Текст книги "Зона Посещения. Избиение младенцев"

Глава 3

Если раньше кто-то думал, наблюдая за происходящим в городе, что все катастрофично, что порядок вещей рухнул, а люди обезумели, он сильно ошибался. Были идиллия, мир и благочиние. А катастрофа разразилась только теперь.

Если раньше у нас были беспорядки и погромы, то теперь была война.

Новый этап хаоса начался с этого взрыва, который мы видели. С детства знакомое мне здание рассыпалось на куски, белый столб поднялся до облаков. Основной корпус Института внеземных культур устоял, но вряд ли он остался пригодным для работы. Сколько людей погибло, уцелел ли хоть один мутант, не знаю… Сволочи.

Взрыв был как сигнал к действию. Неофашистские кланы, или кто там за ними стоит, приступили к настоящему избиению «младенцев Зоны» – вместо тех полумер, которые были до того. Теперь «Новые Ироды» просто убивали детей на месте, а не сажали в цивилизованные автобусы, как поначалу. Причем, мне показалось, мерзавцев с шевронами заметно прибавилось, да и несколько по-иному они стали выглядеть, больше смахивая на коммандос, чем на оболваненных юнцов. Похоже было, что на поле вышли запасные игроки.

Как же мало надо человеку, чтобы почувствовать себя посланником смерти, достаточно спрятать морду под балаклавой.

Впрочем, убивали они не совсем «просто». Не расстреливали и даже не резали. Вешали. Одинаковые виселицы, будто выскользнувшие с некоего тайного склада, в одночасье украсили улицы, и болтались на них вовсе не чучела. Мы проехали таких не менее двух десятков. На одних упокоились маленькие фигурки с табличкой «Отродье Зоны», на других – взрослые мужчины и женщины с табличками «Пособник тварей». Кто-то еще трепыхался. Детей-зверьков было не больше четверти.

Что касается «детских автобусов», которые заполнялись ни шатко ни валко в течение всего дня, то, по рассказам, вывезли их на один из пустырей на северо-западе и там сожгли. Вместе с отродьями Зоны, разумеется. Выйти никому не дали.

Самые ретивые из палачей даже устроили натуральную охоту на беспризорников, уничтожая их, как бродячих собак, без разбора.

Военных и полиции на улицах практически не встречалось, а те, что были, не пытались изображать какую-то деятельность.

Настоящее сопротивление оказывали только сталкеры: кто-то защищал своих детей, кто-то ненавидел этот город и рад был поквитаться, а кто-то – просто за компанию. Сталкеров в Хармонте чуть ли не каждый пятый – мы ж как в шахтерском городке живем, в котором все так или иначе связаны с родной шахтой. У нас роль шахты выполняла Зона. А еще в Хармонте оказалось большое количество оружия, которое все чохом попало на улицы.

Целыми семьями сталкеры пытались вырваться из города, но дороги были перекрыты – вот где жабы и копы проявляли усердие…

* * *

В этой каше никому до нас дела не было: едет себе электровэн с армейской эмблемой, значит, так надо.

Электровэн принадлежал Паттерсону-старшему. Эмблему на машине папаша Фаренгейта заслужил добросовестной работой на заправке и всегдашней почтительностью к чинам и погонам.

Было нас шестеро: я, Натали, Фаренгейт, Голубятник и Стрекоза. Лопата сидел за рулем… Тьфу, семеро, конечно. Светлячок увязался, не желая отлипать от Натали. Она взяла его с единственным, но очень строгим условием: он не будет вылезать из вэна ни при каких обстоятельствах. Выглядело это как забота о младшем, но я-то понимал, в чем дело. Горгона опасалась, как бы не начал мальчишка в самый неподходящий момент пульсировать своим фирменным способом, из-за чего она не сможет никого ввести в транс.

Совершенно бесполезная Стрекоза попала в эту экспедицию только потому, что Фаренгейт неровно к ней дышал. Она, понятно, млела от счастья, болтая ножками на девятом облаке. Я бы вместо нее взял проверенного Скарабея, но тот сказал, что хочет поспать, и я не стал его сдергивать. Все прочие аномалы, те, что помоложе и послабее, остались в гараже – место было безопасное…

Чтобы не светить нашу базу, я позвонил Сэндвичу, только когда отъехали на достаточное расстояние. Пользовался телефоном Фаренгейта, после чего аппарат был выброшен. Парень сделал вид, что ему не обидно и что у него еще есть. Может, не такой уж он и жлоб, каким кажется? Сэндвич радостно сообщил мне, что заказ выполнен, багаж знаний благополучно прибыл. Про багаж – это фигурально выражаясь. Мистер Ву, по его словам, расстарался и сумел выяснить, в какое стойло бросили моего отца. Камера 310, третий этаж, самая крайняя по коридору.

Теперь предстояло удостовериться в полученной информации, проштамповать их багаж (фигурально выражаясь). В некоторых вещах нужно быть уверенным на сто процентов, прежде чем хоть что-то предпринимать…

В забегаловку мистера Ву мы ввалились всей толпой. Исключая Стрекозу со Светлячком. Впрочем, Стрекоза нам внезапно пригодилась – тем, что в подробностях описала, сколько внутри человек, что делают и кто где находится (запросто увидела это сквозь темные стекла), так что слова насчет ее бесполезности я вынужден взять назад. Бар по понятным причинам был закрыт, из посетителей – только бандитская гвардия в количестве четырех нукеров плюс лакей за стойкой. Помост с шестом пустовал, стриптизерша пребывала в вынужденном отпуске. Ну, закрыт – не проблема, двери стеклянные, а на улицах полно камней. Да и ломики в машине нашлись. Хотите покоя, господа, стальную шторку опускайте. Они вскочили, расплескав пиво, схватились за стволы, но мы слишком уж решительно были настроены. Лопата одним ударом свалил «шестерку» у двери и наставил пушку на самого шустрого. Сразу палить они не стали, не те мы гости, чтобы без раздумий бить на поражение: мужик с тремя подростками и девчонкой – несерьезно. Вооружен из нас был только Лопата. На то и расчет. Откуда им знать, что это за подростки? Голубятник издал короткий стон, и оказалось, что предохранитель на пистолете у третьего из гвардейцев заклинило, не нажимается, как ни пыжься. Четвертый, вскрикнув от боли, сам выбросил оружие – металл в его руке вдруг раскалился (усилиями Фаренгейта). Я же первым делом убил тревожную кнопку под стойкой, чтоб хозяин не всполошился. Впрочем, парень, там стоявший, уткнулся спиной в стеллаж и геройствовать не собирался.

Горгона на этот человеческий мусор даже не тратилась.

– Мутанты… – с ужасом прошептал самый шустрый.

– Можно я вскипячу ему глаза? – спросил я, и он, поспешно выпустив пушку, задрал повыше грабли.

Все было кончено за пару секунд. К хозяину мы вошли вдвоем с Горгоной, оставив соратников прикрывать тыл…

* * *

– Что у тебя за щелчки и свист? – не выдержал я и все-таки спросил у нее. – Минуту назад – что это было? Какой-то убойный вид суггестии?

Заранее приготовился к хамскому отлупу и отмазкам типа «нашел время». Однако нет, она честно объяснила, хоть и сбивчиво.

Я понял так. Когда от перципиента требуется что-то нестандартное, то без словесного воздействия не обойтись. Ну, затормозила ты кору мозга, ввела кого-то в транс, а дальше? Посылать импульсы в двигательные центры, получив радиоуправляемого робота? Не существует другого способа запрограммировать человека, кроме как речью. Но есть тропинка в обход – это поменять скорость речи, сжать произносимые фразы. Суггестор сначала тормозит кору, а потом произносит слова очень быстро, до секунд сжимая то, что в обычном звучании длилось бы полминуты или минуту. Что мы в результате слышим? Те самые щелчки, свист и вой, от которого кровь в жилах стынет. А словесное программирование начинает вдруг выглядеть как бессловесное и таинственное… Тут важно вот что: компрессированная команда легко воспринимается мозгом и благополучно им расшифровывается, но сознанием она не анализируется. Воздействие идет в обход сознания. Таким образом, можно в некоторых случаях обойтись и без прямой атаки на кору. Например, когда враг прячется в металлизированном шлеме…

В глубинах бара мы обнаружили еще и Сэндвича. Бонус, бонус!

Они оба, сынок судьи и китаец, только вскочить успели, заляпав штаны майонезом и кетчупом, как получили от Горгоны удар по мозгам. Одно движение ее брови, и вот тебе бессмысленные улыбки на фоне глубокой психической оглушенности.

Я задавал вопросы, они отвечали. Где держат Макса Панова? В карцере на втором этаже. Разве не в камере 310? Нет, в карцере. Насколько инфа точна? Настолько, насколько могут быть точными сведения, полученные от командира роты охраны, который должен тебе кучу монет, проигранных в твоем же притоне… К вопросам вербовки мистер Ву подходил с азиатской основательностью.

Где находится карцер, я сразу посмотрел на плане для капитального ремонта, скачанном из городского Комитета по строительству. Скачал, конечно, не напрямую, такие вещи лежат под грифом, но тут нечем гордиться – рутина. В своей хакерской практике я руководствовался тремя железными правилами: не соваться в системы к военным, в мафию и в тюремную систему, там активная защита, подкрепленная отнюдь не виртуальным спецназом. Потому я и не рискнул вызнавать про отца таким способом: меня бы в момент отследили и взяли за шкирку.

Откуда возникла камера 310, самое дальнее стойло на третьем этаже? Ответ: вскоре после моего звонка Сэндвичу к Ву заявился некто, от кого так и несло контрразведкой. Видимо, коллега майора Глиттера. Этот перец снабдил бармена липовыми данными на Макса Панова и попросил, чтобы Сэндвич, когда я перезвоню, озвучил именно эти координаты. Попросил так, что не откажешь. Короче, в изоляторе нас ждали, о чем и предупреждала Горгона. В чем я и сам почти не сомневался.

Что касается шпионской составляющей в бизнесе мистера Ву, то она оказалась до смешного мелкой. Не знали они с Сэндвичем никаких шефов и резидентов. Все общение сводилось к письмам по электронной почте. А что-то материальное, например, мою добычу, выносимую из «Детского сада», они передавали курьеру. Курьером обычно служил мальчишка на велосипеде, который, конечно, был ни сном ни духом, отрабатывая свою десятку.

Китайская разведка меня не интересовала. После того как я получил на отца все, что они смогли дать, мне вообще больше не нужна была эта дурацкая банда. Ясно, что обращение за помощью к их покровителю, которого я посчитал козырным тузом, было ошибкой, вызванной отчаянием. И за биоматериалы, которые я таскал из «Детского сада», было стыдно. Деньги платили хорошие, но как быть с честью и совестью… Нестерпимо стыдно.

Перед тем как покинуть «Бистро», Горгона все-таки не удержалась, отключила мозги у оставшихся бандюков. Сказала – для страховки, чтоб не побежали куда-нибудь с докладом. Но я-то понимал истинную причину. После того как мы собрали их оружие, деньги и мобильники, она заставила мужичков снять штаны и трусы. Всех, включая китайца с Сэндвичем, которых мы вывели в зал и присоединили к общей компании. Верхнюю часть одежды, по своему обыкновению, она оставила. Наверное, беспокоилась, что люди простудятся.

– Ждете ровно час, – наказала она им. – После чего пойдете на площадь перед горсоветом и будете кричать «Долой военную хунту!», пока не охрипнете.

И ведь пойдут. В таком вот виде…

Эта маньячка была уже без «очков», сняла в гараже. Неужели стала мне доверять?

* * *

С пригорка, где Лопата припарковал машину, открывался отличный вид на административные кварталы нынешнего Хармонта. Здесь беспорядков не было. Видимо, организаторы предусмотрительно щадили то, что принято называть властями. Да и жилых домов, где могла затеряться проклятая нелюдь, в округе почти не было, ни многоквартирных, ни тем более частных. Народ ходил спокойно, а кто-то, возможно, нашел здесь спасение.

Полицейское управление с пристроенным к нему следственным изолятором стояло на набережной, и граница между двумя этими учреждениями четко определялась по окнам: в полиции они были просто с решетками, а в СИЗО – забраны характерными щитками-«намордниками».

Спустившись еще ниже, упрешься в причалы. Там покачивались на воде лодки, обвешанные крашеными покрышками. Благодать. Если заткнуть уши и не слышать звуков, приносимых издалека городскими ветрами.

Прежде чем выгрузиться, мы тщательно осмотрели прилегающие к полиции улочки. Лопата пользовался обычным биноклем, а я… Как бы объяснить? Значит, так: Горгона погрузила Стрекозу в легкое помрачение (Фаренгейт сильно напрягся, но возбухать не стал), потом взяла одной рукой ее руку, второй – мою… Нет, не так: сначала она отсадила Светлячка подальше, в конец фургона, даже накрыла его куском парусины, чтобы не мешал ей работать своим мерцанием, только потом соединила нас троих в одну цепь.

И вдруг – что-то случилось с миром. Мир сделался круглым, он был везде: спереди, сбоку, сзади. Видна была любая деталь, в любом приближении, стоило только сосредоточиться.

– Смотри внимательно, – сказала мне Горгона. – И скорее, а то я выдохнусь.

Я пользовался глазами Стрекозы. Хоть это и звучит бредово, но… Вот дорогой универсал с тонированными окнами и оборудованный поддерживающим полем. Проникаю сквозь стекло. Так-так-так. Заполнен людьми до отказа, все семеро при оружии. Фиксируют подходы к полиции сразу на две камеры… Вот кабриолет с закрытым верхом, вместительный, как кит. Ведет активнейший радиообмен, буквально светится в микроволновом диапазоне. Вообще это ж не машина, а компьютерная станция на колесах. Внутри – всего двое. Мизинец даю, что военные инженеры… А вот электрокар, до боли похожий на тот, в котором увезли мою маму. С мустангом на капоте. Я всматриваюсь с пристрастием и что вижу? Долбить тебя в ухо, студень тебе в глотку! Узнаю – и водителя, и обоих пассажиров. Да и кар их не просто похож, а именно тот самый и есть. «Злой доктор» нынче не в халате, а в спортивном костюме с броником под курткой, он сидит на месте водителя. Два «санитара», тащивших носилки с мамой, – пассажиры. У всех бинокли, все напряженно смотрят и ждут. На полу свалено оружие. Вижу даже крупнокалиберный пулемет… Разрываю контакт. Мне достаточно.

– Две машины, – произносит Лопата. – Универсал и кабриолет.

– Три, – поправляю я. – Еще вон там, за углом, «мустанг». Его отсюда не видно. Я должен, понимаете, я обязан поговорить с теми суками, которые там в бинокли играют! Натали, ты мне друг? Пойдешь со мной?

– Чего орешь? – ворчит она. – Надо поговорить – поговорим.

Лопату оставляем в машине, как он ни рвется с нами. В предстоящем деле он малополезен. Зато позарез нужен водила, который по моему сигналу подкатит к воротам, охраняющим внутренний дворик. Удирать решаем через служебный выход из столовой. Связываться друг с другом будем по мобилам, отобранным у гвардейцев мистера Ву; эти номера не контролируются, их владельцы на фиг никому не нужны.

Стрекоза со Светлячком тоже сидят в машине. Надеюсь, болеют за нас.

А мы расходимся, у каждого свой маршрут и своя задача. Подходить такой толпой – лучший способ спалиться и загубить дело на корню.

Но прежде всего душа моя рвется к этому электрокару, к этому гордому электрическому коню породы мустанг.

Неведомые охотники следят за подступами к СИЗО, не подозревая, что внезапно превратились в дичь. Для начала я вывожу из строя следящую аппаратуру, устройства связи и систему зажигания. Разблокирую двери электрокара. Горгона, подойдя со стороны водителя, открывает дверцу и, пока они внутри решают, как реагировать, накрывает их своим «облаком» (или как там она для себя называет этот процесс).

Залезаем в салон. Бойцы в трансе. Сразу спрашиваю «злого доктора» о главном: моя мать, Марина Панова, жива?! Отвечай, кричу ему. Трясу его за ворот куртки – отвечай, сука!

– Жива, – бледным голосом произносит он.

Жива… Как же легко становится, как же тяжко было секунду назад! Спрашиваю, где она сейчас находится? Ответ: в старой телестудии. Это что, в Зоне? Да, в Зоне.

– Стой, – говорит мне Натали, – угомонись, гоблин. На кого работаете, парни? – задает она им правильный вопрос.

– На Носорога.

– На папашу? – изумляется она. – И по чьему приказу вы увезли Марину Панову в Зону?

– По приказу Носорога.

– Отпад… – только и может сказать она.

Еще важный вопрос: сколько их здесь собралось, возле следственного изолятора? Три машины, отвечает «злой доктор». Наша, кабриолет и универсал.

Вот оно как. Великий и ужасный Носорог, которого никто никогда не видел (Натали-то, кстати, видела своего папу? Как-то я не подумал поинтересоваться), прислал по наши души целую разведгруппу и чуть ли не АВАКС придал для координации усилий. Получается, здесь только люди Носорога. В трех машинах. Что ж, значит, он и есть главный враг? А как же Глиттер с его сталкерами, посланными за нами с Эйнштейном? С кем мы вообще в Зоне сражались? Где, мать ее, контрразведка, которая подмяла мистера Ву и устроила нам ловушку, где их оперативники? Может, я не всех заметил?

– Потом разберемся, – обещаю я Натали и вытаскиваю ее из машины. – Раздевать их будешь? – спрашиваю с мстительным предвкушением.

– Нет. Отец рассердится.

– Жаль. Ты папу-то хоть раз видела живьем?

– Дебил.

– Дашь при случае его словесный портрет… – Смотрю на часы: ребята вот-вот начнут. – Идем, – говорю я ей. – Время.

* * *

Полицейское управление и примкнувший к нему следственный изолятор внезапно затягивает туманом. Плотным, как вата. Это Фаренгейт прогулялся по периметру обоих зданий. Обычная неспешная прогулка, а какой результат. В лицо его не знают, для аномала слишком взрослый, парень как парень.

Под прикрытием тумана мы и входим. В дежурной части все копы оказываются пьяны, это несколько неожиданно и вместе с тем чрезвычайно кстати.

– Детки, – умиляется офицер. – Девочки и мальчики… Вы не бойтесь, вас не тронут. Единственное место в этом долбаном городе, где детей не тронут… до нового приказа…

– Сэр, вы позволите задурить голову вам и вашим товарищам? – невинно спрашивает Горгона.

– Счастлив буду, малышка.

Их трое. Пока она обрабатывает и усыпляет присутствующих, я занимаюсь служебным компьютером. С этого, который в дежурке, мало что можно сделать, нужна консоль. Нахожу консоль, она оказывается, как и положено, в серверной, что на первом этаже. Идти туда стремно, да и некогда. Смотрю на сетевой кабель… Смотрю, пытаясь дотянуться… Дотягиваюсь, переключаю консоль на себя… Представляю, как забегал, как возбудился программист, потерявший контроль не просто над сетью, но и над клавиатурой…

Через турникет идет некто в штатском, мучительно шатаясь, но героически сохраняя выправку. Видит нас за стеклом.

– У-ла-ла! Нападение мутантов! – весело изумляется он. Думает, что шутит. Хочет зайти к нам («Дайте я вас по головке поглажу…»), и Горгона впускает его, присоединяя к своему «стаду».

С внутреннего двора, куда нам скоро идти, а также из коридора доносятся пьяные вопли и рыдания. Кто-то безобразно поет а капелла. Кто-то громко бьет что-то стеклянное. Полиция напилась вся поголовно, чтобы к ней – никаких претензий, чтобы заглушить слабенький голос стыда…

Итак, консоль. Локальные сети полицейского управления и следственного изолятора связаны, это практически одна сеть, что, конечно, является серьезным просчетом технических служб. Ну что вы хотите от провинциального СИЗО, кто здесь работает? Хармонт – это задница, от которой вся страна давно и привычно воротит морду… Просачиваюсь из одной виртуальной оболочки в соседнюю. В изоляторе – своя консоль. Ведь давал я себе зарок не лезть в тюремные компьютеры, а вот нарушаю… Цель – открыть ворота.

Полиция и СИЗО имеют общий двор, перегороженный высокой бетонной стеной. В этой внутренней стене – ворота, за которыми, собственно, уже тюрьма. Идти я решил этим путем, а не через главный вход, потому что если нас и ждут, то там, а не здесь. Сам бы я легко проник внутрь при помощи моего друга «Джона-попрыгунчика», но Горгона и отец… Короче, я активирую противопожарную систему и даю сигнал тревоги. Чтобы запустился весь комплекс спасательных мер, тревогу должны подтвердить начальник караула охраны и начальник по режиму. Они, сами о том не подозревая, подтверждают.

Готово! Я этого пока не вижу, но уверен: ворота во дворе сейчас медленно разъезжаются.

Тут и Голубятник появляется, весь обиженный:

– А чего Фаренгейт дерется? Дал мне по затылку, дурак! Сам туман напустил и сам на меня наткнулся…

На всякий случай я смотрю списки заключенных и… не нахожу отца. Проверяю еще раз – в списках не значится. Нет подследственного по имени Максим Панов.

Это со страху, говорю я себе. Они боятся.

– Помнишь, что должен делать? – спрашиваю у Голубятника.

– Да все равно ничего не получится, – апатично отвечает он.

Через двор, полный расхлюстанных стражей порядка, при взгляде на которых отчетливо понимаешь, что человек – это животное, мы следуем к раскрытым воротам и входим на территорию изолятора. Во дворе пусто, если не считать двух охранников: один – внизу, второй – на невысокой вышке. Оба вооружены.

– Вы куда? – кричит тот, что на земле. – Вы кто?

– У вас мой папа служит, – громко произносит Горгона и направляется к нему, показывая открытые ладони. – Я к папе.

Я знал, чем это закончится, и не беспокоился. В руках у меня был «Джон-попрыгунчик», настроенный заранее. Четыре быстрых прыжка – к вышке, наверх, с промежуточной остановкой на ступеньках, и вот я стою лицом к лицу со стрелком. Совсем еще молодой, наверное, только что из училища. Зачарованно смотрит на меня, часто моргая.

– Отдай, – говорю ему и вырываю у него из рук винтовку. – Если будешь сидеть тихо, останешься жив. А лучше ложись на пол, чтоб не заметили.

Разбиваю его рацию и смартфон, на котором он во что-то играл. После чего исчезаю, чтобы присоединиться к Горгоне, которая уже выключила свет в голове первого из охранников.

Внутри у них своя дежурная часть, и там – большой кипеш. Кто-то орет по телефону на техников, кто-то звонит пожарным. Тревогу уже отключили, причем самым тупым способом – принудительно перезагрузили систему. Компьютеры пока не живые. Нормального оружия почти ни у кого нет, резиновые дубинки да шокеры. Инспекторам по режиму огнестрелы не положены из соображений безопасности, чтобы зэки ненароком не отобрали. Винтовки есть только у сотрудников службы охраны. Все оружие – в оружейке, но сейчас, понятно, нет причины его раздавать.

А вот те, которые ждут нас в триста десятой камере, наверняка вооружены. Ну, пусть ждут, петухи, яйца высиживают.

Нас замечают, когда уже поздно: Горгона бьет веером плюс еще свой фирменный клекот добавляет, наводящий жуть. Компрессированное вербальное внушение, ага. И сразу – мир и тишина.

Среди нейтрализованных, разумеется, есть и сотрудники другого ведомства – коллеги тех, которые в триста десятой. Ловцы на живца, где форель – мы с Горгоной. У этих непременно есть при себе скрытно носимое оружие, но вычислять их и допрашивать некогда.

– Устала, – говорит Горгона и садится на пол, держась за голову.

Я вытаскиваю банку с драже. Осталось меньше половины. Проблема пополнения энергетиков скоро встанет во весь рост. Я закидываюсь сам и передаю банку воительнице:

– Подкрепись.

Забираю у одного из охранников штатный кольт вместе с кобурой и портупеей и надеваю на себя.

– Отдохни пока, Натка. Я слетаю в карцер, посмотрю, как там предок. Может, смогу сам его вывести.

По правде, надо бы сказать: «Посмотрю, ТАМ ЛИ предок». Не хотелось думать о плохом.

Потолки здесь такие высокие, что с ходу на второй этаж не запрыгнешь. Ярдов шесть, не меньше, а у «Джона» предел – пять. Я залезаю на стол, с него – на шаткий стальной стеллаж, держась за стеночку, вынимаю артефакт…

– Натка… – Слышу, как девушка повторяет свое имя, катает его во рту. – Натка… А чё, красиво звучит…

Попадаю на этаж выше. Куда двигаться – знаю. Схема здания, которую я вынул из архива Комитета по строительству, подробнее некуда. Включает в себя планы всех этажей – со всеми оконными и дверными проемами, вентиляционными шахтами, перепадами полов, ступеньками, электрощитовыми.

Коридор разбит решетчатыми переборками на отсеки. Двери оборудованы электромеханическими запорами под магнитные ключи. Никого нет: видимо, вспугнутые тревогой стражники дружно сбежали вниз. Иду по коридору, последовательно открывая решетки. Магнитные ключи? Зачем? Усилие воли, поворот невидимого рычага, и механизм исполняет команду. Двери оставляю открытыми. Отцу нужен путь на волю, и я этот путь обеспечу.

Прохожу мимо камер, именуемых стойлами на языке честных бродяг, мимо туалета для сотрудников. А вот и карцер. С колотящимся сердцем открываю «кормушку», заглядываю внутрь…

Он здесь! Лежит на бетонном полу в одних трусах, медленно поворачивает голову в мою сторону. Но замок на двери совершенно обычный, механический. Облом.

В этот момент из туалета выходит инспектор-контролер. Замечает меня, обнаруживает вскрытые двери и хватается за рацию, но я уже «прыгнул» к нему. Мои реакции лучше. А также у меня есть кольт, чего нет у него. Направляю пистолет ему в башку:

– Не глупи, дяденька.

Секунду он размышляет.

– Ты не выстрелишь, – говорит. – Выстрел услышат.

– Зачем стрелять, – говорю я. – Посмотри на свою бубнилку.

Рация у него стандартная, типа «колибри». Только что экран горел и вдруг не горит. Было устройство живое, стало мертвое. Вдобавок сильно горячее из-за нескольких коротких замыканий (аккумулятор-то мощный).

Лицо у стражника вытягивается. «Мутант», – читается в его паническом взгляде.

– Сейчас ты откроешь карцер, – объявляю я.

– У меня нет ключа, парень. Хоть обыщи.

– Где есть?

– Ключи от всех карцеров у зама по режиму.

– Пошли, покажешь этого зама.

– Он на совещании. Их там много, зачем-то собрались в триста десятой, сидят уже второй час. На пожарный сигнал почему-то не прореагировали…

В триста десятой… Соваться туда – самоубийство. Даже в компании с Горгоной, Голубятником и Фаренгейтом. От отчаяния у меня темнеет в глазах.

Стоп… ВСЕ ключи?

– Где они хранятся? Не носит же он их с собой!

Охранник молчит, бурно потея. Наконец изрекает:

– Сдался бы ты, парень.

– Вам, копам? На вас после сегодняшнего плюнуть противно. У тебя на левой руке часы, быстро показывай, – скомандовал я ему.

Он оттягивает обшлаг на форменной куртке. На запястье ладно сидит дорогой девайс с кучей функций. Момент – и накрылся девайс.

– Теперь смартфон. У тебя на поясе в чехле, справа.

Он вытаскивает. Экран устройства ярко вспыхивает, а само оно начинает плавиться и рассыпаться прямо у него в руках… Просто я страшно разозлился.

– Если думаешь, что все твои игрушки случайно испортились, ты идиот. Я сейчас знаешь что? Спалю твой перчик, вон тот, между ног. С женщинами будет засада, но мочиться сможешь, обещаю.

– Ключи у зама в кабинете, – быстро говорит он. – В верхнем ящике стола.

Я открываю ближайшую камеру (замок магнитный) и вталкиваю этого героя внутрь. Потом возвращаюсь к карцеру и прыгаю.

– Петушок! – вскакивает отец.

Обстановка у него – зашибись. Раковина со свернутым краном, унитаз с открытым бачком и голый бетонный пол. И чудовищно жарко. В коридорах работают кондиционеры, так что контраст бьет наповал. Матраса ему не выдали.

На вид он вроде цел, только руки сплошь в синяках от инъекций. Через что ему пришлось пройти? Поубиваю тварей…

Обнимать папа меня не стал, знает, что не люблю, хотя это тот случай, когда я бы не возражал. Видит артефакт у меня в руке:

– «Рубик»!

– Из чернобыльской Зоны, – говорю.

– Старый знакомый. Ты его все-таки нашел… С кем ходил?

– С Антисемитом и Натали Рихтер.

Он мрачнеет.

– Не прощу себе, что втянул тебя.

– Времени в обрез, – говорю я, – одевайся. Тебе что-нибудь нужно?

– Водички бы, – стонет он. – Холодненькой. И чтоб не из туалетного бачка.

Ненависть на секунду ослепляет. Они мне ответят, они ж умолять будут, чтоб я их прикончил… Переношусь в соседнюю камеру – напрямую через стенку. И опять контраст рвет душу. Словно в номер отеля попадаю: две комнаты, санузел, мягкая кровать, компьютер, телевизор, холодильник, велотренажер.

Узник кричит от ужаса, а я, не обращая на него внимания, лезу в холодильник, выгребаю бутылку минералки, пару банок пива – и обратно. Оставляю папе эту скромную добычу (слезы текут по его небритым щекам) и возвращаюсь через стену к соседу – в тот же номер отеля. Опять этот трус орет и под кровать лезет. Мне нужно «допрыгнуть» до третьего этажа, и самое простое – взгромоздить стул на стол, влезть на эту конструкцию и только потом активизировать папин «Рубик».

На третьем этаже – точно такой же отель и точно такой же трус под одеялом. Выхожу из камеры, закрыв за собою дверь. Делаю серию прыжков и попадаю в административный коридор. Нахожу кабинет заместителя начальника по режиму. Дверь у него стальная, да еще с изощренным комплексом запоров, потому-то, наверное, хозяин кабинета не заморачивался установкой сейфа в рабочем столе. Все ключи у него в верхнем ящике; ссыпаю их себе в сумку.

Выпустив отца, я веду его прочь отсюда. Он отбирает у меня оружие. Вниз по лестнице, в дежурку. Натали видит моего отца, и лицо ее словно волнами идет: в нем и облегчение, и отвращение, и надежда. Эмоции этой девушки так же нелепы, как ее одежда, вот и мотает ее, бедную, между Наткой и Горгоной – без середины. Обожаю таких.

– Будем знакомиться? – предлагает ей папа.

– А смысл? – молвит она и отворачивается.

* * *

Движуха пошла ровно в тот момент, когда мы бегом одолевали тюремный двор. Нервы у охотников, сидевших в засаде, сдали. На штурм они рванули сразу по трем направлениям, в том числе через хозяйственные ворота, соединявшие улицу с полицейской частью внутреннего двора. В воротах была калитка, в нее одна из групп захвата и сунулась.

– Давай! – крикнула Горгона Голубятнику.

Мальчик присел, растопырив колени и локти, и раскрыл рот на полную, даже словно выдвинул его из лица. Никогда не видел такого, чтоб рот сделался размером почти с лицо да еще похож на раструб… Огромная струна неслышно дрогнула в воздухе, заставив затрепетать каждую клеточку каждого из живых существ, волей судьбы оказавшихся в полицейском дворе.

Инфразвук в теории невозможно узко направить, он распространяется во все стороны, и ничего с этим не поделаешь. Голубятнику как-то удалось сфокусировать волну. Мы, конечно, тоже получили свою порцию иррационального ужаса, хоть и прибежали к нему со спины, но основной удар пришелся на нападавших. Интенсивность возникшей паники радовала глаз, непрошеных гостей вымело обратно на улицу. Кто-то, я уверен, штаны испачкал.

Это не были люди Носорога, никак нет. За нами явился долгожданный отряд наемников, сколоченный контрразведкой. Не хотела контрразведка пачкаться лично, посылать свой спецназ (иначе нам бы гарантированный капут), даже ЧВК не стали привлекать к делу, ограничившись всяким сбродом. А вроде не дураки. В Зоне люди Глиттера просрали все, что могли. На что они надеялись здесь?