Текст книги "Визит в абвер"

– Товарищ полковник, – произнес он, приняв решение, – я хотел прежде всего доложить вам…

Тут у него образовалась небольшая пауза, и начальник отдела поспешил заполнить ее.

– О чем, Павел Николаевич?

– О причинах, вынудивших меня раньше времени покинуть абвер.

– Тем лучше. Давайте сначала сбросим с плеч этот тяжелый груз, – согласился полковник и добавил. – Даже не с плеч. Он у нас камнем лежит на душе. Мы так были обрадованы вашему внедрению к фон Баркелю и полагали, что это надолго.

– К сожалению, жизнь имеет дурную привычку: вносить поправки…

Хрусталев, не рассчитывая на снисхождение, долго и подробно рассказывал о случившемся. Поездка в Пуховичи с ее плюсами и минусами, план захвата шпиона, столкновение с партизанами, уход к ним в отряд.

– Что же думает теперь о вас Баркель? – спросил полковник, внимательно выслушав затянувшееся повествование. – Вы не пытались взглянуть на происшедшее его глазами?

– С какой целью?

– Определить свою судьбу. И зондер-фюрера, и Пухова. Разумеется, в его представлении.

– Убежден, что на всех нас он уже поставил крест. Конечно, какое-то время он еще надеялся, что чудо произойдет. Звонил в Бобруйск, наводил справки в Пуховичах. Ну, а куда он мог еще обратиться? К партизанам?

– Ему только это и оставалось, – улыбнулся полковник.

– Да он их боится, как черт ладана… На их счет наверняка и нас списал. Так шеф поступал всегда, когда кто-нибудь исчезал бесследно.

– Значит, для него вы больше не существуете?

– Безусловно. Появиться в его штабе больше не смогу.

– Я тоже так считаю, – охотно согласился полковник. Между тем в глубине души он очень жалел о неожиданной потере столь важной позиции в абвере. Не меньше своего начальника жалел об этом и Хрусталев. Но какой прок в том, чтобы теперь казнить себя? Не зря же говорят: что с воза упало, то пропало. А «упало» потому, что в той ситуации и не могло не упасть.

Подумав об этом, полковник придвинулся ближе к столу, достал из верхнего бокового ящика общую тетрадь в желтой обложке, раскрыл ее на чистой странице. Весь дальнейший разговор он записывал с быстротой и прилежностью стенографиста. В истории с засланной в тыл подвижной шпионско-диверсионной группой гауптмана Шустера для него имела значение каждая деталь.

– Я тут же информировал о ней Управление контрразведки белорусских фронтов. Подключил к поиску и части погранвойск, охраняющие тылы действующей армии. Копии, снятые вами с абверовских документов, будут немедленно размножены и разосланы исполнителям. Шустер должен быть обезврежен, и чем скорее, тем лучше. Ничто не должно препятствовать наступлению наших войск. Ничто!

Он бросил быстрый взгляд на оперативную карту, державшую его в курсе фронтовых дел, легко и проворно выбрался из-за стола.

– Вы только полюбуйтесь масштабами развернувшегося наступления, – сказал полковник, вооружаясь указкой. – Четыре фронта дружно долбают фрицев. Мощнейшие удары нанесены по стыкующимся флангам групп армий «Центр» и «Север». Танковые клинья местами достигли глубины в несколько сот километров. Вот здесь, в районе Витебска окружены и разгромлены целых пять вражеских дивизий.

Указка, задержавшаяся было у Витебска, вздрогнула и поползла вниз к Орше.

– А это знаменитый белорусский балкон, – сказал он, очерчивая обширный прямоугольный выступ, похожий своими контурами на балкон жилого дома. – Здесь наши войска устроят полный капут четвертой немецкой армии. Очень подходящее место для еще одного котла.

Полковник, видимо, решил совершить путешествие с указкой по всему центральному участку фронта, охваченному сражениями – от Полоцка до Жлобина. Его карандаш добрался и до тех мест, где Павел вопреки всем своим планам стал пленником партизанского отряда.

– Вас где именно взяли? – спросил полковник, невольно рассмеявшись, хотя самому контрразведчику было явно не до смеха. – А вообще-то, Павел Николаевич, вам крупно повезло. Из рук абвера вы выхватили шпиона, который оказал бы неоценимую услугу германскому командованию. Оно могло бы еще предпринять кое-какие меры. Во всяком случае наш удар уже не был бы для него столь внезапным. Да, операция эта прелюбопытнейшая. Фронт Рокоссовского нанес сразу два удара, и оба были главными. Представляю себе, что творилось с генерал-фельдмаршалом Бушем. Он ведь ничего похожего не ожидал. Какое, мол, тут наступление! Кругом лесные дебри, топи, болота. Не только не проехать, но и не пройти. Пехота, и та увязнет, а что уж говорить о технике. А удар, представьте себе, нанес танковый корпус. Протаранил оборону, стремительно вышел в тыл… Окольцевали Бобруйск, а заодно и шесть вражеских дивизий. Затем два «кола» с остатками 9-й полевой армии. Это как ни как 40 тысяч вермахтовцев!

Полковник вернулся в кресло.

– Так-то идут у нас теперь дела! – сказал он, подытоживая свой чрезвычайно важный обзор. – В общем, даем немцу жару. Наконец-то попался, который кусался.

– На этот счет, товарищ полковник, есть и другая пословица… Сами немцы говорят так: наткнулся рылом на кулак!

– Вот именно… А почему наткнулся? Да потому, что в последнее время ни черта под собственным носом не видел. Генералы вермахта, разумеется, опирались на данные своей разведки, а последней прямо-таки везло. Нынешней весной она вдруг обнаружила сосредоточение примерно девяти наших стрелковых дивизий. Летчики собственными глазами видели, как к линии фронта прибывали машины с личным составом, танки, орудия. Зенитная артиллерия и истребители прикрывали их с воздуха… Но вся штука в том, что прикрывали-то они всего лишь деревянные макеты… Искусная оперативная маскировка…

– Но поступали в абвер и точные сведения, – заметил Хрусталев.

Полковник насторожился.

– Какие, например?

– Тот же Пухов по рации донес, что наши эшелоны увозят с фронта не самоходные установки и танки, а их макеты, прикрытые брезентом. Где-то же ему удалось подглядеть!

– А что его шеф? Как он отреагировал?

– Попытался нажить себе на этой необычной информации солидный капитал… Как же: советское командование втирает вермахту очки, маскирует подготовку наступления… К счастью, Баркелю не поверили, решили, что его агент работает под нашу диктовку. Тогда шеф предложил Пухову явиться с вещественными доказательствами – надо же было спасать репутацию. Ну а дальнейшее вам известно.

– Ловко вы этого подлеца подхватили, ловко… Прямо из комендатуры… Но и хлопот нам он доставил, черт бы его подрал! – полковник нахмурился. – Погонялись за ним. Нашелся же все-таки, на его счастье, старшина-разиня. Заведующий складом. Оружие у него оказалось запущено, автоматы ржавели. Ну, тот к нему и придрался, стращать стал: доложу, мол, начальству, в штрафную загремишь… Пришлось разине откупаться. А чем? Сперва водочкой, потом лодочкой… Пухову, видите ли, захотелось порыбачить. Виновник раздобыл для него снасти, червячков накопал… А теперь сам где-то на дне Березины червей кормит.

История о том, как контрразведчикам не удалось до конца выследить и схватить одного из агентов майора фон Баркеля, не доставила, разумеется, особого удовольствия ее рассказчику. Веселость, еще недавно так молодившая полковника, разглаживавшая на его лице каждую морщинку, постепенно сменилась огорчением и досадой. Он, конечно, теоретически понимал, как опасно упустить даже одного шпиона. Неудача с Пуховым могла бы дорого обойтись.

Полковник озабоченно посмотрел в окно, за которым хоть и робко, но уже занимался рассвет, и вдруг спросил:

– А что это вы, Павел Николаевич, не вспоминаете о напарнике Пухова? Вашей же рукой были состряпаны его «липы».

– Ромашове?

– Разумеется.

– Хотел оставить его до следующего раза. Не портить вам настроение дважды.

– Кем? Ромашовым? – и глаза полковника заблестели. – С ним-то как раз все было наоборот.

– Наоборот? С Сергеем Ромашовым? Да он же одним из первых радировал в абвер о своем благополучном приземлении. Не прошло и нескольких дней, как от него поступили координаты прифронтового аэродрома. Эскадрилья фашистских стервятников точно вышла на цель. Баркель потом хвастался: советские самолеты – ни один! – не успели взлететь. Застигнутые врасплох они превратились в громадный ночной костер.

– Значит, горело хорошо? Мощно горело? – тут уж начальник отдела и вовсе рассмеялся. – Молоды саперы, не пожалели керосинчик. Окропили фанеру как следует.

– «Юнкерсы» бомбили ложный аэродром?

– В том-то и дело. Поиск Ромашова по вашей информации мы начали немедленно. Оцепили большой лесной массив, перекрыли все дороги и тропы, а он тут как тут, собственной персоной. Не пугайтесь, говорит, но я и есть немецкий шпион. Отдаюсь в ваше полное распоряжение… Пригляделись к нему, очень скоро нашли общий язык. Без особого риска дали ему координаты «аэродрома», а затем разрешили выйти в эфир.

– Вот уж воистину: чужая душа – потемки. Крепко одурачил он гитлеровцев. Между прочим, меня тоже.

– Паренек он себе на уме. С хитрецой. Ну, да вы его еще увидите. Сейчас он с пеленгаторщиками разъезжает. В прифронтовом тылу у нас горячая пора. Вылавливаем и одиночек, и небольшие группы, а теперь, оказывается, предстоит схватка с целым отрядом.

– Шустера прошу поручить мне. Я готов отправиться на его поиск хоть сегодня.

– Что ж, не возражаю. Вам тут, как говорится, и карты в руки. Однако день-два придется посидеть в Москве, за письменным столом. Подробнейшим образом изложите на бумаге все, что вам удалось разузнать в хозяйстве фон Баркеля. Данные о численном составе. Уровень спецподготовки. Стиль и методы работы шефа, его характер и профессиональные возможности. Каналы, используемые абвером для заброски агентуры, связи с ней… Перечислите агентов, занявших исходные позиции: их настоящие имена, клички, внешние приметы. Проявите микропленки. Надеюсь, вам удалось запечатлеть и физиономию Шустера?

– Вот его-то и не удалось, – Павел с огорчением вздохнул. – С ним у меня, товарищ полковник, досадная промашка вышла, простить себе не могу. Гауптмана я оставлял напоследок, думал, никуда он от меня не денется. А шеф спровадил его внезапно, среди ночи…

– Ну, да ладно, – полковник махнул рукой, – обойдемся без фотопортрета. Постарайтесь нарисовать словесный, опознаем и по нему. А то, может, еще и сами с ним столкнетесь лицом к лицу, – он бросил мимолетный, но выразительный взгляд на Хрусталева. – Скорой и легкой удачи я тут не предвижу, немцев в прифронтовой полосе великое множество. Те десятки тысяч, что осели в котлах, еще не все разоружены и вывезены. Те же, кому удалось избежать плена, разбрелись по лесам, они все еще надеются пробиться к своим отступающим частям. Беглецов вылавливают пограничники. Кстати, один из погранполков начал проческу лесных массивов юго-восточнее Минска, как раз в том районе, где, по вашим данным, переброшен к нам Шустер. Что сталось с начальником отдела Один-Це Броднером, оказавшем услугу, нам пока не известно, наводим справки. Он либо в одном из бобруйских котлов, либо тоже в бегах. Попросим пограничников пошарить там как следует, авось и попадет в их сети. Этот Броднер, быть может, что-то да скажет. Словом, танцевать, Павел Николаевич, начнем от печки. Более подробно об этом поговорим в следующий раз. Перед вашей новой дорогой…

Полковое начальство, поставленное в известность о его приезде, выкроило время, чтобы принять и без всякой спешки выслушать гостя. Пограничники с пониманием отнеслись к его миссии, не обещавшей быть легкой, и выразили надежду, что в сложной оперативной обстановке смогут рассчитывать на компетентную помощь человека, не понаслышке знающего, что такое абвер. Как и предполагалось, германская военная разведка воспользовалась благоприятными возможностями новой прифронтовой ситуации. Одна из поисковых групп изловила и передала в «Смерш» человека в советской военной форме, прятавшего в зарослях немецкий парашют. Улов поважнее и побогаче выпал на долю заставы капитана Самородова – тут уж пришлось срочно докладывать в Москву. Хрусталеву ничего иного не оставалось, как все бросить и отправиться в путь. Поисковики буквально выцарапали из густого ельника того самого майора Броднера, который помог шпионско-диверсионному отряду абвера просочиться в наш тыл. Под одной елью с Броднером укрывался дивизионный врач подполковник Шульце. Услышав шорохи близких шагов, оба выхватили пистолеты. Но когда, осторожно раздвинув ветви, они разглядели, кто с таким упорством продирается к своей «добыче», не дожидаясь команды, выбросили оружие и потянули вверх руки. Худые, заросшие, со следами свежих царапин лица, припухшие, воспаленные глаза, изодранные мундиры свидетельствовали о далеко не сладкой жизни этих лесных скитальцев. И, тем не менее, свое внезапное избавление от прежних мук они восприняли по-разному. Майор сразу же опустил и долго не поднимал голову, опоясанную бинтом далеко не первой свежести. Но доктор, в отличие от него, не хмурил бровей и не прятал глаз, он, казалось, где-то в глубине души даже обрадовался такому исходу.

Хотя первые вопросы к задержанным и были самыми элементарными, дивизионный разведчик оставил их без ответа. Не разговорился Броднер и после того, как пограничники доставили его в штаб полка. Можно было подумать, что все случившееся окончательно лишило его дара речи.

– Намучаетесь вы с этим типом, Павел Николаевич, – сказал, исходя из небольшого личного опыта, командир полка. – Пробовал я уже подобрать к Броднеру ключик, да все не то. Если бы не служебная необходимость, я не стал бы тратить на него ни одной секунды. Доктор Шульце, похоже, другой человек, с ним будет легче. Но вам же нужен разведчик!

– Только он, и никто кроме него. Этот Броднер держит в руках ниточку, которой цены нет. Полагаю, что именно поэтому он и молчит. Я же не хочу, да и не имею права действовать вслепую, наугад, – откровенно признался Хрусталев.

– Выходит, все дороги ведут к нему?

– Как видите.

– В таком случае, что же вам посоветовать? Возможно, какое-то время стоит переждать? Перемелется – мука будет. Сейчас он занял круговую оборону, а пройдет несколько дней…

– Несколько дней! – воскликнул Хрусталев, прервав пограничника. – А где же из взять? Именно сейчас?

– Все-таки настаиваете на встрече? Немедленной, безотлагательной?

– Да.

– Ну, что ж, быть по сему. Однако считаю своим долгом дать вам два совета: во-первых, набраться терпения, а во-вторых, не сбрасывать со счетов Шульце, хоть он и доктор. Догадываетесь, что я имею в виду?

– Наверное, то же, что и я, – улыбнулся Хрусталев…

…После нескольких часов езды по ухабистой лесной дороге майор Манфред Броднер очутился в тихом старинном особняке, в просторной и довольно-таки уютной комнате. Он не рассчитывал на подобный комфорт в плену, тем более, что личные удобства его давно уже не интересовали. Солдат есть солдат. До комфорта ли, если сама жизнь постоянно висит на волоске. Да он больше и не дорожит ею. Доктор Шульце помешал ему сделать роковой выстрел, а он все еще не может понять, хорошо это или плохо. Знать, не судьба…

Русские держались с ним корректно – и те, что вы-шли на него в лесу, и те, которые потом везли в машине. Сопровождавший машину старшина ни о чем не спрашивал. Донимать же вопросами стали в этом старинном особняке. Первое время он упорно отмалчивался, надеялся, что наконец-то отстанут. Но нет же… Особенно дотошным оказался офицер в майорском звании. Последнего что только ни интересовало: служебная карьера, удачные и неудачные сражения, судьба разведотдела штаба дивизии, которым руководил перед катастрофой. Тут он вдруг ни с того, ни с сего заговорил о секретных бумагах – ему, вроде бы, известно, что они уцелели. Что оставалось Броднеру? Пришлось сослаться на то, что человек он военный, по рукам и ногам связан присягой. В бою, решившим участь дивизии, он фактически не участвовал: помешала русская фугаска. Она так рванула у самого штаба, что день превратился в ночь. Когда Броднер выкарабкался из-под развалин, вокруг уже не было ни одной живой души. В глубокой, все еще дымящейся воронке виднелись лишь изуродованные взрывом тела…

Затем русский задал уж совершенно неожиданный вопрос. Ему бы и в голову не пришло такое, если б не располагал предварительной информацией. Но как она попала к нему? Откуда? Он даже назвал имя гауптмана Шустера. И еще: как он мог узнать, что Броднер работал в тесном контакте с абвером? В частности, с майором фон Баркелем. Это уж слишком, тут перед тем, как открыть рот, следует крепко подумать. В крайнем случае сослаться на головную боль, на контузию, потерю памяти…

Контузия, даже легкая, – вещь крайне неприятная. Он же еще помнит, как его потом долго тошнило и рвало. На счастье, откуда-то взялся доктор Шульце. Он сказал Броднеру, что отчаиваться не стоит, все пройдет. С той поры они не разлучались, хотя, откровенно говоря, начальник отдела Один-Це ни в ком больше и не нуждался. Штабники-сослуживцы? А на что они ему, если уже нет ни штаба, ни самой дивизии? Что же касается секретных бумаг, то уцелело лишь то, что лежало в его личном портфеле: списки агентуры, последние донесения, кое-какие служебные инструкции, письменные распоряжения начальства… Все это следовало бы сжечь, но Броднер медлил. Свой вместительный портфель он не доверял никому. Русский офицер, вероятно, уже взглянул на него. А может быть, успел и в бумагах порыться?

Похоже, успел. Иначе его вопросы не отличались бы такой меткостью. Он сразу же и вполне определенно нацелился на военную разведку. Его мысли вращались только вокруг разведотдела штаба дивизии и абверкоманды. В чем и каким образом они дополняли друг друга? Как координировали свои планы, учитывали взаимные интересы?.. Дошла очередь и до самого Броднера. Выполнял ли он какие-либо поручения абвера накануне наступления? Что удалось ему?

Вопросы, конечно, разумные и логичные. Задать же их мог только разведчик, причем опытный, профессиональный. И если он на самом деле является таковым, то должен понять, в какое трудное положение поставил этим другого профессионала.

Броднер продолжал молчать. Он видел, что русский смотрит на него слишком пристально и осуждающе, возможно, даже с презрением. Попутно составляет окончательное мнение. Только достаточно ли ему для этого первой, всего лишь ознакомительной беседы? Вряд ли. Броднер почему-то был уверен, что они еще непременно встретятся. А если так, то не лучше ли свои откровения отложить до следующего раза?

И действительно, прежде чем уйти, русский сказал:

– И надеюсь, майор, что благоразумие у вас все же возьмет верх. Нам незачем попусту терять время…

Благоразумие… Ради чего? Броднер теперь не очень задумывался над своим будущим. Что он из себя отныне представляет? Кто он такой? Того Броднера, которого знали в вермахте как хитрого и умного разведчика, больше не существует. Все, чем еще недавно жил начальник отдела Один-Це, строгие формулировки приказов и инструкций, скупые и точные фразы служебных донесений, имена сослуживцев и клички агентов и прочее-прочее, – все это вдруг как-то смешалось и разом улетучилось из его сознания. Голову, словно пустой металлический сосуд, заполнил нудный однообразный гул, от которого можно сойти с ума. Если он над чем и задумывался, так это был все один и тот же вопрос: что же произошло? Война еще не кончена, но она уже проиграна. Ему это теперь ясно. Разбили его дивизию, разобьют и весь вермахт. Как могло случиться, что обещанная фюрером победа не состоялась? Он, Броднер, тоже верил в нее. Он воевал не хуже других, а чем кончилось? Катастрофой. Крушением всех надежд… Уже ничего изменить нельзя, решительно ничего. Остается лишь одно – выяснить, кто же виноват. Утешения от этого никакого, но все-таки… И начать надо с самого себя. Лично с Манфреда Броднера. Виноват ли он в сам в том последнем и самом позорном поражении? Безусловно! По крупному счету, виноват. Его ошибка в оценке возможностей русских сыграла роковую роль. С присущей ему запальчивостью Броднер поддержал своих коллег из других армейских частей, ошибавшихся точно так же. И уж совсем непростительной была его попытка навязать свое мнение начальнику прифронтовой команды абвера, майору фон Баркелю… Так что же после всего этого ему оставалось делать? Как он должен был распорядиться собой?

Мысли, мысли… От них, как от мух, не отмахнешься. да и делиться ими тоже нелегко. Не в его характере выставлять на показ плоды собственного скудоумия. Да еще перед кем? Перед этим русским?..

Он, конечно, снова пришел. Справился о самочувствии, мельком, как бы невзначай, взглянул на повязку, прятавшую от постороннего глаза обожженный висок. Не упрекая за неудачу первой беседы, спросил:

– Итак, в этот раз поговорим начистоту? Ведь есть же о чем… А молчание, как известно, не всегда золото.

Поначалу беседа опять не пошла. «Терпение. Только терпение и выдержка», – твердил себе Хрусталев, вспоминая совет пограничника.

– Вы при каких обстоятельствах были ранены? – спросил он, так и не дождавшись ответа. – Где и когда? Полагаю, наша фугаска, накрывшая штаб дивизии, в том числе и вас, тут ни при чем. Насколько мне известно, вы отделались легкой контузией.

«Он и это знает! Откуда? Кто донес? – терялся в догадках Броднер. – Неужели доктор? Впрочем, что ж это я задаю себе такие глупые вопросы? Выжил из ума что ли? Конечно, доктор, кто же еще. Чудак! Выдает русским тайны, которым грош цена. Как хорошо, что ему неизвестна главная тайна».

– Я спросил вас о ранении, – словно сквозь сон услышал Броднер.

– Да, да… Я помню, господин майор. Но стоит ли вам обращать внимание на какую-то царапину. Ведь это же сущий пустяк…

Тут он решительным, неуловимым движением сорвал с головы бинт. Узкая, обожженная пулей полоска тела багровела у самого виска.

– Ну, к чему все это? К чему? – Хрусталев нахмурился. – Мы же с вами не на спектакле.

Броднер неохотно опустил руку.

– Значит, интересует вас не эта царапина… Вы хотите, чтобы я вам сказал… Чтобы сознался, почему не искал иного выхода, – он с профессиональной хитростью уводил разговор в сторону. – А если у меня ничего лучшего не было? Не было и не могло быть. Не могло!..

– Вот как! – Хрусталев и не собирался выражать ему свое сочувствие. Отчего же это офицер германского вермахта вдруг пожелал уничтожить себя? Чем он так провинился перед собой?

– Меня еще никогда так не терзала совесть. Манфред Броднер был неплохим солдатом. Его никто не смел упрекать ни в бездействии, ни в трусости. Все три фронтовых года. Но в последней операции… – Тут он стиснул обеими руками голову и умолк.

– Вы что, виноваты в разгроме вашей дивизии? Это хотите сказать?

– Да, да… Именно это. Все произошло из-за меня. Только из-за меня…

– Не слишком ли много на себя берете, майор? – возразил Хрусталев. – Разве дивизией командовали вы?

– Но я и не был рядовым солдатом… Если бы не мой грубый просчет, все было бы по-другому.

– Вы так полагаете?

– Да.

– Ошибаетесь, майор. Все было бы точно так же. Ваш коллега доктор Шульце придерживается аналогичного мнения… Кстати, вы почему не вспоминаете о нем? Почему ни разу не пожелали встретиться, переговорить? Уверяю вас, от него можно получить не только медицинскую помощь.

После очередной, затянувшейся паузы Броднер не очень уверенно спросил:

– Что, я действительно могу встретиться с доктором?

– А почему бы и нет?

– Тогда предоставьте мне такую возможность.

«Лед, кажется, тронулся», – с удовлетворением и надеждой подумал контрразведчик.