Текст книги "Паргоронские байки. Том 2"

– Ладно, поняла, – приняла объяснение Лахджа. – Как там мой муж-то? Скучал по мне или нет?

– Конечно! – оживился Совнар. – Разумеется! Каждый день о тебе вспоминал, спрашивал!

– Да врешь ты все, он поди забыл о моем существовании, как только вышел за порог.

– Там нет порогов, – ухмыльнулся Совнар.

– Ты понял, что я имею в виду.

– Ну так давай просто пойдем и вместе ему напомним! У Хальтрекарока сегодня как раз выходной!

– У него вся жизнь как выходной… – вспомнила вдруг Лахджа.

– Вот ты совершенно зря так говоришь. Он все время трудится на благо всего Паргорона!

Лахджа с иронией посмотрела на Совнара. Тоже выслуживается, как и Узур. Бушуки они разные, но общие черты видны сразу.

– Помнится мне, Хальтрекарок еще и пакет Ме для тебя оплатил, – заметил Совнар, пока вел Лахджу ко дворцу. – Какие ты получила?

Лахджа коротко их описала, и Совнар заметно обрадовался. Кажется, способности действительно неплохие. Наверное, бухгалтер Хальтрекарока рассчитывал на нечто поменьше, поскромнее…

– Кстати, что это у тебя за пакет? – заинтересовался он, став в этот момент очень похожим на обычного котика, который сует нос в покупки.

– Да так… Я… я там долго бродила по лесу, так что когда вышла в город… я как-то нечаянно накупила целую гору продуктов… – виновато сказала Лахджа. – Я, кажется, довольно сильно потратилась…

– Сильно – это сколько? – насторожился Совнар.

– Сорок шесть… да, сорок шесть эфирок.

– Фу ты, – аж разгладился от облегчения кот-бушук. – Я-то подумал. Если твои расходы не достигают хотя бы сотни условок в неделю, отчитываться не нужно.

Лахджа мысленно прикинула. Она уже знала, что в одной условке сто астралок, а в одной астралке сто эфирок.

Нет, за неделю она столько не съест.

– Просто передай это на поварню, – велел Совнар. – Не тащи Хальтрекароку пакет мяса. Забери у нее.

Появившийся из ниоткуда Безликий выхватил у Лахджи пакет и безмолвно удалился.

Шествуя по дворцу, Лахджа озиралась, пытаясь что-нибудь вспомнить. Какие-то элементы декора казались смутно знакомыми, но вообще она чувствовала себя будто в совсем незнакомом месте. Но роскошь невероятная, этого не отнять. Ковры, гобелены, картины, статуи…

– А Хальтрекарок такой ценитель искусства, что ли? – спросила она.

– Он скорее ценитель прекрасного, – уклончиво ответил Совнар. – Ему нравятся пышные интерьеры.

Трижды мимо проходили другие наложницы – либо обнаженные, либо полуобнаженные. Две первые просто скользнули по Лахдже оценивающими взглядами, а вот третья остановилась и принялась рассматривать в упор.

То была женщина удивительной красоты. Стройная, с аристократичными чертами лица, пышной копной каштановых волос и капризно надутыми губками. На ее теле не было ни одного изъяна, ни одной погрешности. Кожа идеальной белизны, без рубцов, без прыщей, без растяжек, и лишь на щеке родинка, похожая на мушку.

– Совнар, кто это? – резко спросила она. – Кого ты привел нашему господину? Он сейчас гостей не принимает, я только что от него. Он будет в ярости, если его побеспокоить! Уходите немедленно!

Голос показался Лахдже неприятно знакомым. Она не стала отвечать, но облила наложницу всем презрением, на которое была способна.

– Ты что-то забываешься, Абхилагаша, – промурлыкал Совнар. – Это же Лахджа.

– И что? – нахмурилась Абхилагаша. – Мне это должно что-то говорить?

– Ну как же! Она – дочь Мазекресс!

– О, у Мазекресс тысячи детей! – фыркнула Абхилагаша. – Даже храки когда-то вышли из ее чрева! И в основном ее дети – просто ничтожный сброд!

– Ты не понимаешь. Есть дети, а есть дети. Лахджа – лучшее творение Матери Демонов! Взращенная непосредственно в ее Чреве, плоть от ее плоти! Она – подарок от Великой Матери нашему господину! Ты что, хочешь испортить подарок?

– Да, – заговорила Лахджа. – Не порть момент… Абхилагаша. Хальтрекарок же так любит подарки. А визгливых баб не любит.

Абхилагаша гневно выпучила глаза, а ее рот стал похож на куриную гузку. А потом она стала его… раскрывать. Раздвинула губы, начала втягивать воздух… и Лахджа едва устояла на ногах. Ее повлекло почти так же, как в мешок Эль Безеф.

Но она все же устояла. Пропорола пол когтями, запустила в него что-то вроде корней.

Совнар же резко, совсем по-кошачьи зашипел – и Абхилагаша отшатнулась. На ее холеном личике возникла алая полоса.

Лахдже тоже захотелось ударить Абхилагашу. Она что-то начала смутно припоминать насчет нее. Но все же воздержалась, решив, что не стоит с такого начинать. Еще нажалуется Хальтрекароку… а пока непонятно, как он воспринимает такие истории. Разбирается ли по всей справедливости или просто наказывает кого попало.

Память услужливо подсказывала, что второе.

Картинно вскрикнув и прикрыв лицо руками, Абхилагаша помчалась прочь. Рана на щеке уже начала зарастать, но Абхилагаша удерживала ее ногтями, не давала закрыться. Улика должна сохраниться хотя бы до первого взгляда Хальтрекарока.

– Господин мой, мой прекрасный господин! – прорыдала она, вбежав в купальню. – Защиты и милости! На меня напали!

– Кто на тебя напал, Абхилагаша? – лениво спросил Хальтрекарок, нежась в бассейне, среди наложниц.

– Совнар по глупости своей привел в твой дом шпионку Мазекресс! – размазывала кровь по лицу Абхилагаша. – А когда я разоблачила их планы, они вместе попытались меня убить! Это сговор, мудрый господин мой! Скорее, покарай их!

Хальтрекарок лениво почесал в паху. Вошедшая следом за Абхилагашей Лахджа нервно замялась, но Совнар спокойно просеменил к хозяину и замурчал ему на ухо. Хальтрекарок его вроде и слушал, но без интереса. Его взгляд полностью приковала Лахджа – демолорд смотрел на нее, словно на вожделенную игрушку, которую мастер сделал в точности по его описанию.

– Не знаю, кто ты, но я люблю тебя, – глубоким, хорошо поставленным голосом произнес Хальтрекарок. – Иди ко мне.

– Что?! – взвизгнула Абхилагаша.

– Что?.. – заморгала Лахджа.

– Ну же, не заставляй меня ждать, – дернул рукой Хальтрекарок.

Лахджу будто толкнуло в бассейн. С плеском вынырнув, она очутилась в крепких, но нежных объятиях Хальтрекарока. Ослепительно ей улыбнувшись, демолорд произнес:

– Совнар, а ты выйди. Оставь нас наедине.

– Меня зовут… – попыталась представиться Лахджа.

– Тс-с, – приложил палец к ее губам Хальтрекарок. – Мне неинтересно. Если бы я хотел знать, я бы спросил.

Лахджа растерянно смотрела то на довольного Хальтрекарока, то на удаляющегося Совнара, то на бесящуюся Абхилагашу. Особенно на Хальтрекарока – она смутно помнила, как выглядит ее демонический супруг, и его внешность ее удивила… приятно удивила. Она подсознательно ожидала, что раз он демолорд, то окажется громадным чудовищем вроде той же Мазекресс, но перед ней холеный красавчик. Роскошная шевелюра, безупречное телосложение и ослепительная улыбка.

Все, что только может пожелать женщина.

А сам Хальтрекарок не терял времени на разглядывание – уже приступил к любовным ласкам. Приятная необходимость закрепить брак с юной демоницей полностью его поглотила. Другие наложницы смотрели на это кто равнодушно, кто с любопытством, а кто и с ревностью.

– Привет, – окликнула Лахджу одна, черноволосая, с миндалевидными глазами. Наложница подплыла к парочке, погладила Лахджу по ажурному крылу, игриво провела пальчиками по коже. – Ты новенькая? Давай дружить?

– Сидзука! – радостно вспомнила Лахджа. – Ты Сидзука! Мы уже знакомы!

Интерлюдия

Янгфанхофен рассказывал эту историю очень вдохновенно. Показывал ее в лицах, говорил на разные голоса. Пискляво изображал Сидзуку, делал умильную моську, когда Лахджа подлизывалась к Хальтрекароку, надувал щеки, когда говорил сам Хальтрекарок. Он даже достал откуда-то перчаточных кукол и показывал с ними некоторые эпизоды. Кукла Лахджи в определенные моменты блевала конфетти.

Дегатти от этого передергивало. Он смотрел на кривляющегося толстого демона и опрокидывал стопку за стопкой.

– Не продолжай, я примерно представляю, что там было дальше, – перебил он, когда Янгфанхофен описал повторное знакомство Лахджи и Хальтрекарока. – Хватит на этом.

– Так на этом рассказ и закончен, – ухмыльнулся Янгфанхофен. – Все, это вся история. Изначально там была еще пара сцен в конце, но специально для тебя я их опущу.

– Из-за ханжества Дегатти рассказ потерял половину прелести, – недовольно пробурчал Бельзедор.

– Согласен, – кивнул Янгфанхофен. – Пусть он теперь сам рассказывает, а мы ему будем ставить условия.

– Могу и рассказать одну историю, – пожал плечами Дегатти. – Мне как раз вспомнилось кое-что из былых времен. Только уж, извините, не в таких подробностях… Янгфанхофен, вот ты вообще откуда знаешь такие подробности?

– Я трактирщик, мэтр, – снисходительно объяснил Янгфанхофен. – Лахджа – мой вип-клиент, она часто у меня гостит, и мы часто с ней болтаем. Сидзука тоже здесь иногда появляется. И Абхилагаша. И Совнар. И Хальтрекарок. И даже Мазекресс, хотя и только в виде Ярлыка. Я много чего слышу от всех своих гостей – и собираю истории по кусочкам. Как мозаику. К тому же… я все-таки демолорд. Некоторые вещи я знаю просто потому что знаю. Вот есть у меня в запасе одна история… о, вы будете поражены, когда я ей поделюсь.

– Любопытно будет услышать историю, которая должна меня поразить, – хмыкнул Бельзедор. – Но сейчас очередь Дегатти, мы уже договорились. Давай, Майно, порази меня.

– Не обещаю, что ты прямо поразишься, – снова пожал плечами Дегатти. – Скажи, как много ты знаешь о Плезии Лиадонни?

– Ярыть, похоже, веселых баек я сегодня не услышу… – пригорюнился Бельзедор.

– А ты о ней знаешь, Корчмарь? – спросил Дегатти.

– Слышал что-то, конечно, но ты не думай, что я знаю все обо всей вашей истории, – сказал Янгфанхофен. – Миров вокруг много, и мой родной – Паргорон, а не Жит… Парифат.

Дегатти сделал вид, что не расслышал эту оговорку.

– Хорошо, тогда я о ней расскажу, – сказал он, снова раскуривая трубку. – Как ты там обычно начинаешь?.. Давным-давно, тысячу лет назад…

– Все-таки точную дату попрошу, – покачал головой Янгфанхофен.

– Ладно, будет тебе точная дата. В этот раз я ее знаю. Выучил еще в школе.

Болезнь чакр

495 год Н.Э., Парифат, Мистерия, Азваструна.

Ее звали Плезия Лиадонни, ей было триста восемьдесят лет, она возглавляла университет Спейсиканг и была лауреатом премии Бриара первой степени. На свой возраст она, конечно, не выглядела – никто не дал бы ей больше сорока. Уже очень давно она не старела и стареть не собиралась.

Клеверного Ансамбля в те времена еще не существовало. Университеты были разбросаны по всему острову Мистерия, каждый стоял отдельно и управлялся самостоятельно. Между ними иногда даже случалось что-то вроде войн… но наша история не об этом. Плезия Лиадонни уж точно не думала о том, чтобы с кем-то воевать – она просто сидела в своем кабинете, стараясь ни на чем не задерживать взгляда.

Это было сложно. Она бы закрыла глаза, но так становилось только хуже. Так что она ждала глухой ночи, когда здание опустеет.

Она не смела покинуть кабинета. Не смела выйти за дверь. Она боялась кого-нибудь встретить, боялась на кого-нибудь посмотреть.

Эти приступы начались у нее в прошлом году. Но долгое время она могла их контролировать и надеялась, что хворь стихнет сама или хотя бы не будет прогрессировать. Болезни чакр часто проходят сами собой, если просто воздерживаться от колдовства. В идеале – перебраться куда-нибудь, где низок естественный магический фон.

Но поначалу она не слишком беспокоилась. Болезнь чакр известна с глубокой древности и даже в худших своих проявлениях убивает только своего носителя. Она не заразна и не вредит окружающим.

Но в случае с Лиадонни все оказалось совсем иначе.

Вот ее взгляд случайно задержался на чернильнице. Та подпрыгнула, расплескала содержимое по столу. Блуждающий взор остановился на картине – краски ожили, фигуры задвигались. Усталые глаза всего секунду смотрели на дверь – и та потрескалась, а из дерева полезли крошечные веточки.

Это и есть стихийная магия. Тот же эффект, что от неконтролируемого Хаоса. Случайные изменения реальности. Совсем крошечные, но неподвластные воле самой Лиадонни.

Университет Спейсиканг, президентом которого она была уже много лет, изучал именно это. Прямое воздействие на реальность. Сотворение чего-то из ничего, трансформация материи, превращение маны в энергию.

И в своем искусстве Плезия Лиадонни была непревзойденным мастером. Выделялась даже среди других лауреатов. Ей не требовались уже и заклинания в их классической форме – она просто желала чего-то, направляла мановый импульс, и все становилось по ее воле. Высшая форма магии, ее апогей. Самое сложное… и самое простое.

Да, самое простое. Парадоксально, но высшая магия – это то, с чего все начинают. Элементарный телекинез и другие формы прямого манового воздействия. Зажечь что-то взглядом, швырнуть воздушным толчком, ускорить заживление раны… самое примитивное. После начал высшей магии идет магия классическая – заклинания, ритуалы, зелья, призывы, руны, артефакты, фамиллиары. Опосредованный контроль, бесконечные способы колдовать с помощью сложных приемов и психологических трюков.

И только великим мастерам удается пробиться через этот глухой толстый пласт и выйти в свободное плавание подлинной высшей магии – безграничной и бесконтрольной.

И это дает невероятное могущество. Плезия Лиадонни могла… почти все. Она не злоупотребляла своей силой, ее не манили какие-то грандиозные свершения. Она не собиралась идти по стопам Бриара Всемогущего, не собиралась создавать гигантские империи и новые континенты. Ей хватало осознания того, что она может пожелать – и луна сойдет с орбиты.

Но вот теперь она заболела болезнью чакр – и в настолько великой волшебнице та приняла поистине страшную форму.

Еще один случайный взгляд – на потолок. Старое дерево затрещало и вытянулось, становясь каменной мордой. Лиадонни поспешно отвернулась, стиснула подлокотник кресла… и почувствовала что-то мягкое, склизкое. Слишком долгие прикосновения тоже вызывали стихийные изменения.

Платье Лиадонни уже выглядело причудливым шутовским трико. Каждый клочок в любую секунду мог претерпеть микропревращение – сменить цвет или материал, рассыпаться в пыль или вздуться пузырем. Лиадонни боялась взглянуть на свои руки, боялась посмотреться в зеркало. Старалась ни на чем не сосредотачиваться, не думать даже о себе самой.

Но еще сильнее она боялась уснуть или потерять сознание. Раньше, когда приступы были не такими сильными, худшие вспышки приходились именно на ночную пору. Лиадонни просыпалась – и видела остатки своих сновидений. Постель могла превратиться в цветущий пруд, подушка – ожить и вцепиться зубами в волосы, а простыня однажды просто улетела в окно.

Впервые Лиадонни радовалась тому, что овдовела еще в прошлом веке. Радовалась, что уже много лет спит одна. Телесно она по-прежнему не была стара, но разум давно охладел к утехам плоти.

Изредка Лиадонни все-таки удавалось контролировать свою болезнь. Вот сейчас у нее получилось – пустая чашка подскочила, звякнула и наполнилась горячим кофе. Вышло то самое, чего она и желала.

Только эти редкие удачи ее и обнадеживали.

– Мэтресс Лиадонни, можно войти? – раздался стук в дверь.

– Нет!.. – хрипло воскликнула волшебница. Изо рта вместе со словами вырвалась стайка насекомых. – Не… надо!..

Она откинулась в кресле, страшным волевым усилием сдерживая рвущуюся на свободу магию. Стихийные импульсы выплескивались при малейшем потере контроля.

Куб Хоризакула. Лиадонни снова обратилась к ментальному упражнению, которое выручало ее раньше. Она задержала взгляд на пустом пространстве – и там мгновенно сформировался деревянный куб. Состоящий из бесчисленного множества частиц, он закрутился сразу в четырех измерениях, а Лиадонни продолжала пристально на него смотреть.

Всю свою магию она направила в этот куб. Он комкался и распухал, с бешеной скоростью менял форму и параметры, закручивался внутрь самого себя и все время был на грани исчезновения, но не исчезал. Настоящая бездна маны, невероятно мощные чары – и никакой отдачи. Бессмысленный процесс, который просто заставляет полностью на нем сосредотачиваться.

– Мэтресс Лиадонни, с вами все в порядке? – снова раздался настойчивый голос. – Может, позвать кого-нибудь?

– Никого… не… зови… – прохрипела Лиадонни. С каждым словом в комнате что-то возникало – игрушечная пирамидка, живая лягушка, причудливая дамская шляпка. – Уходи…

Огромный мыльный пузырь. Вместе со словом «уходи» появился огромный мыльный пузырь – и на секунду заслонил куб Хоризакула. Лиадонни потеряла концентрацию, заклятие рассыпалось – и мана брызнула во все стороны, беспорядочно меняя все, чего касалась.

Но этот особенно мощный всплеск оказался и последним. Вещи перестали превращаться просто под взглядом волшебницы, и она облегченно выдохнула. Сгорбившись в кресле, Плезия Лиадонни спрятала лицо в ладонях и позволила себе минуту тишины.

По крайней мере, приступ закончился. Все еще слабая, Лиадонни поднялась и поплелась прочь, стараясь не смотреть на изуродованный кабинет. Под ногами что-то ползало, одна из стен явственно изогнулась, а тяжелый зеркальный шкаф отчетливо выговаривал непристойности.

Прежде волшебница просто телепортировалась бы домой. В старинный особняк, много веков бывший обителью рода Лиадонни. Но сейчас она смертельно боялась колдовать. Боялась применять даже самую элементарную магию. Боялась потревожить затихшие как будто чакры.

В астральном теле человека от семи до девяти основных чакр и больше сотни второстепенных. И в обычном состоянии они никак не ощущаются, не дают о себе знать. Словно текущая по жилам кровь, чакры просто тихо делают свое дело. Не обучившись одному из Искусств, человек вовсе не будет подозревать о их существовании.

Но у астрального тела есть свои болезни. У чакр есть свои болезни. И волшебники страдают от них гораздо сильнее, чем обычные люди.

Чему там болеть у обычных людей? Беззубых тоже редко беспокоит кариес.

К счастью, человек за дверью уже ушел. Был уже поздний вечер, а приступ как будто прошел совсем, но все равно Лиадонни старалась смотреть только под ноги. Шаркая, будто старуха, она спустилась по белокаменным лестницам университета, пересекла площадь с фонтаном и почти побежала по главной улице Азваструны, городка Спейсиканга.

По сторонам она по-прежнему не смотрела. В отличие от Валестры, единственного настоящего города Мистерии, Азваструна почти вся состоит из студенческих общежитий и домов преподавателей. А главная улица превращена в сквер, зону для прогулок, и вдоль нее тянутся лавки, забегаловки, веселые заведения. Здесь публика толпится даже ночью.

Увы, университетская квартира Лиадонни тоже располагалась именно здесь. Прежде мэтресс президент по утрам просто переносилась в свой кабинет, а вот вечером любила степенно пройтись пешком. Она беседовала с коллегами, улыбалась кланяющимся студентам и непременно заходила на полчасика в кофейню или чайную. Ей нравился этот ежедневный ритуал.

Сейчас Плезия Лиадонни вихрем пронеслась своим обычным маршрутом, не отвечая на сыплющиеся со всех сторон приветствия. Только запершись изнутри, она облегченно подняла голову и бросилась к старым книгам, что уже много лун громоздились посреди комнаты.

Лиадонни извлекла из библиотек и частных коллекций все, что касалось болезней чакр. Все, что только сумела найти. Учебный год был в самом разгаре, и до сего дня она полагала, что может совмещать попытки вылечиться с выполнением обычных обязанностей… но она явно ошибалась.

– Мешетере, – прошептала она, подышав на дальнозеркало и написав на стекле номер. – Это я, Плезия. Мне… нужен отпуск. Официально выказываю тебе доверие на принятие решений и подписание бумаг. Вручаю свое имя. Срок – до отмены или снятия меня с должности. Все.

Мешетере даже не успела ответить, как Лиадонни погасила зеркало.

Приват-ректор наверняка обомлела от неожиданности. Но она справится. Мешетере Заа не корифей волшебства, но в том, что касается административной работы, она гораздо лучше самой Лиадонни.

Так что президент Спейсиканга сразу же принялась писать другой номер. Она торопилась, пока не начался новый приступ.

Он уже подступал, она чувствовала.

Был четвертый рассветный час, когда на пороге дома Лиадонни появились два человека. Скромного вида старик с блестящей плешью и чернокожая женщина с пышной шевелюрой.

То были Инкромодох Мазетти и Ма Нери. Третий и пятый лауреаты премии Бриара первой степени. Они прибыли почти одновременно и уважительно кивнули друг другу.

– Мэтресс Лиадонни, мы можем войти? – негромко произнес Мазетти, обратив голову куда-то в сторону.

Чуть промедлив, он толкнул дверь. Ответный импульс был слабый, но безусловно утвердительный.

– Рекомендую усилить защиту, коллега, – предложил он Ма Нери. – Описанные симптомы тревожны.

Их никто не встретил. В фойе было сумрачно и пустовато. Чувствовалось, что обитает здесь волшебница одинокая, чей муж давно умер, а дети разъехались. Мазетти обратился к инфополю и выявил для себя, что у Лиадонни было три дочери и сын, но сейчас жива только одна дочь, самая младшая.

Переживать своих детей – это вечный крест великих волшебников. Магия – не универсальный ответ на все вопросы, Мазетти и сам давно был один, как перст.

Впрочем, его-то возраст приближался уже к шести столетиям.

Ма Нери до таких преклонных лет пока далеко. Самая юная из лауреатов первой степени, она родилась всего сто семьдесят лет назад и еще не утратила интереса к житейским радостям. Про нее говорили, что любовников она меняет, как перчатки, хотя саму Ма Нери такие слухи страшно возмущали.

– А они были правдивы, эти слухи? – спросил Бельзедор.

– Понятия не имею, – отрезал Дегатти. – И рассказ не об этом.

– Тогда зачем ты вообще об этом упомянул?

– Прекрасная арфа, – сказала Ма Нери, остановившись возле огромного инструмента. – Не знала, что мэтресс Лиадонни музицирует.

– Я тоже не знал, – задумчиво произнес Мазетти, вглядываясь в ауру. – Интересно. Вы это видите, коллега?

– А, теперь понимаю… – присмотрелась и Ма Нери. – Интересно, зачем она ее сотворила?

– Давайте спросим у нее самой, – шагнул на ступеньку Мазетти. – Я слышу ее сигнатуру со второго этажа… и она бурная.

Внезапно лестница перед ним начала трансформироваться. Она поплыла, превратилась в черную как смоль субстанцию, а в нескольких местах выпустила щелкающие пасти. Мазетти торопливо шагнул назад.

– Ого, – вскинула брови Ма Нери, глядя на шевелящиеся стены. – Какой мощный выброс.

– Коллега, вам знакомо заклинание Полога Неприкосновенности? – спросил Мазетти.

– Одну секунду, – прочистила горло Ма Нери. – А-а-а-а-а, а-а, а-а-а-а!..

Она сразу взяла высокую ноту. Президент Артифициума и величайший музыкальный маг на планете, Ма Нери наполнила своим контральто всю комнату – и воздух засветился. Их с Мазетти окутало призрачное свечение, и волшебники уже спокойно зашагали по ступеням.

Там, куда они ступали, трансформации тут же смолкали, предметы возвращались в свое нормальное состояние. Словно резинки, которые до этого растягивали, а потом отпустили.

Дверей наверху не оказалось. Покои Лиадонни прикрывала шелестящая листва. Раздвинув ее, Мазетти и Ма Нери оказались в комнате… огромной комнате. Ее стены изогнулись во всех четырех измерениях, пол стал зеркальным, а с потолка свисали разноцветные кристаллы. Снизу вверх летели пузырьки непонятной субстанции, вся мебель изменилась до неузнаваемости, а в центре хаоса сидела женщина в маске из корония. На руках и ногах у нее были корониевые же браслеты.

– Это мои подавители, – глухо произнесла она. – Они ослабляют эманации.

– Вы колдуете с коронием на теле? – ахнула Ма Нери.

– Да, причем это уже не первый набор, – подняла руку Лиадонни. – Металл быстро изнашивается.

Браслет действительно наполовину проржавел. Мазетти устремил мысли к Лиадонни, прочел внешний слой и уточнил:

– Настолько сильных приступов раньше не было?

– Не было, – ответила волшебница. – Были небольшие, редкие. Я могла их контролировать.

Браслет с хрустом лопнул. Лиадонни непроизвольно дернулась, и из пола поперла яблоня. На ней тут же раскрылись листья, появились почки, раскрылись цветы и созрели вишни.

Ма Нери нервно хмыкнула, укрепляя защищающий их с Мазетти полог.

– Я не нашла решения, – произнесла Лиадонни. – Прошу вас о помощи, коллеги. Я боюсь.

Мазетти и Ма Нери переглянулись. Они сразу поняли, что перед ними болезнь чакр… но нестандартная. Нечто такое, с чем никто раньше не сталкивался.

Мазетти с бешеной скоростью перебирал свою память. Он не мог забыть ничего, что когда-либо видел или слышал, а за свою жизнь великий менталист прочел несметное множество книг. И сейчас он вспоминал все задокументированные случаи болезни чакр.

Он вспомнил их немало. Болезнь чакр – настоящий бич магикального общества. Своеобразный «астральный рак». Чем больше вокруг магии и чем чаще колдуешь ты сам, тем выше шансы, что рано или поздно твои чакры начнут… искажаться. Существуют десятки разновидностей этой хвори, но все они – довольно неприятные.

На современном Парифате эта проблема есть только в Мистерии. За пределами острова болезнью чакр болеют только в зачарованных, сильно загрязненных магией местах. Но у тамошних жителей это обычно наименьшая из проблем.

А вот в древней Парифатской империи, если верить летописям, от болезни чакр умирал каждый пятый. От нее умер даже Хоризакул, второй Колдующий Император. Магия здесь бессильна, потому что она сама по себе источник этой болезни.

Однако то, что случилось с Лиадонни… это какая-то доселе невиданная разновидность. Не смертельная, похоже… но уж лучше бы смертельная. Обычно болезнь чакр губит только своего носителя, а не шпарит все вокруг стихийными чарами.

Потолок рухнул. Рассыпался о полог Ма Нери и тут же взлетел, мерцая всеми цветами радуги. Повис над домом Лиадонни. Волшебница вслепую нашарила на столе новый корониевый браслет.

– Последний, – глухо произнесла она. – Доставьте мне еще, пожалуйста.

– Хорошо, – кивнула Ма Нери. – Я распоряжусь. Но это временное решение, вы же понимаете?

– Предлагаю для начала накрыть дом куполом, – произнес Мазетти. – Создать карантинную зону и эвакуировать соседей.

– И созвать консилиум, – прибавила Ма Нери. – Мэтр Мазетти?..

– Я уже сообщил всем членам ученого совета.

Пол под Лиадонни стал как будто проваливаться, но удержался. Стул по-прежнему стоял на воздухе, а под ним клубилась черная воронка. Оттуда сочилась вода.

– Я попросил их поспешить, – добавил Мазетти.

Волшебники прибыли в тот же день. В те времена ученый совет Мистерии еще не состоял из шести президентов и тридцати ректоров, как сейчас. Тогда, еще раз напомним, каждый университет был сам по себе, и в ученом совете состояли только их президенты.

Всего их было одиннадцать. Мистегральд, Риксаг, Обскурит, Спектуцерн, Спейсиканг, Провокатонис, Адэфикарос, Артифициум, Пеканиум, Скрибонизий и созданный всего семь лет назад Доктринатос.

На главной площади Азваструны выросла мраморная башня с остроконечным куполом. Мазетти, в отличие от Ма Нери, прибыл вместе со своим домом – крупнейшей в Мистерии библиотекой. Будучи адептом Арбораза, он черпал из нее силы и не любил надолго покидать.

В ней же и состоялось срочное совещание ученого совета. Десять президентов плюс все тот же Мазетти, который в совет хотя и никогда не входил, но почему-то неизменно присутствовал на каждом совещании.

Лиадонни, понятное дело, явиться не смогла.

– Жаль, нельзя пригласить бессмертную Лискардерасс, – произнесла Ма Нери. – Она наверняка бы дала мудрый совет.

– Здесь трудно дать мудрый совет, – произнес своим басовито-скрипучим голосом Данду, президент Риксага. – Особенно той, кто сама почти двести лет лежит в колдовском сне.

К нему обратились все взоры. Данду был вторым, кто получил премию Бриара первой степени. И многие даже не годы, а века он прожил за пределами Мистерии. Лесные тролли резко отличаются от всех остальных троллей как размерами (в Данду было неполных два локтя), так и характером. По природе своей созерцатели и философы, они почти всегда очень умны и добродушны.

В Мистерию старик вернулся всего восемьдесят пять лет назад, когда в Риксаге едва не завязалась гражданская война. Этот университет всегда был самым драчливым, а его систему дисциплин чаще называли просто боевой магией. И когда его деканы и ректоры начали в буквальном смысле идти по головам… слава всем богам, что Данду согласился окончить свое трехвековое отшельничество и вернуться к преподаванию.

Специально ради него даже была создана новая должность – председателя ученого совета. Прежде президенты университетов как-то все решали с равных позиций, но после того конфликта в Риксаге стало ясно, что нужен кто-то с решающим голосом.

И кандидатура равнодушного к власти мудреца оказалась наиболее приемлемой.

– Нет, коллеги, на совет Галлерии нам лучше не рассчитывать, – повторил Данду. – Решать придется самим. И срочно.

– Я успел прочесть срез памяти Плезии, – сообщил Мазетти. – Сколько получилось. Это болезнь чакр, тут сомнений быть не может.

Волшебники стали неуверенно переглядываться. В этой зале находились три лауреата премии Бриара первой степени, и восемь – второй. Но ни один не знал средства от болезни чакр. Купировать симптомы иногда получалось, но вылечить окончательно – еще ни разу.

Когда волшебника настигает болезнь чакр – это всегда означает, что его дни сочтены. У него может остаться несколько лун, несколько лет или даже несколько десятилетий, если болезнь вялотекущая. Но дни его сочтены и ничего с этим не поделаешь. Не поможет даже переселение в другое тело, ведь чакры – становой хребет души. Их потеря или разрушение означают Кровавый Пляж.

– Насколько все плохо? – пробасил Прандаксенгид, президент Мистегральда. – Я видел ее дом – там будто прохудилась Кромка и во все стороны хлещет Хаос.

– В каком-то смысле так и есть, – кивнул Мазетти. – Для самой мэтресс Лиадонни все не так уж плохо, ее чакры в прекрасном состоянии… даже в слишком прекрасном. Когда я смотрел на ее тонкое тело, меня будто ослепило солнцем.

– Мэтресс Лиадонни всегда была удивительно одаренной особой, – произнесла Ма Нери.

– И вопрос в том, был ли ее дар латентной фазой этой патологии или же эта патология – прямое следствие ее огромного дара, – проскрипел Данду.

От этих слов волшебники невольно поежились. Все в этой комнате были великими чародеями – и все сейчас почувствовали себя неуютно.

Особенно сильно заерзал Прандаксенгид. Волшебник-великан еще не получил первую степень Бриара, поскольку для великана был довольно молод, но никто не сомневался, что следующая достанется ему и никому другому. Он колдовал чуть ли не с пеленок, был одарен просто феноменально, а любые чудеса давались ему со сказочной легкостью.