Текст книги "Атака зомби"

Притормозив, Мариша выщелкнула пустой рожок, чтобы сменить его на полный.

– Думаю, полковник, ты еще не совсем конченый человек, – внезапно сказала она.

И тогда Самара боднул ее плечом, попытавшись сбросить с мотоцикла.

* * *

– Ну вы и храпите, полковник. – Мариша гнала весь день, а потом не спала всю ночь, сторожа пленника и мотоцикл, отстреливаясь от зомбаков, которые так и норовили отведать человечины и погрызть колеса.

Зато Самара отдохнул по полной. Пальба его не беспокоила. Есть свои прелести в том, чтобы быть связанным. Раз нет возможности за себя постоять, не надо ни за что волноваться, ведь все равно от тебя ничего не зависит.

Накануне его нападение было жестоко пресечено ударом приклада в лоб. Предложенная симметрия стала явью.

– Размяться хочешь? – Мариша сняла ремень с его запястий. Это означало, что полковнику можно прогуляться по нужде.

Только вот далеко отходить не следовало, а то она начинала нервничать – то есть долбить из «калаша» куда ни попадя. Поневоле не только малую нужду справишь, но и присесть захочется…

– Эй, полковник, а как насчет того, чтобы заняться праведными делами?

– Что?.. – Журчание на миг прервалось. Чуть обернувшись, Самара покосился на вооруженную девицу за спиной.

– Нам нужны опытные бойцы. Давай к нам, полковник. У нас весело.

– Да уж, обхохочешься. – Он застегнул ширинку.

– Разве это занятие для офицера – натравливать зомбаков на нормальных людей? Пусть между острогами возникло недопонимание, это еще не повод… Как можно до такого докатиться вообще?!

Огладив усы, он что-то пробормотал про долг и приказы, которые не обсуждаются. О присяге еще вспомнил. Но прозвучало это как оправдания, поэтому Самара замолчал.

Он для своих отныне – дезертир и предатель. Не расстрелял ведь на месте диверсантку, но позволил ей скрыться и сам сбежал. Кто поверит, что девчонка вырубила чемпиона Ленинграда по дзюдо? И даже вернись он и утряси эту проблему, Резник – министр обороны, чтоб его! – все равно найдет повод избавиться от Самары. К примеру, подошлет убийц, как уже сделал это однажды. И если отбросить сантименты и думать рационально, то…

Обратной дороги нет.

А как же долг? Присяга?..

Девчонка права: разве должен человек натравливать на других людей зомбаков? Разве тот, кто приказал вести в бой этих полузверей, не забыл о присяге, в которой сказано: «Обязуюсь защищать свой народ и каждого человека от зомби»?! К черту политиков и безумцев! Самаре с самого начала претило наступление на Москву. Он против оружия возмездия!..

– Я согласен.

– Что? – От удивления Мариша открыла рот и опустила автомат. Небось не ожидала, что он так быстро примет решение.

А чего тут медлить, если все и так ясно? Надо, что ли, жеманно отказаться, будто девица, которую позвали замуж и которая заявляет, что ей надо подумать, хотя она давно мечтала о браке? Ну уж нет, Самара знает, что делает.

– Я согласен перейти на сторону Московского острога. Но при одном условии.

Девушка прищурилась:

– Каком?

– Я поведу мотоцикл.

Глава 5
Член Политбюро

– Пришел в себя, брат? – Над Даном стоял Ашот. На чисто вымытом лице выделялся сине-зеленый синяк – работа Данилы. На горле отпечатки пальцев – тоже его заслуга. – Собирайся.

Мышцы ломило, плечо и нога болели, но вполне терпимо. Кровать скрипнула. Приподнявшись на локтях, Дан осмотрелся. Из лаборатории отца он чудесным образом – в памяти пустота – переместился в просторную светлую комнату, где всё – пол, стены, потолок – было выкрашено белым. Он словно попал в морозилку, обросшую снегом. Но пара изо рта нет. По всему, Дан в больнице. Раны ему обработали, повязки сменили. И чувствовал он себя препаршиво, не столько физически, сколько морально.

Мариша погибла. Он должен был защитить ее! Должен!

Как дальше жить?..

– Извини, – прошептал он.

Ашот его услышал, кивнул – мол, извинения приняты.

– Да ладно тебе, брат. Чего опять-то? Я ж сам виноват, нефиг языком молоть. А вообще, скажи спасибо Шамардину, что живой еще. Ты, глазищи выпучив, попер на него. Он вскипел мгновенно, ты б его видел. Но быстро, гад, сообразил, что нельзя тебя валить при попытке нападения на должностное лицо. Из-за бати твоего, я думаю. Если б тебя пришили, батя твой ни за что исследования продолжать не стал бы. И я палец о палец не ударил бы на службе москвичам, меня мама ждет, я дома уже полгода не был… Да и при стволах мы явились. Если что – накрошили бы народу на десяток гробиков. – Ашот чуть ли не пританцовывал на месте. Такое с ним случалось лишь в двух случаях: если не терпелось рассказать что-то или хотелось в сортир. – Короче, братишка, ты вовремя вырубился. Могло все круче обернуться. Гурбан меня отправил проследить, чтобы тебя не в тюрягу, а в больничку при Кремле доставили. И вот ты здесь, брат. Как какой-то член Политбюро!

Данила молча уставился в потолок. Пусть Ашот танцует, рассуждая на отвлеченные темы, Дану без разницы эти дрязги. Белый потолок навевал тоску. Жить не хотелось.

Толстяк чуть ли не вприпрыжку закружил по комнате, потирая руки и смешно надувая и так пухлые щеки.

– Ты чего валяешься, брат? Я ж сказал: собирайся.

– Куда? Зачем? – Данила сам себя едва услышал, говорить не хотелось.

– Как куда? – искренне удивился толстяк. – Наши ведь ждут. У Тихонова все собрались. Я вот за тобой примчался, чтоб ты тоже поучаствовал.

Грудь сдавило болью. В глазах стало мокро.

– Не все.

– Чего говоришь, брат? – Ашот открыл шкаф в дальнем углу палаты – тоже белый – и достал из него вещи Дана, но не черный балахон с последнего задания, а камуфляжную куртку и штаны из квартиры.

Данила крепко-крепко зажмурился. Как туда возвращаться, в квартиру эту, ведь там всё напоминает о Марише?..

– Не все, – повторил он тихо, а потом выкрикнул: – Наши не все! Мариши больше нет!

Ашот с удивлением посмотрел на него – мол, что за чепуху ты несешь, братишка, – и сказал:

– Если я говорю «все» – значит, все.

– Что?! – Дан вскочил с кровати. Ноги задрожали, он плюхнулся обратно.

Ашот кинул ему одежду:

– Одевайся, брат.

Не смея больше расспрашивать, боясь словами вспугнуть чудо, Дан стянул с себя больничную пижаму. Ашот же, как назло, замолчал и перестал пританцовывать.

Лишь на улице он открыл вновь рот:

– Кстати, Шамардина со вчерашнего дня никто не видел. Исчез, испарился просто. Его по острогу в розыск объявили.

Кулаки Дана непроизвольно сжались. Над острогом плыли черные, как сажа, дымы.

– Что это? – спросил он мимоходом, слишком возбужденный, чтобы обращать внимание на всякие мелочи.

– Не знаю, брат. – Ашот выглядел обеспокоенным.

* * *

Сердце тревожно стучало, ломая ребра, пробивая кожу и вырываясь из груди. Сердцу было тесно. Оно спешило, а ноги не поспевали!..

Растолкав заслон охраны у двери, Дан вломился в кабинет, в тягучий полумрак, пропахший пылью. Свалив с десяток пирамид из папок, он промчался мимо командира и боевых товарищей – и наткнулся на взгляд Мариши.

И обмер.

Жива!!! Лицо испачкано, балахон разорван, круги под глазами, царапины, волосы в беспорядке. Но жива! Жива!!! Картинка в глазах: она качает головой, опираясь на борт «таблетки», ее окружают зомбаки в форме, а потом – взрывы гранат, раскуроченный микроавтобус, бушующее пламя…

Он так много хотел сказать ей, но не мог вымолвить ни слова.

Безумная радость, счастье без конца и края, бескрайнее облегчение – коктейль из этих чувств захлестнул его. Голова кружилась, кровь пульсировала в висках. Данила замер, тяжело дыша, руки его поднялись в поисках опоры.

Она жива!

Но взгляд… Он отвык от подобных ее взглядов. Так неприступная Петрушевич смотрела на однокашника Сташева – до того дня, когда ее отец велел Дану отправиться в глубь Территорий вместе с Равилем. Она тогда ни во что не ставила Данилу, как на пустое место смотрела. Но ведь те времена давно миновали, разве нет?

– Мариша, ты… – Он шагнул к ней, зацепил стопку бумаг, чуть не упал.

– Я ж говорю, советник, уборка не помешала бы, – послышалось сзади. – Травмоопасно у вас. Даня, брат, ты поаккуратней, что ли.

Тихонов нахмурился:

– Молодой человек, смотрите под ноги. Вас одного ждали целый час, так еще и… А мы, между прочим, собрались здесь не личные вопросы решать. Оставьте девушку в покое, она много пережила.

– Я… – Дан растерялся. – Но я же…

– Мы наслышаны о ваших подвигах. Вспугнуть предателя, заставить его скрыться, когда он практически угодил уже в наши сети!.. – Тихонов едва не шарахнул кулаком по столу, сдержался в последний момент. – Остыньте, молодой человек. Ваши порывы слишком дорого нам обходятся.

В поисках поддержки Данила переводил взгляд с одного лица на другое. О чем это советник? Что он говорит? Гурбан хмыкнул и опустил глаза. Лица Маркуса невозможно было рассмотреть под балахоном. Фаза, казалось, дремал. Тихонов – тут все понятно. Ашот довольно ухмылялся – мол, как тебе сюрприз, а ты еще не верил. Мариша смотрела не на Дана, а на…

– А это еще кто? – вырвалось у него.

Только сейчас он заметил рядом с Маришей мужчину среднего роста, в форме ВС Ленинградской коммуны. Судя по погонам, в чине полковника. То есть личность довольно важная, не сержантик какой, не рядовой. Такой человек вполне может знать о планах Верховного совета.

Дан еще раз оглянулся – что за гусь? На сей раз все старательно отвели взгляды. Даже Ашот перестал скалиться и подмигивать.

Тихонов подошел к Марише, взял ее за руку и с чувством принялся трясти:

– От имени Совета и всего острога Москва благодарю за службу, младший лейтенант Петрушевич! За взятого вами «языка» я буду ходатайствовать о присвоении вам внеочередного звания. А то и представим вас к награде!

У питерского полковника, прослушавшего эту торжественную речь, вытянулось лицо:

– Прошу прощения, советник. Не узнаете меня? Полковник Самара. Я лично передал вам в руки Равиля. Неужели забыли?

Собравшиеся в кабинете дружно охнули. Этот мужчина пленил Равиля? Того самого, который не только привел Орду к Москве, но, будучи под слизнем, доставил кучу неприятностей Даниле и его товарищам?!

Мариша смотрела на полковника с искренним восхищением. На Дана, значит, с презрением, а на чужака…

– Мы были союзниками когда-то, – осадил питерца Тихонов. – Но теперь мы – враги. И с вами, полковник, поступят соответствующе.

Данила кивнул, поддерживая советника. А вот Мариша поступила иначе:

– Господин советник! Полковнику Самаре можно верить. Он наш союзник. Он добровольно перешел на сторону Московского острога. Он не мог смириться с тем, что Верховный совет предал само человечество! Скажи, Олег, чего ты молчишь?

– Наше командование использует зомби в своих целях, а мне как боевому офицеру это претит и… – Полковник пожал плечами – мол, что тут еще скажешь, и так понятно.

Тройной шрам на его лице придавал ему мужественности. Мариша прям залюбовалась им. Ущипнуть бы ее за локоть, чтобы так откровенно не пялилась.

– Если б не зомбаки, вы не дезертировали бы, верно? – Данила вовсе не пытался поставить полковника в неловкое положение, ему действительно интересен был ответ.

Лицо ленинградца покраснело.

– Но я не…

– Это все пустое сотрясание воздуха. – Тихонов подал знак своим бойцам, что топтались у двери. – Кто предал единожды, предаст вновь. Москва и так наводнена ленинградскими шпионами. Мы не можем доверять каждому проходимцу.

– Но полковник не проходимец! Он спас мне жизнь!

– Спокойней, девушка, спокойней. – По приказу советника Маришу усадили, вручив ей стакан воды, чтобы не мешала охране увести ленинградского полковника, которого она слишком уж трепетно защищала.

Мариша обмякла:

– Куда его?..

– В острожную тюрьму, – равнодушно пожал плечами Тихонов, – до выяснения обстоятельств.

Стакан упал на пол, расплескав содержимое на папки. Не проронив более ни слова, Мариша поднялась, направилась к двери. Дан попытался ее остановить, она отдернула руку:

– Между нами все кончено. Я не могу жить с трусом.

Ее слова сразили Дана наповал.

Кончено? Трус? И ладно бы разлюбила – из-за того же полковника, с которым у нее явно интрижка… но трус?! Это он-то трус?!

Напоследок она обернулась:

– Настоящий мужчина никогда не бросил бы свою женщину в беде.

И ушла, хлопнув дверью.

Ее обвинения были столь нелепы – и оттого обидны! – что Данила не нашел, что ей ответить.

Меж тем Тихонов продолжил заседание:

– Обстановка в остроге накалена до предела. Ленинградские шпионы устраивают саботажи. Буквально только что мне сообщили, что сгорела наша лучшая мастерская.

«Варяги» разом загомонили. Дан обернулся к Ашоту. На том лица не было.

– Жертвы есть? – спросил толстяк.

Таким серьезным Дан никогда его не видел. Ни Ксю, ни Митрича среди собравшихся не было. Как понял Дан из разговоров, эти двое должны были сегодня заняться ТО дирижабля. После каждого вылета они тщательно проверяли движки, латали гондолу, осматривали газовую камеру.

Тихонов медлил с ответом.

– Советник, ответьте, есть жертвы?

– Все, кто был в мастерской… Никто не выжил.

Оказалось, мастерскую заперли снаружи, а потом подожгли. Лицо Ашота посерело, словно его присыпали цементом. Ни единой эмоции, ни слезинки. Тем хуже – в себе держит, а боль, Дан это знал как никто другой, имеет свойство разъедать душу изнутри. Ее нужно выплеснуть, выдавить из себя.

Данила отчетливо вдруг представил себе, как все было, – картинка трагических событий заслонила собой реальность.

Вот Митрич, вцепившись ручкой-лапкой в округлый девичий локоток, ведет Ксю к распахнутой калитке в больших, местами ржавых воротах. Это ворота мастерской, из-за них доносятся веселые и не очень голоса, там шутки перемежаются с рабочим матерком, без которого, как известно, ни одна гайка не накрутится, ни одна резьба не нарежется. Митрич что-то шепчет Ксю на ушко – она немного выше старика, ему приходится на ходу приподниматься на носочки. Закончив, вертолетчик опускается на всю стопу, а Ксю хохочет, запрокинув голову. Ее золотистые кудри рассыпаются по плечам и спине, прикрытой неизменной камуфляжной курткой. Эх, переодеть бы Ксю в настоящее платье, вместо ботинок обуть в туфельки на каблуке – и… ух и ах, у Дана даже дыхание перехватило, когда он представил себе эту красоту. Нет, она и так отлично выглядит, но в платье с глубоким декольте…

Митрич с легким поклоном пропускает Ксю вперед, затем сам ныряет в удушливую атмосферу мастерской, пропахшей сваркой, горячим металлом, лаком и краской, смазкой и бензином, людским по́том, в конце концов. Митрич и Ксю идут к раздутой громадине дирижабля, на бортах гондолы красуется всадник, пронзивший копьем ползучую тварь, что так и норовит впиться клыками в ноги его скакуна. Из клубящегося пара вываливается закопченная физиономия, рука в промасленной рукавице сдвигает с лица большие сталеварские очки, рукавица падает на пол, засыпанный грязной деревянной стружкой. Девичьи пальцы тонут в неожиданно чистой ладони, затем выныривают, и черед уже Митрича жать руку мужику. Реверансы заканчиваются – опустив очки на глаза, мужик поднимает рукавицу и принимается за работу. Болгарка врезается в лист металла, в стороны сыплют искры, попадая на робу, оставляя на коже крошечные черные ожоги.

Ожоги…

Картинка такая четкая, такая настоящая, что Данила, словно бы топающий в шаге от Митрича, озирается в поисках пожарного щита. Где тут ящик с песком, багор, ведро и прочее бесполезное в случае, если тут полыхнет всерьез?

Еще рукопожатия, хлопки по плечам, кое-кто неуклюже пытается поцеловать Ксю руку, но она, смеясь, выдергивает ладонь из мозолистых пальцев с черными ободками грязи под ногтями. Видно, что Ксю здесь нравится, что она тут дома. Она, рожденная на Территориях, с детства привыкшая презирать жителей острогов, нашла здесь пристанище и друзей. Ее понимают в мастерской и ценят, ею не только восхищаются за редкую женскую красоту, но и способны оценить по заслугам ее умение – причем без скидок на пухлые губки и гладкую кожу. И это много для Ксю значит.

Туша дирижабля рядом, возле нее уже суетятся мужики в робах. Работа, что называется, кипит. Дыры в гондоле латают, сорванные заклепки меняют, оболочку тоже кое-где надо обновить, потом покрасить еще, но это позже, не сейчас… С армейского склада привезли боеприпасы, не мешало бы загрузить, чтоб под ногами не валялись, а то сварка или еще что, береженого бог бережет… Ксю с ходу включается в процесс, она ловко забирается на балки, удерживающие правый двигатель чуть в стороне от аэростата, – ей не понравилось, как он справлялся с нагрузкой в последнем вылете. Митрич же, наоборот, неспешно прогуливается вокруг дирижабля, раздавая ЦУ и рассказывая анекдоты. Указания его не спешат выполнять, зато анекдоты слушают внимательно и даже искренне смеются.

Все при деле. Все заняты любимой работой, которая не в тягость, но в радость.

Прямо-таки идиллия.

И тут с грохотом захлопывается калитка ворот.

В шуме мастерской этот грохот, конечно, нельзя было услышать, но ведь услышали, бросили работу, обернулись на звук. Ксю тоже отлипает от движка. Лицо ее уже измазано чем-то черным и жирным – наверное, солидолом, смешанным с пылью. Митрич запинается, анекдот остается без окончания. Вертолетчик первым приходит в себя. Первым бросается к двери. Он уже метрах в трех от ворот, когда снаружи мастерской раздается грохот, ворота содрогаются, в щели стыков прорываются языки пламени, кончики которых облизывают Митрича с ног до головы. Одежда на нем мгновенно вспыхивает, он падает на пол, катается с боку на бок, надеясь сбить пламя. К нему бегут на помощь. Ксю только начинает спускаться с дирижабля, как внутри мастерской раздаются два взрыва сразу. Кажется, что огонь везде, что горит всё-всё-всё, металл плавится и бежать некуда и, главное, некому…

Пузырится краска на борту гондолы – там, где был святой Георгий…

Это последнее, что увидел Данила, прежде чем голос Тихонова вернул его к реальности:

– С внутренними врагами, господа, с этими змеями, пригретыми на груди острога, мы разберемся силами службы безопасности. С минуты на минуту я жду отчета о поимке подлого ренегата, бывшего советника Шамардина.

«Варяги» молчали, переваривая услышанное. Мариша воскресла из мертвых, но взамен погибли двое боевых товарищей. Кое-кому – Ашоту, например, – такой обмен наверняка показался неравноценным, пусть даже Мариша вернулась не сама, а с «языком».

– Какая наша задача? – подал голос Гурбан.

– От вас требуется активизировать сбор данных о передвижении и деятельности подразделений противника на прилегающих к Москве Территориях. Мы должны знать о каждом шаге внешнего врага!

Гурбан кивнул, иного ответа он и не ждал.

– Разрешите поговорить с питерским полковником.

А вот тут Тихонов удивил его, выпалив чересчур быстро:

– Этим займутся специалисты.

Дан видел, как прищурился Гурбан.

– А после дознания? Мне хотелось бы задать ему несколько вопросов.

– В этом нет необходимости. Мои люди предоставят вам всю необходимую информацию. Сразу же после допроса пленного расстреляют. Господа, не забывайте, идет война. И ленинградцы нас не щадят. – Тихонов подошел к Ашоту и потрепал его за плечо – мол, мужайся, мальчик. Гурбану он вручил запечатанный конверт: – Здесь изложены подробности следующего задания группы «Варяг».

Тем самым он дал понять, что совещание закончено.

На площади, изучив предписания, Гурбан объявил, что сбор назначен на послезавтра:

– Жду всех в штаб-квартире в семнадцать ноль-ноль.

Лоб его покрыли складки морщин, он выглядел озадаченным. И его можно было понять. Несмотря на шок, испытанный от встречи с Маришей и разрыва с ней, Дану показалось, что отсрочка выхода на Территории более чем на сутки как-то не вяжется с наказом активизировать сбор данных. Но он тотчас забыл о своих подозрениях. Потому что Ашот позвал его выпить.

– Шмаль не предлагаю. Все равно откажешься. Но если ты, брат, со мной не выпьешь, ты мне не брат тогда… А это мне уже не понадобится. – Ашот вытащил из кармана маленький алый коробочек в форме сердечка, открыл его, показал Даниле два золотых обручальных кольца. – Представляешь, сегодня хотел ей подарить, на колено там встать, все дела… Она ж хорошая девчонка, лучше я все равно не найду, и маме бы моей понравилась, точно говорю, брат… – Пальцы его задрожали, он уронил коробок на асфальт, но наклоняться за ним не стал, зашагал прочь.

* * *

Зомбокабаны как-то совсем уж нагло пялились на Дана стеклянными глазками.

– Да они просто смеются надо мной! – понял он.

– Кто? – потребовал объяснений Ашот. – Исчё па пися́т?

– Дык! – Дан не смел отказать другу, ведь у того такое горе. – Мне два раза в одну посуду. И еще потом. Ну дык типа!

Несмотря на расплывчатость формулировки, барменша Натали уловила, что от нее требовалось, – стакан наполнился до краев. От мутного пойла пахло чем угодно, но только не коньяком, хотя напиток в прейскуранте гордо назывался «Наполеоном».

– Прямые поставки из Прованса, – улыбнулась Натали, и Дан с удивлением осознал, что ее кокетство стало ему импонировать, а ведь еще час назад он морщился, поглядывая на ее обесцвеченную челку и плоскую грудь. Похоже, он очень, ну просто очень-очень пьян. Что, собственно, и требовалось.

– А мни иссть Прыванс?! – Ашот обиженно посмотрел на свою посуду, где плескалось на самом дне.

– Ну, Ашотик, миленький, между первой и второй хоть какой-то перерывчик должен быть. – Натали выставила еще одну литровую бутылку и отправилась сметать осколки первой.

Так уж получилось, что опустевшей тарой Дан запустил в голову зомбооленя, что нависала над выходом из бара. Ему показалось, что голова неприлично показывает ему рога. Типа у тебя, мужик, такие же, а то и круче.

Теперь настал черед двух кабанчиков издеваться над отвергнутым любовником. Ничего, Данила еще немного разомнется «Наполеоном», а уж потом, когда бутылка опустеет… Но вот проблема: кабанов два, а бутылка одна. И сомнительно, что здоровья хватит на третью. Хотя…

В Харькове он отрицательно относился к алкоголю. Дядюшка Натан закладывал, и вообще. Но, как говорится, с кем поведешься, с тем и наберешься. «Варяги» снимали стресс после БЗ отнюдь не в библиотеке. Когда они приходили в бар Натали на Варварке, посетители мгновенно рассасывались – никого, кроме служивых, не оставалось. Но Натали не жаловалась – платили буйные клиенты исправно и столько же на чай оставляли.

– А абсент есть? – Данила попытался ущипнуть барменшу за тощую задницу.

Увернувшись, она высыпала осколки в мусорное ведро.

– Конечно есть. – Она выставила на стойку такую же бутылку, как с «Наполеоном».

– Из Прованса?!

– А то! – побожилась Натали.

Она все больше и больше нравилась Дану.

В итоге кабанов решено было пожалеть, они ведь хорошие, потому что безрогие, то есть мужики настоящие. Расплатившись новорублями – сдачи не надо! – «варяги» покинули гостеприимное заведение. Дан едва удержался от того, чтобы предложить Натали руку и сердце – да просто потому, что нога у него прострелена, а печень проспиртована.

Их изрядно шатало. «Неужели землетрясение?» – подумал Дан, а потом заметил, что фонарь не горит, хотя точно горел, когда они впорхнули в уютное гнездышко Натали. Может, вернуться, пока рядом? Уткнув лицо в барную стойку, так сладко спать…

И вдруг все мгновенно изменилось.

Тело, вопреки влиянию алкоголя, среагировало верно. Рефлексы не пропьешь.

От холодной стали, вспоровшей ночной воздух, Дан ушел легко, словно танцуя. Хуже, что Ашотик совершенно не склонен был повторить его па, поэтому пришлось уронить товарища на асфальт – а чтобы не подставлялся под удар.

– Сто так-эээ? – пробурчал снизу толстяк, когда Данила через него перепрыгнул, выпростав ногу.

Стопа воткнулась в челюсть. Уронив нож, враг упал на спину, но тут же откатился и вскочил. Крепкий, зараза. Кого другого удар оправил бы на тот свет или хотя бы в нокаут, но не того, кто вероломно напал на «варягов», – противник Дану достался сто́ящий, не новичок какой.

Они застыли друг напротив друга. В мерцании неба виднелся только расплывчатый контур, но Дана учили драться даже в полнейшей темноте.

– А-а… а-а-а… – Ашот встал на четвереньки. – А-а-а…

«Не вовремя ему поплохело», – подумал Дан.

– А-а-аберниссс, – выдал-таки толстяк.

Обернуться Дан не успел – кулак того, кто подкрался сзади, зацепил его, скользнув по черепу. И все же в глазах вспыхнули искры, а если б по темечку приласкали всерьез, то…

Дан за предплечье перехватил руку напавшего сзади, намереваясь сломать в локте, но открылась дверь бара – яркий свет ослепил, Дан отпрянул, выпустив врага.

– Что тут такое?! – послышался голос Натали. – Я вызову СБО!

Жесткий удар в живот опрокинул Дана на асфальт, содержимое желудка тут же выплеснулось – а вот не надо забивать его всякой дрянью.

Зато зрение прояснилось. Враги, одетые в обычные камуфляжные куртки, улепетывали. Неужели их вспугнули угрозы Натали?

Оказалось, не только. Залп из дробовика. И еще. И еще.

– Никогда не умела стрелять, – огорченно сообщила барменша.

Она ни разу не попала.

Один из нападавших остановился аккурат под фонарем на пересечении переулка с улицей, обернулся – и Дан узнал его! Это же тот самый лысый-бородатый из личной охраны Шамардина! А второй небось его напарничек, они ведь неразлучны. Вот кто, значит, подослал к «варягам» убийц… Опять Шамардин, сволочь! Все беды из-за него!

Охранники Шамардина скрылись за углом.

Данила поднялся, помог Ашоту. Хмеля как не бывало, осталась только муть в голове. И вновь навалилась тягучая тоска.

– Сявки чертовы. – К ним подошла Натали. – Нет, чтобы просто кошелек забрать, так еще норовят ножик в пузо вставить. Жаль, не попала!

Понятно. Убийцы пытались обтяпать нападение под обычный грабеж. Потому и ножи, а не пистолеты.

– Это… – Дан почесал коротко стриженный затылок. – У тебя из Прованса еще есть? Только это… деньги закончились, я потом занесу.

Натали вернулась через минуту и, улыбаясь, протянула бутылку:

– За счет заведения. И осторожней, мальчики. Мне еще нужны постоянные клиенты.

* * *

Проклятый замок уходил от ключа, как раненый зомбак от пуль. Ты его хочешь добить, чтоб не дергался, а он рвет себе когти. Так и с замком – некуда ему деваться, в двери прочно сидит, а извивается, гад, не дается ключу.

– Есть!!! – Дан обрадовался нелегкой победе, как своему дню рождения в пять лет.

Этажом выше открылась дверь. Снизу раздраженно поинтересовались:

– Чего орать так? Два часа ночи!

– Извините, соседи, больше не буду. Честное доставщицкое. – Дан ввалился в квартиру, которую еще недавно делил с Маришей. – И вообще, я скоро съезжаю. Отдохнете от меня! Все вы! От меня! – Он захлопнул дверь.

И насторожился.

В квартире кто-то был.

В поисках хоть чего-то, что сойдет за оружие, Дан окинул взглядом прихожую, но ничего убийственней Маришиной расчески не нашел. Второй раз за ночь неожиданно напасть на себя он не позволит.

Сжав кулаки, шагнул в спальню.

На трюмо робко горела свеча. Мариша сидела на постели одетая, как и прежде, в черный балахон. И это было очень странно – не сменила наряд при первой же возможности?.. Дан резко развернулся – опасность подстерегает сзади? Никого. Он наклонился, заглянул под кровать – тоже пусто, если не считать тараканов, разжиревших от ядов, которыми их травили.

– Любовника ищешь? – спросила Мариша.

Голос ее прозвучал так буднично, что Данила сразу успокоился:

– Типа того. – И кивнул на свечу: – У нас что, электричество отключили?

– Да нет. Просто захотелось.

Ей, значит, захотелось, а его чуть кондрашка не хватил. Дан невесело усмехнулся. Надо взять себя в руки, а то он в каждой тени видит наемного убийцу с катаной в руках и с «Вулканом»[7]7
  Шестиствольная авиационная пушка.


[Закрыть] от бедра.

– Ты чего еще здесь? – Дан упал на кровать, та жалобно скрипнула. Мариша назвала его трусом и сказала, что жить с ним не может – он уверен был, что не застанет ее дома, что она давно рассовала вещички по рюкзакам и умотала. – Я слишком рано вернулся?

Он говорил с ней резко, зло. Это из-за алкоголя. Он ничего не мог с собой поделать.

Мариша проигнорировала вопросы:

– Чем закончилось совещание?

– Да так, ничего особенного. Решили полковника твоего расстрелять на рассвете.

Дан зарылся лицом в подушку. Не мог видеть испуга на лице своей девушки. Своей бывшей девушки. Хотелось лично приставить ствол к затылку ленинградца.