Текст книги "Империя зла"

Он осклабился:

– Добро пожаловать в ад!

Лали плюнула ему в лицо.

* * *

– Интерфейсом к стене, ламерок! И не рыпайся!

С хохотом Ивана впечатали в стену.

Похоже, конвоирам нравилась их новая роль. Всю жизнь их сопровождали и заставляли вот так упираться лицом в обшарпанную вертикаль, не знавшую ремонта с самой постройки. А тут они рулят процессом. Вот и наслаждаются, сволочи.

Скрипнула несмазанными петлями стальная дверь.

– Чего завис? Входи!

Вошел – точнее, втолкнули – и обомлел.

– Ванька! – С радостным криком к нему кинулась Лали, обняла крепко-крепко.

Он зажмурился от счастья, зарылся лицом в ее густые, черные как смоль волосы. Ему было хорошо, как никогда. Любимая с ним – а весь мир, все зло и добро, все обещания и вся боль пусть подождут!..

Лишь спустя целую вечность он открыл глаза и заметил, что в камере, помимо него и Лали, еще четверо мужчин, один из которых – Гурген Бадоев, второй – незнакомец в белом халате. Третьему, в летной униформе, было явно нехорошо, потому его голова покоилась на коленях у четвертого, тоже пилота.

Бадоев и Жуков уставились друг на друга. Точнее, враг на врага. Они вцепились бы в глотки один другому, не будь Лали рядом. Но вот она – прильнула, слезы в глазах, шепчет:

– Ванька, ты жив, я верила, что ты жив…

– Ну кино! Мелодрама! – захрипели сзади. – Костылю понравится! Он обоих оприходует!

Вот, значит, почему на Ивана напали. А сюда просто стаскивают тех, с кем еще будут сводить счеты…

Он обернулся. Дверной проем загораживали двое рабов, притащивших его сюда. Только сейчас он смог их толком рассмотреть. Один – с оттопыренными ушами – под его взглядом попятился, выставил перед собой заточку и пробормотал: «Слышь, Дубас, ты тут сам справишься, а у меня дела», – после чего скрылся из виду. Ага, вот кто грозился выколоть Ивану глаз. Ну-ну. И если ушастый хоть как-то походил на человека, то второй был полным уродом. Спину его «украшал» мощный горб, надбровные дуги выпирали, длинные руки, прикрытые тканью робы лишь до локтя, чуть ли не касались пола. Кожа у него была нездорово белесая, в язвах, однако при всех признаках вырождения мышцы бугрились под выпирающими венами, а весил Дубас центнера два, не меньше. И слезящиеся красные глазки он не отвел, когда Жуков недобро уставился на него.

– Тискайтесь пока, скоро казнят всех. – Урод захохотал, будто сказал нечто очень смешное, а потом закашлялся – изо рта его при этом вылетели сгустки крови. – Костыль позабавится – и казнят!

Он с грохотом захлопнул дверь камеры, щелкнул ключ в замке.

– На плацу ставят кресты, несут все горящее, – продолжил урод снаружи. – Спалим вас всех, а потом улетим. Туда улетим, где хорошо, где тепло! У нас теперь вертолет. Это круто! Наши хакеры придумали! Ясно? Прилетел Бадоев, а улетим мы! Деру все отсюда! Это круто!

Похоже, у Дубаса не только с внешностью проблемы, но и с мозгами. Родился наверняка здесь, а экология на острове… м-да…

– Это не круто, – не удержался Иван; Лали как раз распутывала проволоку на его запястьях. – Сколько в лагере народу? Двадцать тысяч? Больше? А в вертолет поместятся от силы два десятка. Так что деру смогут дать разве что вожди, хакеры ваши. А вас бросят!

За дверью задумчиво засопели.

Бадоев встал с пола. В камере не было мебели. Освещала ее единственная лампочка высоко у потолка. В углу стояло ведро из оцинковки. Оправив отнюдь не белоснежный уже пиджак, министр прошел в опасной близости от Жукова, который едва удержался – очень хотелось врезать кулаком в ухо, – и, остановившись у двери, развил тему, начатую потенциальным зятем:

– Предводители улетят, если сумеют. А вот остальных уничтожат киборги, которых подтянут к лагерю в течение часа, уж я-то, как министр восстанавливаемых ресурсов, знаю, о чем говорю. Так что жить тебе, сынок, осталось чуть меньше шестидесяти минут. Не дури. Подумай хорошенько. Если отпустишь нас, я прикажу тебя не убивать. Накажут, конечно, как бунтовщика, но…

Договорить он не успел.

Щелкнул замок, дверь распахнулась, горбатый урод, рыча, схватил Бадоева за руку и вытащил из камеры. Дверь захлопнулась. Раздался крик и тут же смолк.

Все произошло так быстро, что никто даже не успел отреагировать. Да и стал бы Иван защищать своего врага? Он взглянул на Лали, разрыдавшуюся в его объятиях. Ради нее – стал бы. У Ивана Жукова ведь больше нет никого, только она.

– Куда его? Что с ним будет? – Лали с надеждой смотрела на Ивана, будто он одним лишь своим ответом мог вернуть ей отца.

Он пожал плечами. Намеки урода насчет крестов и пламени ему очень не понравились.

– Доктор, осмотрите второго пилота. Очень похоже, что пора констатировать смерть. – Вертолетчик сказал это так спокойно, будто у него каждый день на руках умирали коллеги.

Жуков доверил бы этому человеку поднять себя за облака, даже если бы боялся высоты.

Осмотрев тело, врач кивнул – да, отмучился бедолага.

– В данной ситуации меня радует одно: бунтовщики не пролетят на моей птичке и километра. – Пилот так и сказал: «на моей птичке» – ласково, с легкой улыбкой, будто речь шла не о вертолете, а о существе одушевленном. – Моя птичка должна подавать закодированный сигнал, чтобы ее не сбили пэвэошники. Этот сигнал генерирует спецпередатчик, который срабатывает исключительно от биометрии Гургена Алановича.

– То есть вы хотите сказать, что… – Толстяк-доктор снял очки, протер их рукавом халата.

– Да я уже сказал. Очень похоже, что без Гургена Алановича на борту моя птичка в воздухе долго не протянет. Даже если среди бунтовщиков найдется специалист нужного профиля и они сумеют взлететь, это все очень ненадолго.

Иван задумался. Вертолет – потом. Сначала надо выбраться из камеры. Вот только как? Постучать в массивную стальную дверь и попроситься пи-пи, а потом пролезть в окошко, как это принято в зарубежных фильмах? Во-первых, вряд ли естественные надобности Ивана найдут отклик в душе урода-надзирателя. Во-вторых, не факт, что в сортире вообще есть окно, а если таки есть, не факт, что настолько широкое, чтобы Жуков смог в него пролезть, а если и сможет, как быть с остальными в камере? С собой их приглашать пи-пи? Типа мы все вместе, нам дружно захотелось по-маленькому? Кстати, есть подозрение, что ведро в углу благоухает не просто так, а потому что предназначено для отправлений.

Итак, сортирный вариант не годится. Разве что надеть ведро на голову тупому уроду… А это мысль. Вернется Дубас – Иван заманит его в камеру, предварительно разозлив комментариями по поводу его шикарной внешности и острого ума, благо его легко вывести из себя, а потом нападет, надеясь, что силенок хватит.

– Извини, любимая. – Он отстранился, шагнул к трупу и расстегнул на нем форменный ремень.

– Ванька, что ты делаешь?! – Лали ошарашил его поступок.

– Так надо, любимая.

Пилот презрительно скривился:

– Очень похоже, что вы мародер.

Плевать, что о нем думают, не до того. Лишь бы не мешали. Ремень, кстати, отличный, крепкий. Главное же – бляха с эмблемой союзных ВВС, мощная, стальная.

Присев и не сводя взгляда с двери, Иван принялся затачивать кромку бляхи о пол. Не ложка, но очень даже годится для дел благородных. Он спешил, прилагал максимум усилий – и потому быстро вспотел.

– Ванька, что ты делаешь? – повторила вопрос Лали.

Врач высказал свои опасения:

– Молодой человек, с вами все в порядке?

– Не отвлекайте меня, не мешайте. Ведите себя непринужденно. Любимая, встань в дальнем углу, вон там. И не пытайся мне помочь, что бы ни случилось! Хорошо? Вот и отлично, спасибо.

К тому моменту, когда в коридоре послышались гулкие шаги Дубаса, бляха уже запросто рассекала кожу до крови. Попробовав на себе, Жуков остался доволен.

– Эй, горбатый! – крикнул он. – Говорят, твоя мать была шлюхой, путалась с вертухаями, потому-то у нее и родился такой ублюдок!

В ответ раздался угрожающий рев. Раб отворил дверь, ворвался в камеру.

Иван прыгнул на него. В глазах вспыхнул фейерверк – кулак раба врезался в челюсть, едва не сломав ее. Ивана отбросило к стене. А в следующий миг горбун подмял его под себя. Ребра сдавило. Иван захрипел, дернулся, пытаясь достать заточенной бляхой до горла урода, но лишь оцарапал ему подбородок, чем только сильнее разъярил. Лапа раба выкрутила руку Ивана так, что он непроизвольно вскрикнул, пальцы разжались, бляха упала.

И вот тут Дубас совершил ошибку: ему бы пару раз врезать противнику – хватило бы, чтоб дух долой, так нет же, потянулся за бляхой. Небось тоже захотелось посмотреть на чужую трахею.

Это был шанс, и Жуков его использовал – двинул отвлекшемуся уроду в переносицу. Та хрустнула, искаженное яростью лицо залило алым, хлынуло как из ведра. И ведром же, тем самым, для отходов человеческих, Лали врезала уроду в висок.

Обмякшее тело навалилось всей немалой своей массой на Ивана.

– Ванька, ты в порядке? – Лали обеспокоенно смотрела на него сверху вниз.

– В полном. Почти. Нельзя терять времени, надо уходить отсюда. Мы… – Он замолчал – увидел то, чего не видела его девушка, стоявшая спиной к выходу из камеры. – Черт, не успели!

У порога объявились вооруженные рабы в трофейных противогазах и респираторах. Судя по тому, что в руках они держали автоматы, вскрыть оружейку в казарме вэвэшников не составило труда. У одного из кармана робы выглядывал примечательный коммуникатор – такой был лишь у одного человека в Союзе: у Гургена Бадоева. И этот бунтовщик, наставив автомат на Лали, шагнул в камеру.

Пилот и врач, не сговариваясь, подняли руки.

Пытаясь высвободиться, Жуков захрипел под тушей горбуна. Негоже встречать новую опасность, валяясь на полу. И автоматчика больше не интересовала дочь Бадоева – ствол уткнулся Ивану в лоб. Уже хорошо, авось Лали уцелеет… Он видел, как палец коснулся спускового крючка.

Лали закричала:

– Нет! Не надо!

Она бы кинулась на автоматчика, но врач и пилот схватили ее, удержали.

– Ну ты силен, Маршал! – Автомат повис на плече, а когда бунтовщик снял респиратор, Иван увидел на его щеке татуировку в форме надкушенного яблока.

Да это же Макинтош! Жуков и подумать не мог, что так обрадуется встрече с бывалым рабом, с которым познакомился на этапе.

– Я уж думал, Костыль удалил тебя с винта. Он предъяву за братца наимейлил, так я ссылку на тебя кинул, уж извини. – Макинтош обернулся к своим и хохотнул. – Это Маршал, он юзверь правильный. Глядите, как Дубаса уделал! Такой боец нам нужен, верно?

В ответ ему кивнули пару раз, но без энтузиазма.

Макинтош помог Ивану подняться:

– Ну чего, с нами, да? Надо твоих сокамерников в расход пустить. На плацу уже все готово.

Лали посмотрела на Ивана как на предателя, когда он предложил Макинтошу отойти на пару слов.

– Давай, Маршал, отойдем, это мы легко.

Своему же отряду в пять человек Макинтош велел ничего не предпринимать без особого его распоряжения и просто следить, чтобы пленные не сбежали, не учудили чего.

Пока они шли по коридору прочь от камеры, Жуков думал, как и что сказать Макинтошу. Тот ясно дал понять, что в память о помощи лично Ивана вытащит из передряги, спасет от казни, но остальным не избежать показательного сожжения на потеху толпе. Надо было срочно найти аргументы, которые заставили бы Макинтоша принять сторону пленников. Иначе ни Лали, ни врача с пилотом не спасти.

Что сказать?! Вот что́, а?!

– Ну, Маршал, чего хотел? Только быстро излагай. Сам понимаешь, расклад для тебя дрянной. Все может измениться прямо сейчас.

Иван закрыл глаза и четко произнес:

– Она моя девушка.

– Эта чернявая, что ли? Бадоевская дочка? Да ладно тебе заливать!

Иван набрал в грудь побольше воздуха и выдавил из себя:

– Я сын врага народа, бывшего министра иностранных дел Владлена Жукова. Меня зовут Иван Жуков. Я во всесоюзном розыске.

– Ты под чем, юзверь? – Макинтош ткнул его кулаком в плечо. – Отличная дурь. Отсыпь чуток.

– Я не принимал наркотики, я на самом деле… – Иван покосился на девайс в кармане бывалого раба. – Я мог бы доказать, но коммуникатор без хозяина не включить.

– Ошибаешься. – Макинтош достал из кармана прибор, а потом окровавленную тряпку, развернул ее, и…

В тряпке лежал человеческий палец.

Палец Бадоева, надо понимать, ибо когда работяга прижал его к коммуникатору, тот вмиг запустился. Экран продемонстрировал заснеженные горы. На них было куда приятнее смотреть, чем на отрезанные по самую костяшку фаланги. Стало не по себе – Иван представил, что случится с Лали, если не убедить Макинтоша.

По запросу поисковик выдал множество ссылок, одна другой красочнее.

– Вот. – Иван продемонстрировал свой портрет с соответствующей подписью и текстом крупно и жирно.

Прищурившись, Макинтош присвистнул.

– Ну ты даешь! Только вот зачем ты мне объявился? Ты что, полный кулхацкер? Если о том спам пойдет, тебя вмиг сотрут. Уже одного, что ты московский, достаточно, чтобы казнить, а тут – министерский сынулька…

– Перед смертью отец записал кое-что в мой мозг, – прервал его Жуков. – Очень ценную информацию. Он хотел, чтобы я попал в Хортицкий лагерь, и вот я здесь. Это важно, пойми. Его не просто так арестовали. Он хотел свергнуть режим Председателя, но не успел. Но у него была такая возможность.

Макинтош нахмурился, морщины вокруг глаз обозначились четче.

– Бунт подавят. – Иван вернул ему коммуникатор. – Спецназ уже готовится к штурму лагеря.

– А то я не знаю. – Раб невесело усмехнулся. – Просто надоело все. Жизнь такая надоела… И не только мне. Ты ж видел, что там, на плацу, творилось.

Жуков пожал плечами:

– А вдруг я сумею все изменить? Отец хотел этого. Представь – сумею! Легко будет умирать, зная, что ты мог все исправить, но даже не попытался?!

Улыбка сползла с татуированного лица. Двое стояли и смотрели друг другу в глаза. Молча. Тяжело дыша, словно после стометровки по максимуму.

– Че так долго? Давай уже! – позвали Макинтоша.

Он должен был принять решение здесь и сейчас. Решение, от которого, быть может, зависела судьба не только Ивана Жукова, Лали и двух несчастных из обслуги Бадоева, но всего Союза.

Раб открыл рот, закрыл, поморщился и наконец заговорил:

– Если ты, Маршал, меня на понт взял, я вырежу тебе печень и буду жрать ее сырую, а ты будешь смотреть… Ах, не страшно и уже было, угрожали? Тогда говори, что надо делать.

Глава 11
Взрыватель

Лагерные вожди пировали на крыше того самого склада, где Иван побывал как-то с Ириской. Пикник на свежем воздухе чего бы не устроить?

В самодельных мангалах угли пыхали жаром на шампуры с мясом. Рядом валялось то, что осталось от кабаньей туши. С клыков не удосужились еще снять ножи. Вспомнив, как реагировали на животных счетчики Гейгера, Жуков отказался бы закусывать самогон радиоактивной плотью, предложи ему кто-нибудь шашлыка. Ну да никто не предлагал, и на том спасибо.

Сопроводив Ивана, Лали и пилота с врачом до ворот склада, работяги поспешно удалились, а вот их командир, Макинтош, остался, дабы присоединиться к веселью и представить новых гостей честному братству хакеров.

С крыши отлично просматривался плац. И это было плохо, потому что на кресте, сваренном из стальных труб, извивался обнаженный Гурген Бадоев. Толпа с криками и улюлюканьем швыряла в него объедки, камни и вообще все, что попадало под руку. Удивительно, что никто не выстрелил в него, не вогнал в лоб заточенную шестерню. Наверное, все с нетерпением ждали, когда же подожгут кучу мусора, наваленную у креста, и просто не хотели портить себе удовольствие. Еще три креста пока что пустовали.

Лали всхлипнула, отвернулась. Жуков обнял ее, провел ладонью по спине.

Собравшиеся шумно обсуждали что-то, смеялись, чокались алюминиевыми кружками. Было их полтора десятка человек. У одного не хватало руки, у другого глаз прикрывала черная повязка. Были тут худые и толстые, беспрестанно кашляющие с сигаретами во рту и, наоборот, брезгливо отмахивающиеся от дыма. Все разные, но одинаковые в одном – они были счастливы. Они радовались. Праздновали свою крохотную временную победу. Обмывали обреченную на поражение свободу, все еще ограниченную неприступным периметром.

Одного из них Иван знал. Тот как раз вскочил с ящика из гнутой стальной проволоки, застеленного березентом, и громогласно заявил:

– Костыль – это не баг, это фича!

Сборище дружно заржало. Никого не возмутило, что он опрокинул банку с тушенкой, напечатанной в матрикаторе, и та, упав, обрызгала чуть ли не всех искусственным жиром. Не только Иван, значит, не в восторге от местной кабанятины, пусть даже натуральной, Костыль вон тоже абы что жрать не хочет.

– Мой поклон вам, хакеры! – поприветствовал коллег Макинтош.

Все разом обернулись и уставились на него и на тех, кого он привел. Мгновение тишины закончилось значительным ором. Причем кричали все и одновременно. А главная претензия звучала так:

– Какого горелого проца ты, Макинтош, сюда загрузил эту вирусню?!

Жуков ничего не понял, но интуитивно сообразил, что ему и его спутникам не рады.

Нарвавшись на такую бурную реакцию, Макинтош застыл с открытым ртом. Иван понял, что от работяги нынче толку не будет. А раз так, растолковать, что да как, придется самому. Терять все равно ведь нечего.

Он шагнул вперед, загородив собой Макинтоша, и, задрав подбородок, сообщил:

– Я сын бывшего министра Жукова, и я…

На этом его выступление закончилось, ибо ответный гам заглушил даже голос отца в голове. Вскочив с насиженных мест, хакеры бросились к незваным гостям.

Жуков, конечно, оказал сопротивление, но после полученного в камере удара в челюсть, перед глазами все еще немного плыло. Его повалили. Остальных, включая Макинтоша, тоже. По сему поводу тот пообещал вырвать Маршалу не только печень, но и сердце. Лали зарыдала пуще прежнего – наверное, с ней обошлись чрезмерно грубо.

Вновь за короткий промежуток времени возлечь перед врагами – это уже слишком.

– Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно! Вечно! – Иван сам удивился, выкрикнув все это.

Забытая уже почти фраза всплыла в памяти, заставила его рот раскрыться и выдать то, что прозвучало. Это не он сказал, но мертвый отец использовал тело сына.

Наверное, эти слова что-то означали для Владлена Жукова, в них, быть может, таился скрытый смысл. Вот только ни Ивану, ни хакерам, его пленившим, тот смысл доступен не был.

– Чего там орет этот ламерок?!

– Да бог его знает, надо стереть его, да и все. А остальных – на кресты.

Когда Жукова поставили на колени, искаженное от ярости лицо Костыля оказалось так близко, что ощущалось несвежее дыхание:

– Что-то мне шашлычка захотелось. Особого. Ты будешь моим мангалом. Я разрежу тебе живот, засыплю туда угли, а потом…

Иван рассмеялся ему в лицо. Костыль отпрянул, выхватил заточку, замахнулся и…

– Отпустить всех, – послышался сзади знакомый голос. – Стоит оставить вас на минутку, братья честные хакеры, так сразу набедокурите.

Костыль замер, всем своим видом выражая растерянность, недоумение и несогласие с приказом.

– Барс, ты чего?! Это ж тот самый ламерок! Это он моего братишку удалил!

К счастью, не он тут был главным, а главный на стенания Костыля даже не соизволил ответить.

Жукова больше не держали. Покачиваясь, он встал и обернулся, уже зная, кого увидит.

Того самого Барса, которого велел найти отец.

Неофициального хозяина Хортицкого лагеря, расспросы о котором едва не стали фатальными для Ивана.

Старика, с которым вместе он стоял у конвейера.

– Добрый вечер, Илья Степанович, а я все высматривал вас в толпе. Так вы и есть тот самый Барс, да?

Приветствие и вопрос старик проигнорировал:

– Я услышал то, что должен был. Ты сказал. Теперь иди за мной.

– Но мои…

– Их не тронут, – пообещал Илья Степанович.

Или стоит называть его Барсом даже в мыслях? Тяжело вот так сразу переключиться.

– Я скоро вернусь, все будет в порядке. – Иван поцеловал Лали и поспешил за стариком, который, опираясь на трость, ковылял к выходу с крыши.

По гулкой стальной лестнице они спустились на уровень ниже, там вдоль ряда закрытых дверей проследовали по террасе, нависающей над стеллажами. К одной из дверей Барс приложил ладонь, поверхность под ней покраснела, потом стала зеленой, дверь мягко подалась.

– Входи, – пригласил старик.

Они оказались в предбаннике, который разительно отличался чистотой от всех помещений, которые Жуков видел в лагере. Стерильно все, ни пылинки.

– Раздевайся, – велел Барс и сам принялся стягивать с себя робу.

Переоделись они в свежее нижнее белье, полупрозрачные халаты и брюки из антистатического нетканого полиэтилена на кнопках. На головы нацепили белые шапочки. На ноги – бахилы со специальной термоподошвой. На лица – респираторы, на руки – перчатки.

– За мной.

Следующее помещение, отсеченное от предбанника пластиковой дверью с резиновыми уплотнителями, было похоже на лабораторию, как себе представлял ее Жуков. Опять все стерильно, будто не в трудовом лагере, а где-нибудь в центре Москвы. Много приборов с инвентарными номерами, выжженными лазером. Микроскопы, пинцеты, инструменты, названия и назначение которых Ивану неизвестны. Белый цвет превалировал. Даже кресло на колесиках, в которое опустился старик, было чуть ли не накрахмаленным и протертым спиртом.

Приглашения присесть Жуков не услышал, да и не на что было, поэтому так и торчал вертикально посреди лаборатории.

Барс сверлил его взглядом, молчание затягивалось.

– Хорошо здесь, уютно… – начал первым Иван. – А это что такое?..

– Ты знаешь пароль, – оборвал его старик.

Иван пожал плечами. Похоже, фраза про сапог и лицо спасла ему жизнь, из-за нее он здесь очутился.

– Пароль?

– Раз знал его, должен знать, почему ты здесь и что тебе нужно.

Иван лишь покачал головой. Он понятия не имел, зачем отец отправил его на далекий остров к этому хитрому старику по прозвищу Барс. А еще ему не нравилось, как старик на него смотрит. Жуков вдруг понял, что рискует покинуть лабораторию вперед ногами. Это не взгляд – это перекрестье прицела, красная точка на лбу. Старик мысленно уже отправил министерского сынка на тот свет, а теперь просто прикидывает, как избавиться от тела – расчленить и выбросить или же расчленить и растворить в кислоте. Урод-горбун весом в двести кило – грудничок в сравнении с этим престарелым калекой.

Иван непроизвольно оглянулся по сторонам – может, есть запасной выход или хотя бы скальпель лежит на видном месте? В каждой лаборатории обязательно должен быть скальпель, чтобы его можно было схватить в подходящий момент. Взгляд случайно упал на полку на стене. Точнее, на некий предмет, чуть больше пачки от сигарет, только не картонный и не из тонкого пластика, а керамический, что ли, матовый, оливкового цвета с черными выпуклыми вкраплениями и серебристой лепестковой диафрагмой в центре, как в фотоаппарате.

И тут на него накатило. В голове что-то громко щелкнуло. Перед глазами вспыхнул фейерверк. Жуков рухнул на колени, уперся дрожащими руками в пол. Его едва не вывернуло. Голова болела так, будто в нее принялись пихать все что только можно, лишь бы заполнить по максимуму, и череп уже начал ломаться, и виски растрескались, и вот-вот оторвет затылок…

– На, выпей. Легче станет. – Барс протянул ему стеклянную мензурку с прозрачной жидкостью. – Это лекарство.

Едва не уронив мензурку – так трясло всего, Иван влил в себя «лекарство». Гортань обожгло. Он захрипел. Если старик решил отравить его, то затея удалась.

Впрочем, зря он так. В мензурке был всего лишь спирт, и стало действительно легче.

– Теперь ты знаешь, почему ты здесь и что тебе нужно?

Жуков кивнул. Теперь он знал, да.

В больнице с помощью мнемокатора отец внедрил ему часть своей памяти, закодировав мозг сына так, чтобы никто до этих воспоминаний не добрался. Мало того, сам Иван, обладая знаниями отца, не мог ими воспользоваться и даже никак не осознавал их наличие. Очередные блоки информации выдавались ему при определенных обстоятельствах. Сначала, согласно предписаниям Владлена Жукова, сын должен был попасть в Хортицкий трудовой лагерь и встретиться с определенным человеком, Барсом, чтобы сообщить ему пароль – тот, который о сапоге. Полностью вся закачанная инфа должна была открыться Ивану лишь после того, как он увидел бы некий прибор.

Так и случилось – воспоминания опального министра активировались.

– Вы встречались с моим отцом. – Жуков увидел эту встречу так отчетливо, будто сам на ней присутствовал. – А я здесь, потому что… мне нужен этот прибор. – Он указал на коробок с диафрагмой. – Этот прибор… Это всего лишь взрыватель.

Барс не стал возражать, кивком разрешил взять с полки «фотоаппарат».

– Я ждал курьера, который назовет пароль и сам определит то, за чем явился.

Взрыватель оказался удивительно тяжелым для своих скромных размеров. Информация накатывала волнами. Взяв прибор в руки, Иван узнал, что тот предназначен подавать сигнал определенной частоты, активирующий элементы самоуничтожения.

Что еще за элементы? Во что они встроены? Кто их туда встроил? И зачем?

Понимание возникло само собой: речь идет о наноминах в человеческих органах.

Уточнение: в искусственных органах.

Ведь все элитные союзники по мере необходимости меняют изношенные сердца и почки на новенькие. Кстати, мнемокатор создали изначально не для выуживания сведений, но в рамках экспериментов по трансплантации мозга и переноса личности в новое тело – клонированное или заимствованное, что позволило бы элите вечно править Союзом… А раз чуть ли не у всех элитных союзников есть жизненно важные искусственные вставки, то, разрушив их, можно одним махом избавиться от всего руководства страны.

Надо лишь вернуться в Москву, ибо радиус действия взрывателя ограничен, и, собрав всю элиту вместе – по случаю, к примеру, какого-нибудь праздника, – включить прибор.

Очень сжато и кратко проскользнуло, что технологию производства и маскировки наномин, а также все, что касается их дистанционного активатора, Владлен Жуков получил из-за рубежа. Не зря ведь он был министром иностранных дел. Отец наладил связь с иностранными разведками и затеял собственную игру. Это смутило Ивана, но лишь на миг, ибо информации было много, он не успевал ее усваивать, не то что вникать и обдумывать нюансы. Технология эта – благодаря отцу – стала частью техпроцесса по производству органов. Изменения были внедрены без ведома министра здравоохранения, старого маразматика Сидоровича. Так что все импланты, произведенные за последние шесть лет, заминированы. Министр Жуков терпеливо ждал, пока все – без исключения! – представители элиты не обзаведутся усовершенствованными органами. Он тщательно собирал информацию о каждой операции в Поликлинике № 1. И дождался – была заминирована вся элита. Кроме, конечно, самого министра иностранных дел и его семьи. Ни Ивану, ни его матери ни разу ничего не меняли.

До тотального уничтожения верхушки Союза оставались считаные часы, когда отца арестовали. Но при обыске в его квартире никакого компромата не обнаружили – по одной простой причине: взрыватель находился вовсе не в Москве, а в далеком трудовом лагере-шарашке, где прибор собрали по заказу Владлена Жукова. Там же взрыватель успешно прошел испытания, на которых отец присутствовал лично. Все было оформлено как заявка Министерства здравоохранения. В Москве хранить прибор было чересчур опасно… Расчет состоял в том, что при необходимости взрыватель можно быстро доставить в столицу, послав за ним закодированного курьера.

И таким вот курьером суждено было стать Ивану.

А что, если он откажется? Ведь отец слишком уж радикально хотел изменить страну – вот почему его арестовали, вот почему он погиб.

Уничтожить всю элиту… Иного способа отстранить этих людей от власти нет, это понятно. Но убить?.. Часть отца, которая обосновалась в Иване навсегда уже, без малейших сомнений пошла бы на любые жертвы ради цели, но у самого Ивана сомнения имелись! К тому же в воспоминаниях родителя было множество пробелов, будто фрагменты тщательно отобраны, а лишнее стерто.

Прежде чем принять решение, надо кое-что прояснить.

– Илья Степанович, а почему сами подпольщики до сих пор не воспользовались взрывателем? Вы ведь знаете, для чего он предназначен?

Старик раздраженно стукнул тростью о пол.

– Во-первых, я лишь сборщик и не знаю, для чего эта вещь. Расскажешь? Нет? Так я и думал… Во-вторых, приказа такого не было, мое руководство велело во всем способствовать министру Жукову, но не более того. И в-третьих, прибор активируется биометрией всего двух человек на планете – министра иностранных дел и его сына. Так что один лишь ты можешь включить прибор. Держи. – Он сунул Ивану небольшой рюкзак. – Спрячь сюда игрушку, не надо ее светить понапрасну… Есть несколько вариантов внеплановой эвакуации курьера из лагеря и доставки его в Москву. Мы поступим следующим образом…

Мощный удар сотряс дверь лаборатории.

– Барс, открой! – рыкнули с той стороны. – Честные хакеры прописали: ты низложен, а тимлид у нас теперь Костыль! Ламерка сам отдай, иначе сотрем!

– Никому нельзя верить. Везде предатели, – сказал старик, катнув кресло к столу.

В дверь молотили усердно, без халтуры. Пока что она держалась. Но надолго ли ее хватит? И есть ли из лаборатории запасной выход?

Нацепив рюкзак, Жуков спросил:

– Даже вам, Илья Степанович, верить нельзя?

– Мне – в первую очередь. – Старик достал из-под столешницы старинный АК-47 с деревянным еще прикладом и уже современным оптическим прицелом. – Отойди-ка в сторонку. Вид загораживаешь.

– Ага. – Иван так и сделал.

Он такое оружие в учебнике по огневой подготовке видел. В симуляторе из замшелой древности не постреляешь, нет ее там.

Сняв автомат с предохранителя, Илья Степанович навел ствол на дверь и принялся ждать. А когда ее таки вышибли и в лабораторию ворвались хакеры, тотчас открыл огонь. Первых двоих сшибло с ног сразу. Но одноглазый, что шел за ними, успел кинуть в старика нож, а уж потом рухнул, скошенный очередью.

Еще двое следом, да только «калаш» замолчал.

От удара трофейной дубинкой-шокером Иван увернулся, перехватил руку, сломал в локте. Другому ублюдку вбил кадык в гортань. Никакой жалости. Все в полную силу – не обезвредить, но уничтожить врага. Еще один кинулся на Жукова и, скуля, свалился, получив носком ботинка в пах. Подхватив с пола оброненную дубинку и заткнув ею ушибленному хакеру рот, чтобы не ныл, Иван нажал на кнопку, сверкнул разряд.

– Илья Степанович?! – Он метнулся к старику.

Тот сидел в кресле, и о стерильности больше речи не шло – все вокруг залило алым, нож вошел старику в горло. Илья Степанович был еще жив – протянул Жукову «калаш», прохрипел что-то, булькая, и, умирая, указал на ящик стола.

В ящике Иван нашел три запасных магазина. Рассовал по карманам.