Текст книги "История цивилизации в Древней Руси"

Рисунок 45 – Греков Борис Дмитриевич

С. В. Юшков выделял две формы государственности: варварское (IX – X вв.) и раннефеодальную монархию – начиная с княжения Владимира Святославича. С этого же времени отсчитывал начало раннефеодальной монархии и Л. В. Черепнин.

И. Я. Фроянов строил концепцию политического строя на основе собственного вывода о переходной стадии социально-экономического развития древнерусского общества. Это позволило ему вернуться к идее господства на Руси городовых волостей. Первоначально он считал, что первые городовые волости (по его терминологии города-государства) возникли в конце IX – начале X веков на родоплеменной основе, а в XI веке произошла их перестройка по территориальному принципу. Структура политической власти на Руси казалась ему похожей на устройство древнегреческих полисов. Это – народное собрание-вече, являвшееся верховным органом власти, верховный правитель-князь, избиравшийся вечем, и совет знати. Затем Фроянов в качестве предшественников городов-государств XI – XII веков обозначил так называемые суперсоюзы, объединявшие первичные союзы славянских племён. Один из них он находил на юге в Среднем Поднепровье (округа Киева), другой на севере восточнославянского мира в районе озёр Ильмень и Ладога. Возникновение суперсоюзов он относил к IX столетию. В конце IX – начале X веков в результате завоеваний, осуществлённых полянами, по его мнению, сложился общевосточнославянский межплеменной суперсоюз (союз союзов). При этом роль князя и его окружения он заметно поднимает. Если не брать в расчёт особенность терминологии, связанной с различиями в методологии и теоретических установках, можно заметить, что взгляды Фроянова на политический строй Киевской Руси эволюционировали от воззрений близких Костомарову к схеме Ключевского. В результате процесс развития древнерусской государственности стал выглядеть, по мнению Фроянова, так: союзы племён – союзы союзов племён (суперсоюзы) – общевосточнославянский суперсоюз – города-государства.

Рисунок 46 – Фроянов Игорь Яковлевич

Современная историография. В современной исторической науке положение почти не изменилось. Концепция И. Я. Фроянова обрела больше сторонников, чем в советский период, однако представление о Руси как феодальной монархии по-прежнему широко распространено. Отказ от марксизма историков советской школы, как оказалось, временный и неполный, не привёл к решительному пересмотру взглядов по этому вопросу. На закате XX века исследователи вновь (как когда-то историки царской России) основное внимание уделяют политическому процессу, но, несмотря на это – очень мало политическому строю Киевской Руси. В это время выходят труды Н. Ф. Котляра, И. Н. Данилевского, В. В. Седова, А. А. Горского, В. А. Кучкина, П. В. Лукина, П. С. Стефановича, Е. С. Галкиной, В. Я. Петрухина, А. В. Петрова, В. Л. Янина, М. Б. Свердлова, И. Я. Фроянова, В. В. Пузанова и других. Но только некоторые из них специально посвящены данной проблеме или частично касаются отдельных, связанных с ней вопросов.

Н. Ф. Котляр, доказывая необходимость дальнейшего изучения особенностей древнерусской государственности, отмечает, что тема в большой степени остаётся мало изученной. Обобщающих же работ по ней вообще не существует. Речь идёт о ситуации в русской и украинской историографии конца XX века – работа Котляра вышла в 1998 году – но и по отношению ко всей историографии политического строя Древней Руси, он не так далёк от истины. Сам Котляр на всестороннее и глубокое исследование вопроса не претендовал. Его взгляды мало изменились по сравнению с прежней эпохой в историографии. Он прямо заявляет, что невозможно отказаться от изучения государствообразующих процессов в рамках социально-экономической истории, в параметрах развития общественной формации. Процесс развития древнерусской государственности, очерченный им, почти не отличается от старой советской схемы. Древнерусское государство, по мнению Котляра, складывается на базе Киевского княжества Аскольда (Русской земли), которое он называет первым политическим объединением восточных славян и датирует серединой IX века. Начало государственности он традиционно (для советской науки) относит к 882 году и связывает с объединением Новгорода и Киева. Первоначально, согласно Котляру, возникает дружинная форма государства. Это новая мысль. Её в 90-е годы прошлого столетия высказала Е. А. Мельникова. Данное понятие переводит термин, принятый у американских социоантропологов (military) и обозначает такой тип государства, в котором главную роль играет военная организация. Она образует органы управления, осуществляет сбор и перераспределение материальных благ (дани), охраняет территорию государства и осуществляет завоевательные походы. По мнению Е. А. Мельниковой, у славян такой организацией была княжеская дружина. Котляр её мысль считает удачной и полагает, что она заслуживает признания. «Дружинный» порядок на Руси он ограничивает временем княжения Владимира Святославича. Русь эпохи Ярослава Мудрого видится Котляру в привычном свете – как раннефеодальная монархия. Эпоху удельной раздробленности он начинает только с 50-х – 60-х годов XII столетия. При этом Котляр убеждён, что вступление Древнерусского государства в период удельной раздробленности вовсе не означало его распада. По его мнению, изменилась лишь политическая структура и форма государственной власти. Вслед за В. Т. Пашуто он воспринимает удельную эпоху как смену раннефеодальной монархии на монархию эпохи феодальной раздробленности. Н. Ф. Котляр под давлением фактического материала сдвигает начало зарождения феодализма на Руси на более позднее время, признавая по существу – как ни старались советские историки обнаружить классовое общество у восточных славян в IX – X веках, так ничего из этого и не вышло. Поэтому он вынужден отодвигать и начало существования феодальной монархии, заполняя образовавшийся пробел между первыми следами государственности и началом феодальных отношений всякого рода новшествами, не связанными с прежней советской теоретической схемой. Уступок в пользу второй точки зрения он сделать не захотел.

Традиции сторонников «государственного феодализма» продолжает Д. А. Кочетков. Утверждение феодальных отношений на территории восточных славян он считает основой для создания единого Древнерусского государства. Его становление он укладывает в период от призвания Рюрика до 992 года, когда, по его мнению, было ликвидировано последнее племенное княжение, и вся Русь стала родовым владением Рюриковичей.

И. Н. Данилевский воспринял многое из положений второго направления. Он не отрицает роли вечевых собраний, и даже соглашается с И. Я. Фрояновым в том, что вече в древнерусских городах собирается и в X, и в XI веках – что до него полностью отрицали многие представители первого направления. Несмотря на это, Данилевский приходит к выводу, далёкому от общей схемы Фроянова. Киевская Русь, по его мнению, представляла собой раннефеодальную монархию. Правда, черты этой монархии он рисует иначе, чем Котляр и другие историки советской школы. В качестве основных политических институтов он выделяет три силы: князя, дружину (в его понимании – боярство) и городское вече. Реальная власть отдаётся им князю, который опирается на дружину. Русская земля как единое целое существует, по мнению Данилевского, до рубежа XI – XII веков. На её месте в XII столетии складываются практически независимые государства с различной формой правления. В некоторых из них сохраняется прежняя политическая организация, т. е. раннефеодальная монархия. Это Киевская земля, Галицкая и Волынская. В Новгороде, по его мнению, формируется республиканский тип власти. В северо-восточной Руси, во Владимире, он обнаруживает деспотическую монархию, где, по его мнению, не было глубоких вечевых традиций.

А. В. Петров – ученик И. Я. Фроянова, развивает его идеи на материале Великого Новгорода. При этом он подчёркивает, что общинно-вечевой строй, требовавший политического согласия всех форм власти и «одиначества» самого веча, в той или иной форме определял жизнь всей Древней Руси.

В. В. Пузанов во всём следует за Фрояновым. Разрабатывая проблему политического строя Киевской Руси до середины XI века, он выделяет три основных типа племенных суперсоюзов, в зависимости от степени и характера объединения. Первый тип – военный союз племенных союзов с целью противостояния общей опасности. Второй – объединение союзов племён под властью одного из них. Третий тип – переход «господствующего союза племён» к прямому управлению и ликвидации местных органов власти. К первому типу суперсоюзов он относит объединение словен, кривичей, и ряда финских племён IX века. Согласно Пузанову, в 60-х годах IX столетия объединительные процессы здесь возглавили норманны. После этого развитие союза, по его мнению, резко ускорилось. К 80-м годам того же века это был уже суперсоюз третьего типа. На этой стадии его центр переносится в Киев. Окончательно племенной суперсоюз с центром в Киеве складывается в правление Владимира Святославича. Киевскую Русь первой половины XI века Пузанов представляет как сложный союз (федерацию) земель, державшийся на «триединстве» главных полянских центров – Киева, Чернигова и Переяславля.

По-новому звучат выводы И. В. Павловского. Перечисляя различные функции князя, он приходит к заключению, что единственной из них, которая не дублировалась другими властными структурами, была функция высшего священника государства. По его мнению, князь был верховным жрецом, не будучи им по профессии. Князь, пишет он, это наёмный пастырь, которого наняли пасти стадо для хозяина, но все делают вид, что он и есть хозяин стада. Мысль о сакральности княжеской власти сама по себе не новая. Её высказывали С. М. Соловьёв, И. Я. Фроянов, А. П. Толочко и другие, в том числе и я, в статье, вышедшей в журнале «Вопросы истории» весной 2007 года. Здесь же мною была высказана мысль о мистической сущности древнерусского князя и дублировании его основных функций другими органами власти. Новым в труде Павловского является выделение этой функции как наиболее важной, а также развёрнутое её описание. И. В. Павловский полагает, что методы управления, которыми пользовались древнерусские князья, были самодержавными, властными и не ограниченными никакими правовыми документами, за исключением фиктивных княжеских «докончаний». Однако княжеское самодержавие рассматривается им как оборотная сторона русского демократизма. Природа самодержавия русских монархов, отмечает Павловский, лежит в самодержавности русского общества. Русское общество очень своевольно, строптиво и непослушно.

Таким образом, развитие историографии политического строя Киевской Руси напоминает петлю. Дореволюционная русская наука двигалась от понимания Руси как самодержавной монархии к представлениям об ограниченности княжеской власти и затем к признанию основой древнерусской государственности городовую волость, где фигура князя, хотя и признаётся важной, подлинная власть отдаётся городу в лице общего собрания горожан – веча. Советская историческая наука, опираясь на марксистскую идеологию, и открещиваясь от дореволюционного наследия, по сути, заново повторила этот путь. Основной задачей, стоящей перед современными исследователями, является необходимость преодолеть это «топтание на месте», опираясь на совокупное наследие как дореволюционной, так и советской историографии.

Полемика, которая велась всё это время представителями различных направлений, привела к выявлению ряда трудно совместимых между собой фактов. По большому счёту, исследователи стояли перед проблемой: как примирить данные о появлении на Руси в XII – XIII веках городовых волостей с ведущей ролью веча главного города, фактами призвания и изгнания князей – с господством князей и почти полным отсутствием веча в более раннее время (в X – XI веках). Решали эту проблему по-разному, в зависимости от конкретной политической или социально-экономической ситуации тех лет, когда писался исторический труд, и теоретических представлений историков того времени. Все видимые возможности объяснения развития событий (оно кажется очевидным, если следовать летописному материалу) были использованы. Одни видели решение проблемы в полном отрицании наличия городовых волостей (В. Н. Татищев, Н. М. Карамзин, Б. Д. Греков и большинство советских историков); другие не признавали господствующей роли князей в ранний период и не замечали особых перемен в течение X – XII веков (В. И. Сергеевич, Н. И. Костомаров, ранний И. Я. Фроянов); третьи пытались объяснить данную метаморфозу наложением княжеской власти на ранее возникшую городовую волость с последующим возвращением к исходному состоянию – по мере падения авторитета князей и ослабления их власти в ходе естественного исторического развития (С. М. Соловьёв, В. О. Ключевский, С. Ф. Платонов, поздний И. Я. Фроянов). При этом выводы и формулировки историков часто не совпадали внутри каждого из этих направлений.

§ 2 Князь

Роль и функции княжеской власти. Князь – центральная фигура политической системы в Киевской Руси. Историки XVIII века видели в древнерусских князьях самодержцев, подобных русским императорам. Но уже Н. М. Карамзин вынужден был признать – князь делился властью с верховным советом, состоящим из представителей дружины (в традиционном понимании этого слова) и с народом, который собирался на вече, а в походах его власть ограничивалась корыстолюбием воинов.

Роль и функции князя споров обычно не вызывают. Наиболее основательно источники позволяют говорить о военной функции княжеской власти, предполагающей организацию походов и непосредственное руководство боевыми действиями. В летописи князья почти только этим и занимаются. Они постоянно воюют, собираются воевать или заключают мир после войны – то с врагами Руси, то между собой. Князь Владимир Мономах, перечисляя свои труды, на первое место ставит участие (или руководство) в различных боевых операциях.

Хорошо прослеживается в источниках и ещё одна, близкая к первой, функция – руководство сбором дани с покорённых племён и смердов. Князья ходили за данью не только для своих нужд, и даже не столько для своих, сколько для нужд города в целом, в котором они правили, и, несомненно, для членов городской общины. Вещий Олег, одержав победу над греками, разделил дань, согласно «Повести временных лет», между Киевом, Черниговом, Переяславлем, Полоцком и другими русскими городами. Часть дани поделили между воинами – участниками похода. Дань, которую наложила на древлян Ольга, шла частично в Киев, частично – Вышгород. Ярослав Мудрый две тысячи гривен, собранные с новгородских данников, отсылал в Киев, а тысячу раздавал новгородцам.

Не вызывает сомнений и судебная функция княжеской власти. Об этом говорят самые разнообразные источники, начиная от актового материала, законов и уставов, отражающих судебную практику князей, до литературных произведений и летописей. Сведения о княжеском суде есть, например, в церковном уставе Владимира Святославича, церковном уставе Ярослава Мудрого, договорах Новгорода с князьями. Настоящий памятник княжеской судебной деятельности представляет собой Русская Правда. Владимир Мономах пишет о своих занятиях судом как о повседневной практике. В качестве главного судьи князь выступает в Псковской Судной грамоте.

Рисунок 47 – И. Я. Билибин. Суд в эпоху Русской Правды

Судебный процесс на Руси делился на три стадии. Первая стадия – закличь. В людном месте, обычно на торгу, потерпевший сообщал о преступлении, например, о краже. Пропавшая вещь подробно описывалась, чтобы её можно было опознать. Затем наступала вторая стадия —свод. Человек, у которого обнаруживалась пропажа, должен был указать, у кого он её приобрёл. «Свод» продолжался до тех пор, пока не выявлялся тот, который не мог объяснить, как попала к нему украденная вещь. Он и признавался виновным. Если вторая стадия не приводила к успеху, переходили к третьей – гонение следа. Она представляла собой поиск преступника и доказательств. Розыск проводился самим потерпевшим, его родственниками или представителями вервной общины, в которую он входил. Основными уликами были слова очевидцев и сами украденные вещи в руках или во дворе обвиняемого. Доказательствами считались всевозможные испытания – водой или железом, присяга, жребий. В некоторых случаях прибегали к так называемому «божьему суду» – полю – рукопашной схатке с оружием в руках или без него. Каждая из сторон имела право выставить вместо себя наймита, т.е. другого поединьщика. Тот, кто одерживал победу и признавался правым.

Законодательная функция княжеской власти, если иметь в виду известные факты составления князьями Русской Правды и различных уставов, кажется очевидной. Однако законотворчество не было сугубо княжеским делом – все перечисленные законодательные акты создавались совместно с представителями городской старшины и, не исключено, принимались на вече, как были приняты Псковская и Новгородская судные грамоты. Необходимо также заметить, что сфера законодательной деятельности князей ограничивалась чрезвычайными случаями в жизни русича и совершенно не касалась повседневности, которая регулировалась обычаями. Более того, сам княжеский суд представлял собой обычай. Населению было нужно, чтобы судил лично князь, потому что он наделялся в общественном сознании особыми качествами. Князь судил по правде, т. е. по справедливости, и не нуждался ни в каком письменном законе, как в этом не нуждалось и общество, пока судебных происшествий было не так много, и князь мог лично участвовать в процессе. По мере усложнения общества суды становились все более частым явлением. Появление Русской Правды можно объяснить стремлением князей освободиться от повседневных занятий судом, переложив их на своих людей. Иначе говоря, Русская Правда предназначалась для княжеских людей, которые, как и князь, должны были «оправливать» людей по правде.

Древнерусские князья делили свои обязанности с представителями города не только по выработке и принятию законов – то же самое было и с другими функциями, в том числе и теми, которые кажутся исключительно княжескими. Кроме князей крупными войсковыми соединениями на Руси командовали посадники и тысяцкие (воеводы). Помимо княжеского суда существовал суд посадника, суд тысяцкого и суд епископа. За данью также нередко ходили под руководством воевод, а не князей. По сути, общество вполне могло обойтись без князя – практически в любой сфере деятельности у него были дублёры. Известны случаи, когда князья действительно, выполняли декоративную роль. Достаточно вспомнить, что новгородцы взяли к себе Владимира Святославича, когда он был совсем ещё юным и реально выполнять свои обязанности не мог. Каково было его положение в Новгороде, можно себе представить на основе более поздних данных. В Ипатьевской летописи под 1153 годом стоит примечательный в этом смысле рассказ о молодом Ярославе Владимировиче Осмомысле, который оказался на галицком княжеском столе после внезапной смерти отца. Галич тогда стал объектом нападения со стороны Изяслава Мстиславича. Галицкие мужи не допустили Ярослава к сражению, опасаясь за его жизнь. Как видно князь был нужен городу вовсе не в качестве военачальника. Князя берегли, им дорожили, а он только наблюдал, как за него всё делают галицкие мужи.

В то же время ни один стольный город в древней Руси, включая знаменитый своими вольностями Новгород, не мыслил себя без князя и страдал, если его по какой-либо причине не было. Бывало и так, что горожане сносили нестерпимые унижения, но не выгоняли его, боясь остаться вообще без князя. Это объясняется тем, что князь в Киевской Руси, как и жрец в языческие времена, был сакральной, мистической фигурой, обладающей при этом вполне реальной властью. Отголоски божественного происхождения князей можно найти, например, в «Слове о полку Игореве», где в одном месте князь Игорь назван внуком Трояна, а в другом все русские князья – Дажьбожьими внуками. В сцене побега Игоря из плена он представлен оборотнем, который превращается в различных зверей и птиц. Подобная репутация была и у полоцкого князя Всеслава Брячиславича, о чём нам сообщает как «Слово», так и летопись. В русском эпосе князья зачастую ведут происхождение от мифического Змея – бога подводной стихии. В «Слове о полку Игореве» отчётливо отразилась антропоморфная концепция государства, в которой князь – голова, народ (земля) – тело. Мистическая связь с потусторонним объединяет князя и языческого жреца, но их разъединяет функциональное назначение. Более того, если иметь в виду сообщение Ибн Русте о знахарях, понукающих царями, нельзя исключать и того, что между князьями и жрецами наблюдалось определённое соперничество за власть и влияние над людьми.

Характер княжеской власти. Характер княжеской власти – один из вопросов, имеющих неоднозначное решение. Историки «монархического» направления склонны завышать силу и возможности князей, а представители «вечевой школы», наоборот, – занижать. Дело здесь не только в субъективности исследователей и логике направления, которой историки стараются вольно или невольно следовать, но и в противоречивости данных, содержащихся в источниках. Князья в них предстают то в одном, то в другом облике. Князья обладали внушительной по древнерусским меркам силой. Киевский князь Святополк Изяславич говорил «смысленым» киевлянам, что имеет 700 отроков, т. е. военных холопов. Это была личная «гвардия» князя, полностью ему преданная. С такой силой никто из мужей в одиночку (со своими отроками) не мог ему противостоять, да и вряд ли помышлял об этом. Но эта сила – ничто, по сравнению с городской дружиной. Заставить подчиниться целый город князь не мог, а вот держать его в страхе ему удавалось. Киевляне, изгнав в 1068 году Изяслава Ярославича из города, с ужасом ждали его возвращения. Просили его братьев Святослава и Всеволода заступиться за них. Грозили покинуть Киев. Но воспрепятствовать ему снова вокняжиться в городе не смели. Князь-оборотень Всеслав Брячиславич, на которого они возлагали надежды, обманул ожидания, сбежав к себе в Полоцк. Организовать сопротивление без князя они могли, но не стали этого делать. Связано это с тем, что Изяслава, после бегства Всеслава, некем было заменить. Младшие братья изгнанника в качестве альтернативы пока не рассматривались. Изяслав этим воспользовался в полной мере, отомстив горожанам руками своего сына Мстислава. Прибыв в Киев раньше отца, он устроил суд и расправу над киевлянами, которые освободили из погреба Всеслава. Около 70 человек казнил, часть – сколько именно в летописи не сказано – ослепил, некоторых наказал без всякого разбирательства. Это был не первый и не последний случай насилия над горожанами. Вспомним хотя бы избиение новгородцев Ярославом Мудрым или Святополка Изяславича, который, согласно Киево-Печерскому патерику, много насилия людям сотворил, дома сильных до основаниа без вины искоренил, имущество многих отобрал. Расправы без суда и следствия над отдельными гражданами были явлением не редким. Косвенно об этом говорят слова Владимира Мономаха: «…Ни правого, ни виновного не убивайте и не повелевайте убить его… не давайте отрокам причинять вред ни своим, ни чужим, ни сёлам, ни посевам…»77
  Поучение Владимира Мономаха // «Изборник». Сборник произведений литературы древнй Руси. М., 1969. С.153, 155.


[Закрыть]. Прямое свидетельство княжеского «беззакония», будто иллюстрирующее слова Владимира Мономаха, представляет один из рассказов Киево-Печерского патерика. Речь идёт о насильственной смерти святого Григория Чудотворца. Преподобный Григорий отправился тогда на Днепр за водой. Навстречу ему попался юный князь Ростислав Всеволодович, брат Владимира Мономаха, который ехал в монастырь ради благословения. Обычная встреча, которая могла закончиться взаимными поклонами, привела к гибели святого старца. Княжеские отроки, увидав инока начали ругать его, обзывая «срамными» словами. В ответ старец пригрозил им скорой гибелью в воде. Князь же, «страха божия не имея», велел его самого утопить. Григорию связали руки и ноги, повесили камень на шею и бросили в Днепр. Вся сцена разворачивалась на виду у Печерского монастыря. Ростислав же, кроме божьей кары, никакого наказания за это не понёс.

С другой стороны в летописях немало примеров слабости князей. Ярославу Мудрому в своё время пришлось просить прощения у новгородских граждан за убийство нарочитых мужей, только бы они помогли ему в борьбе за Киев. Позже новгородцы буквально принудили Ярослава продолжить борьбу за Киевский княжеский стол. Святополк Изяславич не мог заставить новгородцев принять своего сына. Князь Владимир, брат Изяслава Мстиславича, оказался не в силах помешать киевлянам убить Игоря Ольговича. Более того, киевляне побили заодно и Владимира. Изяслава Ярославича, как уже упоминалось, киевляне выгнали из города. По сведениям летописи, это был первый явный случай изгнания князя, но ещё Мстислава Владимировича, которого «Патерик» называет «лютым», горожане вынудили покинуть Киев, «не прияша его». А в XII веке практика изгнания и призвания князей становится, чуть ли не общепринятой. Игоря Олеговича, прежде чем убить ведь тоже выгнали, причём с боем, загнали в болото, а затем заточили в поруб.

Княжеская власть была далеко не безграничной. Князь обладал свободой действий лишь до тех пор, пока общество не переставало считать его своей «головой» (причины этого могли быть разными). Не мог князь противостоять и общему решению горожан, принятому на вече (как в случае с Владимиром Изяславичем).

По мере развития древнерусской цивилизации всё отчётливее становится заметным стремление городов ограничить роль и влияние князей. Особенно чётко это видно в соглашениях князей с Новгородом. От князя требовали соблюдения новгородской пошлины, т.е. правовых обычаев (как в Новгороде пошло-повелось), по сути, связывая его деятельность по рукам и ногам. Ему запрещали раздавать волости без новгородского посадника и лишать волостей «без вины», т.е. без судебного разбирательства, в котором принимал участие всё тот же посадник. Ему предписывали назначать на должности только новгородцев. Более того, ему указывали, на каком расстоянии от города бить свиней и оговаривали, куда он может поехать по тем или иным делам, а куда не имеет права.

В XII веке во всех древнерусских землях князь вступал в свои права, только после принесения клятвы горожанам. Вот один из таких случаев. В 1150 году киевляне говорили Изяславу Мстиславичу: «Ты наш князь, поезжай к святой Софии, сядь на столе отца своего и деда своего». От князя требовали соблюдения определённых правовых процедур, торжественно проходивших в Святой Софии или на площади около неё, где всегда заседало киевское вече. Нечто похожее описывается летописцем и в рассказе о вступлении на новгородский стол Мстислава Ростиславича. Крестоцелование князя горожанам упоминается в сцене утверждения на киевском столе Игоря Ольговича и многих других случаях. Необходимо только заметить – клятва эта была обоюдной. С одной стороны, определённые обязательства брал на себя князь, которые тут же и оговаривались, с другой – городская община. Нарушение клятвы любой из сторон вело к разрыву соглашения. В отличие от договора между сеньором и вассалом, являвшимся краеугольным камнем феодальной системы в средневековой Европе, данный ряд заключался между правителем и коллективом горожан, отношения между которыми строились на равноправии. Кроме того, следствием его было не наделение землёй (с обеих сторон выступали люди, которые и так были землевладельцами), а наделение крупнейшего землевладельца властными полномочиями, обладавшего в силу происхождения определёнными качествами.

Княжеская дружина. Князь в своей деятельности опирался на ближайшее окружение. Традиционно этот круг княжеских помощников принято называть дружиной. Вопреки устоявшемуся мнению, отроки и детские (вольные слуги князя) в неё не входили. Источники никогда не называют их дружиной. Отроки и детские выполняли различные поручения князя, действуя от его имени. Права занимать высокие государственные должности они не имели. Попытки князей сделать это наталкивались на жёсткое сопротивление общества. Примером тому может служить судьба князей Ростиславичей, приглашённых в Ростово-Суздальскую землю после убийства Андрея Боголюбского, и изгнанных оттуда, когда попытались раздавать должности своим детским.

Княжеская дружина – это не личное его войско, а городская старшина (старейшие люди), которые, вместе с князем, принимали участие в управлении государством. Среди должностных лиц, составлявших княжескую дружину, источники называют десятских, сотских, тысяцких и улицких старост. Отдельный вопрос, имеющий различные толкования, вызывают так называемые старцы градские, которые упоминаются в ряде летописных статей X – XI веков. Старцы градские, судя по всему, также были должностными лицами. В. О. Ключевский полагал, что они стояли во главе земского управления ещё до князей. Выражение «старцы градские», писал он, надобно понимать в том смысле, в каком позднейшее казачество называло своё военное начальство своей старшиной. В состав «старцев» Ключевский включал: тысяцких, возглавлявших городские полки (тысячи), сотских и десятских. А. Е. Пресняков, рассматривая сообщение о Владимировых пирах, пришёл к выводу, что летописный текст подразумевает в «старцах градских», упомянутых здесь, «городскую старшину Киева, его сотских и десятских». Б. Д. Греков видит в «старцах градских» земских бояр – один из слоёв феодального класса, а В. В. Мавродин, И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко – племенную знать.

Видеть в «старейшинах» или «старцах градских» правящую старшину позволяет родство слов «старцы» и «старосты» – традиционного для русских общин (крестьянских и казачьих) наименования руководителей. Слово «староста» собственно и означает старец. «Старейшие» и «старосты» встречаются не только в летописях, но и в актовом материале, и других документах. В грамотах Великого Новгорода такие упоминания можно встретить в документах XIII, XIV и XV веков. В договорной грамоте Новгорода с тверским князем Ярославом Ярославичем «старейшие» перечисляются наряду с посадником, тысяцким и всеми сотскими, в качестве промежуточной формы обобщения.

Сотенное деление древнерусских городов – хорошо известное явление. Прежде всего, это была форма военной организации – в первобытные времена племенных, а в эпоху цивилизаций городских общин. Тысяцкие, сотские и десятские – руководители соответствующих подразделений в данной системе. В мирное время сотские и десятские могли выполнять и другие, в частности судебно-административные функции.