Текст книги "Уходя по-английски"

7

Она, при скудости дохода,

Приход свой бросить не могла,

И из по маркетам похода

То бублик, то батон несла.

Колбаски покрошит, яички,

Остатки пиццы – кушай, птички! –

Еды кошачей (был и Кот),

А то – отдаст свой бутерброд.

Хотя, по правде, на Бродвее

Хлебов – мешками по ночам.

Ан нет. Привыкшая к окнам,

В одном квартале стая реет.

У каждой твари – ареал.

Зачем же Бог им крылья дал?

8

Был Кот. Он нужен для сюжета.

Сам-бел, ленив, отнюдь не мал,

И разноцветными при этом

Смотрел глазами. Коль не спал.

И будучи нормальной кошкой,

Не спал он, если за окошком

Шел голубиный кавардак.

Но лезть наружу! – Не дурак…

Однажды лишь какой-то пегий,

На вид домашний, голубок

В попытке ухватить пирог

Ворвался в комнату в разбеге.

Назад пернатый не попал –

Под лапой пухлою упал.

9

А на пороге через сутки

Явился странный господин

В поношенной замшелой куртке

И тонким проблеском седин,

В ботинках черных из K-Mart’a,

В руке держал он пива кварту.

«Визит, мол, извините мне,

Живу напротив, в том окне,

И Ваше птичек привечанье,

Мол, не заметить я не мог.

А тут мой пегий голубок

Пропал. Я в нем души не чаю».

– «Да, он немного занемог,

В коробке спит из-под сапог».

10

Ну, хватит. День уж вечереет,

На улице дождливый сплин…

Что дальше – ясного яснее,

Не зря явился господин.

Оставим для другой поэмы

Матримоньяльные проблемы,

Доходы, общий оборот

И в Metropolitan поход.

Писать онегинской строфою

Не буду больше. Что таить

Не удалось мне повторить

Хоть строчки. Знал и без того я:

Гомер – Гомером. Прочих нет.

И нам соваться вслед – не след.

Начало неудавшегося венка

1

В преклонных сумрачных летах

Порой печалимся трекратно

Не о несбывшихся мечтах,

Но о былом и невозвратном.

В блокнотах, фотах, на листах

В чернильных или винных пятнах –

Прекрасно бывшее… Не факт, но

«блистах и мы на высотах».

И зависть жрет, как раки труп,

Миазмов распуская жалы,

К тому, что был недавно тут,

Пером блистая и кинжалом,

А ныне вон – висит на стенке,

Чуть желтоватого оттенка.

2

Чуть желтоватого оттенка

Был вечер. Гости разошлись.

Хозяин, недоливши зенки,

Сидел бессмыслен, глядя вниз…

Пес рыжий выполз из простенка,

Глотая легочную слизь,

И чуя тягостную близь,

Уткнулся пьянице в коленки,

К ноге прижался под столом,

Вздохнул и притворил ресницы,

И ангел розовым крылом

Последнюю прикрыл страницу.

Благословен собачий прах!

Авессалом и Бисмиллях…

3

Собаки – даже в небесах,

Всегда на наших адресах @@…

«Не каждая птица боится упасть …»

Не каждая птица боится упасть,

Не каждой гиене добыча снится,

И вор не всякий боится полиции,

И есть диссиденты, что любят власть.

Бывает: кондитер не любит печение,

Не каждый орел на печенку слаб.

Это к тому, что есть исключения,

Но все мы любим красивых баб.

«Нью-Йорк расколется …»

Нью-Йорк расколется,

Накроет Сан-Франциско

Могучею волной,

И Лондон островной

Разделит участь их.

Бутыль «Редзины» от

Из-под Афин записку

Доставит: «Хронос – врет

И Посейдон – не тих».

Мальорка – ля минор – опустится в пещеры,

Минорку вознесет подобно кораблю,

Привычно Лиссабон промолвит «символ веры»

И памятник опять поставит королю.

Вздохнет Венеция печально: «Bellо mori…» –

И подмигнет Флоренции: «Саpish?»

Ну, что там есть еще? Ташкент стоит на море,

На Комсомольском озере, то бишь.

Сиэттл, Петербург и прочие столицы…

Не убежишь беды, куда б ни поскакал.

«Воды! – кричат, – Воды!» – Гостиница дымится.

– А в 33-й попрошу пивка.

Франциск Ассизский и брат Лев в дороге

Зима была страшенная.

Чума открыла зев.

– В чем радость совершенная? –

спросил Франциска Лев. –

Мы знаем страны света и

народов всех молву.

Не в этом ли? – Не в этом,

– Франциск ответил Льву.

– Нам внятны звезд сребристые

пути, и мошки писк.

Не в том ли радость истая?

– Не в том, – сказал Франциск.

– Идем, как ОН, по терниям,

посрамлен Мухаммед.

Не в том ли радость верная?

Франциск ответил: – Нет.

Вот, рваные и грязные,

мы явимся в приют.

Хозяин скажет грозно нам:

«Не место нищим тут».

Промокнем как мокриды мы

под снегом января.

Но – не скопим обиды мы

на грубость корчмаря.

Чумою оглашенные

нас пустят в смрадный хлев…

Но – радость совершенная –

пребудет с нами, Лев.

Проза

Ветвь

У Пушкина Александра Сергеевича — VI.1799 – I.1837 – было четверо детей:

Мария (в замужестве Гартунг) – V.1832-III.1919;

Александр — VII.1833-VII.1914;

Григорий — V.1835-VIII.1905;

Наталья (в первом браке Дубельт, во втором гр. Меренберг) – V.1836-III.1913.

Все четверо – люди замечательные и судьба каждого из них достойна романа или драмы. Но речь пойдет о старшем сыне, Александре Александровиче Пушкине.

«Как там мой Сашка рыжий? Да в кого-то он рыж?» – ревниво вопрошал Александр Сергеевич у супруги, Натальи Николаевны. Ни в роду Ганнибалов, ни Пушкиных, ни у Гончаровых, ни у Загряжских рыжих не было. Да и истинная мать Натальи Ивановны Загряжской, бабка Натальи Николаевны, Ульрика Поссе, лифляндская красавица-баронесса, судя по воспоминаниям, рыжеволосой не была. Даже Петр Первый, от которого, по версии, пошло дворянское семейство Гончаровых, был темен. (Есть теория, что Петр Первый выдал замуж одну из своих фавориток, фрейлину императрицы, уже беременную, за преуспевающего заводчика Афанасия Абрамовича Гончарова.)

Родился Александр 6 июля 1833 года. Был добрым и нежным сыном. Пятнадцати лет от роду по приказу императора Николая Первого отдан в Пажеский корпус, после которого служил в лейб-гвардии конном полку под командованием генерал-адъютанта Петра Петровича Ланского, своего отчима. В 28 лет в чине полковника вышел в отставку, но через шесть лет возвратился на военную службу и в 1870 назначен командиром старинного Нарвского гусарского полка. Являл собой «идеал командира-джентльмена». Подтверждается тем, что два офицера полка, Павел Воронцов-Вельяминов и Николай Быков, его адъютант и, кстати, племянник Гоголя, стали ему зятьями, женившись на Наталье и Марии.

Во время русско-турецкой войны 1877-78 гг. 13-й гусарский полк неоднократно отличился, освободив несколько стратегически важных болгарских городов. За личные боевые заслуги в Балканской кампании император наградил генерал-лейтенанта Александра Пушкина золотой Георгиевской саблей с надписью «За храбрость» и орденом Владимира с мечами и бантом. В 1980 году Пушкина произвели в генерал-майоры, а при прощании его с полком офицеры поднесли генералу настольные часы, на циферблате коих вместо цифр были обозначены названия освобожденных болгарских населенных пунктов.

На гражданской службе Пушкин заведовал учебной частью императорского коммерческого училища в Москве, был членом совета по учебной части Екатерининского и Александровского женских институтов, произведен в тайные советники, однако военной формы не снимал до конца жизни. Пушкинскую библиотеку (свыше 3500 томов) передал старшему сыну.

«Пушкины никогда не жили просто», – имея в виду семейные отношения, сказал как-то один из его правнуков. И, как нам известно, это – совершенная правда, касаемо и детей А.С. Пушкина, и внуков, и далее.

А. А. Пушкин воспитывался вместе с племянницей отчима, Соней, Софьей Александровной Ланской. Она была круглой сиротой и, по воспоминаниям кузины Ази (Александра Арапова, дочь П. П. Ланского и Натальи Николавны), имела «тихий, кроткий нрав, те сердечные задатки, из которых вырабатывается редкая жена и примерная мать» и испытывала «ту сильную привязанность к брату (т. е. Александру), которую она тщательно от всех скрывала и ради которой отвергала партии выгоднее и блестящее его». В возрасте двадцатичетырех лет, к радости Натальи Николаевны, Александр сделал девятнадцатилетней Софье предложение. Однако полковой священник брак сей воспретил по причине якобы родственных отношений. Ходатайства к митрополиту не помогли. И лишь с помощью императора, Александра Николаевича, дело уладилось. Союз был не только счастливым, но и плодотворным. Одиннадцать детей: Наталья, Софья, Мария, Александр (о нем и пойдет речь далее), Ольга, Анна, Григорий, Петр, Надежда, Вера и Сергей (застрелился в 24 года из-за несчастной любви, фотопортрет и память о нем благоговейно хранились в семье сына, Александра).

Софья Александровна Пушкина умерла в 37 лет. Через восемь лет после ее смерти Александр Александрович женился на Марии Александровне Павловой, которая была на двадцать лет моложе и родила ему двоих детей: Николая и Елену. По словам Араповой, «Мария Александровна… часто жаловалась на старика-мужа… разогнала его детей от первого брака…»

Умер старый генерал на 82-м году жизни, 19 июля 1914 года, в день вступления России в войну против Германии, от огорчения, что не может бить немца.

Старший сын Александр (родился 3 октября 1863 года) поначалу повторял судьбу отца: окончил Пажеский корпус, служил в Нижегородском драгунском полку в Пятигорске, в 26 лет вышел в отставку. Но – в чине поручика, и на службу он более не вернулся. Поселился в имении Ивановском Бронницкого уезда, принадлежавшем ему после смерти матери. Вскоре был назначен земским начальником уезда, а затем избран председателем земской управы, в коей должности и оставался до конца жизни. В течение пятнадцати лет состоял уездным предводителем дворянства. Как и деду, ему в 35-летнем возрасте было пожаловано камер-юнкерство. Дожил он и до камергерства, но это за три года до смерти.

А.А. был благоделателем и созидателем. Для крестьян своего уезда он выписал из Франции семена и клубни картофеля, впоследствии известные как «бронницкий картофель». Также из Франции были выписаны куры-плимутроки, особо яйценосная порода. Для рабочих – выкупил оборудование для артелей на постройку электростанции, водопровода, мельницы. Был попечителем пяти земских училищ. При нем открылись также городское училище, церковно-приходская школа, две гимназии, городская библиотека. Построены лечебницы, фельдшерские пункты, земская больница с самым современным оборудованием, в том числе с рентген-кабинетом. Он основал санаторий для туберкулезных больных по европейскому образцу (этот санаторий для работников гжелевской фарфоровой фабрики существует по сей день). Во время войны 14-го года руководил комитетом по заготовке вооружения и снаряжения. Сохранил и систематизировал библиотеку деда, которую передал в Пушкинский дом в Петербурге. Ныне она находится в РГБ. В городе Бронницы, уже в наше время, ему поставлены два памятника – «от благодарных бронничан». Один из них сделан по проекту его внука, Михаила Георгиевича Пушкина (после гибели последнего).

Пушкины никогда не жили просто… Будучи еще поручиком драгунского полка в Пятигорске, А.А. оказался как-то tet-a-tet с дочерью командира своего полка Ольгой Николаевной Решетовой, девицей весьма невзрачной и, по тем временам, перезрелой. Ольга жаловалась Александру, что по таковым ее обстоятельствам охотников выйти замуж за нее никогда не найдется и судьба ей коротать век в старых девах. Александр же уверял девушку в ее прекрасных свойствах и непременно благополучном семейном будущем. В это время вошел отец.

– Папа, папа! Александр Александрович сделал мне предложение, – воскликнула Ольга и бросилась поручику на шею. Человек деликатный, мягкосердечный, уважая честь полка и своего командира, Пушкин не мог отказаться.

Все дети от этого брака не выживали. Супруги разъехались: А.А. остался в Ивановском, жена уехала к отцу. И вот однажды сестра Ольга познакомила его со своей подругой по театральному кружку Анной Савицкой (на 6 лет младше А.А. Таковая разница в возрасте супругов будет часто случаться у потомков). В ней была порода, стать и та властность, которой, возможно, ему не хватало.

Между тем, оказалось, что Анна – замужем и официально именуется Анной Петровной Зейлих. У нее шестеро здоровых красивых детей: пятеро девочек и один мальчик.

А.А. действительно любил детей и посему это обстоятельство его не оттолкнуло, а напротив, явилось притягательным. Вскоре Анна Савицкая с детьми переехали в Ивановское.

Исаак Зейлих, полковник медицинской службы, крещеный еврей, друг и коллега Петра Савицкого, обрусевшего поляка, отца Анны. Брат Петра Савицкого, Константин, был одним из первых русских авиаторов. Разбился под Москвой. Мать Анны, Анна Ивановна Генерозова была из рода Милославских, гонимых в петровские времена; потомки Милославских приняли фамилию Генерозовы. Красавица в юности, с черными волосами и голубыми глазами (см. портрет), она дожила до преклонного возраста, ее любовно называли «Бынечка». Документы о родословной Милославских, которые она передала дочери Анне, пропали в 18-ом году.

Анна Петровна Савицкая, не меньшей красоты, переняла буйную отчаянность отца, шляхтича, и гордыню русских бояр. Так, была у нее такая причуда: лихая наездница, она любила по ночам в белой амазонке на черном коне скакать по окрестным полям, пугая суеверных крестьян.

К приемным дочерям: Лиде, Лене, Тане, Жене и Марусе – А.А. относился совершенно по-отцовски. Особенно любил он приемного сына Юру. Впоследствии, в возрасте 24-х лет Юрий застрелился на почве несчастной любви. Так же, как за десять лет до того любимый младший брат А.А. – Сергей.

Развод с Ольгой Решетовой затягивался, и в силу канонических препон, и по нежеланию самой жены. Пушкинская родня Анну не приняла, связь осуждала и сетовала на «испорченную жизнь бедного А.А». (Некие отголоски сего ощущаются по сей день). Анна поссорилась со своей подругой Ольгой Пушкиной. А.А., охладев с пушкинским семейством, продолжал жить в гражданском браке. Родился долгожданный мальчик. Его крестили, назвали Константином (старший в поколении сын, Александр, был уже у Ольги). Через несколько месяцев ребенок умер. Затем – девочка, Софья, «ангельской красоты младенец», дожила до пятимесячного возраста. Портрет ее всегда, до 1969-го года, висел над кроватью Кати, «будущей» сестры, которая появилась на свет 31 октября 1907 г.

Для всех девочек семьи Катя стала, и оставалась всю жизнь родной младшей сестрой. Очень младшей. Так, когда Кате исполнилось 7 лет, Мария уже служила санитаркой на фронте.

Довоенные годы были очевидно благоприятны для семьи А.А. Летом в Ивановском, зимой в Бронницах на служебной квартире, отдых в Крыму. В 1913-м году, когда А.А. получил звание камергера императорского двора, случилась поездка в Петербург на празднование 300-летия дома Романовых. Во время торжественной процессии царевич Алексей, поравнявшись с Катей, а она сидела на плечах отца, улыбнулся ей и помахал ручкой. Таковы были ее добрые воспоминания о тех годах. А.А. порой упрекали в излишнем баловстве своей дочери. На что он отвечал: «Хочу, чтоб она в детстве была счастливой. Неизвестно, что будет потом». Как знал…

Когда А.А. смертельно заболел туберкулезом, Анна Петровна носила его на руках, не доверяя сиделкам.

3 марта 1916 года, 52-х лет от роду, Александр Александрович скончался. Дочь его, а потом и старший внук тоже уйдут в марте.

После событий 1917-го года Анна Петровна с Катей остались в Ивановском одни. Девушки перебрались в Москву. Старшая, и самая красивая, Лида сошлась с Амазаспом Карповичем Адамовым. Эта история будет иметь продолжение.

В один прекрасный день 1918-го года явились молодые красноармейцы разгонять дворянское гнездо. Обнаружив в имении немолодую помещицу, кормилицу да малую дочку, решили ограничиться экспроприацией. Анна Петровна, подавив гордыню и изображая покорство судьбе, принялась доставать из погребов закуски, самогонку, и устроила гостям знатное застолье. Когда, к ночи упившись, юные воины за этим столом заснули, Анна Петровна собрала все, что можно было увезти ценного из дому, кормилица позвала своего сына-конокрада («молочного» брата Кати), тот привел лошадь с телегой, нагрузил скарб, и Анна Петровна с Катей отправились в Москву. Последнее, что запомнилось ребенку, навсегда покидающему родной дом: красноармеец, «лицом в тарелке, и в щеке застряла вилка, пропоров ее насквозь».

Усадьба была разграблена, на месте вырубленного сада с розами устроен свинарник. А место захоронения Александра Александровича в Бронницах удалось установить только по воспоминаниям письмоводительницы управы Варвары Терещенко, дожившей до преклонных лет.

По дороге в Москву Катя заразилась тифом. Она лежала в случайной сельской лечебнице. Ей обрили голову, и она едва не умерла. Вспоминать об этой долгой поездке Е.А. не любила.

Екатерина Александровна Пушкина была человеком Добра, и посему всякое Зло самоотрицалось в ее присутствии. «Дурачок красненькое любит» – это самое грубое ее выражение по отношению к людям, испортившим и отнявшим миллионы жизней. «Пойдем к воробышку», – говорила она, собираясь на железнодорожную станцию в Абрамцево, где стоял маленький памятник Ленину. У нее не было врагов (прямых, во всяком случае) или ненавистников. А друзей много, и интересных: братья Старостины, академик Микулин, йог Стрелков, Ираклий Андроников, артисты Ножкин, Нифонтова и др., путешественники (один даже кругосветный), дипломаты, музыканты и писатели. Ее многие любили. Самая большая любовь, ее история, наверное случайно, процитирована пьесой «Варшавская история» Леонида Зорина. Но об этом позже.

А в начале двадцатых вышеупомянутый Амазасп Карпович Адамов, друг Лидии, был председателем домкома. В доме Брюсовского переулка, где весь пятый этаж был издавна собственностью семьи Адамовых. Он выделил Анне Петровне и Кате комнату в полуподвале. В Москве Анна встретилась и наконец помирилась с сестрами Пушкиными: Ольгой (Павловой) и Анной.

Вывезенные из дома драгоценности расходились быстро. Так, бриллиантовое ожерелье в начале 20-х было отдано за мешок крупы. Оставшиеся вещи Анна Петровна отдала дочери. Среди них была, в частности, брошка с бриллиантиками, выложенными в виде звездного узора, которую А.А. подарил Анне в самом начале их знакомства. Ее Екатерина Александровна (Е.А.) хранила до последнего, однако во время войны (1941-45 гг.) вынуждена была сдать в ломбард. Тогда они с сыном Мишей работали на разгрузке картошки на далекой окраине Москвы. Зарплатой была та же картошка. Размер платы – «сколько унесешь». Нести приходилось по несколько часов. А чуть ранее, бриллиантовая звезда была отдана за мешок муки и немного еды. Кстати, певице Руслановой, коллекционировавшей драгоценности. «Бриллиантовая звезда – лучшая вещь в ее коллекции», – писали в газетной статье. А брошка, казалось, сгинула безвозвратно, но – мистика гос. ломбардов – в 50-х годах Е.А. получила извещение о срочном ее выкупе. Вещь хранится по сей день.

Анна Петровна Савицкая не вписалась в советское общество, озлилась на все окружающее, гоняла дворовых мальчишек, и даже собственные внуки обзывали ее «барыней», почитая это оскорблением. «Да, я – Барыня», – гордо заявляла она.

Умерла в 1944-ом, одна, в своей комнате, ночью. Возможно, вспоминая, как летала когда-то в амазонке, пугая суеверных крестьян.

Амазасп Карпович Адамов родился в горном ауле Армении. Однажды, спускаясь с гор, он увидел сверху, как турки сжигают его селение и убивают жителей. Это было явлением нередким, и задолго до резни 1915-го года. Юный Амазасп, не возвращаясь в аул, отправился в Москву, подобно Ломоносову. Там он выучился, породнился с московским семейством армянских интеллигентов Нерсесовых, окончил Сорбоннский университет по адвокатуре и стал отцом сына Георгия. Амазасп Карпыч был высок, строен, добр и даже в сорокоградусные морозы ходил с непокрытой головой и в плаще. Любил возиться с детьми; сводная внучка Наташа, не будучи в состоянии выговорить столь сложного имени, называла его «дедушка Оскарчик». Амазаспа Карповича сбил грузовик. Там же, в подворотне Брюсовского переулка. Со сломанной ногой он добрался домой, но на третий день умер от столбняка.

Сын его, Георгий Амазаспович Адамов и стал первым мужем 17-летней Екатерины. Он был крайне ревнив (запоминал складки на портьерах, оставляя жену на ночь в соседней комнате), скуповат (единственный подарок старшему внуку – серебряная ложечка), скрупулезен (что отчасти выражалось в постоянном мытье рук) и книжник (отца и его библиотека составляла несколько тысяч томов по практически всем наукам, философии, искусству и чуть менее – по литературе). Его называли «черный отец», а потом – «черный дед». Математик по образованию, капитан по званию, он прошел всю Вторую войну в пехоте, а вернувшись в том же капитанском звании, выбросил награды в помойку. «Когда свои наваливают груды трупов своих, обливают бензином и поджигают…» – много о войне он не рассказывал. Занимался теннисом, был официальным арбитром. «Черный папа, дай мяч», – кричала маленькая Наташа с улицы. И он бросал ей из окошка теннисный мячик, ибо имел их много.

Умер от упрямства, злости и камней в почках, не желая выезжать из квартиры на пятом этаже, в которой прожил всю жизнь, в доме, переданном советским композиторам. В огромном здании на углу переулка и Тверской он оставался единственным не-композитором. (Иронично: квартиру армян Адамовых пожелал иметь армянин Хачатурян.) «Только через мой труп», – сказал Георгий Амазаспович. Так и случилось в марте 1963-го.

Сыновья от Георгия и Екатерины были: Александр – 14 июля 1926, и Михаил – 26 марта 1929.

Сыновья были записаны как Адамовы. Екатерина фамилию не меняла, развелась в 1932-м. Зимой 1937-го, по случаю столетия со дня смерти Александра Сергеевича, в Москве проходили пышные торжества, встречи потомков, мальчики как младшие оказались в центре внимания. А в начале войны 41-го, когда мужчины-Пушкины, в большинстве, ушли на фронт, Литфонд обратился к Е.А. с просьбой/предложением вернуть мальчикам родовое имя, с целью сохранения самоей фамилии среди потомков. Что она и сделала. Но никто из Пушкиных в этой войне не погиб.

В 1949-м (150 лет со дня рождения А.С.П.) тоже было много шума. На сей раз нарасхват газет и радио шла маленькая дочь Е.А. – Наташа. Тогда же потомкам выдали по три тысячи рублей на каждого. Об этом факте Е.А. с изумлением узнала от Галиной Татьяны Николаевны, жившей рядом, на Тверской/Горького, поинтересовавшейся, на что она собирается потратить 12000 руб. (4 персоны). И Е.А., преодолев себя, написала письмо Сталину. И случился забавный телефонный разговор. В шумном коммунальном коридоре, где к тому же оглушительно лаяла большая собака, раздался звонок: «С Вами говорят из секретариата Иосифа Виссарионовича Сталина. С Вами хочет говорить…» Екатерина, сквозь лай, ничего не разобрала. Звонков больше не было, ни имени звонившего, ни телефона она, благодаря собачке, не записала. Вообще, надо отметить, что Сталин мало кого из Пушкиных посадил, хотя, по тем временам, было за что. Позже, в 53-м, во время его похорон, Е.А. чудом осталась жива, вытащенная за руку оставшимся неизвестным ей военным из-под ног толпы.

А в 1964 в Чикаго вышла книжка «Black Man in Red Russia» (A Мemoir by Homer Smith. Introduction by Harrison Salisbury), в которой чернокожий американский журналист Хомер Смит, проведший в Москве десять с лишним лет, рассказывает, в частности, о встрече в 36-ом году с правнучкой «великого русского негритянского поэта А.С.Пушкина». Сильно поразило его то, что потомок всемирного гения живет в полуподвале, а дети-потомки и вовсе ходят в тряпье. Он попросил у Пола Робсона, сын которого тогда учился в Москве, какие-нибудь мальчишечьи вещи. Так что Саша и Миша в детстве носили американские шмотки от сына знаменитого негритянского певца. От Е.А. Хомер Смит много узнал о биографии и семье Пушкина, она показывала и рассказывала ему о пушкинских местах (проживания) и музеях, познакомила его с Григорием Александровичем, внуком А.С.П. Автор посвятил книгу «To Marie Petrovna, my beloved wife & To Catherine Pushkin, one of my best Russian friends».

A propos, в начале 60-х родственник по линии дочери А.С. Пушкина Натальи, принц Давид-Майкл Маунтбаттен, маркиз Милфорд-Хевен, который, между прочим, был шафером Филиппа на его бракосочетании с будущей королевой Елизаветой, прислал Е.А. письмо, в котором выражал желание поддерживать родственные связи, приехать в СССР, познакомиться и пр. Переписка не состоялась.

Нюанс характера. В коммуналке на Брюсовском Е.А. никогда не запирала дверь в свою комнату и определенная соседка у нее постоянно подворовывала: белье, посуда и пр. Однако Е.А. не только не обращалась в милицию, но делала вид, что не замечает собственных вещей в чужой комнате.

О своих добрых поступках не говорила. К примеру, осталось неизвестным, как и где она помогла матери и дочери Гарфельд, онемевшей во время бомбежки Киева. Ольга Гарфельд, ставшая ведущей артисткой московского театра «Мимики и Жеста», выражала внуку Е.А. знаки признательности, но саму историю рассказать не могла.

Е.А. порой представлялась как «Александрова». Просто, чтоб не задавали лишних вопросов.

Вторым мужем Е.А. стал Игорь Николаевич Харитонов. Называл он ее, кстати, Катюша – «рыжая» (она в молодости и была рыжеволосой. Да и у сына ее Александра при черной шевелюре росла рыжая щетина, которую он непременно сбривал).

Работал Харитонов администратором в театрах, в цирке, но более известен как директор фильмов «Сказка о потерянном времени», «Алые паруса», «Спящая красавица» и др. Тоже прошел войну и вошел в Берлин «на плечах немцев», но не в пехоте, а в качестве руководителя военного филиала МХАТа. Хранил потом незамысловатые сувениры из бункера Гитлера: пепельницу, мыло… Привез он немало и хозяйственного добра, так что в коммуналке было-таки чего разворовывать.

A propos, отец Игоря появился на свет в привилегированном московском роддоме для иностранцев. Акушерка Харитонова усыновила двоих детей: мальчика из английского посольства, девочку из итальянского. Выросши, девочка нашла своих родителей в Италии, мальчик, из гордости, своих в Англии искать не стал.

Игорь Николаевич был по-английски строен, аккуратен в одежде (выходил к завтраку комильфо), педантичен и единственно кому позволял хозяйничать на своем столе, так это коту Шусмену, подобранному им на улице. Подбирал он и собак. Кстати, эта черта характера – привычка к подбиранию убогих зверей и птиц – свойственна почти всем упоминаемым здесь лицам. От Харитонова и Е.А. произошла дочь Наталья (26 октября 1937 г.).

Про «варшавскую историю». Поляк Зигмунд с 16-ти лет ушел в варшавское подполье (повстанческое движение против немцев, полностью разгромленное). Его расстреливали, но пуля неким образом только выбила ребро; он остался жив, и впоследствии всегда носил железную пластинку напротив сердца, ибо даже случайный удар мог оказаться смертельным. Войну Зигмунд закончил офицером в Армии Людовой орденоносцем и крестоносцем (польский бело-красный крест). В 49-м году, будучи национальным героем и офицером-летчиком, был отправлен в подмосковную Монинскую военную академию (для иностранного комсостава). Там устраивал концерт для курсантов Игорь Николаевич Харитонов. Так и попал Зигмунд в гости на Брюсовский. Где и произошла взаимная любовь с первого взгляда. Зигмунд был очень хорош собой, а по возрасту – почти ровесник старшего сына Екатерины. Но и ей было всего 42, и она была красива. В течение пяти лет учебы каждые выходные Зигмунд проводил в Москве, с ней. Игорь Николаевич разошелся с Е.А. По окончании академии Зигмунд вынужден был вернуться в Варшаву. «Готов быть постовым на перекрестке – лишь бы остаться в Москве, с Катей» – говорил он. Потом, пять лет подряд как своей гражданской жене он посылал ей приглашения на выезд, а Е.А. подавала прошения на отъезд: что было разрешено делать раз в год. После унизительных мытарств по ОВИРам и пяти отказов, Е.А. отписала ему: «все кончено, женись…» и т. п.

Зигмунд дослужился до генерала, стал заместителем главнокомандующего Войска Польского. Женился. Ванда оказалась внешне похожей на Екатерину. Когда он приехал в Москву, Е.А. уже перенесла «радиацию» (лечение), располнела, стала настоящей бабушкой. Тем не менее, все дни этого отпуска Зигмунд проводил у нее. (Позже, был случай. Как-то, по делам службы, летел он из Польши на восток Союза: «Сделай кружок над Москвой», – попросил генерал пилота.)

Году в 66-м Е.А. таки попала в Польшу и виделась с ним. Но потом, когда лежала в больнице в Москве, видеться отказалась. Такая «варшавская история».

Внука своего Е.А. часто убаюкивала любимой песней: «К нам приехал на квартиру генерал, весь израненный он жалобно стонал…»

Нюанс: со вторыми женами, и Адамова, и Харитонова, Е.А. была в прекрасных отношениях.

В последние годы, подолгу живя в Коктебеле и Абрамцево, она могла вспомнить свои детские Ивановское и Крым. Рыбаки поутру приносили ей барабульки, садовник ухаживал за розами, домоправительница гоняла деревенских шалопаев. Е.А. была «доброй барыней». Дочек садовника экипировывала в школу, не скупилась с рыбаками, была ласкова с обслугой. В Москве устраивала «елки» с подарками для соседских детей. Дедом Морозом работал сын Михаил. Был случай. В начале шестидесятых по Москве ходил серийный убийца под кличкой «Мосгаз». Он вычислял подходящие для грабежа квартиры, в которых днем оставалась одна женщина, желательно немолодая, проникал туда в спецодежде под именем работника «Мосгаза», убивал и грабил. Таким же образом он попал на кухню к Е.А. и начал было формально ковыряться в газовой плите. Но тут из комнаты неожиданно появился ее маленький внук. То ли опасаясь излишнего шума, то ли не желая брать на себя двойного убийства, «Мосгаз», забрав инструменты и ничего не сделав, удалился.

В последние пару лет работала в писательской библиотеке, в Б. Лаврушинском пер., выдавала писателям книжки.

Умерла Екатерина Александровна Пушкина 31 марта 1969 г., после тяжелой, долгой и мучительной болезни, без единой слезы или жалобы. Отпевали в церкви на Брюсовском светлым, по-настоящему весенним, днем. Похоронена на Ваганьково, рядом с матерью и сыном сестры Елены, Юрой (1915–1939). Сын, Михаил Георгиевич, поставил на могиле фигуру ангела. («Это нелегко – делать памятник собственной матери».)

Старший сын, Александр Георгиевич, родился 14 июля, в день взятия Бастилии, но был, как теперь говорят, человек ренессансный. Идеал его – Леонардо да Винчи. А.Г. умел и мог делать всё. Не мог – бездействовать. Начинать пришлось с себя. В детстве его одевали в платьица и называли «Мумой». Что не вполне гармонировало с московскими нравами на втором десятилетии советской власти. Когда сверстники стали его поколачивать, он научился драться, накачал мускулы и мог не бояться публики из соседской постройки барачного типа под названием «Косоуровка». Случай: дрались они с младшим братом на где-то раздобытых боксерских перчатках. Вернувшаяся из школы тетя, учительница Елена Ивановна (Исаковна) Емельянова (Зейлих) принялась их разнимать. Разгорячившиеся подростки загнали ее под стол. Позже она получила орден Ленина за педагогические заслуги.