Текст книги "Зона Посещения. Избиение младенцев"

Часть 3
Исход

Глава 1

По городу были слышны выстрелы.

Странное ощущение испытываешь, когда идешь знакомой, тысячу раз хоженной улицей, и вдруг где-то бахает. Особенно если близко, хотя если далеко – это тоже вставляет. Мозги словно торчком встают, как уши у кролика. Поначалу я думал, что не привыкну, однако привык максимум через час.

Стреляли из гладкостволов да из дробовиков и только одиночными. Пока. Город вышел на охоту…

Это начнется через два-три дня, предупреждал Эйнштейн. Послезавтра, говорила пессимистичная Горгона. А началось сегодня с утра, еще когда мы были в Зоне. Так что масштабный взрыв, который мы устроили на кирпичном заводе, прошел фоном, не вызвав того интереса, которого заслуживал.

О, пардон, пардон! «Биг бум» устроили не мы, конечно. Что за самооговор, что за чушь я несу? Заводской цех взорвали патриоты из клана «За Чистый Город», во всяком случае, ответственность на себя взяли они, проинформировав общественность, что в Зону была послана диверсионная группа, возглавляемая их магистром лично. О целях акции обещали сообщить позже (что и понятно, магистр-то пропал). Героическая группа пока не вернулась, все ждут и надеются.

Повсюду бродили группы парней в камуфляже – не армейцы, а так, шпана из доморощенных «кланов». Вроде наших «отмычек» в Зоне. Лица у большинства были закрыты либо балаклавами, либо масками из сувенирных лавок, а на рукаве у каждого красовался шеврон. У одних на шевроне был дубовый лист и надпись «Новый Ирод», другие предпочитали горящий крест и надпись «За Чистый Город». Все были вооружены – битами, арматурой, ломиками. У многих на поясах висели кобуры с пистолетами, а за спиной – помповики. Штурмовики, студень им в глотку.

Многие частные дома были помечены специальными знаками. Там, где, по мнению кланов, обитал сталкер, краской из баллончика рисовали треугольник вершиной вниз – символ Зоны, возникший из-за ее треугольной формы. Либо на стене рядом с дверью, либо на самой двери. Если же в таком доме еще и дети были, то добавляли зубчатую линию, ограниченную сверху и снизу прямыми линиями, – типа зубастой пасти, мол, здесь живет звереныш.

По пути в Институт я своими глазами видел, как перед одним из таких домов разыгралась душераздирающая сцена. «Работала» группа из шести храбрецов. Трое в масках сволокли по ступенькам мужчину, который, видимо, посмел сопротивляться. Один тащил за волосы мальчика лет семи-восьми – в направлении автобуса. Мужчину принялись на газоне добивать. Из дома выскочила женщина с воплем: «Это не его дети, я ему наставила рога!», но герои только усмехнулись. Кто-то вмазал ей дубинкой – в лицо, – опрокинув ее обратно на крыльцо. Двое пошли осматривать пристройку, и оттуда выскочила девчонка лет двенадцати, помчалась за дом, надеясь уйти задами, а эти – за ней, радостно гукая, и вскоре с той стороны прилетел отчаянный визг, который не кончался и не кончался… Никто из прохожих не вмешивался, как, впрочем, и я сам. Полиция не ехала.

В Сети на городских форумах гуляли списки, которые там назывались «расстрельными». Причем каждый желающий мог их расширять, добавляя подозрительных соседей и вообще всех неблагонадежных. Я специально просмотрел на своем компе эти их ведомости – какие нашел. Из нашей семьи упомянут был только папа как бывший сталкер.

Продолжали пропадать дети сталкеров, причем, самое дикое, во многих случаях – вместе с родителями, целыми семьями…

Один раз меня остановили.

– Ты – Пэнов. У тебя папаша за «колючку» шляется, – сказал худосочный перец в балаклаве с нарисованным черепом, уперев кулак мне в солнечное сплетение. – А сам ты задрот-отличник, каких в природе не бывает.

Я мог бы свалить его щелчком в лоб, однако ответил вежливо:

– Во-первых, мой папаша – сыщик с лицензией. Во-вторых, он не папаша мне, а отчим, о чем вы все знаете. В-третьих, если ты не уберешь от меня свою руку, я ее оторву и вколочу тебе в рот вместе с этой туфтовой маской.

Интересно было бы посмотреть, как он там внутри побагровел, даже жаль, что ситуация разрядилась. Их было всего трое, я бы справился. Но второй, видимо, знал обо мне побольше остальных (голос его был мне знаком) – грубо отодвинул первого и сказал:

– Он правда живет с отчимом, не цепляйся. У меня брательник с ним в одном классе. Это правильный пацан, кореш Сэндвича.

И я был милостиво отпущен…

До того я покрутился вокруг своего дома, но не то что заходить, приближаться не стал. Следили за домом, вот какая новость. Хотя новость ли? Не этого ли я ждал, издали изучая подступы к жилищу, в котором провел всю свою недолгую жизнь и которое в одночасье сделалось чужим?

Наблюдение я заметил не потому, что оперативники прокололись. Может, они где-то как-то и прокололись, но не мне было ловить такие вещи, «чайник» я в таких играх. Я просто-напросто засек их аппаратуру. И с удивлением обнаружил, что после Зоны стал «видеть» технику намного дальше. Если считать меня прибором (а кто я по сути?), то чувствительность моя возросла скачком.

Из кожи вон лезть, чтобы не попасть под колпак контрразведки, я не собирался, но и нарываться попусту не было причин. Этот день я должен был продержаться во что бы то ни стало, а дальше – как карта ляжет.

Но в «Детский сад» мне надо было обязательно. Хоть я и понимал, что за ним наверняка тоже следят.

Оставалась еще бабуля, и это грызло мою совесть, как чесоточный клещ кожу. Я обещал ей позвонить, а сам пропал. Все пропали, ни от кого никаких известий. Мистер Бодро, папин адвокат (ему я с предосторожностями рискнул позвонить), сообщил, что с папой он так и не переговорил, хотя и видел его издали, не пускают к папе вопреки всем правилам и нормам, и он, мэтр Бодро, этого безобразия так не оставит. Я спросил, известен ли ему номер камеры, в которой содержат отца? Неизвестен, да и зачем это узнавать? Сизо в Хармонте современный, камеры там одинаковые и соответствуют нынешним высоким стандартам содержания подследственных… Так что сидит моя бабуля дома одна, ничего не знает, ничего не понимает, только нервничает вот уже вторые сутки подряд.

После адвоката я позвонил Сэндвичу с тем же вопросом: в какой камере держат моего предка, конкретно – этаж, порядковый номер? Он, конечно, вот так с ходу ответить не мог и даже заартачился было, когда я дал ему задание добыть эту инфу. Но я напомнил про сделку и про его 30 (тридцать!) процентов, которые я, поразмыслив, согласен ему выплатить. Заодно поинтересовался, доложил ли он по своим инстанциям о моем предложении к их общему с барменом боссу? Да, доложил, и ответ такой: со мной встретятся. Где и когда, сообщат отдельно. Подожду, сказал я ему, а пока заряди своего мистера Ву, пусть потрясет связями, которые хорошо известны, и выяснит, на какую полку посадили моего отца. Мы ж теперь партнеры, друг от друга зависим, причем неизвестно, кто от кого больше… Позвони через пару часов, обрубил он.

В течение двух этих разговоров я напрягался изо всех сил, стараясь увидеть, как идет сигнал, мысленно влезал в каналы связи. Хотел проверить, слушает ли нас кто посторонний. И на долю секунды мне показалось, что-то такое получилось: сознание мое покинуло тело и, свернувшись тончайшим жгутом, дотянулось до мобилы в руке мэтра Бодро. Ничего сомнительного или тревожного я при этом не почувствовал. Надеюсь, это означало, что адвоката не прослушивают. С Сэндвичем, увы, не прокатило: то ли силы кончились (голова после первого раза разболелась), то ли умения пока не хватает. Что ж, будем исходить из худшего. Никаких с ним личных встреч, и насчет звонка еще подумаю. Свой мобильник я, понятно, сразу выкинул…

На площади перед Институтом шел митинг. На сколоченной наспех виселице болталась набитая поролоном драная шуба с табличкой: «Я – тварь позорная». Чучело, надо полагать, демонстрировало, какая судьба вскорости ожидает всех мутантов и их прихвостней. Вещали в мегафоны ораторы. Одни, видя в детях сталкеров угрозу всему человечеству, взывали к гражданскому сознанию родителей, в чьих семьях есть такие выродки, и умоляли, чтобы те сами приводили их в фильтрационные пункты, спешно организуемые городскими властями. Другие требовали от городских властей решительных действий, а создание фильтрационных пунктов считали полумерой. Третьи были полны готовности решить проблему самостоятельно, без оглядки на так называемый закон, и, не стесняясь, в открытую говорили о физическом устранении тварей Зоны, затесавшихся в наши ряды.

Несколько молодцов в камуфляже и с шевронами, встав в круг, втолкнули внутрь какого-то парнишку с заляпанным йодом лицом и принялись его перебрасывать друг другу с помощью пинков и тычков. Очевидно, это был сын сталкера, кто же еще. Его заставляли орать: «Выдавим гной с тела Хармонта!» Он плакал, но орал то, что от него требовали. Полиция, стоявшая тут же, делала вид, будто ничего не видит. Вот такое общее веселье.

В Институт я вошел через проходную и сразу – к Жилю. Сегодня начальник караула встретил меня без обычного радушия, что и понятно: такие дела за воротами. Я сразу взял быка за рога: вот, мол, принес недостающую оперативку для вашего ноутбука (купил ее по дороге).

Он, куда деваться, обрадовался. Без компа любой человек чувствует себя неполноценным. Пока я работал, устанавливая модуль на место, оба охранника молчали, хотя, сколько я их помню, всегда были разговорчивыми. Это, честно говоря, напрягало. Я притащился сюда с ремонтом, надеясь воспользоваться неформальной обстановкой и проникнуть в Институт, не имея официального разрешения. Но было похоже, мои планы могли сломаться, не начавшись… Маленький телевизор, бубнивший под рукой, заполнял вербальную паузу:

– Если вы помните, семь-десять лет назад было много детей-«образцов», прошу прощения, «детей сталкеров», – проповедовал из студии кто-то умный, явно имеющий отношение к «Детскому саду». – Почему? Откуда они брались? Ведь их будущим родителям отлично было известно о последствиях – и самим сталкерам, и их женам, которым предстояло рожать. Я объясню. Людей подкупали. Несчастных слепцов превращали в производителей монстров. Чем покупали? Не деньгами, нет. В награду, бывало, сталкерам значительно уменьшали сроки, а в некоторых случаях даже освобождали от ответственности, если семья готова была передать этим преступникам не одного, а нескольких детей. Да-да, зафиксированы такие вопиющие факты, все доказательства у нас имеются. И в связи со сказанным мы обращаемся к военной администрации города – не дайте преступникам от науки, пустившим корни в полицейские и судебные органы, ускользнуть от ответственности…

Под преступниками подразумевался «Детский сад», разумеется, и его персонал. На самом деле все, о чем сигнализировал этот мерзавец, давно уже было свернуто. Не очень, кстати, понятно, по какой причине. И уж тем более непонятно, чем сегодня провинился филиал Института, который всего лишь изучал «детей сталкеров», а не рожал их.

– Достали, – сказал подчиненный Жиля и переключил канал.

По центральным информационным каналам показывали благостные картинки Хармонта – одухотворенные лица на митингах, вежливые патрули из добровольцев (без балаклав на мордах), спокойствие и порядок. В комментариях говорили, что были вскрыты факты массового насилия в семьях по отношению к детям так называемых сталкеров, и вот тысячи неравнодушных горожан вышли на улицы, чтобы защитить детей, и эта беспрецедентная гуманитарная акция не имеет аналогов в вековой истории страны. Говорили о небывалом единении населения и городских властей, о том, что все под полным контролем, и это чудесно, дорогие сограждане.

– Готово, – объявил я, запуская систему. – Проверяйте, как работает.

Жиль закрыл крышку ноутбука.

– Оставь это, Пьеро. Хотя спасибо, конечно. Тебя ищут, зря ты сюда пришел.

– Мне надо в «Детский сад», – сказал я. – Я там вчера оставил свои тестеры и отвертки.

Он криво улыбнулся:

– Не вешай пасту на уши старому Жилю. Скажи главное, мистер Эбенштейн в курсе?

– Он меня и послал.

– Этого достаточно. Иди. Там у них ЧП, надеюсь, тебе это не помешает.

– Какое?

– Весь контингент разбежался.

– Чего?

– Иди, иди, сам увидишь.

И я пошел. Сначала – в жилые помещения. Дел у меня было два, и для первого требовался аномал по прозвищу Головастик. Я искал его, и я его нашел, но кроме того – обнаружил общую растерянность и запустение.

Единственная из оставшихся нянь рассказала, что «образцы» ночью исчезли, не все, но много, чуть ли не большинство. Она пришла утром на смену, а здесь почти никого. Очкарики бегают и негодуют, начальство поголовно сбрызнуло, включая мистера Эбенштейна (про него я и без нее знал), а охрана разводит руками, дескать, границы Института на замке, какие к нам претензии. Исчезли также воспитатели и врачи, ни дома их, ни на работе, родные звонят, беспокоятся. Неужели их тоже похитили? Судя по тому, что творится в городе, можно предположить самое худшее. А служба безопасности, и это самое возмутительное, не чешется и мышей не ловит, как будто ничего не случилось. Вот такое ЧП.

Но все это, слава Богу, прямого отношения ко мне не имело, да и Головастик оказался у себя в палате, никуда не делся. Мальчик был гидроцефалом – со внутренним гидроцефальным синдромом. Внутренний – это когда жидкость находится не вокруг мозга, а внутри. У Головостика мозг был тонкий, как бумага, а внутри – водяной пузырь. Вернее, не вода там у него была, а какой-то раствор сложного химического состава, который вдобавок при каждом обследовании кардинально менялся. Мальчик имел характерной формы голову, но в остальном был совершенно обычным, если так можно сказать про аномала. Во всяком случае, расстройствами, типичными для гидроцефалов, не страдал – наверное, потому, что у него это не болезнь. Подвижный, хорошо координированный и весьма сообразительный для своих шести лет. Тихий, но не забитый. Единственный бзик – обожает скручивать в клубочки все, что попадается под руку: нитки, шнурки от ботинок, веревки, проволоку, электрические шнуры (вот за это ему вечно влетает), и распихивает по своим карманам. Бумажки скручивает в рулетики. Короче, все линейное стремится превратить в точку, что очень символично, учитывая его уникальную способность.

Он запоминал и хранил любые объемы информации. Имеется в виду – в цифровом виде, как устройство памяти, как живой накопитель. Подключается, скажем, к какому-нибудь девайсу или к Сети – и скачивает. Что касается любых объемов, то это не преувеличение, верхний его предел здешние очкарики не обнаружили.

– Пойдем, – сказал я малышу. – Я тебя выведу. Чего тебе здесь скучать?

– Нам велели сидеть и ждать, – возразил он, однако встал, готовый идти.

– Кто велел?

– Тетя.

– Что за тетя?

Что за тетя, он не знал. Не знали и другие оставшиеся дети. Их было совсем мало, тех, кого оставили, и по возрасту они были из самых младших, пятилетки да шестилетки: Мышка, Стив-Крикун, Долли, Боа… Вот Боа ко мне и прицепилась:

– Возьми меня тоже.

– Не могу, малышка, мне из-за Головастика-то может попасть.

– Ну, Пэн!

– Хорошо, я за тобой вернусь.

Взял я Головастика – и скорей в лабораторию нейроиндукции. Инженер был на месте, не драпанул, как многие.

– А-а, это ты, Пэн, – ничуть не удивился он, словно ждал меня. – В саркофаг полезешь? Только ребенка, извини, не могу. – Он посмотрел на мальчика.

– Четырнадцать, ноль-три, восемнадцать, семьдесят девять, – сказал я ему.

Он помрачнел:

– Ах, вот как… Признаться, я думал, это будет кто-то другой.

– Ну извините.

– Да ладно, просто это неожиданно. Как будешь выносить информацию из здания? Понадобится несколько носителей ММП.

ММП – молекулярно-механическая память. Харды на этих принципах не могут похвастать миниатюризацией, и я поостерегся тащить запрещенные модули в Институт. Хотя теперь, пообщавшись с охраной, понимаю, что ошибся.

– Вот мой носитель, – вытолкнул я вперед Головастика.

– Остроумно, – согласился инженер. – Ты прав, возможно, так все станцуется. Давай за дело.

И мы взялись за дело. Собственно, ничего заковыристого моя миссия собой не представляла. Предстояло скопировать тренажер – всю программную модель Зоны. А также техническую документацию, включающую схемы аппаратной части, то есть блоки индуктария, конструкцию саркофага; в общем, все. Это, конечно, кража, но как же легко ее совершать, если парень, сидящий на такой информации, оказывает тебе любое содействие.

Потому что просьба исходила от самого Эйнштейна, лично от него. Перед тем как мы расстались, он посетовал, что не успел вынести из Института тренажер, свое любимое детище, и я обещал попытаться что-нибудь сделать. Инженер был его креатурой, человеком не только порядочным, но и преданным боссу. О том, что лабораторию хорошо бы перебазировать, они сговорились раньше, так что инженер был готов. А цифры, которые я ему продиктовал в качестве пароля, – это день рождения Эйнштейна. Настоящего, того, который Альберт, нобелевский лауреат по физике. Босс всегда был немножко эксцентричен.

Головастик намотал кабель на зубы, похожие на клеммы, и через четверть часа весь гигантский объем цифровых данных перекочевал в его голову. Он хихикал и подпрыгивал, впитывая идущие потоком коды, малышу этот процесс нравился.

Люблю приносить детишкам радость. И вообще я детей люблю.

Но Боа… Вот же настырная малявка! Сидела на корточках в маленьком холле перед серверной и раскладывала на полу фантики от конфет. Как бы ненароком здесь оказалась. Дверь в серверную все время была приоткрыта, но мы ее приход не засекли и о ее присутствии не догадывались, в то время как она слышала каждое наше слово. Когда хотела, эта бестия могла быть абсолютно бесшумной и незаметной. Такой талант. Хорошо хоть за оборудование не полезла, а то ведь могла.

Этот гуттаперчевый ребенок с гибкими костями, которые произвольно гнутся и плющатся, умел принимать любую форму, не меняя, разумеется, своего объема и массы. Например, она любила прятаться в зазорах между стенами и мебелью, становясь плоской, как лепешка. Или вытягивалась шнуром вдоль плинтусов и так лежала, получала кайф. Неоднократно ее вынимали из вентиляции… Кости, если я правильно помню, это же не что иное, как обычные кораллы. А кораллы, когда живые, очень гибкие, могут гнуться, плющиться. Наверное, они и есть ее тотем, ее точка остановки на тяжком мутационном пути…

– Бо, – сказал я ей, – чего ты здесь?

– Ты обещал взять меня с собой, – напомнила она.

– У меня пока есть дела. Возвращайся в палату, я обязательно зайду.

Она послушно встала и покинула лабораторию.

– Вы уходите? – спросил я инженера. – Вам нельзя оставаться в Институте.

– А мы разве не вместе?

– Мне еще на «игровую площадку».

– Ох, Пэн, доиграешься ты…

Мы попрощались. «Увидимся», – пообещал он, и я подумал: это было бы хорошо, но вряд ли, вряд ли.

Дела и правда не ждали. В «Детском саду» я заглянул в сектор, занимавшийся «электромагнетиками», точнее, к ним на стенд, и запасся пластиковыми баночками с восстановительными таблетками. Для себя и для Головастика, который, как я понимал, здорово сейчас потратился. Ни одна сволочь слова поперек не сказала, потому что никого там не было, безлюдный был сектор. Вымер «Детский сад». С одной стороны – удобно, с другой – тоскливо… Пройдя через первый этаж, я попал во внутренний дворик – к воротам в Зону. Еще вчера утром здесь бурлила жизнь, за Стеной устраивались состязания, потом явился тахорг…

Вчера утром? Да нет же, поверить в это было невозможно. Век назад, вот когда! В прошлой жизни, причем не в моей!

Я понимал, что за мной, возможно, наблюдают, но мне было все равно, это входило в условия задачи. А результат стоил риска.

Сейчас во дворике было пусто. Я забросил Головастика на импровизированные трибуны из контейнеров и ящиков («Сиди спокойно!») и пожелал, чтобы включились серводвигатели ворот.

Они включились. Я позволил створкам раздвинуться на фут и прервал процесс, поставив аппаратуру на паузу. Зажевал успех горстью электролитов из баночки. После чего пролез в Зону, на «игровую площадку»…

Эйнштейн был уверен, что аномалия на «игровой площадке» меня игнорирует и что я могу свободно ходить по стыкам между плитками, не вызывая реакции в виде искр. Это означало, по его гипотезе, будто я наделен высшей степенью взаимодействия с Зоной, то есть Зона якобы принимает меня за часть себя. Так полагал босс. Разве мог я оставить эту чушь без проверки? Да ни за что!

Наши пути с Горгоной после Зоны временно разошлись, у нее были свои планы. Скарабей пошел с ней: она его вытащила из «Детского сада», она за него и отвечала. А я, как вернулся из-за Черты, всем сердцем стремился сюда, в Институт, на эту дьявольскую площадку. Сначала переоделся в машине Эйнштейна (она так и стояла неподалеку от восточного КПП), вновь обретя свои вещи и деньги, потом дошел до дома и убедился, что сделал это зря: оставлять нашу семью в покое явно не собирались…

И вот я здесь. Встал на первой же плитке, не решаясь покинуть безопасный квадратик. Готовность самого себя протестировать куда-то подевалась, запал иссяк. Чуть ли не руками заставил я ноги двинуться… шагнул, переступив тонкую границу между плитками, еще шагнул… и – поставил ступню на стык.

Ну же! Где фонтаны искр, где вееры павлиньих хвостов?

Не было искр. Ни фонтанов, ни даже куцых хвостиков.

Я зашагал дальше, теперь уже ставя ноги максимально неаккуратно, нарочно подставляясь под удар аномалии. Потом побежал кругами. Отклик был нулевой. Как по обычной площадке бежал, словно и не пряталась под землей чуждая электрическая пакость. Разносился в тишине лишь глухой топот, издаваемый моими кроссовками, вот и весь результат. Эксперимент удался.

Я замедлил бег и остановился, пробираемый нервной дрожью. Ощущать себя избранным было очень странно. Получается, я – тот самый уникум, которого здесь так долго искали? Или, может, опять аномалия «сломалась»? Но почему «опять»? Во время вчерашней диверсии ничуть она не ломалась, теперь-то это видится и помнится прекрасно.

– Браво, браво! – раздалось с «трибун». Затем – хлесткие одиночные аплодисменты.

Зычный командирский голос принадлежал майору Глиттеру. Майор явился за меня поболеть – собственной персоной. И эта новая подлянка, чреватая не просто неприятностями, а напрямую угрожавшая жизни, внезапно меня успокоила.

Я вернулся во дворик, а Глиттер слез с контейнера и с опасным весельем направился ко мне, оттесняя от корпуса. Небольшого росточка, чуть выше меня, но с животиком. Узкий в плечах (не сравнить со мной), в костюме и при галстуке. С подчеркнуто ровными «стрелками» на брюках. По-моему, даже на носках у него были «стрелки».

А еще он был нашпигован всякой электроникой. Ну, это не проблема, это мы исправим – небольшое усилие, и образцы высоких технологий, позволявшие ему чувствовать себя сверхчеловеком, превращены в хлам. Толчок боли в голову, короткий позыв тошноты – с этим я справлюсь, дайте пару секунд…

Он не скрывал, что вот сейчас схватит меня, даже объятия раскрыл мне навстречу. Схватит и уведет. И тогда я включил дурака: увернулся от него и запрыгал по дворику, хохоча и приговаривая: «Арестуйте, арестуйте…» Типа детская игра. Он кинулся было за мной, поймал пару раз воздух и остановился, понимая, что выглядит идиотом. А я понимал, что ему достаточно вынуть шпалер из подмышечной кобуры, поэтому, не теряя темпа, я обязан был сию же секунду доставать «Рубик-2» и бежать отсюда… Жалко и страшно обидно было раскрывать это тайное средство раньше времени. В следующий раз противник учтет свой прокол и будет готов. «Джона-попрыгунчика» я собирался использовать сегодня вечером и в гораздо более важной ситуации, но, с другой стороны, если меня сейчас повяжут…

Я тоже остановился и сжал артефакт в кармане куртки. Тепло, столь похожее на домашнее, наполнило ладонь.

Майор произнес громко, чтобы я услышал и осознал:

– Код «зеро». Все к «игровой площадке».

Все-таки он тоже пижон – вроде его Глубокой Глотки. Ведь мог, даже не мог, а должен был, обязан был взять с собой подкрепление. То ли донесли ему о моем появлении (Жиль? Няня?), то ли просто увидел меня на системах слежения, при любом варианте – хватай всех, кто под рукой, и беги толпой крутить-винтить беглого аномала. Так нет же, захотел сделать все в одиночку и непременно покуражиться. Презираю таких.

Минута прошла после «кода зеро», а ничего не поменялось в окружающем мире. Я прямо-таки слышал треск, с которым рвался шаблон этого самоуверенного осла. Я сочувственно спросил:

– У вас неполадки со связью? Что-то сломалось, да?

Он принялся шариться под пиджаком, как обезьяна, переключая там что-то, и тщетно вызывал пронумерованных «кобр» и «птенцов». Пока не сообразил:

– Твоя работа, щенок?

– Скорее, волчонок.

Он снова полез под пиджак, на этот раз весьма характерным движением, и я быстро сказал ему:

– Зря вы пользуетесь «береттой» с полимерными деталями, старое доброе оружие куда надежнее. Микротрещину легко превратить просто в трещину, а патрон мощный. Если пистолет разорвет у вас в руках, мало не покажется. Это вам не коротнувшая цепь в микрорации.

Я блефовал, конечно, но ему-то откуда знать мои возможности и пределы. Перед ним стоял аномал пятнадцати лет от роду, то есть, по его опыту, набравший полную силу. Он все-таки достал пистолет, заглянул в патронник, потом дослал патрон и прицелился в меня, наблюдая за реакцией.

– Ко мне, – скомандовал Глиттер.

Я знал, что он не выстрелит. Черное отверстие больше не обладало гипнотической силой, потому что ситуация принципиально отличалась от того кошмара, который я испытал с Зиг Хайлем. Я озабоченно сказал ему:

– Вы хоть глаза себе прикройте, поранитесь.

Он опустил руку с оружием и растерянно посмотрел на «детский корпус». Конкретно – на второй этаж, где располагались видеокамеры.

– Не беспокойтесь, картинку я «заморозил», – откликнулся я на его невысказанные мысли. – Думаю, систему как раз сейчас перезапускают.

Тоже блефовал. Однако вот тут он наконец поверил во все, в том числе в испорченный пистолет.

– Тьфу! – сказал майор Глиттер с сердцем. – Но хотя бы побеседовать мы можем?

Ясно было, что он не отпустит меня, как бы ни повернулась «беседа». Будет тупо ждать, когда здесь кто-нибудь появится, и ждать готов сколько потребуется – до вечера, до завтрашнего утра…

– Зачем вам «Душевая»? – начал я. – Зачем вам ключи и карты?

– Ты про которую из двух? Нас беспокоит только вторая, потому что оттуда, из сибирской Зоны, к нам проникают агенты вероятного противника. Есть встречный вопрос: как ты, урожденный житель Хармонта, талантливый молодой человек с очень серьезными перспективами, мог стать предателем своей родины? Тебя кто-то зажимал, не пускал? Наоборот, тебе давали дорогу, тебя продвигали. Новый отдел в Институте создали, имея в виду тебя как будущего руководителя. А ты что же?

– Это я – предатель? – Он меня зацепил, гнида. – Кто бы говорил!

– Ты, ты, парень. Кто продался китайской разведке и таскал из Института экспонаты для их знаменитой библиотеки? Известно ли тебе, что у них собран самый большой на планете генетический банк «детей сталкеров»? Китайцы далеко продвинулись в исследовании аномалов, они активно работают в монгольской и корейской Зонах, а теперь благодаря тебе и в нашей.

Ответить мне было нечего, о чем Глиттер знал.

– Это еще цветочки, это можно списать на возрастную любовь к авантюрам. Но ты зачем-то связал свою судьбу с настоящим врагом. Я про человека, которого ты называешь боссом. Который так ловко маскировался, что до вчерашнего дня никто и помыслить не мог, насколько он опасен для общества… Я тебе скажу как есть, Пэнов. Ты нам малоинтересен, ну разве как один из объектов исследований, которых и без того хватает. Нам нужен прежде всего Илай Эбенштейн. Так что я легко отпущу тебя на все четыре стороны, если ты честно ответишь на несколько вопросов. Первый: где сейчас Илай?

Эйнштейн пожелал остаться в Зоне, нашел там себе важное занятие, но трещать об этом на всех углах было нельзя. Пусть думают, что он в городе. Пусть напрягаются, ищут, распыляют силы.

– Мистер Эбенштейн, я думаю, сейчас спасает «детей сталкеров» от казни, к которой вы нас всех приговорили непонятно за что.

– Бред! – поразился майор. – Какая казнь, мальчик? Это он тебе голову задурил? Мы нашли его автомобиль, брошенный, к сожалению. Нам нужен он сам, и как можно быстрей. Поможешь найти – все простится и забудется. Слово офицера.

– Помогу.

– О’кей! Что он задумал, знаешь?

– Я же сказал, спасает мутантов. Собирает их и где-то прячет от вас.

– Это не новость. Есть точная информация, что он будет пытаться переправить мутантов через один из порталов. Но тогда, объясни ради всего святого, зачем, с какой целью вы взорвали душевую в кирпичном цеху?!!

Пришла моя очередь изумляться:

– МЫ взорвали?

– А кто же? Зря он это сделал, вот уж чего ему не простят. Приговор. Что угодно могли бы, по любому пункту возможен компромисс, кроме этого.

– Да самый последний джанк знает, что это сделали кретины из «Чистого Города»! Их взрывчатка, их отряд диверсантов. Я уж не говорю, что они взяли на себя ответственность. Но вы добудьте образцы с места взрыва, проведите экспертизу. Они ж уволокли взрывчатку с военного склада! Вот и сравните…

Эйнштейн перед тем, как мы разбрелись в разные стороны, объяснил нам свои мотивы. Сказал, что «Душевую» он уничтожил, чтобы навсегда обломать всем разведкам на свете, по большей части ЦРУ, их шпионские игры, которые он ненавидел до кишечных колик. Чтобы никто и никогда не смог посылать от нас оперативников – вот так запросто – в другие концы Земли. Равно как и принимать их у нас. По старинке – пожалуйста, путешествуйте, ваше право. А Зону, господа, оставьте в покое… Чудной он мужик, мой босс. За что и люблю его.

– Издеваешься, – брезгливо сказал Глиттер. – За дурака держишь. Ничего, расскажешь все, не здесь, так в другом месте, не мне, так доктору Кейси.

– Педофилу? – уточнил я. – Нет, боюсь, как объект интереса я для вашего педофила староват, сэр. Вы меня тут убеждаете, словами офицера бросаетесь, что «детям сталкеров» якобы ничего не угрожает. Но ведь это вы, лично вы организовали вчерашнее массовое убийство у нас в «Детском саду». Вот на этой площадке за стеночкой. – Я показал на ворота. – И после этого обвиняете в предательстве меня. Сэр, – добавил я.

Жиля мы заметили одновременно. Майор радостно заулыбался, а у меня упало сердце. Я почти уже выдернул «попрыгунчик» из кармана, когда начальник караула вскинул полицейский дробовик и направил оружие на моего милого собеседника.

– Стой на месте, – сказал он. – Брось ствол.