Текст книги "История Оренбургского региона. Часть 1. С древнейших времен до 1921 года"

Из донесения командующего 1-й армией М. Б. Барклая-де-Толли главнокомандующему М. И. Кутузову о контратаке русской кавале-рии в Бородинском сражении 26 августа 1812 года

В сию затруднительную минуту прибыли на рысях два гвардейских кирасирских полка, я указал им на неприятеля, и они с редкой неустрашимостью устремились в атаку. Полки Сумской, Мариупольский и Оренбургский 1 1
  Примечание: М.Б. Барклай-де-Толли, диктуя донесение, ошибся, поскольку в составе русской кавалерии не было Оренбургского гусарского полка; речь идет о каком-то другом гусарском полку.


[Закрыть] гусарские, Сибирский, Иркутский и Оренбургский драгунские последовали за ними.

Из «Воспоминаний» военного инженера генерал-майора

И. Ф. Бларамберга об Оренбурге в 40-е годы XIX века

Теперь снова вернемся к моим воспоминаниям. Сразу же по приезде в Оренбург, 18 января 1841 г., я представился нашему начальнику штаба генералу Рокассовскому, которого не видел восемь лет. Он был настолько любезен, что заранее отдал распоряжение снять для меня дом из шести комнат, кухни, конюшни и кладовой. В доме, к сожалению, совсем не было мебели, и я потом приобретал ее постепенно, не без труда, так что первое время я был вынужден жить как на биваке. Оренбург был тогда (и еще теперь является) настоящим военным городом; в нем располагались все власти, и так как большая часть жителей этого края состояла из казаков или башкир, несущих военную службу, то здесь было полным-полно офицеров всех чинов – настоящий парад мундиров. Линейная пехота, пешая и конная казачья артиллерия, оренбургские и уральские казаки, башкиры и киргизы – все они были представлены здесь. В Оренбурге находилось и много гвардейских офицеров из Петербурга, которые служили под началом военного губернатора генерал-адъютанта Перовского, собравшего возле себя блестящий круг образованных военных и гражданских чиновников, так что жизнь протекала тут очень интересно и отдаленность от столицы не ощущалась.

Сам город, большей частью деревянный и одноэтажный, насчитывал тогда с тремя предместьями 18 тыс. жителей (в 1871 г. уже около 33 тыс.). Городские стены служили местом общественного гулянья. Улицы, за исключением одной, были немощеные, но, так как почва состояла из твердого песка, в дождливую погоду грязи было мало. Тогда отсутствовали фиакры или извозчики, и каждый был вынужден держать собственный экипаж и лошадей. Тем не менее жизнь была тогда там очень дешевой, хотя жители сетовали на то, что со времени Хивинской экспедиции 1839/40 г. подорожали все продукты и поднялись в цене дома. В первые годы моего пребывания в Оренбурге за воз сена платили от 1 рубля 40 копеек до 2 рублей ассигнациями, … фунт говядины стоил 2 1/3 – 3 копейки серебром, баранины – 1-1 1/4 копейки серебром, пара рябчиков – 912 копеек серебром, … жители совсем не ели ржаного хлеба, а только хороший пшеничный хлеб, называемый здесь калачом. Горничная получала 2 рубля, повар – 4-5 рублей и кучер – 5-б рублей серебром ежемесячно.

В центре города находится большой каменный рынок с многочисленными лавками как для здешних купцов и мелких лавочников, так и для бухарских и хивинских, которые ежегодно приводили большие караваны. Сам город расположен на высоком, правом берегу Урала, в степи на левом, низменном берегу реки находится небольшой лесок… летом он служит жителям местом гуляния и отдыха.

В полутора верстах к югу от города, на левом берегу Урала, находится большой меновой двор, огромный параллелограмм из камня, с двумя входами (на юг и север), внутри которого помещаются сотни маленьких каменных лавок. … Здесь ежегодно меняют у киргизов тысячи овец. … В западной части города, в степи, находится большой караван-сарай, предназначенный для башкир, с роскошной мечетью и с высоким изящным минаретом, вылепленным снаружи белыми изразцами, которые выглядят очень красиво.

Из «Записок» генерал-майора И. В. Чернова, члена Оренбургской ученой архивной комиссии

Генерал Перовский в сношениях своих с подчиненными на столько далеко держался от них, что никто ничего не мог говорить ему вне службы. Гордый и недоступный, он вселил к себе какое-то особое почтение и покорность, доходившие до благоговения перед его личностью. Подчиненные ему генералы от ближайшей к нему прислуги желали знать, в каком расположении духа находится его превосходительство, прежде чем он выйдет. Камердинер его Николай Татаринов, впоследствии эконом дворянского собрания, говорил, что однажды он вошел в кабинет генерала подавать ему одеваться. Перовский встретил его крепкими русскими словами, помянув его отца и мать, за то, что напомадился резедной помадой. Сам Перовский никогда не употреблял ни духов, ни помады. Перовский своим адъютантам, чиновникам особых поручений, даже генералам, если они были в числе близких к нему, всегда говорил ты, даже ругал их общею простою бранью. Все они, зная его вспыльчивый характер, переносили это терпеливо, а если бы кто вздумал возмутиться и вслух высказаться, то получил бы прямое и положительное приказание убираться прочь.

Из письма В. А. Перовского архитектору А. П. Брюллову от 6 октября 1836 года

Любезный Александр!

Вспомни старую дружбу нашу и займись, пожалуйста, без отлагательства составлением проекта по предлагаемой программе. Я затеял строить здесь Караван-Сарай; это дело меня весьма интересует. Хочется начать с наступлением весны; ради Бога не мешкай. Я уверен твердо в твоем знании и вкусе, но крепко сомневаюсь в прилежании: ты мне обещал много, да сдержал мало. Не в поощрение тебе, а просто к сведению, скажу тебе, что постройка Караван-Сарая есть затея не моя частная, а казенная, потому труды по составлению сметы, перечеркиванию планов и проч. будут вознаграждены понадлежащему. Задача довольно трудная, быть может, по ограниченности места, но если бы сажени слишком стесняли твое зодческое воображение, то делай, как знаешь, а я постараюсь приискать место по твоему плану.

Обнимаю тебя. Можешь ли ты приготовить дело в шесть недель получения этого письма? Ты бы меня обязал чрезвычайно.

Душевно тебе преданный Василий Перовский.

Из дипломатического послания В. А. Перовского Хивинскому хану от 25 июня 1840 года

С прибывшим в недавнее время в Россию капитаном Абботом, посещавшим также и Хиву, получено здесь новое письмо Владельца Хивинского… Хотя во исполнении повелений Его Императорского Величества правительство Хивинское неоднократно было извещаемо мною во всей подробности о справедливых требованиях России… требования сии доныне не приведены еще в исполнение…

Его Императорскому Величеству благоугодно было повелеть мне еще раз подтвердить Владельцу Хивинскому:

Во-первых, что присылка в Оренбург всех русских, насильственно удерживаемых в неволе, должна предшествовать всяким переговорам и возобновлению всяких сношений…

Во-вторых, вместе с возвращением всех находящихся в Хиве невольников, Ханство Хивинское должно прекратить навсегда враждебные свои против России действия, не притеснять и не возмущать кайсаков (казахов), более уже ста лет признающих над собой владычество России; не вмешиваться во все их дела и не оказывать покровительства изменникам кайсакским; не задерживать насильно и не грабить караваны, идущие как из Бухары в Россию, так и обратно; строго наблюдать, чтобы хивинцы не покупали и не держали у себя русских в неволе и, наконец, предоставить русским торговцам в Хиве ту же свободу и ту же личную безопасность, какими в России пользуются подданные всех азиатских областей, находящихся с нами в мирных и торговых сношениях…

Когда все же будет выполнено, тогда только будут прекращены приготовления в военным противу Хивы действиям, отпустятся задержанные в Рос сии купцы хивинские с их товарами и торговые сношения возобновятся на прежних основах.

Итак, Владыке Хивинскому открывается еще возможность к примирению, но для сего он должен действовать искренне и не тратя времени в бесполезных для него ухищрениях. Если он вполне постигнет собственные выгоды, то он поспешит исполнить сии требования наши; если же он станет по-прежнему упорствовать в необдуманной вражде против России, то последствия сего упорства докажут ему, что всякое неблагонамеренное действие получает рано или поздно заслуженное наказание…

Из статьи Ф. Энгельса «Продвижение России в Среднюю Азию» о результатах похода В. А. Перовского против Хивы в 1839 году

Официальная цель похода была достигнута: … хан хивинский отпустил на свободу всех русских пленников и отправил в Санкт-Петербург посольство, чтобы просить о мире.

Из «Воспоминаний» военного инженера генерал-майора И. Ф. Бларамберга о польском ссыльном, поручике И. В. Виткевиче

После двухмесячного пребывания в Петербурге и после получения инструкций я готовился покинуть столицу, но прежде познакомился с моим спутником поручиком Виткевичем, который также получил назначение в Персию. Передо мной предстал обаятельный, молодой поляк 28 лет, с выразительным лицом, хорошо образованный, обладавший энергичным характером. Поскольку этот молодой человек в 1837-1839 гг. сыграл определенную роль в тогдашних политических отношениях между Персией и Афганистаном, поскольку он так много пережил и так печально закончил свою жизнь, позволю себе привести здесь его краткую биографию.

Иван Викторович Виткевич родился в Гродненской губернии. Воспитание получил в кадетском корпусе в Варшаве. 17-летним юношей из-за необдуманных поступков, совершенных по молодости, был сослан тогдашним наместником великим князем Константином в солдаты в Орск (Оренбургская губерния). Здесь, на границе с Азией, он прозябал бы, если бы тогдашний комендант Орской крепости, превосходный человек, полковник Исаев, не позаботился о нем. Не имея возможности сразу освободить молодого человека от службы в действующей армии, он все же ввел его в свой дом. Из чувства благодарности Виткевич занимался с его детьми французским языком, географией и другими науками, так как в 20-е годы в этом отдаленном крае очень трудно было найти для детей учителя. В свободное время он изучал татарский язык, знакомился с кочевавшими в окрестностях Орска киргизскими старейшинами (аксакалами), часто приглашал их к себе, угощал чаем, пловом и бараниной и привык к их обычаям, нравам и языку, на котором мог читать и писать. Так проходили годы тяжелых испытаний для молодого образованного человека со средствами. В 1830 г. Александр Гумбольдт с профессором Розе, совершая свое широко известное путешествие на Алтай, проезжали через Орск. Они остановились в доме коменданта Исаева. Здесь Гумбольдт с изумлением увидел на столе свою книгу с описанием путешествия по Центральной Америке, Перу и т. д. На вопрос, чья это книга, ему ответили, что она принадлежит молодому поляку, который служит солдатом в Орском гарнизоне. Из любопытства Гумбольдт попросил позвать его, поговорил с ним. Приятная внешность молодого человека в грубой солдатской шинели, его скромный; нрав и образованность так заинтересовали этого большого ученого и замечательного человека, что он выпросил у Виткевича его адрес, чтобы быть полезным ему.

Вернувшись из своего путешествия по Сибири в Оренбург, он сразу же поговорил с замечательным, но, увы, слишком рано скончавшимся оренбургским генерал-губернатором графом Павлом Сухтеленом о печальном положении Виткевича и просил графа позаботиться о молодом человеке и облегчить его судьбу. Граф вызвал Виткевича в Оренбург, произвел в унтер-офицеры, назначил своим ординарцем, перевел к оренбургским казакам и позднее предоставил ему работу в канцелярии киргизского управления, которым тогда руководил ученый – генерал фон Генц. К сожалению, граф Сухтелен умер уже в 1832 г. Однако его преемник, генерал и позднее граф Василий Перовский, после того как узнал Виткевича поближе, произвел его в офицеры, сделал своим адъютантом и посылал несколько раз с поручениями в киргизские степи и даже два раза в Бухару. Первый раз, зимой, в киргизской одежде, сопровождаемый двумя преданными киргизами, он совершил за 17 дней переход в Бухару верхом, по глубокому снегу, через замерзшую Сырдарью. В одетом по-киргизски, прекрасно усвоившем обычаи, привычки и язык киргизов человеке никто не признавал европейца и христианина, даже фанатичные бухарцы; более того, красивые темные глаза, черная борода, обстриженная макушка и смуглое лицо делали его похожим на азиата и мусульманина.

Распоряжение оренбургского военного губернатора П. К. Эссена о плане открытия в Оренбурге Неплюевского кадетского корпуса от 30 мая 1817 года

… Везде по линии и в кантонах оповестить чиновников и казаков о предполагаемом заведении Неплюевского училища и о выгодах для детей их от просвещения ожидаемых, приглашая всех и каждого на возможное пожертвование к составлению училищного капитала, кто сколько заблагорассудит, и на присылку детей своих в училище по устроении оного. Пожертвования сии должно сопровождаться добровольною подпискою, а отнюдь не раскладкой на души…

Предместник мой, г. генерал от кавалерии князь Волконский предположил завести в Оренбурге училище, в пользу нерегулярных войск сдешнего края, наименовав оное в память Неплюева, Неплюевским, в котором полагается обучать детей: Оренбургского войска чиновников и казаков, башкирских и мещеряцких, киргизских равно и других азиатцев. Беднейшие из них будут содержаться на счёт капитала, пожертвованного от потомков Неплюева и других благотворительных особ, а достаточные на иждивении отцов, которое назначится весьма умеренно…

Посвящение профессора Казанского университета Э. А. Эверсмана, автора книги «Естественная история Оренбургского края», изданной в Оренбурге в 1840 году, военному губернатору В. А. Перовскому

Его Превосходительству господину генерал-адъютанту, генерал– лейтенанту, Оренбургскому военному губернатору и командиру отдельного Оренбургского корпуса, разных орденов кавалеру, Василию Алексеевичу Перов– скому, с глубочайшим высокопочитанием посвящает сочинитель.

Ваше Высокопревосходительство,

Милостивый государь!

Почтив меня однажды посещением своим, Ваше Превосходительство изволили предложить мне написать «Естественную историю Оренбургского края». Желание Ваше было для меня приказанием; сверх того, оно вполне согласовалось с собственным призванием моим. Таким образом, давнишнее намерение мое обнародовать наблюдения по части естественной истории, собранные мною в течение двадцати лет на всем пространстве между Волгою и хребтом Урала, удостоились Вашего поощрения и ныне сбылись на деле. Осмеливаюсь поднести Вашему Превосходительству первую часть трудов этих: общую естественную историю Оренбургского края. И кому бы я посвятил книгу эту, если не Вам, виновнику ее издания?

При обработке страниц этих главная цель и старание мое было заслужить Ваше благосклонное одобрение и удовольствие. Если я не успел в этом, смею Ваше Превосходительство уверить, что, конечно, уже не добрая воля моя тому причиной, но, может быть, трудность самой задачи. Я, впрочем, говорю здесь положительно почти только о том, что имел случай наблюдать и видеть лично.

С глубочайшим высокопочитанием и преданностью и имею честь быть Вашего Превосходительства высокопокорнейший слуга-сочинитель.

Из книги немецкого ученого и путешественника Т. Ф. Базинера «К изучению Российской империи и пограничных стран Азии», побывавшего в Оренбурге летом 1842 года

Расположенный на высоком правом берегу реки Урал, Оренбург уже издалека, особенно при благоприятном вечернем освещении, представляется путешественнику приветливым городом. Это благоприятное впечатление не смазывается и вблизи…

Тут можно увидеть казака, оживленно торгующегося из-за уздечки; там уже издалека видно киргизку, едущую со своим грудным ребенком верхом на верблюде, которого за веревку тянет ее супруг. Раскачивающейся походкой оба, поводырь, так же как и верблюд, так похожи друг на друга, что кажется, будто животное, и без того насмешливо выглядящее, хочет передразнить своего хозяина. В то время как тот, проходя мимо, заглядывает в лавку немецкого колониста, чтобы купить себе насбою, то есть нюхательного табаку, его дорогая половина вытаскивает из-за пазухи кусочек белого хлеба, для нее редкое лакомство, и съедает его с явным удовольствием. Быстрым шагом спешит мимо гибкий татарин, судя по одежде, не принадлежащий к классу беднейших, под мышкой он несет, завернув в платок, несколько бухарских тюбетеек, поясов и халатов, взгляд его направлен на офицера, с которым он явно намерен встретиться. Приближаясь, он приветствует офицера с внешним благоговением, поднимая по-европейски свою опушенную мехом шапку, и когда тот с какою-то снисходительною доверчивостью отвечает на приветствие, в истинно азиатской манере обхватывает его правую руку обеими руками. В хитром барышнике тотчас видна его натура хамелеона, в силу которой он готов был бы подражать всем возможным обычаям, если они принесут ему выгоду, и он, конечно, выказывает тому офицеру свою глубокую преданность и благоговение только потому, что ему удалось по-своему ловко надуть лишь недавно приехавшего, и он живет в сладкой надежде еще не раз иметь подобный выигрыш. Ловкий плут… не открывает, однако, здесь свой узел, опасаясь, что кто-то из присутствующих вмешается, а довольствуется доказательством своего внимания и покорности тому господину, но можно с уверенностью предсказать, что еще сегодня или завтра он принесет свои товары офицеру прямо домой…

Если отсюда мы обратим взгляд на середину базара, где находится обычно сухой бассейн фонтана, то мы заметим, что край этого бассейна занят почти исключительно бухарцами, которым он служит вроде биржи, так что они здесь часто сидят часами, обмениваясь различными коммерческими и политическими новостями. Как сильно отличается спокойствие во всех их движениях и жестах от подвижности барышника; как бросается в глаза контраст их бледных обычно красиво очерченных лиц, которые еще больше выигрывают благодаря белым тюрбанам, с монгольскими чертами киргизов…

Так, я был на балу, который лишь редко можно встретить, да и в редких местах… Здесь можно было видеть в мирном содружестве самые различные наряды Европы и Азии: великолепные военные формы от сияющей звездами генеральской до простого, но красивого казачьего мундира; французские фраки и русские кафтаны; бухарцев в своих белых, окантованных золотом тюрбанах, и хивинского посланника вместе со свитой в высоких меховых шапках; киргизских султанов и русских священнослужителей, татар и башкир; и рядом с как бы парящими в своих легких газовых платьях женами военных и чиновников – неповоротливые супружеские половины русских купцов в тяжелых шелковых материях и перегруженные разнообразными, более или менее ценными украшениями. Я был очень рад заметить, что здесь не господствует, как в большинстве маленьких городов провинции, тот чванный кастовый дух, то внешнее соблюдение чопорного этикета, которое отнимает все волшебство у приятельского общения. Что же делает путешественнику пребывание в Оренбурге особенно приятным и незабываемым, так это истинно русское гостеприимство, с которым его всюду приглашают и принимают.

К главе 5. Оренбургская губерния во второй половине XIX века

Из «Общей инструкции генерал-губернаторам», утвержденной импе-ратором Николаем I 29 мая 1853 года

§ 1. Генерал-губернаторы избираются по непосредственному благоусмотрению Государя Императора и по особому личному к ним доверию Его Императорского Величества.

§ 2. В порядке губернских учреждений, они суть главные блюстители неприкосновенности верховных прав Самодержавия, пользы Государства и точного исполнения законов и распоряжений высшего Правительства по всем частям управления во вверенном им крае.

§ 3. Генерал-губернаторы по приведению в исполнение распоряжений как высшего Правительства, так и своих собственных действуют через места и лица, коим по Учреждениям и Уставам губернского управления сие исполнение должно принадлежать.

§ 4. Имея постоянное и тщательное попечение о благе жителей вверенного ему края, Генерал-Губернатор есть местный высший блюститель порядка во всех онаго частях, непрестанно ревизующий все действия мест и лиц ему подведомственных…

§ 5. Независимо от сего, особенному попечению Генерал-Губернаторов подлежат следующие предметы, в отношении:

1) Общего благосостояния и внутренней безопасности.

2) Народного здравия и продовольствия.

3) Общественного хозяйства.

4) Отправления правосудия, и

5) Личного состава местного управления…

§ 37 …Никакая новая мера, или особое распоряжение, относящиеся до благоустройства, общей пользы и казенного интереса в крае, не предпринимаются иначе, как по предварительном истребовании соображений и заключения Генерал-Губернатора…

§ 40. Начальник губернии и все прочие места и лица, составляющие губернское управление, действуя на основании Уставов и Учреждений, исполняют все законные требования, предложения и предписания Генерал– Губернатора.

Ультиматум В. А. Перовского к начальнику гарнизона кокандской крепости Ак-Мечеть

По приказанию Государя моего Императора Всероссийского пришел я взять Ак-Мечеть, построенную кокандцами на русской земле для притеснения киргизов, наших подданных.

Ак-Мечеть уже взята, хотя вы и сидите в ней. Вы видите, что я, не теряя моих людей, могу истребить вас всех до единого. Русские пришли сюда не на день и не на год, а на вечные времена; назад они не пойдут.

Хотите остаться живы – просите пощады; хотите умереть в Ак-Мечети – и это в вашей воле. Мне не к спеху, я Вас не тороплю, но повторяю: пришел сюда не сражаться с вами, а бить, покуда не отворите ворота.

Все это сказал бы я вам в первый день моего прибытия, когда я подъезжал без оружия к стенам крепости, если бы вы не стали стрелять в меня предательским образом, а это не водится между честными воинами.

Из «Воспоминаний» генерал-майора И. Ф. Бларамберга, военного инженера, участника штурма крепости Ак-Мечеть

Поскольку обстрел высоких толстых стен, как я уже ранее говорил, не имел успеха, решили сделать подкоп. Работы были трудные, потому, что подкоп велся в местности, изрезанной оросительными каналами, так что потребовался 21 день, чтобы добраться до крепостного рва. Гарнизон всячески пытался затруднить осаду, но саперы, работавшие неустанно день и ночь, соорудили крытый проход через ров, заминировали толстые стены и, после того как минная камера была начинена изрядным количеством пороха, с помощью гальванической батареи взорвали их на рассвете 28 июня, через год и восемь дней после моего прошлогоднего штурма. В это время вблизи сконцентрировались штурмовые колонны. Раздался оглушительный взрыв. Над крепостью поднялось густое облако порохового дыма и пыли, и из внутренней части крепости послышались крики отчаяния, испускаемые гарнизоном, женщинами и детьми, которые предвидели свою судьбу.

Едва дым и пыль рассеялись, как обнаружилось страшное действие мины. Толстая глиняная стена, сорванная с фундамента, обрушилась, и образовалась широкая брешь; земля перед нею была усеяна глиняными глыбами. Был дан сигнал к штурму. С громкими криками «ура!» наши воины ринулись в брешь, но кокандцы, оборонявшиеся саблями, презирая смерть, дважды отразили их натиск. Тут капитан Эрдели взял своих стрелков, и, когда штурмовая колонна в третий раз пошла вперед, они перелезли возле бреши через стену и напали на защитников с фланга; после этого наши войска яростно бросились вперед и поразили всех штыками. Так как кокандцы защищались мужественно до последнего человека, скоро почти весь гарнизон вместе с командиром был уничтожен, не тронули только 79 стариков, женщин и детей. Крепость разграбили, а узкие, грязные жилища (сакли) спалили.

Граф Перовский отпустил пленных на свободу и дал им средства для возвращения в Туркестан. Перед отъездом он устроил для них, а также для многочисленных окрестных киргизов новое, показавшееся им волшебством зрелище. На середину Яксарта (Сыр-Дарьи) была выведена и поставлена на якорь большая кокандская барка, в которую до этого положили мину. По знаку графа мину взорвали с берега с помощью гальванической батареи. Хотя до этого граф объяснил кокандцам и киргизам, что намерен сделать, неожиданный и моментальный взрыв барки показался им чудом, и они не могли понять, как такое возможно.

Из письма В. А. Перовского А. Я. Булгакову от 18 сентября 1857 года о решении уйти в отставку

Знайте же, если еще не знаете, что здоровье мое расстроилось до последней степени, так что я не могу далее оставаться на должности, и подал просьбу об увольнении. С давнего времени, и в особенности с год тому назад жизнь моя есть, так сказать, мучительное умирание «непрестанный бой душевных и телесных сил моих». На него потратил я весь запас моей бодрости и держался, пока было можно. Но есть предел всему. Наконец, совесть уверяет меня, что дальнейшая неуступчивость была бы вредна службе и, следовательно, краю, которым я управляю, и который я любил больше всего на свете. Я еще мог бы обманывать зрителей, но самому мне невозможно обольщаться. Пора уступить место другому. Дай Бог, чтобы преемник мой работал с такой же любовью, которая одушевляла меня в течение 15 лет. Я рассчитывал умереть служа, но смерть не приходит, а жизни уже нет. С тяжелым чувством, со скорбным стеснением сердца повинуюсь голосу совести и приношу эту жертву.

Из «Воспоминаний» генерал-майора И. Ф. Бларамберга, служившего в Оренбургском крае при В. А. Перовском:

В.А. Перовский из-за болезни оставил службу в Оренбурге, переехал в Петергоф и, наконец, в Крым. Он скончался в Ореанде, императорской вилле, на южном берегу Таврического полуострова, и похоронен в церкви монастыря Святого Георгия. Умер он как герой и как философ: своему врачу он велел сказать ему час, или по крайней мере день смерти, заранее заказал гроб, попросил поставить его к себе в спальню, сделал все распоряжения относительно наследства и скромных похорон и спокойно испустил дух. Мир его праху.

Когда я в 1860 году был в Севастополе, я отправился в упомянутый монастырь, находящийся в 12 верстах от города. Согласно легенде, он построен поблизости от руин старого замка Дианы, на скалах, круто обрывающихся в море;

отсюда открывается великолепный вид на Черное море, прибой которого слышится здесь, наверху. Я попросил открыть склеп, чтобы у гроба моего благородного благодетеля и друга помолиться за упокой его души.

Из представления оренбургского гражданского губернатора Е. И. Барановского генерал-губернатору А. А. Катенину об эксплуатации крепостных рабочих от 21 декабря 1858 года

…Тот же самый распорядок в отношении производства работ по воскресеньям и праздникам, не исключая даже и табельных, как, например, 26 августа, 27 сентября, 22 октября, введен и в Юрезань-Ивановских заводах по приказанию самого заводовладельца генерал-адъютанта Сухозанета, который в октябре и ноябре 1857 г. лично приказал производить работы во все праздники для скорейшего устройства заводской плотины, и вследствие этого должны были являться на работу, несмотря на холодное время, даже беременные женщины и матери с грудными младенцами…

Из «Записок» Н. Г. Залесова, служившего в Оренбургском пограничном корпусе в 50-60-х годах XIX века, об оренбургском и самарском генерал-губернаторе А. П. Безаке

Александр Павлович Безак был небольшого роста человек, в парике, весь накрашенный, наружность имел суровую, говорил всегда серьёзно, отрывисто. Он произвёл на всех впечатление неблагоприятное. Вступив в должность, Безак тотчас же стал вникать во все отрасли управления, читать дела и знакомиться со всяким разумным человеком, не обращая внимания на чины и звания. Сразу почувствовалась во всех делах рука дельного администратора, и везде начала сказываться деятельность умного человека…

Приказ генерал-губернатора Н. А. Крыжановского по Оренбургскому военному округу от 11 декабря 1866 года

Государь Император в 26-й день минувшего ноября Всемилостивейше соизволил пожаловать мне орден Святого Георгия III-ей степени. Сознавая, что эта столь драгоценная для каждого военного Монаршая награда есть воздаяние за молодецкие подвиги тех войск Туркестанской области, в рядах которых я имел честь участвовать в кампании минувшей осени противу Бухару, считаю приятным долгом ещё раз выразить мою душевную благодарность храбрым войскам области за все, совершённое в 1866 году.

Командующий войсками генерал-адъютант Крыжановский.

Из донесения в Министерство внутренних дел оренбургского гражданского губернатора Е. И. фон Зенгбуша о стачке рабочих, на строительстве Самаро-Оренбургской железной дороги от 11 июня 1875 года

По прибытии на место я убедился, что заразительный пример отказа от работ, поданный партией подрядчика Синюкова, подействовал на рабочих и других партий. В совокупности вся масса рабочих, не желающих исполнять заключенные условия с подрядчиками по производству работ, простиралась до 700 человек… Упорство и нежелание входить ни в какие соглашения с подрядчиками, а равно требование от них сверхдоговорной платы убедили меня, что между рабочими всех партий существует стачка.

Из очерков археолога и писателя Ф. Д. Нефедова «В горах и степях Башкирии», посетившего Оренбург в 1884 году

Оренбург производил тогда впечатление города военно-торгового, со всеми атрибутами азиатизма и весьма слабыми проблесками или зачатками европеизма, но города весьма оживленного и характерного: ежедневно движение войск и звуки труб и литавр, на каждом шагу мундиры всевозможных ведомств и халаты с чалмами туземцев, рыскающие на бешеных лошадях целый день в щегольских колясках юные адъютанты… постоянные собрания в клубах, балы, концерты… тянущиеся из степи караваны верблюдов и обозы к Гостиному двору, переполненные проезжими в Ташкент и приезжими за товарами гостиницы, снующие бесперечь извозчичьи пролетки и душетряски, казаки с нагайками, – словом, везде жизнь, бьющая через край, молодцеватость и бесшабашная удаль, не хотящие знать ни меры, ни границ.

Из очерков писателя Г. И. Успенского «От Оренбурга до Уфы», побывавшего в Оренбургской губернии в 1889 году

Три года подряд над всем крестьянским населением Оренбургского края тяготел неурожай. Не только был съеден хлеб, но и распродан весь скот… Пережив три ужаснейших года, крестьяне и в нынешнем году пережили минуты глубокого отчаяния: весенние морозы истребили всю рожь, за морозами начался палящий, иссушающий зной, и надо всем населением висела видимая и окончательная гибель.

Сообщение газеты «Оренбургский листок» о бедственном положении крестьян-переселенцев деревни Новой Покровки Павловской волости Оренбургского уезда (1891 год):

Избы, построенные из глины и дерновых пластов очень плохи, и жители, собравшиеся сюда из разных губерний… до крайности бедны, так что большая половина из них в настоящее время промышляет нищенством… у нескольких домохозяев Новой Покровки за неплатеж Крестьянскому поземельному банку недоимок и срочных платежей продано с публичного торга все… движимое и недвижимое имущество, а также ссудный семенной и продовольственный хлеб.