Текст книги "Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…)"

Глава была написана, не вызывало сомнений, что Торбин – отец Ники. Не хватало только его фотографии, без которой мой рассказ не был бы до конца убедительным. К счастью, удалось ее отыскать. Взгляните, пожалуйста, на нее, а также на расположенный рядом снимок Ники. Вопросы будут?

В заключение хочу вернуть читателей к Нике-ребенку. Ей девять лет. Два года назад она написала стихотворение «Отцу», поразившее композитора Петра Старчика, который приехал в Ялту и познакомился с Никушей. «Она не играла во взрослость, – вспоминает Петр Петрович, – это развороченная душа. Там сложности появились сразу в детстве. Безотцовщина – это травма, особенно для девочки, травма, нанесенная ребенку жизнью взрослых. Стихов написанных об этом так, как сумела Ника, ни одних по силе не могу поставить рядом».

Родные отпускали Нику со Старчиком, они целыми днями бродили по Ялте, посещали аттракционы. Старчику казалось, что он играл роль отца, которого Никуша искала. Он чувствовал, что ей хотелось идти за руку с мужчиной. В связи с этим он рассказал трогательную до слез историю о спектакле по написанным им песням на слова Ники: «Его разыграли дети. Их никто не обучал актерской игре. Какие они есть, такие и были. У Ники есть стихотворение “Я как сломанная кукла…”. Замечательный образ разрушенности детской. И все они были такими куклами. Стихотворение “Отцу” разыгрывалось так: дети повторяли то, о чем написала Ника, а я, сидя за роялем в углу сцены, пел песню на эти слова. На сцене рождался портрет отца, его собирали так, как Ника бы собирала. В центре сцены стояла вертикальная вешалка, на которую дети надевали брюки, пиджак. Потом появилась нарисованная голова дурашливого папочки, удивительно похожего на меня. Дети взяли мой шарф, обмотали им голову и гладили бумажную папье-машовую руку – это были жесты совершенно полной безотцовщины. Потом я узнал, что многие из этих детей брошенные. Жаль, Ника тот спектакль не видела».

Глава 9
«Вы – поводырь, а я – слепой старик»

В один из приездов в Москву Майя с Никой жила у Луговской, которая, в силу ряда причин, о которых упоминалось ранее, изменила свое отношение к ней. Зная об этом, Наталья Пастернак, невестка Бориса Леонидовича Пастернака, сказала Луговской: «Если вы мучаетесь, я заберу их на пару дней в Переделкино». Потом она позвонила Лере Загудаевой, с которой была знакома через Луговскую, и пожаловалась ей: «На мою голову мне не хватает еще Майки с Никой» – и пригласила за компанию с ними Леру. В конечном счете они вчетвером – Наталья, Майя, Ника и Лера – поехали на дачу Пастернака в Переделкино. Лера пробыла там двое суток, а когда уехала, появился Евгений Евтушенко с какой-то иностранкой и по случаю познакомился с Никой, для которой эта встреча стала, как сейчас говорят, судьбоносной. Из Переделкина Майя и Ника переехали к Лере, так как Луговская их обратно не приняла и обижалась на Леру за то, что она их приютила. Луговская уже не могла их выдерживать и не верила, что Ника пишет стихи.

Выше изложена история знакомства Евтушенко и Турбиной по словам Загудаевой. А вот что по этому поводу рассказала Карпова: «В то время Ника с Майей жила в Москве у Леры и в какой-то студии записывала свои стихи. У Луговской они познакомились с Натальей Пастернак, которая жила в Лаврушинском переулке в одном доме с Луговской». Я заметил, что мне этот дом хорошо знаком, так как в нем я бывал и бываю в квартире Ильи Сельвинского[88]88
  Сельвинский И. Л. (1899−1968), русский поэт, прозаик, драматург.


[Закрыть], с семьей которого дружу по сей день. «Наташа увезла Майку с Никой на дачу Пастернака в Переделкино, – продолжала Карпова, – где они жили два дня. Ника написала там стихотворение “Дом Пастернака”. И вдруг появляется Евтушенко с издательницей из Лондона Мерион Бойерс. Он привел ее, чтобы показать дом Пастернака, и увидел Майю, с которой был знаком, так как часто бывал у Луговской. Заметив Нику, Женя спросил: “А что это за девочка?” Майя ответила: “Ника Турбина”. – “Это та гениальная девочка, чьи стихи я читал в газете?” – удивился Евтушенко и познакомил Нику с Мерион Бойерс, которая впоследствии издала ее книгу “Черновик” в Англии. После этого Евтушенко с Никой начали встречаться и звонить друг другу». Но вернемся на десятилетие назад.

Из интервью 2003 года.

Карпова: Майечка может рассказать, как Ника познакомилась с Евгением Александровичем на даче Пастернака.

Автор: Ну, это же было не случайное знакомство?

Карпова: Совершенно случайное, хотя Майечка была знакома с Евгением Александровичем еще раньше.

Майя: Мы жили на даче у Натальи Пастернак, и туда пришел Евтушенко с американцами. Наталья дала ему рукопись Ники, он посмотрел. Но я давно его уже знала, сто лет в обед. Он говорит: «Наверное, это ты пишешь?» Ну, я ему сказала все, что хотела. Женя взял рукопись, на следующий день пришел, и завертелось. Он стал заниматься только рукописью. Точнее они оба стали ею заниматься. А как Ника боролась за каждую строчку! Сидит, волосы крутит, вся перемазана пастой от ручки и возражает Евтушенко: «Нет, я так не думаю, нет, я так не хочу».

Карпова: У них относительно слова «крапива» был спор (Речь идет о стихотворении «Тяжелы мои стихи…», 1981. – А.Р.).

Автор: Да-да, потому что «крапи2ва» и «словá» не рифмуются.

Карпова: Она отстаивала не только это слово.

Майя: Тогда Женя пошутил, что у Никуши была няня неграмотная…

Автор: Арина Родионовна, которая за нее писала.

Майя: Да… Он с любовью, с таким трепетом занимался этой книгой, я ничего не могу о нем сказать, ни одного плохого слова, потому что мы все состоим из такого дерьма и не имеем права никого осуждать.

Познакомившись с Никой, Евтушенко проявил большой интерес к ее стихам, которые услышал из уст автора. Сам великолепный чтец, он по достоинству оценил манеру чтения девочки и понял, кто перед ним. После этого начались его встречи с Никой, которая с Майей приезжала к нему на дачу в Переделкино, где они вместе редактировали ее будущую первую книгу стихов.

«Началась работа. Звучит вполне безумно: девятилетняя девочка, только-только научившаяся писать, села работать над редактурой книги своих стихов. “Работать” – это она сама так называла. Такое взрослое слово. Править слог. Выверять нюансы ритма. Прислушиваться к себе в поисках нового звука, образ кончиками пальцев нащупывать. Евтушенко помогал, советовал. Уже тогда это было непросто: Ника отчаянно боролась за свои авторские права и не очень-то разрешала дружеской, но все же чужой руке касаться ее стихов. Максимум – знаки препинания расставить».

Хочу внести ясность в приведенные выше слова Алексея Косульникова. «Работать» – действительно взрослое слово, но если Ника писала взрослые стихи, это вовсе не означает, что она всегда изъяснялась взрослыми словами. Часто на задаваемые ей вопросы отвечала Майя, которая всюду сопровождала Нику. В фильме «Три полета Ники Турбиной» ее друг детства Борис говорит: «Вы знаете, она больше времени проводила дома, и я ни разу почти не видел, чтобы она сидела, стихи писала. Если я заходил, она прятала какие-то бумаги, но чтобы при мне показать, что она такая богемия там, творческая личность, она этого не пыталась показать» (Приведено дословно.)

Майя старалась придавать значимость всему, что делала Ника, и учила ее, как себя преподносить в различных ситуациях. Но ребенок, уже обласканный прессой и читателями, был не в состоянии адекватно реагировать на чьи-либо советы, даже матери. Не случайно в десять лет Ника на посвященном ей вечере в доме Евтушенко сидела среди взрослых как равная, понимая, что она гвоздь программы. А спустя девять лет, уже у себя дома, она сказала Косульникову: «Я – королева. Меня на руках носить надо. Странно: этого никто не понимает, а я мучайся теперь, представляешь? Так и загнуться недолго…»

Шестого марта 1983 года издательство «Молодая гвардия» и Никаноркина Майя Анатольевна – мать несовершеннолетней поэтессы Турбиной Ники Георгиевны – заключили договор[89]89
  Оригинал издательского договора на четырех страницах с обгоревшими краями, подписанный директором издательства В.И. Десятериком и М.А. Никаноркиной, был передан автору Людмилой Карповой и хранится в его архиве.


[Закрыть] на издание сборника стихов «Черновик» объемом до 1050 стихотворных строк, рукопись которого следовало предоставить издательству не позднее 11 ноября 1983 года. В договоре также указано, что Турбина – это псевдоним автора и что на момент заключения договора рукопись уже предоставлена. Как это могло случиться, если в тот же день, 6 марта 1983 года, в «Комсомольской правде» появилась первая публикация Ники? Отмечу, что в договоре эта дата вписана от руки. Это позволяет говорить о допущенной ошибке: следовало вписать 1984 год, и тогда все вяжется с выходными данными книги, так как 15 мая 1984 года ее сдали в набор, а 11 ноября подписали в печать. С другой стороны, если договор действительно был подписан 6 марта 1984 года, то когда Ника познакомилась с Евтушенко?

Сам он в предисловии к этой книге пишет: «…в Переделкинском доме Пастернака этим летом я встретил Нику». Выходит, летом 1984 года. Однако до их встречи издательский договор появиться не мог, и в соответствии с ним рукопись в середине мая того же года сдана в набор быть не могла. Возможно, Евтушенко имеет в виду лето 1983 года? Тогда, и это наиболее вероятно, работа над книгой продолжалась до марта 1984 года, когда был подписан договор, и отредактированная рукопись была представлена издательству. В пользу этого говорит и тот факт, что вошедшее в предисловие к «Черновику» стихотворение Евтушенко «Восьмилетний поэт» впервые было опубликовано в «Комсомолке» 2 сентября 1984 года.

Согласно договору, оплата должна была производиться из расчета 1 руб. 25 коп. за стихотворную строку при первом издании и 1 руб. 50 коп. при массовом издании. На момент заключения договора рукопись уже была предоставлена, 15 мая ее сдали в набор, а 11 ноября подписали в печать – точно в тот день, когда ее только должны были предоставить издательству. Учитывая, что тираж книги был массовым (30 тысяч экземпляров), гонорар без учета вычетов составил свыше 1500 рублей – огромные по тем временам деньги.

Если Юлиан Семенов открыл Нику, то Евгений Евтушенко, приняв ее от него как своего рода эстафету, стал крестным поэтическим отцом Ники. Он составил и помог ей выпустить в 1984 году в издательстве «Молодая гвардия» первую книгу стихов «Черновик»[90]90
  Турбина Н.Г. Черновик: Первая книга стихов / Предисл. Евг. Евтушенко. – М.: Мол. гвардия, 1984. – 63 с.


[Закрыть]. В книгу объемом 63 страницы вошли 77 стихотворений, написанных с 1981-го по 1983 год. Кроме того, Евгений Александрович написал к этой книге предисловие, являющееся едва ли не единственным за 30 с лишним прошедших лет анализом творчества Ники, а также посвященное ей стихотворение. Привожу их ниже в той же последовательности и в сокращенном виде.

ВОСЬМИЛЕТНИЙ ПОЭТ

Восьмилетнего поэта зовут Ника Турбина. …Я не случайно назвал Нику поэтом, а не поэтессой. С моей точки зрения, налицо редчайшее явление, а может быть, чудо: восьмилетний поэт.

…Мы почему-то стараемся искусственно развивать в детях детское и пугаемся, как некой странности, проявления в них взрослости. Между тем взрослость в детях есть явление, требующее самого бережного и тактичного невмешательства, соединенного с самой бережной и тактичной поддержкой. Нику Турбину открыла “Комсомолка”. …Признаюсь, я пропустил ее публикацию и не видел ее на экране, но до меня со всех сторон стали доноситься разные отзывы, иногда восхищенные, иногда осторожные: “Как бы не заморочили голову бедной девочке, не превратили ее в вундеркинда…”, а иногда и прямо-таки подозрительные: “Не может быть, что это она сама написала… Слишком не по-детски…”. Цветаева еще гимназисткой написала строки:

Моим стихам, как драгоценным винам, / придет черед…

Но Цветаевой было тогда все-таки пятнадцать лет[91]91
  У Марины Цветаевой вторая строка звучит иначе: «Настанет свой черед». (Е.А. Евтушенко ошибается: стихотворение «Моим стихам, написанным так рано…» Цветаева написала в мае 1913 года в Коктебеле, в возрасте двадцати с половиной лет, будучи автором двух стихотворных сборников. – Ред.)


[Закрыть], а тут – восемь… Может быть, оттого, что мы так заждались новых ярких имен, мы можем обмануться? Такой скептицизм был и у меня до того, как в переделкинском доме Пастернака этим летом я встретил Нику и попросил ее прочесть мне стихи. Уже сразу после первых строк, произнесенных ею, отпали все сомнения в том, что ее стихи – это плод литературной мистификации. Так могут читать только поэты. В голосе было ощущение особого, я сказал бы, выношенного звона. Позднее по моей просьбе мама Ники дала мне все ею написанное, и я понял, что передо мной не просто отдельные стихи, а книга.

…В стихах я нашел и немало слабостей, но ни в коем случае не хотел навязывать Нике свои поправки – мне бы хотелось, чтобы она сама их внесла. Ника защищала свои стихи с достоинством маленькой королевы… Так, например, не удалось ее убедить, что крапива с ударением на последнем слоге – это ошибка. Я предлагал поставить “трын-трава”. Ника упорствовала: “Я слышала, что крестьяне говорят – крапивá” (Где и с какими крестьянами могла встречаться семилетняя Ника, живя в Ялте?! – А.Р.), Ника знает себе цену…

Книга эта отредактирована только с ее участием. Заканчивая работу над кинофильмом “Детский сад” о сорок первом годе, я пригласил Нику сняться в образе девочки того времени, написавшей стихи после бомбежки. Ника, к сожалению, была больна и сняться не смогла. Но когда я ей прислал сценарий, она написала прекрасные стихи “Сорок первый год”, всей своей детской и недетской душой перенесясь в то кровавое, страшное время и задав истории кричаще раненый вопрос:

 
Почему вы, люди,
Хуже зверей,
Убиваете даже малых детей?
 

Книга Ники Турбиной – уникальное явление не только потому, что ее автор – восьмилетняя девочка. Эта книга наводит на мысль о том, что дети вообще гораздо взрослее воспринимают мир, чем нам кажется. Но не все дети это умеют высказывать, а Ника умеет. В этой книге много чисто личного, дневникового, но над многими трагическими интонациями книги стоит задуматься, ибо, вероятно, и другие дети носят в себе острое чувство современности, обжигающее чувство чьей-то лжи, пошлости, щемящее чувство тревоги за нашу общую планету. Поэтический дневник Ники благодаря его незащищенной искренности становится дневником других детей, стихов не пишущих. Станет ли Ника в будущем профессиональным поэтом? Кто знает…

…

 
На перроне, в нестертых следах Пастернака
оставляя свой след,
ты со мной на прощанье чуть-чуть постояла —
восьмилетний поэт.
 
 
Я никак не пойму – ну откуда возникла,
из какого дождя
ты, почти в пустоте сотворенная Ника,
взглядом дождь разведя?
<…>
 
 
Ты как тайная маленькая королева.
Вы с короной срослись.
Все болезни, которыми переболела,
в лоб зубцами впились.
 
 
Я боюсь за тебя, что ты хрустнешь, что дрогнешь.
Страшно мне, что вот-вот
раскаленной короны невидимый обруч
твою челку сожжет.
 
 
Карандаш в твоих пальчиках тягостней жезла,
из железа – тетрадь.
Тебе нечего, если у ног твоих бездна,
кроме детства, терять.
 
 
Дети – тайные взрослые. Это их гложет и мучит.
Дети тайные – мы.
Недостаточно взрослые мы, потому что
быть боимся детьми.
<…>
 
 
Где твоя голова? Среди этого мира
или в мире ином?
Но зубцами короны пробитые дыры
прожигают перрон.
 
 
А с подножки глаза призывают на поезд
в жизнь, где возраста нет.
До свидания! Прыгать в твой поезд мне поздно,
восьмилетний поэт.
 

Евг. Евтушенко

«Название этой книги, – писал Евтушенко, – мы выбрали вместе с Никой. Восьмилетний ребенок в каком-то смысле черновик человека». Известному поэту оппонирует Влад Васюхин: «Спорное, очень спорное утверждение, будто ребенок – черновик человека. Он уже человек. И дети, как правило, гораздо лучше, чище, нормальнее взрослых. Недаром ведь, желая кого-то похвалить, мы говорим, что он наделен каким-то вечным детством». Аналогичное мнение, высказывает Яна Дубинянская: «Не то что спорное – очень опасное утверждение. Почти индульгенция – кто бережет черновик?»[92]92
  Дубинянская Я. Жизнь как черновик // Зеркало недели. – 2003. – 8 мая.


[Закрыть]

Выход в свет «Черновика» был еще большей сенсацией, чем первая публикация Ники. Одно дело подборка стихов в газете, даже центральной, иное – книга, вышедшая в Москве фантастическим по нынешним меркам тиражом. Опять в Ялту полетели стаями восторженные письма, три из которых приведу, не меняя их редакции.

Первое письмо датировано сентябрем 1985 года, его написали супруги-учителя, судя по всему пожилые люди:

Ника, милая девочка-поэт, спасибо тебе за радость, которую мы получили от прочтения твоих стихов. Мы мечтаем когда-либо приобрести твой сборник стихов “Черновик”, у нас его достать невозможно. Мы с мужем работаем в школе, наши ученики – не дети, а преступники, взрослые люди. Твои стихи, Никуша, делают их чище, добрее, заставляют серьезнее думать о мире. Александр Довженко сказал как-то, что “один человек смотрит в лужу и видит там грязь, а другой – отраженные в ней звезды”. Так вот ты, Ника, видишь звезды, в этом мы уверены.

Второе письмо, похоже, написано молодым человеком:

Ника, добрый день! Мне тут посчастливилось подержать в руках Твою книгу “Черновик”, и такая радость в душе разыгралась, что просто не знаю! Я очень рад, что Ты есть, что Ты живешь в это время, что и мне когда-либо, возможно, повезет – и я увижу Тебя. Как хочется мне пройтись по Твоей Садовой улице, взглянуть на дом № 28. Передай мой поклон маме, бабушке и дедушке. Еще раз желаю Тебе только одного: здоровья, здоровья, здоровья и еще много-много раз – здоровья!!!

С. Паша. 13/XII – 85 г.

Третье, трогательное, письмо журналиста-инвалида:

Дорогая Ника Турбина! Уважаемые ее мама Майя Анатольевна и бабушка Людмила Владимировна! Пишет вам журналист Виктор Беленький. К великому сожалению, после тяжелой болезни уже не один год, как я выбит из седла, вышел из строя. Очень рад, когда читал стихи Ники. Сколько в них жизни, ярких наблюдений, которые подмечает ребенок! Как умело, интересно выражает свои наблюдения, свои мысли. Если не затруднит, пришлите, пожалуйста, какую-нибудь книжечку Н. Турбиной. Буду вам чрезвычайно благодарен. И еще, так как я в последнее время почти не двигаюсь, моими близкими стали газеты областей, городов, республик, районов. Пришлите, если возможно, несколько номеров крымских газет. Заранее вам признателен. Не откажите в моей просьбе.

XII-85. В. Беленький

И, наконец, письмо с интересным предложением актрисы Киевской филармонии Эмилии Ленивцевой:

Милая Ника! Обращаюсь к Вам в связи с тем, что в настоящее время в свою новую концертную программу я хочу включить большой цикл стихов из Вашей первой книги (практически, уже приступила к работе), – думаю, что мне было бы очень желательно выяснить ряд вопросов, касающихся написанного Вами после выхода сборника “Черновик”. Если Вы сможете что-либо предложить, буду очень рада. Прилагаемая к письму афиша[93]93
  Афиша о вечере советской поэзии, в программе которого исполнение стихов К. Симонова, Э. Межелайтиса, Р. Рождественского, Б. Олейника, А. Вознесенского и Е. Евтушенко.


[Закрыть]. Вам немного расскажет о моей работе. Если у Вас возникнут вопросы, – я не замедлю с ответом. Мой адрес:… Вашего адреса, к сожалению, не знаю. Поэтому пишу на школу. Надеюсь на Ваш ответ, по возможности, в ближайшее время.

С уважением Эмилия Ленивцева. 2.IV.1987

Не знаю, последовала ли реакция на это письмо семьи Ники или нет. Это письмо я прочитал за месяц до смерти Карповой и забыл о нем у нее спросить. По идее, должна была быть, ибо предложение актрисы сулило Нике наряду с известностью материальное вознаграждение, которое ее близкие всегда приветствовали.

Впоследствии «Черновик» был переведен на 12 языков. С выходом книги ажиотаж вокруг имени девятилетней девочки достиг апогея: появились десятки статей в газетах и журналах, интервью, публикации больших циклов стихов в отечественных – «Юность», «Огонек» и других – и западных журналах и альманахах, выступления на поэтических вечерах, по радио и Центральному телевидению. О ней сняты фильмы – при жизни Ники о ней сняли восемь документальных фильмов Она участвует в XII Всемирном фестивале молодежи и студентов[94]94
  По словам Бурыкина, 12 июля 1985 г. Ника с Майей улетели в Москву, где через две недели (27.07.85 г.) открывался фестиваль, на котором она выступила в интерклубе советской делегации.


[Закрыть]. Она выходила на сцену перед огромными залами, по сути, крошка, и читала стихи так, что переворачивала души. Стихи Ники звучат и в художественном фильме Евтушенко «Детский сад». Она становится знаменитостью. В одной из телепрограмм с ней на равных беседуют Майя Плисецкая и Юлиан Семенов. Певица Елена Камбурова и композитор Владимир Дашкевич работают над записью альбома на Никины стихи. Ряд стихотворений маленькой Ники переложил на музыку композитор Петр Старчик. Так не носились ни с одним ребенком в Советском Союзе.

Из рассказа Карповой: «Евтушенко не мог Нику не поразить. Но не стихами, потому что стихи его как таковые ее не интересовали. Вот как она читала стихи поэтов: берет книгу, другой рукой ее перелистывает, остановится, буквально три минуты смотрит в книгу и кладет ее. Причем, посмотрев мгновенно книгу, давала четкую характеристику поэту, не унижая его ни в коем случае. Когда она это скажет, ты удивляешься: “Как я мог раньше об этом не подумать?” То есть она ставила на место своим пониманием видение для меня – я о себе говорю. А что касается Евгения Александровича, там были другие отношения. Это какая-то тайна космоса, как сейчас модно говорить».

В подавляющем большинстве статей о Нике утверждается, что она называла Евтушенко «дядей Женей». Карпова, когда я спросил ее об этом, возмутилась и сказала, что только Евгением Александровичем, – так же, как в ее пьесе «Ника». Вместе с тем, по словам Константина Постникова и Сергея Мирова, с которыми ближе читатели познакомятся в части II книги, Ника при них говорила соответственно «дядя Женя Евтушенко» и «дядя Женя». В частности, Миров свидетельствует, что «Евгений Александрович» он не слышал от нее ни разу. Правда, это было в 1998 году. Евгения Филатова, знавшая близко Нику в 1989–1991 годы, утверждает что «дядей Женей» она могла назвать Евтушенко за глаза, а так только Евгением Александровичем. В свою очередь Анна Годик утверждает, что в семье Ники слова «дядя» и «тетя» вообще не употребляли.

С Евгением Евтушенко читатели встретятся на многих страницах книги, поэтому на время прервем рассуждения о нем и его роли в жизни Никуши, и предоставим слово ей. В интервью на радио в конце 1986 года Ника сказала: «…каждый человек, независимо от возраста, должен иметь друга. Когда я стала на свой творческий путь, только-только стала, на моем пути встретились два удивительных, прекраснейших человека. Это Евгений Александрович Евтушенко и Юлиан Семенович Семенов. Самое главное, что они поверили в меня, поверили, что я могу стать человеком, могу подарить людям правду… Я очень благодарна этим людям. Если бы не было их, я сейчас не разговаривала с вами. Не смогла бы им подарить, то что смогла хоть немножко, но подарила».

Так же, как Юлиану Семенову, Ника в 1983 году посвятила стихотворение и Евгению Евтушенко, которое приведено в последней главе этой части книги.