Текст книги "Пир валтасара"

Полицейский внимательно взглянул на него:

– Очень сожалею… Именно там, сеньор… Вам необходимо пройти к комиссару. Я провожу…

К вечеру все стало ясно. Бригады спасателей добрались до полузаваленных подвалов, и работы прекратили. Пожарные машины, краны и бульдозеры длинной вереницей потянулись прочь от груды камней, черневшей на месте виллы «Лас Флорес».

Под развалинами нашли Пако, Мариэлю и кота Базиля. Они были мертвы. Инге и старая Мариана исчезли бесследно.

Быстро темнело. Стив курил, сидя на цоколе снесённой взрывом ограды. Рядом шелестели шаги. Проплывали золотистые искры сигар. По улице шли люди. Взрослые вели и несли детей. Жители возвращались в свои дома. Они шли, тихо переговариваясь, и замолкали, проходя мимо места, где раньше стояла «Лас Флорес».

Стив подумал о том, что многие дома вокруг – дома этих людей – тоже сильно пострадали. Есть раненые… Надо будет помочь… В сущности, виноват он – он один… И он обязан искупить свою вину перед этими людьми. Потом он вдруг вспомнил о фатальных драгоценностях… Если они и не исчезли, искать их в этой куче камня, стекла и обугленного дерева, конечно, бесполезно. Да и к чему они теперь…

Совсем близко послышались тяжёлые шаги, треск стекла под подошвами. Кто-то подошёл в темноте:

– Мистер Смит?

Стив поднял голову:

– Я…

– Вот поглядите.

Вспыхнул яркий луч света от карманного фонаря. Осветил покорёженный кусок жести с остатками белых букв и цифр.

– Номер той машины. Взрывом забросило на соседнюю улицу. Это уже кое-что! Номер американский. Попробуем узнать, когда они пересекли границу.

«А, это комиссар… Он ещё рассчитывает поймать кого-то. Чудак…»

– Мистер Смит, вы поняли? Это номер той машины, начинённой взрывчаткой. Ночью её подогнали близко, а на рассвете направили на дом. Скорее всего, по радио…

– Тут были ворота, комиссар, – сказал Стив, поднимаясь. – Вы говорили, что взрыв произошёл возле самого дома.

– Ворота могли ночью открыть,

«Да, конечно, – думал Стив, – ворота они могли оставить открытыми, когда уводили Инге. Но куда девалась Мариана? И почему Пако ничего не услышал? И собаки…»

– Собаки? – повторил он вслух.

– Что, простите? – не понял комиссар.

– Нет, ничего особенного. На вилле были собаки…

– Собаки? Гм, странно… Вчера мы не видели ни одной. Сегодня тоже… Вчера под развалинами стойла нашли полуобгоревших коз, кур. Я видел останки голубей, раздавленного попугая, несколько раненых кошек. Не знаю, отсюда или из соседних домов… Их забрали в ветеринарную лечебницу. А собак не попадалось.

«Впрочем, и Инге не вспоминала о них, – подумал Стив. – Кто теперь скажет… Может, их уже давно здесь не было… Почему я думаю об этом? Разве в собаках дело…»

Над Атлантическим океаном «боинг» Цезаря резко снизился. Запакованное в пластиковый мешок тело Насимуры с привязанным к нему грузом сбросили из багажного отсека через люк. «Боинг» снова набрал заданную высоту и взял курс на Манаус.

Первым, кого Цезарь увидел в холле отеля «Хилтон» в Манаусе, был Мигуэль Цвикк. Вид Цвикка не обещал хороших новостей.

– Ну, что у нас плохого, Мигуэль? – спросил Цезарь, подходя и протягивая руку.

– Не обрадую, патрон. – Цвикк вздохнул, вяло отвечая на рукопожатие.

Узнав, что произошло в Гвадалахаре, Цезарь долго молчал, покусывая пальцы.

– А эта женщина, которая исчезла, кто она такая? – спросил он наконец.

– Понятия не имею, но он теперь сходит с ума…

– Вы оставили его там?

– Там, вместе с его людьми.

– Это может оказаться ловушкой.

– Может… Он не хотел ничего слушать. А я не мог больше ждать. – Цвикк тяжело вздохнул.

– Плохо… Он был мне так нужен…

– Летите к нему в Гвадалахару, патрон. Я расстался с ним вчера, а вы можете увидеться завтра. Вероятно, он ещё там.

В Гвадалахаре Стива уже не оказалось. В управлении полиции Суонгу сообщили, что мистер Смит покинул город тотчас после похорон обитателей виллы «Лас Флорес». Ни одна подпольная террористическая группа не объявила о причастности к взрыву, и, если действительно имело место похищение, похитители выжидали. Следствие велось своим чередом, но, как сказал комиссар, «похвастаться полиции пока нечем». Все это Суонг передал Цезарю вместе с пачкой местных газет. Газеты подробно писали о взрыве, его последствиях и беспомощности полиции.

– Стив, конечно, начал своё собственное расследование, – предположил Цезарь, – но где теперь его искать?

В международном аэропорту Гватемалы Рунге и его спутника встретили двое – оба высокие, молодые, смуглолицые, с чёрными усиками, оба в одинаковых белых костюмах, чёрных очках и широкополых белых шляпах. Рунге окинул встречавших мрачным взглядом и, не говоря ни слова, прошёл вперёд. Остальные молча последовали за ним. Минуя паспортный контроль, они прошли через служебный выход и сели в чёрный «крайслер» с дипломатическим номером.

Один из встречавших – он сел за руль – повернулся, к Рунге:

– Девчонка в «Гватемала Палас», экселенсио. Ехать прямо туда?

– Вы что, не нашли более подходящего места?

– Её поместили туда вчера. Открылось нечто новое, экселенсио.

– Вы оба идиоты, – процедил сквозь зубы Рунге. – Зачем вам понадобилось взрывать виллу?

– Это не мы… Мы взяли девчонку вечером. Взяли так тихо, что никто не слышал. А взрыв был под утро. Узнав, что взорвана именно эта вилла, мы сразу драпанули оттуда.

– И вы не знаете, чьих это рук дело?

– Понятия не имеем, экселенсио… Мы не рискнули там оставаться. Взрыв поднял на ноги всю полицию. Мы едва успели проскочить гватемальскую границу.

– Что она сказала?

– Девчонка? Почти ничего.

– Я правильно понял? Вы за неделю не сумели разговорить её. Забыли, как это делается?

– Мы ничего не забыли, экселенсио. Все шло нормально… Но она сказала, что её зовут Инге Рюйе…

– Ну и что?

– Рюйе, экселенсио. Она – дочь покойного Герберта Люца Рюйе.

– Та-ак… И что она сказала ещё?

– Важного ничего… Но у неё оказался… перстень… этот… как у вас.

– Что такое? Что вам померещилось, кретины?

– Не померещилось, экселенсио. Вы сами сможете убедиться. Мы поняли, что это за перстень, когда принялись за её ногти… После этого пришлось поместить её в «Гватемала Палас» до вашего приезда.

– Надеюсь, вы не оставили её там одну?

– Как можно, экселенсио?

– Тогда побыстрей туда.

На бульваре Президентов возле «Гватемала Палас» стояла толпа людей. Рунге заметил несколько полицейских «виллисов», белую машину с красным крестом. У входа в отель маячил полицейский.

– А ну узнай, что там такое, – приказал Рунге своему молчаливому спутнику.

Тот возвратился через минуту:

– Ничего особенного. Кто-то выбросился из окна. Видите, открыто – на двенадцатом этаже.

– Карамба! – вырвалось у водителя.

– Она? – быстро спросил Рунге. – Выходите. Нельзя, чтобы её увезли.

Они вчетвером быстро направились к санитарной машине, в которую уже вкатывали носилки, покрытые белой простыней, Рунге шагал впереди.

– Подождите, – обратился он к врачу, который стоял возле машины. – Эта женщина. Я её знаю… Не увозите…

– Но она мёртвая, сеньор.

– Слушайте, что вам говорят. Мы заберём тело в посольство. Вот, смотрите. – Рунге показал врачу документ.

Подошёл полицейский. Глянул на документ Рунге. Почесал за ухом.

– Пусть забирают, – сказал врачу и добавил совсем тихо: – С этими лучше не связываться.

Носилки снова выкатили наружу. Спутники Рунге подхватили их.

– Несите пока в отель, – приказал Рунге. – Оттуда позвоним, чтобы прислали спецмашину.

Толпа, окружившая их, медленно расступалась. Рунге шёл последним. Какая-то нищая индианка потянула его за рукав:

– Сеньор…

– Отвяжись, – отмахнулся он. Она не отпустила.

– Сеньор…

Он резко повернулся, и тогда она ударила его ножом в живот.

Он закричал, согнулся, стал оседать на асфальт. Толпа шарахнулась, оттеснив людей с носилками к входу в отель.

Спасти американца не удалось. Нож оказался отравленным. Старуха индианка в суматохе скрылась.

– Пришло время расставить последние акценты, Цезарь, – многозначительно начал Пэнки. – Ты, вероятно, уже догадался, дорогой мой, что мы создавали ОТРАГ не только для того, чтобы снабжать оружием Преторию и её друзей…

– Последнее время мы неплохо зарабатываем на этом, – заметил Цезарь.

– Верно… Дела «империи» пошли лучше, несмотря на потрясения, которые пришлось пережить.

– Пошли лучше, благодаря вам, Алоиз.

– Не без этого. – Фиолетовые губы Пэнки искривились подобием улыбки. – Цены на золото и нефть растут… «Империя» снова утвердилась на своих фундаментах. Но не все складывается как надо, Цезарь. Меня беспокоят Шарк и этот черномазый Линстер… Деньги на них уходят – отдачи нет.

– Линстер зависит от результатов работ Шарка.

– А сам сидит сложа руки? Он ещё не вооружил корабли.

– Сейчас главное, чтобы они снова могли летать…

– Что толку, пока они безоружны. Нужны боевые корабли, а не «летучие голландцы». Нет, Линстер с его упрямством мне перестаёт нравиться.

– Дайте алмазы, Алоиз. Линстер покажет, чего он стоит.

– Алмазы… Закупить столько, сколько ему надо, сейчас невозможно… А Шарк…

– Шарку, конечно, нелегко… Ему мешают…

– Мешают! Но мы его вооружили. У него есть чем отбиться… Он тоже дьявольски упрям… Можно было дать ему не только оружие, но и охрану. Он сам не захотел. Пусть выкручивается…

– В чем у него главная заминка?

Пэнки прикрыл глаза.

– Главная – в алмазах. Ищет на дне свой «алмазный слой» и не может найти.

– Пусть начинает добычу из кимберлитов.

– Не хочет. Считает пустой тратой времени…

– Надо его заставить, Алоиз.

– Заставь своего Линстера вооружить УЛАКи! Шарк так же упрям, как и Линстер. Ничего нет хуже гениев… Мы, однако, ушли в сторону от главного, Цезарь. Главное сейчас – ОТРАГ. Пора переходить к решающей операции…

– Что вы имеете в виду?

– Сейчас объясню…

Пэнки выдвинул ящик стола, достал коричневый пузырёк с таблетками, потом запустил руку подальше, пошарил и извлёк чёрную коробочку – кубик, в каких ювелиры хранят кольца. Он начал было открывать чёрный кубик, но раздумал, отставил его в сторону и принялся вытряхивать из пузырька на ладонь таблетки.

Цезарь поднялся с кресла, подошёл к окну кабинета. Внизу в обрамлении многоэтажных зданий лежал зелено-жёлто-коричневый прямоугольник Центрального парка. На дорожках сквозь поредевшую листву видны были дети, разноцветные детские коляски. Неяркое осеннее солнце превратило в золото стекла домов по восточной стороне Пятой авеню. Вдали над северными кварталами Манхэттена висели тяжёлые, сизо-чёрные тучи.

«Почему мне так чужд этот город? – думал Цезарь. – Я же родился здесь. Эта страна – моя родина, но, попадая сюда, я каждый раз считаю дни до отъезда. Вот и сейчас… Какое облегчение приносит мысль, что завтра улетаю, что впереди Канди, потом Ява, где ждёт встреча с доктором Хионгом. Наша работа с ним… Нет, я не выдержал бы, если бы пришлось провести жизнь в этом кабинете, как Алоиз, делая вид, что управляешь отсюда миром…»

– Иди же сюда, Цезарь, – позвал Пэнки, справившись с таблетками.

Он сидел выпрямившись в своём кресле президента-исполнителя главного банка «империи» – высокий, худой, торжественный, положив высохшую руку на чёрную коробочку-кубик.

«Что он ещё придумал? – размышлял Цезарь, подходя к столу и присаживаясь в кресло напротив. – У него такой вид, словно намеревается осчастливить меня».

– Я рад, Цезарь, что ты увлёкся делами наших полигонов, отдаёшь им столько времени, энергии. Именно это позволило мне сосредоточиться на других задачах… Недавно тут был с визитом Вайст. Он с большой похвалой отзывался о новом руководителе Антропологического центра, которого ты прислал… Как его?

– Доктор Суонг.

– Жаль, что азиат… Но, в конце концов, разница небольшая – японец, индонезиец… Важно, чтобы занимался настоящим делом.

– Конечно, Алоиз. Настоящее дело – главное…

– Оно ещё впереди… Но уже скоро… Теперь скоро… – Пэнки опять прикрыл глаза в говорил совсем тихо, словно размышляя вслух. – Мы думали дублировать главную операцию кораблями Линстера… Такие корабли могли бы осуществить её и целиком… Но, понимаешь, Цезарь, я все более не доверяю Линстеру. Если бы его можно было заменить… Как, по-твоему, не водит ли этот черномазый нас за нос? – Пэнки приоткрыл глаза и устремил немигающий взгляд на Цезаря.

– В отличие от Шарка он осуществил то, что обещал, – Цезарь пожал плечами, – его УЛАКи могут летать…

– Я не об этом… Отказы от полётов. Они смахивают на саботаж…

– Вздор!

– Хорошо… Оставим пока. На чем мы остановились? Да, Вайст… Работы, которые он начал… Дурацкая болтовня о разрядке долго не продлится. Но после подписи, которую американский президент по глупости оставил прошлым летом в Хельсинки, многие стали слишком доверчивыми… С нового года президент в Штатах будет новый. К сожалению, среди кандидатов не вижу человека, способного поставить надёжный заслон коммунизму. Придётся ждать ещё минимум четыре года… Поэтому ОТРАГ… – Пэнки проглотил ещё таблетку. – В ближайшие недели у Вайста начнёт работать фабрика по производству обогащённого урана.

– Для нашей атомной электростанции?

– Да, но не только… Когда пустим электростанцию, сможем получать плутоний, пригодный для производства ядерного оружия. ОТРАГ станет шестым обладателем водородной бомбы на Земле[14]14
  С 1964 года число стран – обладателей водородной бомбы долго оставалось неизменным. Эта бомба была создана в пяти государствах – США, СССР, Англии, Франции и Китае. Два из них – Франция и Китай – не подписали договора 1968 года о нераспространении ядерного оружия.


[Закрыть].

– Хотите торговать водородными бомбами, Алоиз?

– Не иронизируй. Водородная бомба ОТРАГа станет оружием устрашения…

– И ОТРАГ начнёт оспаривать мировое господство у американцев и русских?

– ОТРАГ создавался немцами, Цезарь. Прежде всего немцами. Ты забыл, что твой отец был немцем. И ты – немец, как он, как я, как Вайст и другие.

– Может, вам это покажется странным, Алоиз, но меньше всего я чувствую себя немцем, впрочем, и американцем тоже… Я слишком долго прожил на Востоке. Цейлон, Индонезия, даже Индия и Бирма мне ближе, чем Европа и обе Америки.

– Ты говоришь кощунственные вещи, Цезарь.

– У нас с вами откровенный разговор. Я сказал, как думаю. А вот относительно ядерных амбиций ОТРАГа – я категорически против. В мире уже накоплено чудовищное количество ядерного оружия, и дай бог, чтобы оно никогда не было пущено в ход. Мы создали в центре Африки бронированный кулак огромной силы. Зачем превращать его в ядерный? И уж во всяком случае, замахиваясь на такое превращение, следовало посоветоваться со мной, узнать мнение наших самых доверенных акционеров. Хорошо ещё, что все только в зародыше. Не поздно остановить лавину… Задумайтесь, Алоиз, вам-то зачем такое?

Пэнки сгорбился и прикрыл глаза рукой. Они долго сидели молча. Цезарь почти с состраданием глядел на этого старого, больного человека. Что заставляет его двигаться по пути зла, бесполезной жестокости, бессмысленной ненависти? Корыстолюбие? Нет, он живёт достаточно скромно. Жажда власти – тоже нет, он все время остаётся в тени. Тщеславие? Едва ли, оно предпочитает яркий свет. Месть – стремление во что бы то ни стало разрушить восстановленное? Но он не успеет насладиться плодами – ему просто не дожить… Тогда что же?

– Боже мой, Цезарь, – тихо произнёс Пэнки, не поднимая головы. – Ты ничего не понял… Ничего… Если бы ты знал, какой удар наносишь… Последние годы я работал… за тебя и… для тебя, Цезарь. Я видел в тебе… – он с трудом перевёл дыхание, – продолжателя… да, продолжателя… и немца.

– Не расстраивайтесь, Алоиз, – Цезарь попытался усмехнуться. – Право, не стоит. Мы не раз спорили с вами о деталях…

– Это не деталь, Цезарь…

– Не расстраивайтесь. Время терпит. Мы поговорим ещё… Поторгуемся… Может, и сойдёмся на производстве каких-нибудь ядерных мини-бомб или атомных пистолетов.

Пэнки не глядя протянул руку, нащупал чёрную коробочку-кубик и закинул её в ящик стола.

– Прощай, Цезарь, не жди… Я посижу немного, передохну.

Цезарь кивнул, вышел в приёмную. Его телохранители поднялись навстречу. Яйцеголовый секретарь встал, почтительно поклонился.

Уже садясь в машину, Цезарь подумал, что придётся отложить отъезд. Завтра он вызовет в Нью-Йорк Мигуэля Цвикка. Через две недели Америка выбирает очередного президента. В главном банке «империи» тоже будет новый президент-исполнитель… Цезарь предложит его кандидатуру на годовом собрании совета «империи». Пэнки останется консультантом с хорошим окладом и пенсией… Консультант – это всё-таки не президент-исполнитель… А сегодня надо ещё телефонировать Райе, предупредить, чтобы пока не ждала.

После ухода Цезаря Пэнки долго сидел неподвижно, подперев лоб ладонями. Потом распрямился, тяжело вздохнул, протянул руку к видеофону. На экране появился яйцеголовый секретарь.

– Зайдите, – коротко приказал Пэнки.

Секретарь тотчас очутился в кабинете, почтительно наклонил голову, ожидая новых приказаний.

– Сядьте.

Секретарь сел, вынул блокнот, приготовился.

– Не надо записывать. Кто возглавляет адвокатское бюро Феликса Крукса после его смерти?

– Сын – Феликс Крукс-младший.

– Там хранится завещание нашего босса.

– Возможно, сэр.

– Я сказал: там хранится завещание Цезаря Фигуранкайна. Пригласите завтра утром Феликса Крукса-младшего ко мне.

– Да, сэр.

Когда секретарь вышел, Пэнки снова подпёр голову руками. Прошептал чуть слышно:

– Ты сам виноват, Цезарь… Другого выхода нет… Что-то похожее на стон вырвалось из его впалой груди.

Вместо эпилога
ЭТО НЕ КОНЕЦ…

«Поводов для оптимизма все меньше… С каждым днём растут запасы оружия, все более разрушительного и чудовищного. Земля уже прогибается под его тяжестью… Безработица, инфляция, отравление природы, насилие, терроризм, региональные военные конфликты – таков наш мир… Гибнут люди в Никарагуа, Ливане, Анголе, в бессмысленнейшей ирано-иракской войне. Голодают сотни миллионов в Азии, Африке, Латинской Америке, а миллиарды долларов текут на вооружения…

Лишь раз за минувшие двадцать лет я почувствовала себя по-настоящему оптимисткой. Это было в день подписания хельсинкских соглашений. Показалось, что человечество повернёт на путь разума, к подлинной разрядке, мирному сосуществованию, разоружению. Я тогда ещё работала в Москве. Не слишком много лет прошло, а как все изменилось…»

Мэй вздохнула, захлопнула блокнот. «Зачем пишу это? Застарелая привычка стареющей журналистки, у которой все в прошлом и ничего впереди».

Она встала, подошла к окну, подняла раму. Ночь пахнула влажной духотой. Внизу искрился россыпями огней её Лос-Андж, который когда-то она так любила. Мэй оперлась о подоконник, бездумно вглядываясь в мерцание миллионов разноцветных искр, жёлто-оранжевую подсветку бульваров, багровые сполохи реклам. По хайвеям бежали реки света – поток машин не редел и к ночи.

«Что ж, город как город – не хуже и не лучше многих других. Богатый, ярко освещённый, кичащийся роскошью, раздувающийся от гордыни и тщеславия и одновременно больной, несчастный, в червоточинах нищеты и отчаяния».

Где-то вдалеке возник стонущий звук полицейской сирены, он то замолкал, то прорывался снова – настойчивый, тревожный, остерегающий. Кто-то убегает, кто-то пытается поймать… Каждую ночь там внизу совершаются сотни преступлений. Убивают, грабят, калечат, насилуют, отравляют, давят машинами и душат в машинах. А сколько голодных, запуганных, измученных тоской, одиночеством, отчаянием в этом океане огней. Сколько готовых уйти из жизни, готовых стать преступниками. Город как город!.. Прекрасный и отвратительный. Пенящийся от наслаждений и омертвелый, опустошённый…

Зябко передёрнув плечами, Мэй закрыла окно. Вот и она – по-прежнему одна… Всю жизнь одна… Когда они встречались со Стивом последний раз? Когда встретятся снова и встретятся ли?.. Он продолжает балансировать на лезвии риска – донкихот конца XX века, благородный гангстер, за голову которого назначены награды. Чего он добился вместе со своим другом – мечтателем и разорившимся миллионером Цезарем? Выход из игры их злого гения Пэнки обернулся крахом «империи». Цезарь возвратился к своим древним рукописям, Стив вынужден скрываться, а ОТРАГ продолжает существовать… Шквал разоблачительных статей, пронёсшийся несколько лет назад, не причинил «змеиной норе» большого вреда. А теперь, в обстановке военной истерии, ОТРАГ стал вполне респектабельной фирмой…

Звякнул телефон. Мэй глянула на часы. Скоро одиннадцать. Уже давно ей никто не звонит в такую пору. Кто это? А вдруг… Она схватила трубку:

– Алло.

– Мэй?.. Привет! Говорит Бен Джонс. Не забыла такого?

– О-о, Бен! Откуда ты взялся?

– Только что из Лимы. Слушай, Мэй, поразительная новость… Можно я сейчас загляну к тебе?

– Конечно, если для тебя не поздно…

– Для меня ничего никогда не поздно. Ты ещё не ложилась?

– Нет… Приезжай.

В трубке щёлкнуло. Мэй продолжала держать её возле уха, но Бен, видимо, уже отключился. Она опустила трубку на аппарат, покачала головой: «И этот не изменился, даже став миллионером. Такой же суматошный и безалаберный, как двадцать лет назад. Даже не сказал, откуда звонит».

Бен появился через час. Сунул в руки Мэй какой-то свёрток, чмокнул её в ухо, опустил свой шикарный плащ на стояк для обуви.

– Повесь на вешалку, Бен.

– Неважно… Я ненадолго. Звонил из аэропорта. Но пришлось сделать крюк. В Голливуде какое-то сборище. Толпы, факелы, полиция…

– Вечером в «Чаше»[15]15
  Большой летний кинотеатр в Голливуде под открытым небом.


[Закрыть] должен был состояться митинг в защиту мира. Я тоже собиралась пойти. – Мэй усмехнулась.

– Правильно сделала, что не пошла… Полиция зверствует. Видел, как волокли арестованных… А это тебе, – Бен ткнул пальцем в свёрток, который Мэй продолжала держать в руках, – перуанское пончо из шерсти ламы.

– Спасибо… Дай поцелую тебя.

– Ручная работа индейцев кечуа, – Бен явно был растроган, – думаю, понравится.

Мэй провела его в комнату, усадила в кресло.

– Съешь что-нибудь? Я приготовлю.

– Нет, нет и нет. Выпить могу.

– Пива?

– Лучше сок.

– С ромом?

– Сокровище моё. Давно не употребляю.

– Невозможно, Бен.

– Увы, возможно. Тут, – Бен постучал себя в грудь, – перебои, аритмия, стенокардия, гипертония, ещё что-то. Понимаешь, разбогатев, имеет смысл поберечь себя.

– Тогда пей сок и молоко. Ты неплохо выглядишь. В меру пополнел, хороший загар, кажется, и волос стало побольше…

– Тебе могу признаться. Волос мне добавили. Сделал небольшую операцию. Лысины теперь не в моде… Ты тоже неплохо выглядишь, Мэй, в твои сорок…

– Спасибо, как всегда, ты ужасно галантен.

– Сколько времени мы не виделись?

– Лет десять, наверно… Последний раз – когда я приезжала в отпуск из Москвы.

– Подумать только… Как летит время! Десять лет назад я только разворачивался.

– Ты уже и тогда был миллионером. Твои джинсы сделали небывалую карьеру.

– А сейчас я одеваю полмира, Мэй. Ну, может, немного меньше… И ещё, – он снизил голос, – одеваю армии. Настоящие… В наше время военные заказы – это… – он многозначительно поднял палец, – это военные заказы, сокровище моё…

– А в Перу ты что делал?

– У меня там фабрики. Было две, теперь три. Скоро будет четвёртая. Сейчас там выгодно вкладывать наши зелёные бумажки. Слушай, Мэй, я к тебе в связи с этой поездкой… Лет двадцать назад, когда я ещё работал в «Универсум», мне однажды пришлось снабдить Стива Роулинга кардинальским облачением из нашего киношного гардероба. Я ещё тогда нечаянно, – Бен хихикнул, – залил подол сутаны каким-то красным соком – ну, был под мухой и залил… Стив куда-то увёз облачение, потом прислал мне обратно по почте. А потом началось… Его обвинили в убийстве кардинала Карлоса де Эспинозы. Меня тоже таскали из-за этой посылки, будь она проклята, – ничему не хотели верить.

– Я знаю, – тихо сказала Мэй, – Стив мне рассказывал.

– Так представь себе, в Лиме я встретил Карлоса де Эспинозу – того самого, из-за которого все получилось…

– И о нем знаю, Бен. Это дядя Стива. Он был кардиналом и отказался от сана. По профессии он астроном, работал в обсерватории Ватикана.

– Сейчас он профессор в университете. И понимаешь, на лекциях по астрономии он тоже твердит о мире, о борьбе за мир. И его слушают… Ну так вот… Только ты не волнуйся, Мэй! Он мне сказал, что… Стив жив.

– Да?.. А что ему известно?

– Ты не удивлена? А я думал…

– Бен, я слышала столько небылиц о Стиве. – Мэй вздохнула, опустила голову. – Меня ничем не удивишь. Но всё-таки, что ты узнал?

– Понимаешь, история поразительная. Нас познакомили в Лиме – в смысле, меня с этим дядей… В разговоре я упомянул про его тёзку-кардинала, и тогда он… Короче, он сказал, что недавно видел Стива, что Стив написал книгу, что она печатается в Лиме и обязательно станет бестселлером. Там какие-то разоблачения, и эта книга – вода на мельницу борцов за мир. То есть, не в смысле, что книга – вода, а что она – документ огромного значения. Он – дядя – даже написал предисловие… – Бен выжидающе уставился на Мэй. – Странно, ты, кажется, действительно не удивлена… Тебе что-нибудь известно?

– Когда-то давно Стив думал о подобной книге.

– Но сам Стив, Мэй, – ты знала, что он жив?

Мэй заколебалась… «Сказать или нет? Бен был и остался болтуном, но если ему известно об этой книге… И его встреча с дядей Стива. Надо же, такое совпадение…»

– Стива Роулинга давно не существует, Бен, – начала она совсем тихо, – того Стива, которого мы с тобой помним. Тот, кто написал эту книгу, – совсем другой человек…

У Бена округлились глаза:

– Ты хочешь сказать, что кто-то подшивается под Стива?

– Нет… Просто тот человек не интересует меня.

– Вот что… Тогда понятно. – Бен захлопал глазами, и Мэй догадалась, что он ничего не понял. – Понятно, – повторил Бен не очень уверенно. – Ты извини, Мэй. А я – то думал… Ну, я поеду… Меня ждут.

Уже в передней, когда Бен снова облачился в свой супермодный плащ, Мэй сказала:

– Знаешь, Бен, пожалуй, не стоит никому рассказывать об этой истории…

– Ха… Считаешь меня совсем идиотом?.. Ни-ни… Больше никому… Ну, чао, сокровище моё. Даже не спросил, как ты живёшь.

Мэн усмехнулась:

– Живу, как видишь… Все о’кей.

– Любимое выражение Стива, помнишь? Кстати, книга выйдет под псевдонимом. Автор – Джон Смит. Чао!

– Чао, Бен.

Дверь захлопнулась. Мэй задвинула засовы, наложила цепочку. Подумала. «Написал всё-таки… Журналист в нём победил… Ах, Стив, Стив…»

Она снова подошла к окну. Город внизу продолжал искриться огнями. Она вздохнула: «Пожалуй, сегодня уже не заснуть…».

Присев к столу, она раскрыла свой блокнот на записях последних недель. «…Год выдался особенно тревожный… Угроза нового витка спирали вооружений становится трагической реальностью. Наша администрация во главе с новым президентом взяла курс на грубую силу. В конгрессе обсуждается небывалый военный бюджет – почти миллиард долларов в день на военные расходы. История такого ещё не знала. Новые межконтинентальные ракеты чудовищной разрушительной силы; новые самоуправляемые крылатые ракеты с ядерными боеголовками, летящие к целям над самой поверхностью земли; новые самолёты-бомбардировщики; лазерные лучи смерти; новое химическое оружие…» Она взглянула на дату – это запись на последней сессии конгресса. А вот три дня спустя: «В разработку, производство и испытания новых видов ядерного, химического и бактериологического оружия включается все большее число компаний, исследовательских институтов, кафедр, лабораторий, заводов, раскинувшихся по всей территории Штатов – от Нью-Йорка до Калифорнии и от Иллинойса до Техаса и Флориды». Мэй горько усмехнулась: «Так отвечает Америка на советские предложения о разоружении».

Несколькими страницами дальше: «Военно-промышленный комплекс растёт и разбухает буквально на глазах, черпая без меры из испечённого им лее „ядерного пирога“. Корпорации-киты – „Рокуэлл интернэшнл“, „Дженерал электрик“, „Бендикс“, „Дженерал дайнэмикс“, „Юнайтед текнолоджиз“, „Макдонелл-Дуглас“, „Мартин-Мариетта“ – едва справляются с военными заказами на сотни миллионов долларов. Надёжно срабатывает машина „отдачи“… Оружейные магнаты, щедро субсидировавшие предвыборную кампанию нового хозяина Белого дома, стригут теперь купоны…»

Мэй покачала головой: «Газеты, захлёбываясь, твердят об экономическом чуде, о новом „просперити“, которое идёт на смену застою и инфляции. Да, доходы монополий растут, ставки банковского кредита – тоже… Но сквозь эйфорию силы, упоение богатством и, казалось бы, неограниченными возможностями Америки все отчётливее прорывается другое – растущий страх за последствия милитаризации, протесты миллионов простых американцев, требования прислушаться к голосу рассудка, который звучит из Москвы…»

Мэй перелистала ещё несколько страниц. Вот последние записи:

«…В Европе, на других континентах и в самой Америке нарастает антивоенное движение. Люди разного общественного положения, с разными политическими убеждениями и социальными идеалами, молодые и старые, мужчины и женщины, люди с разным цветом кожи, говорящие на множестве языков, объединяются в едином устремлении – сохранить мир на своей небольшой планете. Совсем небольшой перед чудовищной мощью и скоростями сил разрушения…

Борьба за сохранение мира на Земле, которую недавно один из вашингтонских администраторов презрительно окрестил «террором улицы», качественно меняется. Митинги и массовые шествия, «цепи мира» и молодёжные пикники на дорогах к американским военным базам превращаются в суровый всеобъемлющий протест против политических, идеологических и военно-стратегических стереотипов мышления. Минувшей осенью в ФРГ этот протест объединил рабочих и интеллектуальную элиту, христиан и коммунистов, консерваторов и социал-демократов. Более трех тысяч делегатов представительного научного форума – учёные из разных стран Европы и Америки – решительно высказались против новых вооружений.

В парламенте «старой, доброй» консервативной Англии в ответ на наши воинственные призывы прозвучали трезвые голоса, что крайне опасно для судеб мира низводить все сложные проблемы и корни исторических событий до уровня комиксов, что смехотворны попытки нашей новой администрации навязать мировой общественности идею, будто «все беды современного мира исходят от коммунизма».

В Амстердаме международный комитет экспертов здравоохранения огласил «сценарий апокалипсиса» – прогноз последствий и жертв «ограниченной» и «неограниченной» ядерной войны. Кратковременная ядерная война в Европе, «ограниченная», например, территорией двух немецких государств, повлекла бы за собой, как минимум, 10 миллионов убитых и столько же раненых…

В случае «неограниченной» мировой войны практически мгновенно погибло бы более миллиарда жителей планеты и столько же было бы ранено. Но судьба раненых оказалась бы ещё более трагической… Спасти их будет некому. Врачей останется слишком мало, и они не смогут добраться до большинства раненых через радиоактивные развалины, в километровых тучах радиоактивной пыли, без транспорта, электричества, без воды, без лекарств и инструментов…»

Мэй откинулась в кресле, прикрыла глаза: «Именно сценарий апокалипсиса! Кажется, он не произвёл впечатления только в Белом доме. Потому ли, что там нервы крепки, или оттого, что его содержание выходит за пределы, доступные ограниченному воображению? Какое-то безумие! Почему они не хотят поверить в искренность Москвы?.. Что в этой ситуации может сделать книга Стива? Последняя ставка в отчаянной игре, начатой двадцать лет назад. На что он ещё рассчитывает? Бедный мой Дон-Кихот…»