Текст книги "Зона Посещения. Избиение младенцев"

Глава 7

– Повторю для полной ясности, – сказал нам Эйнштейн. – Отправляясь в Зону, я как командир должен знать, кто и зачем со мной идет, не прощает Зона таких секретов. Ты спрашивал, какое первое золотое правило? – повернулся он ко мне. – Вот оно, впитывай. Но команду подбирал не я. Вот эта милая детка вытолкнула меня перед строем и приказала: командуй.

– Я заплачу от жалости, – откликнулась хмурая Горгона.

– Да-да, прочисти слезные протоки, пригодится… Ты пойми, Натали, дело не в доверии, хотя без этого тоже трудно. Я не могу тащить по Зоне человека, которого не понимаю. И уж тем более показывать ему свои захоронки. Так что если мы здесь и сейчас не раскроем карты, то утром расходимся. А если ты что-то со мной сделаешь, нащебечешь в ухо или, там, нежно за руку подержишь, Пэн меня застрелит. Мы с ним договорились, он поклялся.

Она вскочила:

– Ты правда поклялся?

– Долго не соглашался, но я его понимаю, – сказал я ей. – Честно говоря, глядя на наших «отмычек», да и на Крюка, я бы попросил для себя того же самого, если б не был защищен от природы.

Она шумно выдохнула.

– Врешь! Не сможешь ты.

– Может, смогу, может, нет, кто знает. Скорее смогу, чем нет. В любом случае я обязательно попробую. Я обещал.

Врать ей, подыгрывая Эйнштейну, было легко и даже как-то азартно. Смотрел я на девчонку, на эту психопатку, на медузу стервозную, и ощущал, как тьма наполняет грудь. Стояла перед глазами картинка: вонючий Лопата ее лапает, она к нему жмется… Я думал в тот момент, что это ненависть.

Это была ревность, конечно. Простая, как пиво.

– Не верю! Клянись снова, – потребовала она.

– Чтоб мне до конца жизни в школьной форме ходить.

Она содрогнулась. Нормальный человек в секунду бы просек, что над ним прикалываются, но только не тот, кто одет в желтые ботинки, черные колготки и шорты в коричневую клетку. Всю жизнь в школьной форме? Я представлял, насколько ей это омерзительно.

– Зачем? – Она упала обратно на стул, чуть не плача. – Дурак… Все было бы проще…

Поверила.

– Кстати, лучше не карты раскрывать, а душу, – заметил я. – Эффект прочней.

– Насчет карт еще поговорим, – усмехнулся Эйнштейн. – А пока начнем, что ли. Давайте с меня, я подам положительный пример…

Мы втроем сидели за столиком в ресторане на первом этаже. Остальные члены команды отдыхали в холле, по другую сторону стеклянной стены, – жрали брикеты, расслаблялись в мягких креслах после столь долгого и опасного дня. Эйнштейн увел нас троих для решительного, как он выразился, разговора. Очень бы хотелось, как запланировано, отправиться в путь завтра с рассветом, сказал он. Отправиться, не думая о том, кто идет у тебя за спиной. Но…

Зачем мы здесь, что нас соединило вместе? Без ответа на этот вопрос невозможно двигаться дальше.

У каждого свой интерес, давил Эйнштейн, и пришло время понять какой. Мы ведь не куда-нибудь собрались, не хабар в Большой Помойке собираем! «Душевая», кто бы что ни думал, это не цель, а средство для достижения других, более важных целей. И если с Пэном (со мной то есть) кристальная ясность, то мы с уважаемой Горгоной достигли такого градуса непонимания, что это становится опасным. Как мне вести группу, спросил ее Эйнштейн, если за спиной – ты со своим бандитом, а зачем, собственно, ты у меня за спиной, я понятия не имею.

Я был совершенно с ним согласен, правда, с единственным дополнением: все то же самое нужно было адресовать также и Эйнштейну. Но преамбула к разговору получилась хорошая. Усадив нас за столик, он раздал жратву – и понеслось…

Питались мы спецназовскими белковыми брикетами со всевозможными вкусами, от овощного рагу до мороженого Movenpick. Еда сверхкалорийная, чтобы насытиться, хватает буквально нескольких крошек. Практически эльфийский хлеб. Съел – и порядок, как долбят настырные янки в своей рекламе. Эйнштейн не пожадничал, всем раздал чудо-пищу, не разделяя на своих и пришлых. Горгона-то, естественно, пустой шла по Зоне, не запаслись они с Лопатой даже водой. Спрашивается, и кто после этого дебил?

…Сити – это бизнес-квартал в Старом Хармонте. Ну, не совсем квартал, конечно, а небольшой такой райончик, застроенный типичными офисными зданиями 50-х и 60-х годов. Пять-семь этажей, стекло и бетон, классика жанра. В глаза бросается полное отсутствие балконов. А также большие, просто огромные окна – как признак состоятельности и успеха.

Еще характерная черта: световые окна практически на всех крышах. Они как слуховые, только стеклянные. Выстроились рядами, из-за них крыши выглядят веселенькими, кружевными. Но это ладно…

Квартал исхожен сталкерами, так что инопланетных погремушек почти не попадается. К тому же, как правильно заметил Эйнштейн, грабить Большую Помойку – не наша цель. Дошли мы без приключений: старые ловушки все на месте, а новых, слава Богу, по пути не прибавилось. Что касается Скарабея, то ему быстро полегчало, он попросился с рук Лопаты и пошел своим ходом… Я не к тому, что это была легкая прогулка, просто рассказывать нечего.

Когда попали в Сити, уже стемнело, и Эйнштейн решил где-нибудь здесь заночевать. Необходимости геройствовать, делая ночные марши, он не видел.

Выбрали длинное, в пять этажей здание, соединенное галереей с таким же его двойником. (Нравятся боссу галереи, что ли?) Дом этот нависал над первым этажом: типа ты заходишь внутрь, под козырек, но над головой уже второй этаж, который поддерживают колонны. В те годы это было модно: вместо первого этажа – открытое пространство, продолжение улицы. Тоже признак достатка и внушительности.

Вошли через стеклянную проходную, где когда-то дежурил охранник.

Проверили первый этаж на предмет ловушек, тут и разместились. Место для ночлега не хуже других, выше подниматься не было смысла. Кресла глубокие, утонуть и не всплыть, на столиках – глянцевые журналы и прочая пресса. Автоматы по продаже сигарет, шоколадок, чипсов. Музыкальный автомат. Бар для посетителей, за баром – ресторан. Гардероб, вход в конференц-зал… Если сможешь представить, что все эти пространства полны людей и залиты ярким светом, что автоматы работают, а пресса свежая, то уйти не захочешь.

Я обнаружил комнату охраны (для тех, кто оставался на ночь дежурить), в ней – соблазнительную лежанку и воскликнул: «Чур, мое!» Возражений не последовало.

Лифты не фурычили, естественно. Рядом был проход на лестницу. Но кроме этой, обычной, в центре холла красовалась и вторая лестница – широкая винтовая, пронзающая все этажи. Она выполняла функцию парадной, была важным элементом роскоши и показухи. Судя по всему, в этом конкретном здании обретались когда-то богатые компании. Внутри круга, ограниченного парадной лестницей, висела сквозная длинная люстра – тоже через все этажи.

Но все эти виды заинтересовали меня одного – из-за любви к интерьерам и вообще к архитектуре, перешедшей от мамы. Так тупо расходовать фонари никому больше не пришло в голову. Стемнело уже основательно, товарищи мои располагались кто где. «Отмычек» уложили прямо на кафельный пол, а они, счастливые, только щерились в ответ. Лопата, жлоб поганый, готовил лежбище для двоих.

Потом принялись ужинать, и Эйнштейн, пользуясь случаем, пригласил меня с Горгоной посидеть за уютным отдельным столиком в темном, мертвом ресторане. Стряхнув с кресел и со столешницы пыль десятилетий. Возле окна с видом на мертвый квартал…

– Итак, коллеги, что же я от вас скрываю? – риторически вопросил он. – Да ничего такого, что достойно интриги, даже неловко говорить. В Хармонте готовятся погромы – вроде тех, какие были в других Зонах. Например, в чернобыльской пятнадцать лет назад, твоя мать, Питер, их застала. Погромы направлены, понятно, против «детей сталкеров».

– Отец их застал, почему мама? – поправил я.

– Марина вроде бы тоже… хотя, извини, могу ошибаться. Ситуацию взорвут в ближайшие дни, через два-три. Ладно бы инициатива исходила от наших ультрас, от твоего, Пэн, лучшего друга Зиг Хайля и других джентльменов и кабальерос. Власти с этой публикой легко бы справились, весовые категории несравнимы. Нет, решение принято холодными и расчетливыми мозгами, а все эти отморозки – только инструменты, как оно обычно и бывает. То есть официальная власть стоит в сторонке и курит, а невидимая принимает в преступлении непосредственное участие как организатор и, боюсь, как исполнитель тоже. И вот моя цель, ребятки, спасти мутантов, этих невинных младенцев Зоны. В том числе вас. Скажу больше, это мой долг.

– Откуда инфа? – резко кинула Горгона. – Про погромы?

– Служебное положение имеет свои преимущества. Обойти руководство «Детского сада» в такой масштабной операции можно, но смысла нет. Мне поступило прозрачное предложение, на которое я, разумеется, согласился… А что, попытка уничтожить часть наших «образцов» тебя не убеждает?

– Я тоже знаю, что будет заваруха. Начнется послезавтра.

– Вот как? Ну, поделишься в свой черед…

– Короче, от кого предложение? – перебил я их, потому что вопрос этот – «кто виноват» – имел для меня отнюдь не академический интерес.

– Карроче, – задумчиво повторила Горгона.

– Я уже говорил, фактов нет, только предположения. Серьезных вариантов, кто заказчик, три. Либо министерство обороны нашего неуклюжего соседа, либо оно же, но в плотном взаимодействии с нашими собственными военными, либо корпорация, ширмой которой служит якобы международный Институт. Контейнер с секретом самки тахорга могли раздобыть только они. Да еще, наверное, разведка американцев, филиалом которой является наша контрразведка. У кого есть подготовленные команды, способные отлавливать в Зоне тахоргов? Вот они все и на подозрении… Я могу вернуться к заявленной теме? Спасибо. Поразмыслив над проблемой, я нашел, что единственный способ остановить геноцид – воспользоваться «Душевой». Все остальные варианты – полумеры, чреватые большими жертвами. Мой вариант тоже сопряжен с риском, зато и выигрыш, если сложится, будет тотальный. Докладываю: все уже договорено. Выводить мутантов попытаемся в сибирскую Зону, там будут ждать. Такая у меня цель, коллеги. Россия, уж не знаю почему, показывает самое гуманное отношение к «детям сталкеров» – пока, во всяком случае.

– Так вы предатель? – уточнил я. – Родину не любите?

– Плюсую, – тут же вбросила Горгона.

Эйнштейн отвечает не сразу, обдумывает, всерьез спрошено или как.

– Я не люблю воинствующих дураков и немцев. Ко всему остальному толерантен.

– Моя фамилия Рихтер, – напомнила Горгона. – А папу зовут Гансом.

– Ганс Рихтер – псевдоним, а ты – не немка. Спроси у папы при случае. Разрешите продолжить, господа? Еще раз спасибо, осталось совсем чуть-чуть. Про генеральную цель я вам рассказал, а локальная, двигающая мной в этом путешествии, такова: подготовить плацдарм для эвакуации. Чтобы установить двустороннюю связь с сибирской Зоной, без специального ключа не обойтись, и этот ключ – «мочалка». Вот зачем она мне нужна, – посмотрел он на меня сквозь тьму. Глаза его поблескивали, отражая луну.

Черт, как поступить? Артефакт и карта прожигают ткань рюкзака, я нутром чувствую этот жар. Доверяет ли отец этому человеку? Точно знаю, отношения у них крайне неприязненные, особенно со стороны отца, но, по-моему, здесь что-то личное. С доверием обычно сложней. И если Эйнштейн не врет насчет подоплеки всего происходящего, то не веду ли я себя, как последний дурак?

– А «мыло» – это куда ключ? – спросил я.

– В чернобыльскую Зону. Туда, куда мы отправимся завтра с утра, если сейчас договоримся.

Честно сказать, новость меня потрясла. В другую Зону? Вот так просто и буднично, как на задний дворик сбегать облегчиться?

С утра?!

На пару минут я даже уехал из разговора. Натали выпытывала что-то насчет условий похода, о чем, дескать, нам с тобой договариваться, а босс опять ей втирал про понимание и координацию усилий. Включился я, когда Эйнштейн произнес с усмешкой:

– Мисс, хватит тянуть кота за… Ваша очередь, с нетерпением ждем признаний.

Как же ей не хотелось распахивать душу, как же ее корежило и ломало! Не привыкла она к этому, и я вдруг понял, насколько же девчонка закомплексована, хоть и корчит из себя крутую, хоть и суггестор она феноменальный. Ненависть в один миг обернулась сочувствием. Но правду вытягивать все равно было надо, поэтому я сказал, отлично понимая, что поджигаю запал у бомбы:

– К моему отцу приходила твоя мама. За помощью. Очень беспокоилась за тебя, умоляла вернуть ей дочь. Прими мои соболезнования, милейшая была женщина.

И взрыв грянул. «Милейшая женщина»?! «Очень беспокоилась»?! Да этой шлюхе одного было надо: найти свою падчерицу и закопать! Да, именно падчерицу, поскольку это не родная мать и даже не мачеха, а так, не пойми что. Хотя формально, конечно, мачеха, поскольку жена папы. Страшная женщина, приставленная к отцу непонятно какими силами, чтобы его контролировать, а по факту – управлять. Великий и ужасный Носорог, которого никто не видел и от упоминания которого людей трясет, на самом деле кукла на ниточках. Вернее, стал с какого-то момента. Долгое время его доверенные курьеры доставляли через чернобыльскую Зону алмазы и золото, переправляя их через один из порталов «Душевой», но сказка длилась не вечно. Едва набрал он вес и авторитет, пришли разведка под ручку с контрразведкой и сказали: ты работаешь на нас, а мы закрываем глаза на твои шалости с контрабандой. И стали шпионы главными клиентами «Душевой», и появилась госпожа Рихтер в качестве супруги и начальницы. Как же Натали ее ненавидела…

– А что с намечаемой заварушкой? Говоришь, ты про нее знала? – направил Эйнштейн этот поток сознания в нужное русло.

Знала от Эрика, ну, то есть от Лопаты. (Ах, так ты у нас Эрик, пометил я себе.) Носорогу сделали предложение, от которого он не мог отказаться. Бывают в жизни такие ситуации. Да, отец согласился участвовать в акции по уничтожению «детей Зоны»! Но почему? В обмен на неприкосновенность дочери. Эта мегера ему гарантировала, что дочь не тронут, а безопасность своего ребенка он ставил выше морали, Натали была для него всем – после смерти ее родной матери, бывшей и единственной любви Носорога. И вот подстегнутая известием о готовящейся бойне Натали сбежала из-под надзора (спасибо Эрику) и ринулась в Хармонт. Во-первых, хотела развязать отцу руки, но главное – друзья…

Спасти друзей, с которыми она столько лет контачит в Сети, было не просто важно, а как бы объяснить… Если спасти не удастся, то и жить незачем, вот какие ставки. Вся их компания тусуется на закрытом форуме, который она давным-давно организовала, а люди там, как на подбор, незарегистрированные аномалы. Их ведь в городе полным-полно, она пыталась собрать в свою компанию побольше таких, специально искала, но, к сожалению, успела отыскать немногих. А теперь их, а также всех остальных, пока что незнакомых, собираются тупо убить. Хотя ближе этих людей у нее нет, они – ее истинная семья… и папа, конечно, папа тоже семья, но как бы тебе объяснить…

– Черт вас всех задери! – рассердился Эйнштейн. – Мы, оказывается, хотим одного и того же – я, ты и Питер! Ну и зачем было балеты вокруг меня танцевать?

– А я знала? – огрызнулась Натали, вмиг став Горгоной.

– Какие еще есть ключи, кроме «мочалки» и «мыла»? – спросил я, желая разрядить ситуацию.

– «Полотенце», «шампунь», «резиновая шапочка», «тапки», «пемза», – ответил Эйнштейн. – Это те, что мне известны. Бо́льшую часть ключей, какие были, собрал у себя Носорог, может, даже все, кроме наших двух.

– Откуда он вообще узнал про «Душевую»? Про все эти ваши тайны, карты, ключи…

Эйнштейн гулко рассмеялся, хотел что-то сказать… и ничего не сказал. Ответила мне Горгона:

– От Живчика. Был такой перец, ходил в связке с твоим клоуном. Отец рассказывал, этот Живчик когда-то наболтал ему по пьяни про «Душевую», а потом продал и карту, и «Джека-попрыгунчика».

Опять Эйнштейн засмеялся, и Натали вслед за ним. До чего ж у нее чистый смех, совсем не соответствует тщательно выстроенному противному образу.

– Ну да, может, не совсем продал, – согласилась Натали. – Отжали небось. С отца станется, видала я его методы. Я этого Живчика искала, как и Макса. Не знают его. Один старый хрен только вспомнил, сказал, что дурак гробанулся в Зоне.

– А почему алмазы и золото он тащит через Чернобыль? – продолжал я разбираться с мелкими непонятками. – Через сибирскую Зону куда ближе.

Натали пожала в темноте плечами. Объяснил Эйнштейн:

– Портал со стороны сибирской Зоны контролируется и охраняется русскими, контрабанду там не провезешь.

– А нам-то зачем в чернобыльскую Зону? Надеюсь, не за камушками?

– Где-то там, в районе портала, Макс устроил схрон. Кстати, раз уж спросил. Точное место схрона указано на той карте, которая спрятана в «кладовке» вместе с «мочалкой»… – Он вдруг обратился к Натали: – Детка, тебе ведь нужна карта, а не «мочалка»? Вернее, обе карты, я угадал? Сознавайся.

– Не-а, только одна. – Опять она развеселилась. – Вторая у меня есть. Попал ты пальцем в зад.

– Ах, вот как, – медленно произнес Эйнштейн.

– Да, так. Я полноценный участник торга.

– И что ты хочешь за твою карту?

– «Джона-попрыгунчика».

– У тебя есть «Джек».

– Мне нужен «Джон».

– Ты уверена, что нужен? Там всего две кабинки. И, между прочим, ты до сих пор не объяснила, каким образом собиралась спасать своих друзей по форуму.

– Увести их в кабинку номер два.

– С катушек слетела? – взорвался Эйнштейн. – Придумала! Ты понимаешь, что делаешь?

– Не ори! – завизжала она. – Это не твое дело!

Не меньше минуты мы все молчали. Горгона медленно остывала, потрескивая и подрагивая. Я подал голос первым:

– Ваш пинг-понг страшно увлекателен, господа. Но, может, мне здесь хоть что-то объяснят? Какая-то «кабинка», какой-то «Джон»… Давайте я пойду спать, чтобы вам не мешать.

Я начал привставать.

– Извините оба, я не прав, – сказал Эйнштейн. – Мне жаль. Пожалуйста, Пэн, сядь. Кабинка номер два расположена во второй «Душевой». Ты будешь смеяться, но легендарная аномалия в нашей Зоне существует в двух экземплярах.

Вот тут я чуть не упал, промахнувшись мимо стула.

Новость стоила всех прочих, услышанных за этим столиком в этом ресторане. «Душевая-2»? Я с существованием одной не успел свыкнуться, а мне уже вторую на блюде подносят! И пока я ловил задницей ушедшее из-под меня сиденье, пока боролся с чувством ирреальности, вызванном усталостью и луной над черной улицей, Эйнштейн конспективно объяснял мне расклад.

Первая из обнаруженных «Душевых» – и вправду заводская душевая. Расположена на территории кирпичного завода в полумиле от Сити. Кабинок там много, большинство бесполезны, но четыре являются порталами, которые выводят в четыре различные Зоны: в американскую, в украинскую, в корейскую, в монгольскую. Входишь – и тебя перебрасывает. Правда, чтобы осмысленно пользоваться этим феноменом, нужно точно знать, в какой из кабинок какой портал спрятан, иначе захочешь в украинскую степь, а тебя забросит в монгольскую пустыню. И главное – чтобы вернуться в Хармонт, нужно обязательно иметь с собой ключ. Ключи – это предметы, лежавшие в кабинках в момент Посещения и ставшие артефактами. В каждом портале были свои предметы, и это соответствие тоже нужно знать, иначе не сработает. Если ключа у тебя нет или ты с ним напутал, то и дороги назад не будет: добираться домой придется обычным порядком, по земной поверхности, самолетом, пароходом, автомобилем.

Однажды отряд из четырех сталкеров, среди которых были Пинк Флойд с Живчиком, наткнулись на вторую «Душевую». Где она находится, Антисемиту не сказали. Сказали только, что там всего два портала: один – в сибирскую Зону, а куда ведет второй – неизвестно, этого выяснить не смогли. Вообще как выявляли, куда выводят пространственные дыры, – отдельная песня. Опытным путем, конечно. Бросали жребий, кому проверять. Значительно проще стало, когда обнаружилось, что можно использовать ключ. Что касается «Душевой-2», то там так: с сибирской Зоной разобрались быстро. Пинк Флойд (по жребию) вошел в кабинку с губкой в руках, она же «молчалка», прыгнул и вскоре вернулся с координатами конечной точки. А вот со вторым из порталов оказалось очень непросто, если не сказать – пугающе странно. Не вернулся ни один из двух сталкеров, которые поочередно вытянули жребий. Причем оба брали ключи: один – щетку, второй – килт. Так и пропали вместе со щеткой и килтом. Пинк Флойд с Живчиком ждали и надеялись, что их приятели вернутся по земле – через неделю, да хоть через месяц… Не вернулись. И не позвонили – откуда-нибудь с края Земли. Их, конечно, могло выбрасывать в Антарктиду, в Арктику, в сельву, в тайгу, в Гималаи, где они благополучно и накрылись, не подав весточки. Но, кроме таких версий, возникла и фантастическая, мол, этот портал, названный «кабинкой номер два», связан с миром пришельцев – выводит к ним, к супостатам.

Натали тут не выдержала, встряла в рассказ. Помнится, Эйнштейн все пытал, какова ее настоящая цель? Да пожалуйста! Пройти сквозь эту загадочную кабинку и посмотреть, что по ту сторону, – вот единственная вещь, ради которой стоит лезть в Зону, рискуя своей шкурой. Посмотреть на пришельцев, а лучше – плюнуть им в рожи, стало мечтой и наваждением. Едва она узнала о существовании такого потрясного места, как вторая «Душевая», все остальное в жизни поблекло и ушло на задний план… Спасибо за искренность, сказал Эйнштейн, только зачем же тащить туда детей? Не слишком ли это рискованно? Мечта мечтой, но если есть реальная возможность переправить мутантов в российскую Зону, не разумнее ли воспользоваться этой возможностью? И Натали нехотя согласилась: да, так разумнее.

И последнее по порядку, но не по значению. В первой из «Душевых», кроме ключей, был найден настоящий артефакт, то есть штуковина инопланетного происхождения. Одни ее называли «Джеком-попрыгунчиком» (Антисемит с Живчиком), другие (Пинк Флойд) – «бешеным Рубиком». Оказалось, что это универсальный ключ – ко всем порталам: с ним можно было ходить по всем кабинкам, по всем Зонам. Так вот, в «Душевой-2» Пинк Флойд нашел очень похожий артефакт, способный возвращать из сибирской Зоны. Правда, на «кабинке номер два» его не опробовали, дураков больше не нашлось. Эту вторую штуку два друга-сталкера назвали по аналогии – «Джоном-попрыгунчиком». Интересная деталь: «попрыгунчик» из первой «Душевой» не действовал в качестве ключа в «Душевой-2», то есть не возвращал из сибирской Зоны. Точно так же и «попрыгунчик-2» был бесполезен в первой «Душевой». Вот почему, владея «Джеком-попрыгунчиком», Натали-Горгона не могла его использовать в «кабинке номер два», даже имея всю инфу на «Душевую-2», включая тропу и карту ловушек. Ей был нужен «Джон».

К слову, каким образом девушка заполучила эту самую инфу, в частности, карту, она не соизволила открыть. Постеснялась, наверное.

– Ну что? – спросил ее Эйнштейн. – Доставай.

Горгона сделала вид, что не поняла.

– Давай, давай, не строй недотрогу.

И тогда она полезла в свою уродскую клеенчатую сумку.

Эйнштейн включил сразу два фонаря. Я тоже – за компанию. Несколько секунд мы привыкали к яркому свету, а когда привыкли, на столе перед нами уже лежал Он. «Джек-попрыгунчик».

– Здравствуй, дружок, – сказал Эйнштейн с нежностью, – давно не виделись.

Чудак он все-таки, этот парень. Крейзанутый.

Артефакт как артефакт, воображение не поражает. Мало ли в Зоне уникальных штучек? Если с каждой игрушкой здороваться, никакого рассудка не хватит.

«Попрыгунчик» и вправду чем-то был похож на кубик Рубика, во всяком случае – по размеру. Только формы не кубической. Немного вытянутый, несимметричный. Короче, близко к параллелепипеду, но не к прямоугольному, а с наклонными ребрами. По первому впечатлению – не цельный, а составной, как, собственно, и кубик Рубика.

– Разрешишь? – спросил Эйнштейн у Горгоны, протягивая руку.

– Валяй.

– Смотри, – сказал он тогда мне. – Думаешь, почему мы назвали эту штуку «попрыгунчиком»?

Он взял параллелепипед в руки, с усилием сместил один из углов (внутри словно чмокнуло, такой странный немеханический звук), и вдруг… предмет исчез!

У меня екнуло в груди. Сейчас Горгона закатит сцену, мелькнула мысль… За моей спиной что-то громко стукнуло. А девушка сидела как сидела, невозмутимо перебирая многочисленные сережки в ушах.

– Посмотри туда. – Эйнштейн с грохотом встал, отодвинув кресло, и указал в сторону подиума. Заведение, хоть состояло при офис-центре, было с претензией, имело танцплощадку и маленькое подобие сцены – возвышение с местами для музыкантов. Такой же элемент престижа, как и парадная винтовая лестница в холле.

Я развернулся и тоже встал.

Ресторан при свете ожил, заиграл отблесками, наполнился красками. Любо-дорого посмотреть, если тебе не мешает пыль и тоскливое запустение… Артефакт лежал на подиуме, у края. Возле стойки с микрофоном. Это ярдах в четырех-пяти от нас.

– Телепортация в действии, как она есть, – прокомментировал босс. – Иди, возьми, подержи в руках, – предложил он мне. – Детка, ты разрешаешь? – спохватился он.

Горгона в ответ только щекой дернула.

Я подошел к подиуму и поднял вещь. Исключительность момента пока не осознавал, это накроет меня позже. Телепортация… «Попрыгунчик» был легким и на ощупь металлическим.

– Он весь подвижный, и углы, и вообще, – послал мне Эйнштейн через зал, вызвав краткое эхо. – От того, как и что ты сдвинешь, зависит, в каком направлении случится перенос.

– Я попробую, – сообщил я.

– Держи строго горизонтально, иначе он скакнет вниз. Тогда сам за ним в подвал полезешь.

Держа, как сказано, я провернул левый от себя угол.

Сначала ничего не понял. Стою в одной из трех VIP-лож, окружающих подиум, и смотрю на то место, где только что находился. Тот столик у окна, за которым мы сидели все это время, вообще остался совсем в другом конце. Наконец понял…

Эйнштейн, сминая столы и стулья, ринулся ко мне, Горгона – за ним, а я перелез через ограждение ложи и встал, ожидая друзей-компаньонов. Они подбежали, Эйнштейн бросился меня ощупывать и осматривать, крутить так и сяк, словно боялся найти дефект, потом несколько успокоился и выдал вслух:

– Оказывается, он телепортирует не только сам себя…

Да уж. Трудно с этим спорить после того, как тебя, не спросив, перенесли на пять ярдов вбок и аккуратно поставили, а ты не знаешь, благодарить или возмущаться.

Никто и не спорил, стояли мы молча, смотрели друг на друга. Челюсти отвисли, а моя – ниже всех. «Джек-попрыгунчик» по-прежнему был у меня в руках. Я отчетливо ощущал токи, идущие от артефакта, через руки – в грудь, в мозг, и дальше, глубже, еще дальше и глубже… хотя что там у меня за мозгом, кроме вечно ждущей тьмы?.. Это друг, понял я.

Или хозяин, прошептал скептик внутри меня.

– Как ты? – задал Эйнштейн дежурный вопрос.

– Годен, – сказал я ему.

– Какое сегодня число, помнишь?

– Куда б вас послать, чтоб не обиделись?

– Что-нибудь болит? Голова? В животе? Суставы? Врачу бы тебя показать…

– Вся сила в подробностях, говаривал один патологоанатом, описывая каждый из многочисленных фрагментов расчлененного тела.

Он расслабился, обнял меня, не сдерживая счастливых чувств:

– Питер! Если хохмишь, значит, это ты.

– А то кто же?

Натали теперь смотрела на меня с нескрываемой завистью.

– С тобой что-нибудь подобное было? – спросил у нее Эйнштейн.

– Отвали.

– А с кем-нибудь из сталкеров твоего отца?

– Отвали, сказала!

– Вот и я про такие чудеса не слышал. Никогда и ни с кем, даже близко. «Попрыгунчик» до сих пор людей не перебрасывал. Питер-то у нас, похоже, особенный!

– Вы мне, мальчики, главное, отдать его не забудьте, – сказала Горгона, вынула артефакт из моих рук и пошла прочь из ресторана.

Принцессы – они такие ранимые…

Странное, если честно, настроение было после «прыжка». С одной стороны, весело и спокойно, каждую клеточку наполняла уверенность, что в моей жизни все супер, а станет еще лучше. И одновременно одолевало ощущение, что вот-вот придет понимание чего-то огромного, чего-то, имеющего вселенские масштабы, надо только чуть напрячься и ухватить это понимание за хвост… наваждение.

– Дядя Эли, помните антигравитационный столб? – позвал я босса, собиравшего разбросанные брикеты. – Я тут размышлял, по какому критерию этот долбаный «гравиминус» выбирает жертвы, на что действует, почему его не обнаружить ни пробником, ни гайками. И вспомнил «дождь наоборот». По-моему, все дело в воде.

– Ну у тебя и повороты! И что – вода?

– Аномалия поднимает вверх только то, что содержит молекулы воды. Например, человека.

– Гениально, – рассеянно сказал он. – В человеке много воды, особенно в девчачьих мозгах… Не переживай из-за этой дурочки. Когда мы изымем «Джона», я отдам его тебе в вечное пользование. Слово офицера…

Смогу ли я теперь заснуть?