Текст книги "Атака зомби"

Глава 6
Смертник

Пройтись по плитам Дворцовой набережной, под загнутыми книзу крючками давно погасших фонарей. Зацепиться взглядом за шпиль Петропавловской крепости, на верхней башенке которой установлена огнеметная батарея. Перекинуться парой слов с молодым рабочим в непромокаемой робе, который кормит карпов в канале, где их разводят. И мосты, мосты, много мостов… Гулять после зачистки у западного шлюза, отдыхать, не замечая зенитных установок, направленных в небо на случай атаки зомбоптиц. И чтобы влажный, холодный даже, ветер в лицо. Свежий ветер…

В камере смертников было затхло. Никакого движения воздуха, ни дуновения.

И воняло здесь несусветно – дохлятиной воняло, будто кто-то умер тут и пролежал пару недель, а потом, когда труп убрали-таки, камеру даже не подумали обработать хлоркой. Хотя тогда бы воняло тоже, но как в общественном сортире.

После допроса Самара чувствовал себя немного разбитым. Он усмехнулся окровавленными губами. Чувства юмора еще не потерял, уже хорошо. Вот только ребра болят; если бы не ребра, вообще все было бы прекрасно. И зубов не хватает, ну и ладно, их же много во рту, жалко, что ли, пято́к? Нет, не жалко. Обидно только. Допроса-то никакого не было. Самара настроился хранить молчание, а когда станет невмоготу, путать дознавателей, сливать им дезу, ибо у всякого предательства есть предел. Он отказался воевать на стороне зомбаков, но он патриот Ленинградской коммуны, он любит родину, вот только бы избавиться от некоторых уродов в Верховном совете да заменить министра обороны… Но его вообще ни о чем не спрашивали – просто били. Молча. Умело. Стараясь доставить максимум «удовольствия», но не зашибить насмерть. Очевидно, полковник еще нужен Тихонову. Показательная казнь – это вроде отчета о проделанной работе. У Лобного места выставить ленинградского шпиона на всеобщее обозрение, рассказать о былых его подвигах, приписать пару-тройку несуществующих преступлений нынешних – это политика, это понятно. Гнев должен обуять народ. Плебс таки измыслит своими мозжечками, что дружба с Питером закончилась, нынче Москва и Северная Пальмира – враги навек…

Скорее бы уже казнь. Там, на площади, хоть свежий воздух. Подышать перед смертью всласть. Если получится, плюнуть Тихонову в лицо, будто ордынец какой. Все ж лучше, чем нюхать здешнюю вонь. А как сейчас хорошо на берегу Финского залива…

…Они приехали тогда на БТР в сопровождении взвода бойцов в двух бронированных автобусах. Для министра горючки не жалели. Мало того, для Багирова «восьмидесятку» подвергли суровому тюнингу. Десантное отделение обшили бархатом, под который впихнули поролоновые подушки, – чтобы генерал не набил шишку, если ему вдруг захочется встать по стойке смирно. Кое-кто даже шутил, что броневик Багирова – это палата для буйно помешанного, что отчасти соответствовало истине, ибо в гневе генерал был грозен. Но где вы видели палату с баром, холодильником, небольшой библиотекой, набором для шашлыка и гриля? В БТР Багирова все это имелось.

– Приехали, товарищ генерал.

Багирову помогли выбраться из бронетранспортера. С годами генерал не становился стройнее. При росте в метр семьдесят его полтора центнера выглядели слегка избыточными.

– Ну-с, товарищи, чем вы хотите меня порадовать?! – зычно гаркнул генерал.

Со слухом у него тоже были проблемы.

Чеканя шаг, перед генералом нарисовался Адольф Резник, тогда еще полковник.

– Товарищ генерал, разрешите…

– Отставить!!! Чего орешь, пацан?! Я и так все прекрасно слышу.

Пролетающая мимо чайка заполошно дернулась, капнув Резнику прямо на фуражку. По свите генерала прошел смешок. Багиров тоже хохотнул. Ничего не понимающий полковник зарумянился, но все же продолжил доклад, закончив его такими словами:

– Принимайте работу, товарищ генерал.

– А? Чего ты там шепчешь, как обосранный? – Багиров приставил к уху ладонь.

Солдафонский юмор с годами обострился у него до предела. Свита дружно заржала.

– Бери пример с Олежки! – Генерал хлопнул Самару по плечу. – Олежка далеко пойдет! А ты – размазня!

Загрохотали автоматы. Это бойцы охраны засекли зомботюленя, подплывшего слишком близко к комиссии. Плюхнулась граната – вместо контрольного.

Резник подвел генерала и его лизоблюдов к огороженному сеткой участку залива, где по колено в отнюдь не кипятке стояли трое парней. В одних лишь плавках стояли, не выказывая признаков того, что им холодно. Подбородки задраны, руки по швам.

– Это что за ихтиандры?! – интимно, как ему казалось, поинтересовался генерал у Самары. У того аж в ухе зазвенело.

– Не могу знать! – рявкнул в ответ Самара. – Сейчас выясню, товарищ генерал!

– Давай-давай, только подштанники не намочи.

Резник кинул на Самару радостный взгляд – мол, недолго ты в любимчиках у министра проходил.

– А чтоб подштанники не намочить тебе, Олежек, пусть вон полковник окунется, а потом доложит.

– Так точно, товарищ генерал! – На Резника было жалко смотреть.

Он по пояс зашел в воду, демонстративно вытащил секундомер, скомандовал что-то парням в бикини, те тут же ушли с головой под воду.

– Это что, праздник Нептуна?! – Генерал демонстративно зевнул и протянул руку в сторону.

Его адъютант, крайне смышленый малый, обладающий способностью предсказывать желания генерала, тотчас вручил Багирову па́рящую кружку с чаем.

– Коньяк? – Багиров не спешил пить.

– Уже там, товарищ генерал! – отрапортовал адъютант.

Только после этого генерал соизволил пригубить напиток. С годами он стал склонен к барским замашкам. Вторая его рука оттопырилась – в ладонь лег бутерброд с маслом и красной икрой. Где и как адъютант генерала добывал этот деликатес, оставалось загадкой. Одно точно – в Ленинграде отведать икорку можно было только на светских приемах Багирова.

Парни в бикини дружно вынырнули.

– Пять минут, товарищ генерал! – Размахивая секундомером, Резник выбрался из загона, с него стекала струйками вода.

– Чего?! – Генерал слизнул с пальцев масло. Он считал, что лучше уж так, чем вытирать их о лампасы. Если вытирать, жена потом ругается.

– На пять минут наши боевые пловцы способны задерживать дыхание! Они смогут незаметно подплывать к вражеским кораблям, устанавливая мины, или проникать по рекам и даже по канализации в чужие остроги и…

– Да?! – Генерал выглядел удивленным, на лице его проступили красные пятна. Даже небольшая порция алкоголя мгновенно пьянила его – сказывалось многолетнее злоупотребление спиртным. – А что ж ты сразу не сказал? Ну-ка дай мне прибор!

Боевым пловцам пришлось еще трижды продемонстрировать свое умение. Кожа их сначала покраснела, потом посинела, а потом стала молочно-белой. Генерал за это время выпил еще две кружки горячего чая.

– Ну что ж, – Багиров выглядел довольным, – хвалю, полковник… как бишь там тебя?

– Полковник Резник, товарищ генерал!

– Да не важно. А вот шапочку надо бы помыть. И это… а где вообще?!

Перед генералом тут же установили походный стол, под ягодицы сунули кресло. На столе образовались закуски и бутылки.

– И пацанов зови! Они хорошо потрудились, замерзли, наверно! Щас нацедим для сугреву!

– Товарищ генерал, не сто́ит…

– Что?! Давай сюда их!

Рык генерала привел Резника в чувство. Он помчался к пловцам, торчавшим у самой кромки воды по стойке «смирно», и велел им идти к генералу.

– Когда еще с Багировым выпьют? Внукам будут рассказывать, как с самим Багировым… – Генерал осекся. – Это что такое?! Это что же… – Он потянулся за пистолетом.

«Ну, начинается», – подумал тогда Самара.

Генерал, выпив, становился невменяем, хватался за оружие и совал его под нос всем, кому не повезло оказаться рядом. Но до пальбы ни разу не доходило.

Однако когда-нибудь все случается впервые.

Пуля угодила пловцу в переносицу. Он упал назад. Его коллеги как ни в чем не бывало остались на своих местах у стола, куда их привел Резник. Ни одна мышца не дрогнула на молочных от холода лицах.

– Товарищ генерал, какого… – Самара попытался отвлечь Багирова, но его слова заглушил второй выстрел, и еще один труп с развороченным черепом упал на берег.

Это безумие надо было пресечь, пока генерал не начал палить по своей свите, как он давно грозился. Сразу несколько рук потянулись к Багирову, однако реакция у того оказалась удивительно быстрой для старика: он вскочил, перевернув стол, и, приставив ствол ко лбу последнего пловца, нажал на спуск. Действовал он, похоже, рефлекторно. То есть совершенно не соображая, что делает. Наклонился над ближайшим трупом, перевернул на живот.

– Вот сука, живой!

Всё, генерал окончательно сбрендил, решил Самара. Сначала вышиб из парня мозги, а теперь говорит, что тот живее всех живых.

Брезгливо сморщившись, генерал стволом выковырял из обломков черепа извивающегося, окровавленного слизня – и продемонстрировал его собравшимся:

– Это что, а?! Я вас всех спрашиваю?! Что?! – Он стряхнул паразита себе под ноги и яростно растоптал его. – Что ты мне подсунул, щенок?! – Генерал схватил Резника за грудки.

Тот принялся что-то бормотать о том, что все согласовано с Верховным советом Коммуны и что реакция товарища генерала ему кажется немного странной, ведь этих пловцов специально тренировали, чтобы они могли проникнуть в Москву по Москве-реке…

Проверив оставшиеся трупы – на обоих были слизни, – Самара уничтожил паразитов. Сам факт случившегося не укладывался в голове. Как такое вообще могло быть – привести генерала на показ зомбаков? Это первое, что пришло тогда на ум Самаре. Только потом, когда шок понемногу отпустил, он с ужасом понял, что зомбаки слушали приказы Резника, а это значит…

Генерал тем временем костерил своих подчиненных – и больше всех Адольфа Резника – за то, что дрянь эту ему подсунули, и вообще, что́ это и откуда и как такое может быть, чтобы безмозглые твари, которых надобно нещадно уничтожать, вдруг стали нырять по приказу офицера.

И вот тогда Самара впервые увидел Стерха.

Вообще-то Стерх присутствовал на показе с самого начала, но держался как-то незаметно, не привлекая внимания. Роста он был чуть ниже среднего. Лицо невзрачное, губы тонкие, волосики жидкие, да и сам весь какой-то хлипкий. Дунь на такого – рассыплется. А вот глаза его под толстенными линзами очков сверкали так, что трудно было не отвести взгляда. Глаза эти были словно сами по себе и не имели никакого отношения к тщедушному телу.

Из блеклого пятна на границе зрения Стерх внезапно превратился в яркую личность, когда Резник указал на него генералу:

– Знакомьтесь, это Афанасий Стерх, наш ведущий специалист по проекту «Оружие возмездия».

Отглаженные брючки, белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, чуть сгорбленная фигура – и глаза, переполненные неудержимой силой, которой вовсе не нужен рычаг, чтобы перевернуть мир.

Даже Багиров почувствовал эту силу.

– Объяснитесь. – Он протянул руку, на сей раз получив от адъютанта наполненную рюмку.

Тонкие губы Стерха чуть изогнулись. Но и только.

Генерал побагровел. Резник, пытаясь сгладить неловкость ситуации, принялся объяснять ему, что так, мол, и так, этот человек, гениальнейший ученый современности, представил Верховному совету свое ноу-хау, благодаря которому можно направить мощь зомбаков на врагов Ленинграда. Отныне ни одна сила на Территориях и в острогах не сможет угрожать коммунарам, но сами коммунары смогут привить свои идеи отсталым обществам.

– Что за бред?! – Генерал махнул рюмашку, побледнел и схватился за сердце.

– Это не бред, – подал голос Стерх. – На первой стадии эксперимента мне удалось направить к Москве полчища зомбозверей, которые практически блокировали острог. Вы наверняка слышали об этом аномальном для несведущих явлении. Но это было достаточно давно. Теперь мое изобретение способно на большее.

Как рыба открывая рот, генерал медленно опустился на песок. Не отрываясь он смотрел на человечка перед собой. Казалось, Стерх схватил Багирова своим взглядом, не давая отвести глаза. Адъютант кинулся к Багирову, голося, что хозяину нужна помощь, заводите броневик, живей в больницу.

А Стерх продолжал говорить:

– Те существа, которых вы, генерал, убили, не единственные. Они проникнут в Московский острог, неся на себе килограммы тротила, и подорвутся, подобно смертникам-шахидам прошлого. Случится это в День Острога, во время народных гуляний… Я лично просил Совет временно скрыть от вас разработки моего НИИ и вижу, не напрасно…

…Самара с отвращением вдохнул. Трупная вонь камеры угнетала. Устроить, что ли, дебош, а когда войдет охранник – свернуть ему шею, захватить оружие и…

И что?

Сомнительно, что охранник войдет в «клетку с тигром» сам. К тому же местные вэвэшники вооружены, помимо прочего, шокерами, стреляющими электродами на проводах. Корчиться на полу, пуская слюну и расслабляя от боли сфинктер, не очень-то хотелось. Особенно перед казнью.

Самара вспомнил, как нехорошо выглядел Багиров в больнице. Ему предоставили отличную палату, все условия. Грудастые медсестры, опытные врачи, но… Не приходя в сознание, генерал умер.

Полковник тогда навел справки о Стерхе. Точно известно было лишь одно: родом он не из Ленинграда, появился в остроге менее года назад. Каким-то непостижимым образом сумел добиться личной встречи с одним влиятельным человеком из Верховного совета, обрисовал ему перспективы своего проекта – в общем, уговорил выделить средства для экспериментов по контролю над зомбаками. В итоге Стерха ждал успех, но не мгновенный. Первую армию зомби – в том числе и зверье – постигла неудача. До Москвы дошло не более трети начального состава, к тому же организованной армией это стадо нельзя было назвать. Они просто перли на Стену, как прочие, самые обычные зомбаки, разве только не уходили от Стены ни при каких обстоятельствах, потому что остатки заложенной в них программы не позволяли нарушить приказ…

Так что рота зомбаков в подчинении не стала для Самары шоком. Он уже знал, что собой представляет оружие возмездия, – видел на берегу Финского залива.

Позже Самара узнал от Зятя, что, проведя дополнительные эксперименты, Стерх добился устойчивого выполнения приказов, но требовалось дублировать сигнал не менее одного раза за трое суток, иначе программа, заданная слизням, сбоила, код разрушался, зомбаки выходили из-под контроля…

Вот-вот рассветет.

Моргнув, свет в камере погас. В коридоре послышались шаги. Это за полковником Самарой идет палач в колпаке с прорезями для глаз. Ну, или без колпака, что более вероятно. Во время экзекуции Самара слышал, как мучители говорили меж собой, что «этот питерский в нашей гостинице только до утра, потом освободит номер навсегда».

Вот только Самара не спешил съезжать. Палач уверен: у жертвы связаны руки-ноги. Это не совсем так. Вспоминая ночью прошлое, полковник подумывал о будущем. О зазубрину на стальной ножке нар он перетер веревку, стягивающую запястья за спиной. А потом, когда восстановилось кровообращение, освободил ноги.

Со скрежетом отодвинулся засов. Ржавые петли спели свою скрипучую арию, дверь открылась. В затхлую тьму шагнули.

Самара только того и ждал – он атаковал бесшумно, вложив в бросок все свои силы.

* * *

С замиранием сердца Данила ждал расспросов о питерском полковнике. Это означало бы, что чертов ленинградец, задери его зомбак, небезразличен Марише.

Но то, что случилось, было еще ужасней.

– Ты бросил меня, – сказала она твердо, и Дан почувствовал затылком ее тяжелый взгляд.

Оторвался от подушки, развернулся к ней лицом:

– Что?..

– Ты бросил меня на поле боя, – повторила она. – Как трус. Тряпка. Не мужчина.

– Что?! Да я… Меня Ашот, я… – Обвинения настолько возмутили его, что из глотки вырвался лишь невнятный лепет, похожий на оправдания виноватого. А ведь Даниле не в чем каяться перед Маришей. Он ничего не мог сделать для ее спасения. Да что там, он сам едва не погиб!

– Да я сам едва… – Он вспомнил, как вырвался из объятий Ашота и, теряя сознание, пополз обратно к «таблетке». И замолчал, стиснув зубы. Ни звука больше. Пусть думает что хочет.

Хотя… Мама говорила, что если женщина неправа, надо попросить у нее прощения. Данила ни разу не воспользовался этим советом, а сейчас как раз подходящий момент.

– Извини. – На лице его выступили капли пота. Это короткое слово далось ему с таким трудом, будто он пробежал в бодром темпе пятнадцать кэмэ в бронике, каске и с «калашом».

– Мне показалось или ты что-то сказал?

На миг он закрыл глаза.

– Мариша, я прошу у тебя прощения за то, что оставил тебя на поле боя. Я…

– Достаточно, – оборвала его самоуничижение мисс Петрушевич. – Я подумаю. Не уверена, что смогу тебя простить, но… Мало ли, шанс есть.

Данила криво усмехнулся:

– Спасибо и на том.

Она не заметила сарказма.

– Я попробую тебя простить, если…

– Если что?

– Если ты поможешь мне освободить полковника Самару.

Дану стало горько. Вот, значит, в чем дело. Она затеяла весь этот цирк только потому, что ей нужна помощь. Надо же, Данила должен вытащить из каталажки ее любовничка. И как только у нее язык повернулся, а?

А с другой стороны, может, это действительно последний шанс все исправить? И она простит Дана? Пусть даже он не виновен?..

– Я уверена, полковник может быть полезен. Он много знает о зомбаках. Об армии питерских зомбаков.

– А как же Тихонов и Совет? – возразил Данила по инерции, решив, что на все готов, лишь бы заслужить прощение. – Мы не можем против них пойти. Это неправильно.

– Даня, любимый, а если они ошибаются, а мы поступаем верно, во благо не только Москвы, но всего человечества?! А если не Шамардин, а Тихонов – предатель?! Даня, сейчас мы можем доверять только друг другу.

Любимый? Ему стало жарко. Она назвала его любимым… Оговорилась по привычке? Или наоборот, сквозь броню показного презрения пробились ее истинные чувства к нему?

И все же Дана охватили сомнения. Любовь любовью, но идти против Совета… и вообще ввязываться в авантюру, цена которой – трибунал и смертная казнь…

Мягкие влажные губы коснулись его обветренных, разбитых. Поцелуй длился мгновение, но у Дана перехватило дыхание, а потом он услышал, как говорит:

– Я согласен.

– Вот и славно. – Мариша выглядела такой деловитой – ни капли романтики, – что Дан засомневался, был ли поцелуй, не привиделось ли ему. – Не думала, что когда-нибудь такое скажу, но нам необходима поддержка одного человека…

Менее чем через час они сидели на краю огромной кровати, которую Ашот любовно называл «мой траходром».

– У вас что, совсем крыша поехала? – Толстяк пил рассол и не спешил давать согласие. – Я понимаю, трагическая гибель, потом чудесное возрождение и все такое, но чтобы пойти против Совета… Вы в своем уме?! Даня, брат, ладно эта вздорная девка – может, она после плена зомбацкого рехнулась… но ты-то?!

Дан молча встал и потянулся за банкой с рассолом, которую он предусмотрительно захватил и к которой присосался Ашот. Толстяк поспешно отодвинулся, прикрыв емкость своим телом:

– Э, брат, чего так сразу? Шуток не понимаешь?

Он согласился помочь однокашникам.

– А план есть? Типа садимся в танк, въезжаем на нем в тюрягу, потом незаметно рвем когти из Москвы? Или быстренько учимся летать и атакуем каталажку с воздуха?.. Нужно разработать операцию по освобождению пленника, без этого никуда.

Мариша вздохнула, глядя за решетку окна:

– До рассвета всего ничего осталось. Если бы вы меньше шлялись по барам, у нас было бы больше времени, а так…

Через пять минут они уже шагали по улице. На Марише все тот же черный балахон, Ашот и Данила одеты менее экстравагантно – в обычный камуфляж, в котором ходит девять десятых населения Москвы. Толстяк прижимал к брюху банку, с которой наотрез отказался расстаться.

В небе над острогом то и дело вспыхивали факелы, выжигающие стаи зомбоптиц. В отличие от Харькова, тут не врубали сирены гражданской обороны – атаки с воздуха для местных давно стали обыденностью.

На безлюдной соседней улице светилась неоновым огнем вывеска закусочной «Улыбка зомби». Заведение это круглосуточное, тем знаменитое и потому редко пустующее. Днем столики выносят на тротуар, но сейчас посетителям хватает места внутри.

Выходя из квартиры, Ашот сказал, что во время ночных дежурств тут останавливаются патрули СБО, а потом, когда захлопнулась дверь подъезда, уточнил – моторизированные патрули.

«Улыбки зомби» бросала отблески на раздолбанный, насквозь проржавевший «Москвич», лобовуху и прочие стекла которого заменили тонкой сеткой, не способной выдержать даже атаку зомбовороны. Переглянувшись, Данила и Ашот дружно скривились. Старинный эмтэшник с коляской категорически отвергла Мариша, хотя парням этот вариант показался приемлемым. Всех устроила лишь черная «акура», выглядевшая не просто солидно, но респектабельно.

Двадцать минут спустя они вышли из машины в темном переулке в полуквартале от тюрьмы в начале улицы Большая Лубянка. Патрульные наверняка уже доели пончики и подняли тревогу.

Сказать, что каталажка хорошо охранялась – слукавить. Охранялась она отлично и даже великолепно. Ашот сглазил, упомянув о танке, – тут их было аж два, на броне лениво покуривали парни в униформе с нашивками СБО. И это не считая вооруженных автоматами бойцов, скучковавшихся в стороне от центрального входа.

– Ну и как мы теперь, а? – Мариша заламывала руки в отчаянии, Дан никогда ее такой не видел.

Ашот тоже заметил это и за словом в камуфляж не полез:

– Слышь, Петрушевич, чего так убиваешься о ленинградце? Он всего лишь перебежчик, дезертир.

Мариша немедля парировала:

– Ты, Ашотик, глаза самогоном залил и о Ксю забыл сразу, да?

Лицо Ашота помрачнело. Еще чуть-чуть – и он врезал бы Марише. Дан пожалел даже, что толстяк сдержался.

– Раз у тебя, Петрушевич, с памятью порядок, иди и вытащи своего полковника. А я здесь останусь, посмотрю, как у тебя получится.

Кинув на него испепеляющий взгляд, Мариша ничего не ответила. И так ясно было, что проникнуть в тюрьму и помочь ленинградцу бежать – затея фантастическая, реализовать ее можно лишь в составе роты бойцов. И все же «варяги» не спешили отступать.

– Что это? – Мариша подняла указательный палец к небу и прислушалась.

Вдалеке выли сирены гражданской обороны.

Данила и Ашот переглянулись. За все то время, что доставщики провели в Москве, впервые они слышали подобный звук – и звук этот нарастал, становясь все громче.

Танкисты побросали окурки и захлопнули за собой люки. Лишь стрелки́ заняли свои места у НСВТ, приготовившись поражать воздушные цели. Охрана, наставив вверх автоматы, пятилась к входу в тюрьму.

«Если налеты зомбоптиц считаются тут обыденностью, то… что могло поднять такой шум?» – промелькнуло в голове Дана.

– Смотри! – Ашот махнул рукой, и он обернулся в указанном направлении.

По улице, втиснувшись между домами, неслось черное облако. С грохотом неслось, с ревом, снося все на своем пути. Осыпались стекла в пустующих квартирах, сгибались фонарные столбы, ржавые остовы машин подбрасывало в воздух…

Данила и не представлял, что зомбоптицы могут сбиваться в такие огромные стаи. Каких только птах там не было!..

– Быстрее! – Данила захлопнул рот и дернул Ашота за рукав.

Мариша сама уже сообразила, что главное теперь – не спасти полковника, но спастись самим.

Троица со всех ног помчалась к входу в тюрьму, куда один за другим втискивались охранники. Двери окрестных домов были заперты на ночь, не стоило и пытаться туда проникнуть.

В спину Ашота впилась когтями сорока, застрекотала, призывая сородичей полакомиться. Не останавливаясь, толстяк сорвал ее с себя, свернул шею. Лицо его побагровело от напряжения, он едва держал темп.

– Если выживу, – прохрипел, – сяду на диету.

Небо заволокло тучей из крыльев и когтей. Зенитные пулеметы на танках открыли огонь, посыпались гильзы, звеня по броне. «Варягов» накрыл дождь из птичьих перьев. А тут еще пришлось отклониться от маршрута – они едва успели отпрыгнуть на тротуар, пропуская пожарные машины, призванные вовсе не тушить огонь. Струи пламени ударили в воздух от гигантских брандспойтов, установленных на их крышах. Цистерны-то заполнены не водицей студеной, но горючей смесью. Сразу стало жарко, как в Северном.

Одна ярко-красная машина, две, три… пять… Тут и там из них выскакивали бойцы в специальных войлочных костюмах и в сетчатых шлемах. Отбегая подальше от транспорта, они палили в крылатых зомбаков из ранцевых огнеметов. Одного из войлочных бойцов облепили вороны, но он, не обращая на них внимания, продолжал вести – в буквальном смысле – огонь. Что́ есть десяток пташек в сравнении с сотнями тысяч?..

Мариша распласталась на асфальте, пропустив над собой эскадрилью цапель, и тут же вскочила и отпрыгнула, увернувшись от когтей и клюва довольно крупного орла. Тот сразу нашел себе новую мишень – в бинты на плече Дана впились когти. Дан схватил зомбака за крыло, сломал его…

Все вокруг пылало, сыпалось с неба тлеющими перьями, грозило выцарапать глаза…

Данила сам не понял, как оказался у массивных дверей, приоткрывшихся ровно настолько, чтобы он смог протиснуться внутрь.

– Живой, брат?

– Типа того. – Дан завертелся в поисках Мариши.

Улыбающиеся бойцы с автоматами, интерьер – все это его мало интересовало. Он не собирался повторить свою ошибку.

– Пустите. – Не увидев Мариши, Дан рванулся обратно к двери, в которую снаружи бились, царапались крылатые твари.

– Куда, парень? Жить надоело?

Его схватили, он дернулся. И обмяк, услышав голос Мариши:

– Даня, ты чего? Я здесь.

Она подошла к нему, на лице алела царапина. Ему безумно захотелось обнять ее, прижать к себе, целуя лицо, руки, волосы.

– Нормально всё.

Его отпустили. И вот тут настал черед Ашота развлекать служивых.

– Эй, братва, автомат лишний есть? Не, ну дайте автомат, я всех зомбаков там постреляю. Реально, есть, нет? Вот тебе щас автомат нужен? – Толстяк попытался отобрать оружие у охранника, которому было хорошо за шестьдесят.

Охранник вцепился в «калаш» так, словно у него забирали последнюю корку хлеба в голодный год.

Коренастый мужчина – он, похоже, тут за главного – выставил перед собой ладони:

– Ты чего, парень? Остынь, без тебя разберутся.

Но Ашот продолжал настаивать, хотя понятно было, что автомат ему не дадут. Зачем он вообще затеял все это? Лишь когда толстяк незаметно подмигнул, Дан сообразил, в чем дело.

Раз они спаслись от зомбаков, стоит всерьез подумать о цели их ночной прогулки. Сумели же они без единого выстрела проникнуть в тюрьму. Толстяк как может отвлекает внимание на себя, теперь черед Мариши и Дана действовать.

Вот только как?..

Незамеченными проскользнуть мимо бойцов, которых тут десятка три? Ну, это вряд ли, это ведь жизнь, а не старое кино, где такие трюки на раз проходят. И то, что Ашот отвлек на себя чуть ли не весь личный состав охраны, ничего не значит – не на цыпочках же вдоль стеночки «варягам» красться.

– Слышь, а где тут у вас удобства? – Данила дернул за рукав паренька, увлеченно внимающего Ашоту. Толстяк вещал о том, что каждый обязан за жизнь убить сотню зомбаков, посадить столько же деревьев и родить столько же детей от аналогичного числа женщин. Причем на последнем пункте Ашот особо заострил внимание, весьма красочно обрисовав, как, куда и сколько раз.

– Ась?

– Удобства у вас где? Надо мне и моей девке. Испугались мы сильно.

– А-а. Это да. – Охранник окинул Дана презрительно-сочувствующим взглядом. Виновато улыбавшейся Марише он подмигнул. – Да вон туда, подняться, потом по коридору направо, в конце там.

– Спасибо!

– Только вас туда не пустят. Режимный объект все-таки.

– А может, мы как-нибудь договоримся? – Мариша переступила с ноги на ногу. – Очень надо.

Очередная тирада Ашота закончилась всеобщим взрывом хохота.

Охранник с сомнением поглядел на ужимки толстяка, потом на Маришу, которая явно намекала на особую благодарность. Данилу он в расчет не принимал – разве ж это мужик, если испугался зомбаков так, что живот прихватило?

– Ну ладно, проведу, а то. – Охранник хлопнул Маришу по заднице.

Петрушевич как последняя идиотка захихикала якобы в восторге от такого обхождения. А когда мачо отвернулся, показала на него Дану и резко мазнула по горлу ладонью. Дан кивнул, ему тоже не понравился этот самец.

– Федот, ты куда это намылился? – Процессией заинтересовался коренастый.

– Да вот, дружки ко мне пришли, Петрович. Коль ты не против, покажу свое хозяйство, похвастаю?

Коренастый махнул рукой – мол, раз дружки, то пусть, но под твою ответственность.

– А где тут у вас заключенные содержатся? – Мариша призывно качнула бедрами.

Однако охранник не возбудился, но насторожился:

– О том вам знать не надобно. А вы чай не…

– Ой. – Дан схватился за живот. – Быстрее бы.

Охранник заметно расслабился и ускорился по длинному коридору с множеством дверей по обе стороны. Двери те были с задвижками на крохотных окошках. Потолочные лампы то загорались сильнее, то меркли – перепады напряжения в сети тут просто чудовищные. Дан вертел головой, прислушиваясь. Где именно держат полковника – неизвестно. Да и не факт, что он где-то здесь, а не, к примеру, в подвале. А может, и расстреляли его, не дождавшись утра. Двери заперты не на щеколду – не пальцем же их открывать. И Ашот не сумеет долго развлекать охрану – репертуар у него скудный, шутки однотипные. Надо срочно что-то предпринять. Вот только что?..

– Вон тебе укромное местечко, – хохотнул охранник Федот.

В конце коридора отчетливо виднелась дверь с кривой буквой «М». Внимательно посмотрев на Маришу, Дан засеменил к кабинетам для раздумий, корча из себя человека на грани кишечного позора.

Скрывшись за дверью, Дан приготовился к ласковой встрече. Петрушевич наверняка уже сообразила, что надо заманить Федота в сортир, то есть подальше от случайных глаз, и уж там-то побеседовать с ним по душам. Курс допросов и пыток в Училище читал сам директор, и у Дана были одни пятерки.

Секунда, две, три… Дверь чуть-чуть, самую малость приоткрылась. Дан занес кулак для удара. Тут главное не перестараться – охранник нужен не просто живым, но способным членораздельно говорить.

– Это я, – послышалось из-за двери, затем в сортир проникла чернявая голова Мариши. – Клиент готов. Схватил меня, сволочь… Не удержалась я.

Дело принимало скверный оборот. В любой момент в коридор мог зайти сослуживец Федота – да тот же коренастый, обеспокоенный отсутствием подчиненного и его «дружков». А тут – бессознательное тело у сортира, да еще с признаками насилия.

Данила выскочил за дверь, приподнял под мышки Федота, вырубленного так не вовремя. Федот застонал и ухватил Дана за ягодицу. Остро захотелось проломить ему висок.

– Дверь открой, – скомандовал Дан.

Повесив на плечо трофейный «калаш», Мариша открыла. Дан затащил охранника, уложил на серый кафель у писсуаров. Умывальник, оглушительно чихнув, выдал порцию ржавого цвета. Дан плеснул воду на лицо Федота. Никакого эффекта.