали предельную скорострельность, спеша нанести как можно больший урон противнику.

Правда, сблизиться даже на сорок кабельтовых – четыре мили (почти семь километров) – это тебе не на прямой… не на «пистолетный» выстрел выйти!

Да и не всё что в запале, остервенении, на издыхании слалось во врага, долетало, попадало, поражало… иначе говоря – являло положительный статистический процент.

Могло быть и хуже…

Рубка «Цесаревича», да ещё и дополнительно заблиндированная, конечно же не давала тот необходимый обзор, что был необходим Витгефту, переживавшему о своей неопытности водить «вживую» эскадры. Адмирал, казалось, до сего момента наблюдавший за боем с пассивной безучастностью, подался вперёд к обзорной прорези, боясь пропустить, упустить нить событий.

Отличить отдачу орудий и встряску железного левиафана-броненосца от попадания вражеского снаряда практически было невозможно. Только доклад в повышенных тонах, почти в крике (невольном и понятном в грохоте орудий) флаг-офицера извещал – в них попали!

– Возгорание на спардеке!

И взведённый пружиной доклад сигнальной вахты:

– Наблюдаю пожар на «Пересвете»!

И радостный противовес:

– Взрыв на «Микасе»!

Стреляли как могли, не лучше и не хуже, нежели там, в неведомой им реально-нереальной истории.

И не суть, что шестидюймовки за неэффективностью этого калибра по толстокожим броненосцам теперь не частили по «Микасе» и другим его «английским товарищам»[4]4
  Все четыре японских броненосца – «Микаса», «Асахи», «Фудзи», «Сикисима» – выходцы с английских верфей.


[Закрыть]. Нет-нет, да и всё равно постреливали!

Не было теперь такого ярко выраженного нажима на японский флагман главным калибром, рассредоточив огонь десяти– и двенадцатидюймовок на все четыре вражеских броненосца.

Что характерно, это не изменило особо статистику (и случайность!) попаданий – просто теперь не мешали друг другу, сбивая пристрелку всплесками мателотов. Придерживались, как минимум старались, определённой системы: пристрелявшись на схождении по «Микасе», русский флагман сигналил на идущий следом мателот все выработанные данные по дистанции и углу наводки.

Пройдя траверз первой мишени, продолжая ещё достреливать из кормовых орудий – «достать самого Того», старший артиллерийский офицер «Цесаревича» уже нащупывал, вводил в приоритет своих орудий следующего в японской линии – «Асахи».

Затем «Ретвизан» и следом очередной вступающий на место корабль колонны принимал эстафету, выцеливая уже без грубой пристрелки и куда как точнее.

Не всё проходило, как бы оно хотелось, как было на репетиции, но маленькие удачи стали накапливаться буквально с первых минут этой скоротечной девятиминутной сшибки на контргалсах.

«Цесаревич» уже сам успел схлопотать не меньше пяти снарядов.

Бледный Витгефт на каждый ответный залп носовой башни размеренно постукивал по рубочной обшивке, не замечая боли в крепко сжатом кулаке, костеря плохой обзор, выглядывая силуэты японских кораблей, всё дожидаясь – не взметнётся ли столб дыма, не полыхнёт ли удачным попаданием.

И всё казалось, что свои комендоры не достают, недопопадают, не дотягивают до скорострельности и точности проклятых узкоглазых! «Эх… без навыков и тренировок за время стоянки на внутреннем рейде Артура многому не научишься! И слишком быстро всё происходит… и слишком скоро в прицелах уже следующий во вражеской линии!»

«Цесаревич» уже прошёл траверс четвёртого в строю японского броненосца, когда адмирал дождался вожделенного и явного результата своего огня – кормовой мостик «Сикисимы» окутался дымом и оранжевыми языками пламени.

«Попали, черти!» – восхитился.

И тут же донёсся радостный довесок от сигнальщиков, углядевших:

– Видим взрыв на «Фудзи»!

Следующими за полыхнувшим пожаром «Сикисимой» в японской колонне шли броненосные крейсера.

«Вот они, крейсера-„итальянцы“ – это доступная добыча, коей при удаче можно причинить немало вреда, порази под дых двенадцати дюймовым! Кто там первым – „Ниссин“ или „Касуга“?»

– «Касуга», – известил вооружённый зрительной трубой Матусевич, словно услышал немой вопрос командующего, – у него носовая одноорудийка.

– Всем бортовым залпом, – негромко приказал Витгефт, словно боясь спугнуть накатывающий на линию огня крейсер, – прямо по «Касуге» – пальба!

Практически без каких-либо пауз орудия перенесли огонь на новую цель. Кроме, пожалуй, кормовой башни, ещё досылающей на отходе по «Сикисиме». И японский крейсер буквально скрылся во всплесках. Вдобавок к обстрелу подключился «Ретвизан», жахнув носовыми.

– Глядите!..

На мгновение, выйдя из-под накрытий, «итальянец» показал свой изъеденный снарядами борт. Но не это так обрадовало сигнальщика – уродливо торчащий огрызок ствола носовой башни, которая курилась дымом, и покосившаяся единственная мачта, угрожавшая вот-вот завалиться… Крейсер рыскнул влево, по всем признакам сбросив ход, выходя из строя, тем самым и из-под накрытий, сбивая пристрелку.

Впрочем, при всём желании старарт уже выкрикивал:

– Переносим огонь на следующий в линии!

«Ниссин», с которого увидели проблему на «впередиидущем», вынужденно покатился вправо, опасаясь вскоре столкнуться с мателотом, тем самым сближаясь с русским строем… и будто по случайности налетел на серию недолётов!

Досадно, что шестидюймовок…

Заплясавший на шканцах пожар вызвал громкое «ура», докатившееся эхом до машинных и кочегарских внутренностей флагманского броненосца!

А между тем «Цесаревич» уже практически покинул сектор для оптимальной стрельбы. Ещё лаяла редким рыком кормовая башня, но капитан 1 ранга Иванов приказал «задробить», не без досады мотивируя:

– Только снаряды разбрасывать попусту.

Там, по корме, позади флагмана, эстафету по «итальянцам» приняли «Севастополь» и «Полтава». В том числе зацепились… сцепились в драке концевые крейсера, издалека, мелко и осторожно покусывая подранков.

* * *

Сейчас, на данный горячительный момент, когда надежда отделаться «малой кровью» истекала этой самой кровью, Хэйхатиро Того предпочёл традиционным японским проклятиям скупую английскую брань, которую неизбежно подцепил в кадетские годы, как… как неприличную болезнь в одном из борделей Портсмута.

Чужеродные слова не вышли дальше гортани, застряв где-то за кадыком, не уронив достоинства перед подчинёнными, не покоробив слух сэра Уильяма Пэкинхема отвратительным акцентом, который всегда появлялся у Хэйхатиро в гневе.

А гневаться было от чего.

Несмотря на всю выучку и упорство… как бы ни безупречно маневрировал 1-й броненосный отряд, «белый варвар» – адмирал Витгефт, который (что уж тут говорить) не воспринимался как достойный противник, который управлял своей эскадрой в самой элементарной, едва ли не топорной манере, совершенно непостижимым образом сумел сохранить неуязвимые и выгодные позиции.

Девять же последних минут на встречных курсах для Того оказались неприятным откровением – русские последовательно прошлись по его бронированной колонне весьма точным и чувствительным огнём… никого не обделив.

На контркурсе «белый» адмирал его не только обыграл, а уходил в разрыв дистанции. И теперь всё надо было начинать сначала.

Понимая необходимость как можно быстрее совершать очередной эскадренный разворот и бросаться вдогон, Того всё же не удержался и приказал склониться на два румба вправо, рассчитывая потрепать хвост колонны противника, где ютились бронепалубники.

Их быстро и удачно накрыли – эти «худосочные» концевые крейсера (хоть дистанция и была весьма велика), вынудив круто отвернуть и на полном ходу уходить из-под обстрела. А Хэйхатиро не без удовольствия отметил, как дважды был поражён крейсер «Аскольд», у которого слетела одна из труб после метких выстрелов «Сикисимы».

Мстительное удовлетворение длилось недолго!

Дым застилал обзор с флагмана на концевые корабли колонны, поэтому сигналы, поднятые на мачте «Ниссин», разобрали не сразу. Принимая надлежащие доклады от командиров о повреждениях, полученных в ходе боестолкновения, до командующего Объединённым флотом, наконец, по цепочке добралось сообщение о бедственном положении крейсера «Касуга».

На сигнальных фалах «Микасы» немедленно взвился приказ: «К исполнению поворот на ост все вдруг!»

Недавний боевой цейтнот прошёл, в свою очередь и Витгефт затребовал сводку по ущербу от огня неприятеля.

В отличие от японского оппонента, что творится в хвосте его колонны, Вильгельм Карлович вполне доступно мог наблюдать. Видел отставший японский броненосный крейсер… Заметил, как в понятном и закономерном желании добить повреждённый вражеский корабль сбавили ход два концевых броненосца его эскадры. Разглядел вдалеке неуловимое изменение линейной конфигурации основного отряда Того, уже начавшего свой манёвр на разворот.

– Закрепить бы дело, – Матусевич чувствовал колебания командующего, предложив с вороватым энтузиазмом: – утопить бы итальянского басурманина. А?..

– «Севастополю» и «Полтаве» занять место в строю, – Витгефт был непреклонен, – не успеют добить. Провозятся, а потом опять не успеют, но уже присоединиться к нам. Тихоходы. А неприятель будет на хвосте и…

Его прервал громкий крик сигнальной вахты:

– Есть! Влепили!

Над японским крейсером вился пар и языки пламени на юте. Медленно, лениво повалил чёрный дым.

– Да неужто продырявили супостату котлы?! Ход-то теряет, кажись!

– Не тонет?

– Никак нет.

– Ваше превосходительство! Сигналят с «Севастополя»: «Просим поддержать минной атакой!»

– Решайтесь, Вильгельм Карлович! – Искусителем вился начальник штаба. – Такой момент. «Старички» наши пусть потихоньку отходят, поддерживая огнём. А миноноски, коль задачу выполнят, от «утюгов» Того завсегда удрать успеют. Второй отряд там как раз недалече!

Матусевич хотел ещё добавить, что «надо только быстро решать, немедленно решать…», но Витгефт и сам, по-видимому, это понимал:

– Второму…

Да… второй отряд миноносцев был ближе к противнику, следуя в хвосте первого.

Во второй отряд были переведены все миноноски с изношенными машинами, не держащими заявленный номиналами ход. Витгефт намеревался при необходимых обстоятельствах использовать их лишь единожды – в ночной атаке. И возвращать в Порт-Артур. И теперь считал, что в дневной атаке, когда скорость многое может решить, не только проскочить под огнём противоминной артиллерии, но и на отбеге после дела лучше направить на выполнение задачи более ходкие суда.

– Второму отделению первого отряда миноносцев – атака!

«Слишком сложно, – подумал Матусевич, быстро репетуя команду, – разберут ли сигнал?»

Сигнал разобрали вполне. Только начальник 1-го миноносного отряда капитан 2-го ранга Елисеев решил сам возглавить второе отделение, выведя на удар пять своих судёнышек.

– Ввиду близости и многочисленности противника получившие повреждения и потерявшие ход миноносцы не вызволять! – неслось вдогон распоряжение командующего. – Самоутопить и дожидаться спасения от госпитальной «Монголии».

Сигнал приняли и по-своему поняли на «Аскольде».

Или не поняли.

Выбросив разноцветные флажки, сообщая миноносному отряду о поддержке, крейсер развернулся и, увеличив ход до двадцати узлов, двинул на японцев.

– «Аскольд» присоединился к минной атаке! – немедленно информировали командующего.

Витгефт, глядя в бинокль, и сам увидел, как, подняв белый бурун, красавец-крейсер самоуправным почином контр-адмирала Рейценштейна возглавил атаку миноносок.

Однако не стал препятствовать, проворчав:

– Надеюсь, Рейценштейн знает, что делает.

* * *

Всё-таки русские снаряды что-то сумели сломать в отлаженности действий японских моряков и английских машин, которыми они управляли.

Выполнение эволюции прошло нечётко, «Фудзи» повлекло слишком близко к «Асахи», тот шарахнулся на флагман, едва не протаранив. «Микаса» и вовсе сломал строй.

Взгретые русскими, получившие по пару-тройке «плюх и синяков» угрюмые японские корабли виновато рыскали, пытаясь наладить порядок – выполнение манёвра фатально запаздывало.

Хэйхатиро Того было стыдно перед тактично молчаливым Пэкинхемом.

Застыв каменным лицом, командующий Объединённым флотом даже не оглядывался назад – что там происходит с его броненосными крейсерами. Смотри не смотри, но пока броненосцы не развернутся, пока не подойдут на дистанцию уверенной стрельбы, ничего он поделать не может.

Отряд вице-адмирала Дэва успевал раньше, но четыре бронепалубных крейсера против двух броненосцев аргумент слабый, даже невзирая на приданный в усиление броненосный «Якумо».

* * *

Помощь «итальянцам» запаздывала ровно на те немногие минуты, которые и были нужны Рейценштейну и Елисееву.

Всё действо происходило в течение менее получаса!

Миноносцы быстро и вовремя нагнали «Аскольда», прикрывшись его бортом. В том числе и от беснующегося беглой пальбой «Ниссина». Нормально (теплично) бить тому не давали «Полтава» и «Севастополь», на отходе грохоча в его сторону главным калибром.

Командиру крейсера капитану 1 ранга Такэути и без того хватило одного ранее полученного двенадцатидюймового «чемодана», чтобы понять – участь «Касуги» не исключение.

Прикрыть мателот, не подставляя своё судно под обстрел двух русских броненосцев, было непросто. Поэтому он держался на приличном удалении, постоянно шарахаясь от падающих вокруг снарядов, тем не менее остервенело паля по распластанному силуэту русского крейсера, что прикрывал атаку миноносцев.

Минная атака – это бой накоротке, это на резкой стычке… дневной бросок – и вовсе почитай нахрапом.

Маленькие скоростные кораблики – командиры мичманы и лейтенанты… молодые, отчаянные, лихие. Будущие капразы и адмиралы, чёрт побери! Если дослужатся… ежели выживут!

Минари резали воду, заливаясь бурунными брызгами, разбивая волны, сглатывая ус из-под форштевня их лидера-крейсера. На него команды судёнышек, пожалуй, должны были молиться… когда вокруг сыпались всплески, когда он бедолага вздрагивал, принимая на себя огонь «Касуги», бьющего всем, чем мог дотянуться, особенно опасными шестидюймовками.

Хронометры щёлкнули двадцатиминуткой – наступал момент маленькой убийственной кульминации.

«Аскольд», выжав из машин двадцать два узла, стремительно несся на противника, стеля трубодым практически горизонтально, пылая пожаром на шкафуте, в брызгах из-под форштевня, под душем кипящих накрытий, беспрестанно долбя носовым плутонгом.

Флагманский миноносец «Выносливый» (брейд-вымпел Елисеева) резал стальным клювом-форштевнем едва ли не вровень, нос к носу! Четвёрка второго миноносного отряда шла борт о борт – руку протяни!

Когда до подранка оставалось не более пятнадцати кабельтовых, «хищники» выскочили из-под борта крейсера и, рассыпавшись строем фронта, доводя ход до полного возможного, кинулись в атаку.

«Касуга» едва ли держал семиузловый ход, волоча за собой вялые дымы от множественных возгораний, тем не менее продолжая отстреливаться… не очень бойко, но часть орудий ещё были в работе.

Наверное, там, у прицелов-казёнников, их – узкоглазых – потряхивало и лихорадило, должно быть на адреналиновом пике бросало к инстинктам – осознание, что и маленькие суда несут в себе не менее сущную смерть, оставалось за гранью анализа. И стволы, как на магнит, наводились на более крупную цель, уводя прижатые к воде миноносцы в тень внимания, пока те не вышли на ударную прямую.

Миноносцы «летели», даже не пытаясь стрелять из своих погонных пушечек (огневую поддержку обеспечивал «Аскольд»), практически не уклоняясь от вздымающихся фонтанов воды.

Уже на дистанции «в упор» пошёл в циркуляцию «Бесшумный», получив «прямой в нос», секундами погодя выбросив флажки «не могу управляться».

Горел «Бурный», проседая на корму, отстрелив мины со слишком большого расстояния.

«Касугой» давно уже управлял кто-то из младших офицеров, после влетевших в рубку «двенадцати дюймов» с «Полтавы», выкосивших подчистую командный состав.

Перед японским офицером стояла дилемма – продолжать отворачивать от наседающих русских или открыть углы для уцелевшей артиллерии и тем самым подставить борт.

Эти его терзания были актуальны ровно до того момента, когда из-под рвущегося вперёд русского крейсера не выскочили «гончие», за минуты сократив дистанцию, овеявшись белыми пороховыми зарядами выстрелов мин Уайтхеда.

Две мины добежали пузырящимися дорожками, ударив в борт практически рядом, взметнув у ватерлинии грязный клок, предсмертно встряхнув крейсер. Когда осели столбы воды, огромную пробоину в борту «Касуги» уже не было видно – быстрый крен спрятал её под водой. Корабль, заглотив тонны воды, стал медленно оседать, неуверенно заваливаясь набок.

Не дожидаясь окончательного результата (хотя и так всё было ясно), русские с деловитым спокойствием вышли из боя.

Три уцелевших миноносца и «Аскольд», выписав циркуляции, быстро уходили в сторону дымов 1-й Тихоокеанской эскадры. Спасать моряков с подбитых миноносцев не стали, поскольку с севера уже приблизились крейсера Дэвы, начав с запредельной дистанции кидать недолётом снаряды. Показались и броненосцы Того, усиленно коптящие, насилующие машины… опоздавшие.

Ближе всех оказалось госпитальное судно, спешащее вызволить «своих» из воды. Миноносно-крейсерский отряд разминулся с ним практически на контркурсах.

На палубу «Монголии» высыпал медперсонал и матросы экипажа, приветствуя победителей.

Выбросив в ответ пестрящие сигнальные флаги, миноносцы наконец-то разрядили свои носовые пушки в салюте. Вслед за миноносками прошёл отставший крейсер. На «Аскольд», на первый взгляд, признаться, страшновато было смотреть, однако лишь «на первый» – всё же немецкая постройка несла немалый запас прочности. На нём ещё тушили пожары, матросы по возможности приводили корабль в порядок, заделывая пробоины.

Уже потом, погодя, командир корабля предоставит контр-адмиралу Рейценштейну отчёт о не меньше пятнадцати попаданиях, полученных за время этой атаки.

* * *

От японцев первыми к месту гибели «Касуги» подошли вездесущие миноносцы, рыская, подбирая своих уцелевших матросов.

Всего в четырёх кабельтовых качалась на воде белая с красными крестами на борту госпитальная «Монголия», уже закончившая свои дела.

Спокойный и уравновешенный капитан Измаил Дмитриевич Костюрин-Охотский приказал на всякий случай поднять сигналы «не требуется ли квалифицированная медицинская помощь?»… что, впрочем, осталось без внимания. Не дождавшись ответа, развернувшись, пароход взял направление на зюйд-ост.

Вот тут неожиданно один из японских миноносцев, выписав дугу, попытался отжать госпитальное судно с курса. Выглядело это немного, как «моська и слон», даже, несмотря на повёрнутые в сторону «русского» стволы пушек.

По первым минутам Измаил Дмитриевич заколебался перед такой откровенной демонстрацией и уж было хотел отменить распоряжение на увеличение хода. Однако запершился в горле, закашлялся – «Монголия» шла прежним курсом, прибавляя в скорости, и, будто давя массой, вынудил миноносец уйти с дороги.

Японцы, выскочив на палубу, размахивали кулаками, кричали проклятия, но что-либо иное сделать не посмели ввиду горбатящихся надстройками броненосцев Того, где находились цивилизованные европейские наблюдатели.

* * *

Сражение агонизировало, растянувшись на несколько миль разными группками кораблей.

Расправившись с броненосным крейсером, русский отряд быстро ретировался – миноносцы, развив полный ход, вскоре соединились с «Севастополем» и «Полтавой», которые, срезая угол, постепенно на тринадцати узлах догоняли главные силы.

Немного поотставший двадцатиузловый «Аскольд» пока не спешил присоединяться к броненосцам, всё норовили достать с шестидесяти кабельтовых бронепалубники 3-го отряда вице-адмирала Дэва, нарисовавшиеся с северных румбов.

Дэва подтянул более серьёзную артиллерию, несомую броненосным крейсером «Якумо», который с дистанции сорок кабельтовых открыл огонь по концевой «Полтаве».

Броненосец «Полтава» имел ещё довоенную репутацию лучшего (призового) по стрельбе на Тихоокеанской эскадре и с первых же ответных выстрелов кормовой башни накрыл «Якумо», причинив тому существенные повреждения, в том числе в живой силе. Японский крейсер тотчас отвернул, выйдя из соприкосновения.

Первый броненосный отряд Того плёлся позади… медленно, слишком медленно навёрстывая дистанцию, в итоге задробив стрельбу, отклонившись вправо, казалось, и вовсе прекратив на время преследование.

Причина была в том, что Того ненавидел кильватерный (линейный) бой. Его азиатская, вся его японская утончённая (как он сам считал) природа противилась этому – с угрюмой обреченностью встать друг перед другом, орудия против орудий, броня против брони, и тупо бить, бить… и тупо получать, получать! Как в английском боксе… грубом, почти примитивном, где нельзя извернуться, обойти со спины, ударить ногой.

Как ни хотел Хэйхатиро с ходу взять реванш, ему необходимо было собрать весомые силы. Броненосные крейсера в эскадренном бою теперь виделись несколько слабым звеном, но это была вынужденная мера, иного решения японский адмирал не видел. «Касуга» выбыл, «Ниссин» получил некоторые повреждения, что уменьшали его боевые возможности. Следовало поставить в линию «Якумо» и, возможно, «Асаму».

Эти меры требовали времени.

А время между тем перевалило за полдень.

Русские целеустремлённо следовали своим курсом.

* * *

Пожар на «Цесаревиче» был практически потушен. На других судах эскадры, где и были возгорания, справились быстрее, лишь на «Победе» ещё что-то дымило без признаков видимого огня и волнений.

Витгефт, приняв у командиров кораблей доклады о повреждениях, только удивлялся благоприятным ответам, так как во время боя эффект, чинимый японскими снарядами, выглядел устрашающим.

Только в «Цесаревич» попало семь снарядов, в «Ретвизан» – чуть больше. Получили по одному – пара «Пересвет» и «Севастополь».

Неразорвавшийся двенадцатидюймовый вызвал затопления нескольких кормовых отделений у «Полтавы», что никак, однако, не повлияло на ход броненосца, уверенно держащего четырнадцать эскадренных узлов.

Пройдясь с начальником штаба по кораблю с целью личного осмотра, Вильгельм Карлович непраздно полюбопытствовал:

– Что вы думаете по столь слабым разрушениям на наших судах?

– Думаю, что наши воинствующие поэты применяли в большинстве фугасные заряды, кои броню не брали – большой пшик при разрыве, вонючка-шимоза и кучи осколков, а шкуру нашу попортить им не по силам.

– «Воинствующие поэты»? – с удивлением переспросил Вильгельм Карлович и следом же догадался: – А-а-а, вы имеете в виду их национальные трёхстишья-хокку. Занятно…

– Мы же, – продолжал Матусевич, – окромя отправленного на дно крейсера (вот уж благое дело!), со слов сигнальщиков – выбили кормовую башню на «Сикисиме». По докладу Эссена, знатно повредили «Ниссин»… и есть у меня подозрения, что и «Микасу». Иначе бы наш желтолицый визави не стал бы отставать и временить с новой дракой.

Адмирал с тревогой оглянулся в сторону кормы… и дальше, где по горизонту наползали дымы отставшего противника. Отставшего, но преследующего! Что вновь обострило чувство облавы и неизбежности следующего сражения. Прокашлявшись, промолвил:

– Однако прискорбность того факта, что «японец» стрелял точнее, нежели наши комендоры, неоспорима. Вот и выходят нам боком редкие морские учения.

На траверзе флагмана следовал «Аскольд», представ во всей избитой «красе». На его палубе продолжали сновать фигурки матросов, убирая провисшие растяжки от потерянной трубы, с гиканьем натягивая порванные, бойко грохоча (было прекрасно слышно) молотками по железу, ставя многочисленные латки.

И несмотря на все эти ранения, вытянутый худой корпус крейсера, режущий форштевнем и плавными обводами стискивающий его океан, бросался в глаза своей бойцовой стремительностью. Особенно на контрасте с «Цесаревичем», который со своими покатыми лоснящимися боками выглядел, как погрузившаяся в воду туша бегемота, степенно отфыркивающаяся пеной из-под кормы.

Когда миноносцы и крейсер догнали кильватерный строй и на сигнальных фалах затрепетали флажки, извещающие о победе, от корабля к кораблю прокатилось дружное «ура».

Флагман немедленно ответил адмиральским флажным: «Приветствую вас с поражением врага, благодарю командиров, а также команды судов, включительно всех младших офицеров и нижних чинов, за проявленное умение и доблесть. Государю будет отправлено прошение на предоставление наград отличившихся».

С крейсера какой-то бедовый матросик мигом отсемафорил: «рад стараться!», и было видно, что – рады… стараются!

«Вот барбосы!» – Вильгельм Карлович воодушевлённой странностью почувствовал своё единение с экипажами… приобщение к важному, если не сказать геройскому делу. Вместе с тем, ещё раз поглядев на крейсер, покачал головой:

– Неужели стоило бросать крейсер в столь неприятно опасную атаку?

Матусевич неопределённо повёл плечами и постарался развеять сомнения командующего:

– Елисеев докладывал, что кабы не поддержка «Аскольда», неизвестно, сколько бы вернулось его судёнышек. И вообще удалась бы атака…

– А ведь если осмыслить, – задумчиво проговорил адмирал, – это новый тактический ход миноносных атак – при поддержке минного же, а и лучше бы хорошо защищенного быстроходного крейсера, выступающего и как контрминоносец, и как огневое, лидирующее и отвлекающее обеспечение. Даже в ночных баталиях. Нет?..

Начальник штаба поплыл лицом, не найдясь, что сказать, а Витгефт снова оглянулся назад, вскинув бинокль – вражьи дымы никуда не делись. Надеялся увидеть светлое пятно – нагоняющую «Монголию», но тщетно:

– Задержал японец наше судно Красного Креста. Неужто арестуют?

На мостике появился вестовой:

– Ваше превосходительство, в кают-компанию просят. Извольте отобедать…

– Да-да, – отреагировал адмирал, отгоняя дурные мысли, – пойдёмте, Николай Александрович, подкрепимся, пока есть короткая оказия.

В кают-компании деловито стучали вилки, ножи.

Несмотря доставленный урон противнику и малые собственные потери (что, естественно, вызывало оживление, крепя веру в успех), никто не сомневался в скорой новой стычке с неприятелем. А потому жевали усердно, будто принимая топливо и боеприпасы, стараясь побыстрей «заправиться»… Впрочем, с удовольствием не брезгуя вином и негромкими тостами за удачу и победу.

Вильгельм Карлович как обычно вкушал степенно, молчаливо слушая переговаривающихся офицеров. В конце концов, испросив у сменившегося на вахте флагманского штурмана лейтенанта Азарьева: «Дымы Того по прежнему на северо-западе?» – и получив утвердительный ответ, решил превратить застолье в маленькое короткое совещание штаба.

– Как, думаете, будут развиваться действия противника, господа?

– Догонит. Вступит в бой на курсе. Обгонит. Завернёт закорючку свою излюбленную, охватывая голову, – отложив вилку, рублено, словно дожёвывая, изложил свою версию Матусевич.

– Наши действия? – Оглядел офицеров Витгефт, включая младших, призывая высказаться и их.

– Придерживаться прежней тактики, нанося возможный ущерб артиллерией, продолжив уклоняться поворотами от противного, – осторожно предложил мичман Эллис.

– Того уже по второму, третьему кряду разу не проведёшь, теперь морда самурайская будет учитывать наши манёвренные ответы, – засомневался Матусевич, – прежнюю ошибку не допустит.

– А ежели он просто будет биться строй на строй, в кильватерных линиях?

– В этом случае, да и в любом, своими четырьмя броненосцами супротив наших шести ему придётся опять поставить крейсера в линию, – вмешался Азарьев, – несмотря на то, что один раз его уже проучили. Проучим ещё…

– Не может он не воспользоваться преимуществом хода… полезет на охват, – покачал головой Витгефт.

Услышав семикратный удар судового колокола, адмирал достал из кармашка собственный хронометр, сверив время, и, пробормотав себе «вот уж и день за половину перевалил», выдал громче – для всех:

– А если японец на сближение пойдёт, поскольку не добился результатов на дистанциях? Не стоит ли нам тогда плавно уклоняться? Дабы уберечь корабли от сильного огневого воздействия, серьёзных повреждений по корпусу и, главное, сохраняя мелкую артиллерию, которая нам понадобится от ночных атак миноносцев. Тем самым дождавшись ночи, мы ложными поворотами и удержанием высокой скорости оторвёмся от неприятеля.

– Уклоняться – сие будет нежелательно – оттеснит нас с курса… – как можно авторитетней заявил Матусевич, тут же расставив на столе из обеденных принадлежностей примерный ход эскадр, задвигал условными манёврами, – а вот если бы нам навстречу поворотом «вдруг» на два-три румба, таранным… Отвернёт японец, как пить дать.

Но если не рисковать, следуя генеральным курсом, то разумею, догнавшего нас врага следует встретить, развернувшись на отходе строем фронта, тем самым подвергая неприятеля огнём всех наших кормовых башен. А там как бог положит!

– На коротких же дистанциях вижу только один плюс, – поёрзав, бросил взгляд на штабиста сомневающийся Витгефт, – господа, вы обратили внимание… хм, заметили, что наши снаряды только булькают всплеском в воду, но не взрываются? И не рикошетируют. В то время как японские дают множество осколков и при ударе вблизи судна.