Текст книги "Город без отцов (сборник)"

– Не томи, Григорич, кто эти подонки?

– Ой, а что я, не сказал ещё? Извини…это наш общий друг…

– Кто? Кто же?

– Кто? – Наступила пауза, Григорич испытывал терпение Артема, и это ему доставляло удовольствие. – Илья, тот самый Илья Муромец, которого мы все прекрасно знаем.

Артем от удивления сел на табурет, мысли в его голове путались.

– Ни фига себе! Но как? Как такое могло случиться? Не может быть! В это трудно поверить, – лепетал Салтанов, качая головой. – Так он мог и на меня напасть. Несколько раз я подвозил его, то к бильярдной, то в спортзал.

– Вот так, Тема, вот такая у нас сейчас жизнь. А насчет того, что подвозил, – забудь. У тебя ведь деньги не особо водятся, а у кого нет денег – те не в поле зрения.

– Да-с, удивил, нет слов.

После таких событий, Артему, вдруг, захотелось убежать куда подальше из этого города. Туда, где нет рэкета, где нет такой людской злости к ближнему, где люди чаще улыбаются, где дети спокойно ходят в школу, а от этого спокойно и их родителям. Совсем недавно он жил в такой стране, он родился в таком городе, но что-то сломалось, кто-то нарушил исправный механизм неумелыми действиями или ещё хуже – он сделал это нарочно, преследуя собственные цели, и все полетело кувырком. В такие минуты, Артем стал чаще задумываться об эмиграции, он, как никогда, понимал людей, массово покидающих Родину, в поисках лучшей жизни они перебирались в Германию, Америку или маленькую Португалию, но что-то глубоко в сердце подсказывало – это не решение проблемы, от себя не убежишь. Стоит попятиться, побежать и остановится будет сложно. Страх – то с чем надо бороться, страх, который передался по наследству от отца и деда, страх – основная причина душевного дисбаланса, страх разрушает изнутри, вызывает спазмы, сковывает артерии и движение крови по сосудам.

Ночь напролет снились какие-то кошмары, Артем бредил во сне, но проснувшись, увидел Настин силуэт, крепко обнял её, прижался к нежному телу и прошептал приятные на слух слова, в которых изливал свою душу, свою любовь, которая спасала его от депрессии. Артем был уверен: три общепризнанные правила спасают человека от тоски, депрессии, скорби. Эти правила он находил в старинных книгах, которые подсказывали, как правильно жить, чтобы не оступиться. Бесспорно – это вера, надежда, любовь, но к этим словам он хотел добавить ещё и труд, то есть любимое дело, оттачиваемое, усовершенствованное годами.

Долго звонил телефон, требуя подойти и поклониться, как бы за оказанную услугу связи, без которой современный мир невозможно представить.

– Разбудил? – Спросил в трубку все тот же Григорич.

– Я почти не спал, – сказал Артем сонным голосом. – А который час?

– 10.00.

– Ого, а что случилось? Опять ЧП?

– Да, друга твоего убили, Жорика Тушкана. Он ведь бандитом стал, не так ли? Их «тачку» сегодня утром расстреляли, какие-то два «клоуна» в масках и спортивных костюмах. Автоматы побросали на месте нападения, а затем скрылись на велосипедах. Сейчас все киллеры так поступают – оружие оставляют на месте преступления. Вроде бы там ещё два трупа каких-то…

– А где это случилось? – Спросил Артем, подскочив с постели. Одна рука запихивала в рот бутерброд, другая натягивала спортивные штаны, трубку он по привычке прижимал к уху плечом.

– Возле подъезда Тушкана. Они только сели в машину, даже опомниться не успели, как прозвучали выстрелы… – Говорил Григорич, но трубка уже висела на аппарате и последние фразы Артем не слышал.

Вымытый до блеска накануне «пирожок» разрезал воздух радиаторной решеткой.

Через несколько минут Артем подъехал к дому Жорика. В последнее время они не общались, Артем сторонился всевозможных группировок, но ему с нетерпением хотелось узнать подробности о случившемся. Посреди улицы с открытыми дверями стояла BMW 520, изрешеченная пулями, вокруг толпилось много зевак. В девяностых, в Донецке, такое шоу случалось чуть ли не каждый день. Рядом с местом преступления прохаживались опера, участковый с папкой и несколько солидных дядей в черных костюмах. Они говорили о чем-то между собой – обрывки фраз доносились до собравшегося люда.

– Это начальник следственного отдела областного управления, кажись полковник, шишка знатная, его недавно по телевизору показывали, рассказывал об улучшении криминогенной обстановке и как они борются с преступностью. – Шепотом говорил кто-то в толпе.

Ничего кроме продырявленного автомобиля не было видно. Посторонних близко не подпускали. Трупы увезли. Зевакам становилось скучно, и они начали расходиться по домам. Артем пытался наводить справки у одного из милиционеров, по поводу Жорика, но безрезультатно, в ответ получил нагоняй и…: «Не мешайте работать! Покиньте прилегающую территорию!»

Воротившись домой, Артем пожалел о том, что посетил место преступления. Мысли о жизни и смерти не давали покоя, и как обычно в таких случаях пропадал сон, аппетит, вследствие чего ухудшалась память. Артем становился раздражителен и агрессивен, иногда с криками набрасывался без повода на жену и сына. Ему было жаль друга детства, который сбился с жизненного пути. Зековский романтизм поглотил разум Тушкана и ему подобных. Нынешние главари организованных преступников казались для таких как Жорик всемогущими и всесильными, к тому же очень богатыми. Молодежь подражала главарям банд, одевалась как они и говорила тоже как они, всячески старалась походить на своих кумиров. Порядочность была не в моде, дерзость и хамство считалось приоритетом в общении.

Употребив полбокала сухого, красного, грузинского вина, вместо снотворного, Салтанов отошел ко сну. Подобную практику он использовал в исключительных случаях, безоговорочным табу считал использование лекарственных препаратов, которые вызывали сонливость.

Неожиданно послышался стук в окно. «И кто в такую рань мог пожаловать? «– Вскакивая с кровати, в недоспавшем состоянии, подумал Артем.

– Ты когда звонок повесишь на калитку? – Выражая недовольство, стоял живее всех живых Жорик.

Артем от такого визита чуть не лишился дара речи. Мозг отказывался верить увиденному.

– Вот так дела! Ты что – с того света вернулся? – Восклицал Артем, протирая глаза.

– Да Тема, с того самого, как видишь. – Сказал Тушкан каким-то протяжным, подозрительным голосом, напоминавшим голос наркоманов со стажем.

– Какой к черту звонок, Тушкан? Висел как-то привезенный из Польши, мелодия одно удовольствие, гонг потрясающий, так звонить стали все подряд: тому воды дайте срочно – пришел на кладбище, которое рядом с нами находится, проведать умерших родственников и поленился с собой бутылку воды прихватить. Другому, как пройти на такую-то улицу, как будто карты не продаются. Третьему милостыню подай и так целый день. Лучше уж пусть кричат и свистят, надоели своими визитами. Иногда хочется ставни на окна прибить и дверь входную бронированную установить.

– Одичал ты Тема, нервничаешь… ну, да черт с тобой, зато я сегодня два кубика вмазал и нервы успокоил, – Тушкан закатил зрачки под веки и стал бредить. – Они косили, косили, косили, суки гребаные! Пришлось упасть сзади между сидений, стекла сыпались за шиворот, чьи-то капли крови брызгами разлетались по салону, музыка продолжала играть на торпеде, в бэхе классная радиола, умеют немцы делать, как вдруг открывается дверца… все, думаю, конец пришел, сейчас добьют. Прикинь, Тема, я ведь в Бога никогда не верил, а тут вспомнил бабушкины молитвы, вспомнил, как она по вечерам становилась в углу комнаты, на одной стене иконы висели покрытые рушником, на другой картина – репродукция «Тайная вечеря», на ней Иисус учит жизни своих учеников, а ученики у него только мужики, баб среди них нет ни одной, а в тарелках только хлеб, а в бокалах вино красное. Так вот, становилась бабулька на колени и шепотом читала «Отче наш…», думала, что я сплю, а я все слышал и удивлялся, как можно верить в то, чего не существует, – Тушкан замолчал и стал неоднократно медленно то закрывать, то открывать глаза. – Тю, бля, о чем я говорил, вылетело из головы. Ах да, вспомнил, прикинь, лежу между сидений, стрельба вроде бы стихла, мордой уткнулся в ботинок брата, запах мочи ощущаю. Трупы они ведь мочатся самопроизвольно. Открывается дверца и на меня смотрят улыбающиеся менты. Такой радости к ментам я никогда не испытывал. Бедные братья Асланы и их водитель. Им уже не нужны ни крутые «тачки», ни деньги…

Жорик достал шприц из кармана, присел на корточки и сделал сам себе укол, откинув голову назад, погружаясь в небытиё и удаляясь в мир иной. Артем покинул его, удалившись в дом, в свою комнату, где спал малыш, шевеля губами, посапывая в две маленькие дырочки. Выглянув в окно, Артем увидел, как Тушкан, шатаясь, побрел в неизвестном направлении.

Международные кассы киевского железнодорожного вокзала находились на втором этаже. Артем и бильярдист Григорич поднимались эскалатором в гуще спешащих людей, в основном приезжих, коренного жителя встретить в Киеве – большая редкость. Народ заполонил столицу в поисках работы и культуру с собой приволок из Бердичева и Бородянки.

Большой, светлый зал ожидания. Вдоль стены несколько касс. Диктор на украинском языке объявлял о прибытии и убытии поездов. Зал ожидания, как ни странно, оказался пуст. Наряд милиции выгнал на улицу бомжей. Возле касс – ни души, только за колонной ютилось несколько молодых парней с короткими прическами. Как в детективном романе они косо погладывали на покупателей билетов в западном направлении, выискивая очередную жертву. Парней направляющихся в Европу за автомобилями, можно было с легкостью распознать издали по особому выражению лиц, по спортивным сумкам вместо чемоданов, по одежде и лексикону. В разговоре они употребляли автомобильную терминологию и часто хвастались, как удачно продали дилетантам, битую, а затем рихтованную технику, как будто поговорить больше не о чем. Артем и Григорич положили свои спортивные сумки на первый ряд сидений и приблизились к кассе. В сумках ничего, кроме вещей личной гигиены и сменного белья. За стеклом улыбалась приятная женщина. Артему показалось, что она отличалась от обычных кассирш внутреннего, регионального направления поездов и электричек: ухоженное личико, форменная одежда, приветливая улыбка и знание иностранных языков – отличительная особенность международного персонала, а со своими можно без улыбок, без этикета, на кой им этикет и уважение? Привык наш народ лебезить перед западными гостями. Свои пусть довольствуются малым, они в этом все равно ничего не смыслят. Один молодой человек, из компании коротко стриженных, нарочно подошел и занял очередь позади Григорича.

– Нам два билета до Вроцлава, – протягивая купюры в окно, сказал Григорич и подозрительно взглянул на примкнувшего позади юношу.

В пустом зале его слова эхом разнеслись повсюду. Получив билеты и сдачу, Артем с товарищем решили присесть и отдохнуть перед дальней дорогой.

Ребята с короткими стрижками куда-то подевались, но им на смену явились два милиционера с рацией. Бравой походкой они подошли к сидящему Салтанову и Григоричу, отрапортовали свои сержантские звания и фамилии, после чего попросили предъявить документы. Артем потянулся к своей сумке за загранпаспортом, там также лежали спрятанные деньги, связанные резинкой, за которые надо было приобрести в Германии подержанный автомобиль. Но эта ситуация явно не понравилась Григоричу. Он медленно, вальяжно приподнялся с кресла, его лицо побагровело от ярости, брови нахмурились. Казалось, он вот-вот схватит этих блюстителей порядка за шиворот и спустит со второго этажа, как паршивых котят.

– Служба безпеки України вітає Вас, хлопці! Полковник Зіновієв моє прізвище. В чому справа? – Неожиданно для Артема представился компаньон, перейдя на государственный язык, войдя в роль офицера спецслужб.

Салтанов точно знал, что он не Зиновьев и тем более никогда не служил в рядах СБУ. По всему телу пробежала дрожь, руки похолодели, сердце стучало изо всех сил, казалось ещё немного и оно выскочит наружу.

– А можно взглянуть на Ваше удостоверение? – Неуверенно произнес один из милиционеров.

– Що? – Протяжно переспросил недовольный Григорич. – Оце я, полковник, буду лізти в кишеню щоб тобі показати посвідчення. Да, хто ти такий? Кругом! Кроком руш!

Слюни вылетали изо рта бильярдиста. Указательным пальцем он тыкал в отполированную пуговицу на груди одного из постовых и обещал разжаловать в рядовые, а то и вовсе выпереть с позором из рядов МВД. Театрализованное представление, в главной роли которого блестяще выступил Григорич, выглядело настолько правдоподобно, что на мгновение Артем и сам поверил в его слова.

Два парня в форменном обмундировании попятились назад, до смерти испугавшись разъяренного военного человека. Теперь их испуг читался на лицах и глазах. Они исчезли за колонами здания, только рация издавала потрескивание и шуршание.

– Ну, ты и даешь! – С восторгом сказал Артем.

– Ох, и уроды. Хотели нас на деньги «развести».

– Это как? Как развести?

– «Развести» – значит отобрать имущество наше, кинуть одним словом. Думаю, проверяли нас на вшивость, понимаешь? – с раздражением говорил Григорич, удивляясь малоосведомленности Артема. – Если бы мы, оказались простыми гражданами и показали свои паспорта, то они передали бы информацию тем, коротко стриженым… не знаю как, но они точно не оставили бы нас в покое и не оставили до тех пор, пока не увидели бы откуп, – Григорич заулыбался и по-отечески, ладонью, стукнул Артема по плечу. – Не ссы, Тема, прорвемся, а ты зачем потянулся к сумке? Хотел все испортить?

– Неа, не хотел, – оправдывался Артем, краснея от стыда. Прием с СБУ ему понравился, и он решил взять его на вооружение, авось пригодится.

Вагон польского происхождения отличался от украинских вагонов выпущенных в советское время трехместным купе с умывальником, посредине стоял небольшой стол и в углу шкафчик для одежды. Салтанов, из уважения к старшим, уступил место на нижней полке товарищу и гиду, а сам бросил сумку на полку этажом выше. Купе превосходило по комфорту и по отделке интерьера, но коридор, коридор уступал своим узким проходом; разминуться двум толстякам подобно Григоричу доводилось с трудом, а наблюдать, когда такие в проходе встречаются и бочком, бочком тиснут друг дружку – одно удовольствие, вызывающее улыбку. Чего нельзя сказать о наших вагонах, в которых и коридоры широкие, и двери в купе у всех нараспашку, и столы накрыты, и каждый к себе за стол тащит – выпить норовит за компанию. Не принято у нас как-то в одиночку стакан опрокидывать. В этих же вагонах, заморских, как только пассажиры попадали к себе в купе, сразу старались закрыться на все замки. И их можно понять: у каждого приличные суммы денег, с пустыми карманами за границу, пожалуй, никто не едет, не пропустят нищих к себе в гости европейцы, не по душе им бедняки. Григорич лихо приспособился, как только возникала надобность посетить туалет, находящийся в конце вагона – он начинал караулить, высунув голову наружу, как перископ, и как только в проходе, никого не оставалось, вскакивал и сломя голову несся в сторону тамбура.

Артему и его другу повезло – третьего пассажира к ним не поселили, и это была приятная новость от проводника. Удобно расположившись на своих местах, запершись изнутри на все защелки, они крепко уснули от усталости и нервных потрясений.

Вечером того же дня, в дверь купе стучал украинский пограничник.

– Куда путь держим? – Спросил парень в зеленой фуражке.

– В гости к родственникам, – ответил Григорич, чтобы не привлекать особого внимания, потому как в купе пришлось спрятать приличную сумму денег – около двадцати тысяч немецких марок, а одному человеку по закону разрешалось вывозить за пределы Украины всего лишь одну тысячу долларов либо эквивалент, составляющий приблизительно две тысячи немецких марок. Каждый из туристов вез больше установленной нормы в пять крат. При обнаружении, все до копеечки подлежало конфискации.

Вслед за пограничником у дверей появился таможенник. Пронзающим взглядом он осматривал купе.

– Сколько везем валюты? – Спросил, прожигая насквозь, следя за выражением глаз и состоянием губ отвечающего.

– По тысяче долларов. – В унисон ответили Григорич с Артемом.

– Прошу предоставить вещи для досмотра.

Ребята повиновались и полезли каждый за своим багажом на самую верхнюю – третью полку. Таможенник стал медленно вынимать из сумок содержимое: продукты питания собранные в дорогу женами, а также нижнее бельё с приборами личной гигиены. Вывернув все наизнанку и ничего не обнаружив, он принялся рассматривать болты и шурупы, которые скрепляли обшивку стен и потолка. Если обшивка в купе снималась, то оставались следы на шляпках болтов в виде царапин. Григорич знал эти тонкости и заранее предупредил Артема, который за долго до прибытия на границу, аккуратно выкручивал и присыпал шляпки болтов пылью со своей обуви. Ничего не заметив подозрительного, представитель таможни перешел в следующее купе, и было слышно, как он задает те же вопросы.

Артем с облегчением выдохнул и стал наблюдать, как вагон поднимается вверх мощными домкратами для замены колесных пар.

– А почему наша колея уже европейской? – Спросил Артем Григорича, читающего журнал в глянцевой обложке.

– То ли правда, то ли нет, но поговаривали, вроде бы русский царь сказал путейцам: «А на х-й нам колея уже?» – они и сделали на длину мужского достоинства колею шире, вот и мучаемся с тех пор перестановкой колесных пар…хи-хи. – Рассмеялся Григорич.

– Столько времени теряется, – уныло вздохнул Артем и уткнулся в окно, шутка не произвела впечатления на юношу.

Поезд тронулся, и вагон выехал из ангара. Впереди виднелся мост через реку, а за ним просматривалась польская сторона. Путешественники вынули из тайника спрятанные деньги и уселись в ожидании очередного таможенного контроля, но теперь с польской стороны. Польский таможенник, в отличии от украинского, отвинтил обшивку в купе и все досконально проверил, на предмет: не спрятал ли кто водку или сигареты, а затем попросил показать количество валюты, которую в их страну разрешалось ввозить без ограничения. Как только пачка с деньгами Артема, попала к нему в руки, он громко расхохотался. Взял обернутые в резинку от трусов купюры, вышел из купе в коридор и окликнул вошедшего в вагон с другого конца своего коллегу, показывая не виданное доселе чудо упаковывания денег, намекая на глупость украинцев. Он оттягивал резинку двумя пальцами и резко отпускал, издавая громкий щелчок. Наигравшись вдоволь, польский таможенник передал пачку с деньгами её владельцу. «Немного оторвались вперед с развитием банковской системы, а уже так нос задирают», – насупившись думал Артем.

Туристы ехали молча, примостившись у оконных занавесок фирменного поезда, рассматривая польские пейзажи. В полях работали крестьяне, в этом им помогали современные, мощные трактора и комбайны, но иногда попадались и лошади, которые в нашей стране стали редкостью.

– Развивается Польша, поднимается, а ещё недавно мы сюда ложки и вилки возили на базар, продавали, – прервал затянувшееся молчание Григорич, воспоминаниями о прошлом.

– Слышь, Григорич, а зачем Богдан Хмельницкий, изгнал поляков из Украины? Они в Винницкой области столько заводов сахарных построили и замков, чего только дворцы Потоцких стоят, там и сейчас много поляков живет, там и бабушка моя живет. – Проверял Артем познания истории своего старшего товарища.

– Наверное, рэкетиром по тем временам был, бизнес у людей отбирал – национальный герой…так всегда было, хотя может и поделом им. От огромного количества нагрянувших инвесторов в первую очередь страдал наш мужик. Плохо, когда вообще нет инвесторов, но и когда они в избытке – тоже хорошего мало. Где она золотая середина? – Надув щеки и сделав умное выражение лица, ответил Григорич.

Пробегающий поезд провожали взглядом косули, которые выскочили откуда-то из лесополосы, на лужайку, полакомится свежим клевером. Трава была сочно-зеленого цвета, без сорняка. Лужайка плавно переходила в огромное поле, но Артему это поле показалось странным, так как на нем не было полевых цветов. По всей вероятности, фермеры специально засеяли культурными травами гигантскую территорию под пастбище, и эта трава изжила дикое цветение, либо они просто напросто периодически косили и таким образом избавлялись от сорняка. Совсем рядом с косулями паслась рыжая корова, отставшая от стада. Пастух куда-то запропастился, скорее всего, он и вовсе отсутствовал, так как поле со всех сторон было окружено столбиками, к которым фермеры прикрутили два провода белого цвета. По-видимому, эти провода были под электрическим напряжением. Благодаря этим не хитрым, инженерным сооружением, исключалось случайное появление парнокопытных на проезжей части.

– Смотри, Тема, вон там, видишь озеро, а вокруг нет камыша, как думаешь, они чистят берег или камыш вовсе не растет? – Спросил Григорич, удивляясь своей наблюдательности.

– Думаю вода чистейшая, откуда ему взяться? Камыш – это индикатор запущенности водного хозяйства, а избавиться от него можно, но только воду спустить потребуется: невозможно вымыть сосуд изнутри, не вылив содержимое. – Отвечал Артем уверенным тоном. Ему доставляло удовольствие производить впечатление на внимательно слушающего товарища, который отставал в познаниях. Все-таки Артем закончил с отличием институт, родители помогли в получении образования. Особенно покойный отец старался – не жалел розги для сына своего, всю жизнь мечтал выучить сына, чтобы тому легче жилось, а Григорич учился в деревенской школе, там один учитель почти все предметы преподавал. – У нас в районе есть ставок, – продолжал ораторствовать Салтанов. – Арендопользователь молодец, нет у него возможности спустить воду, так он зимой, как только льдом покроется гладь, берет и стрижет заросли, ходит по льду и стрижет. А в основном дураки вокруг, ну, не сказать дураки, чтобы не обидеть, не знающие в общем люди, летом в болото лезут и черпают муть на берег, вонь стоит ужасная, отдыхающие не обращают на это внимания, купаются на пляже, загорают. Как-то смотрю, иностранец с барышней нашей, разлеглись на подстилочке, загорают, пользуются популярностью девки наши на западе. Он видный такой, в очках солнцезащитных, шорты на нем до колен, в возрасте уже, но не сказать, потому как худощав в теле, кожа как струна натянута, морщин не сыскать, занесло его в наши края. Лежит этот по всему видно – американец, к воде не подходит, брезгует. Не сдержался я Григорич, ну как это я, с детства бултыхаюсь в этом озере, а он даже ноги не мочит. Подхожу, извиняюсь, спрашиваю у барышни разрешения задать её кавалеру вопрос, она дает добро, и я на бытовом английском спрашиваю, как мол, так и так, мы купаемся, а ты чужеземец, даже по щиколотку не заходишь в воду. Он поднимает на лоб очки и удивляется, почему меня это так удивляет, затем коротко отвечает, что кожа у нас с ним разная. Представляешь, у него нежная, говорит, а моя грубая, толстая, привыкшая к такой воде. Барышня смотрит на меня, зубы скалит, реакция моя её забавляет, одним словом получил я тогда стресс.

– Н-дас… может оно и так… адаптировались мы к условиям нашим, а они немощи, – рассуждал Григорич, допивая бутылку светлого пива.

Слово за слово, перегонщики машин незаметно добрались до Вроцлава. Город встречал свежестью воздуха и пением птиц, которые вместо оркестра заливали щебетливой музыкой привокзальную площадь. Шумел фонтан, в котором бултыхались дети, и родители не мешали им в этом занятии, наоборот, поощряли репликами и похлопыванием в ладоши, атмосфера любви царила вокруг.

– Вам куда? – На ломаном русском, спросил первый встречный поляк, занимающийся перевозкой туристов в немецком направлении.

– Франкфурт на Майне. – Ответил Григорич и уверенным шагом подошел к припаркованному микроавтобусу.

– Не ограбят? – Шепотом спросил Артем.

В ответ получил скорчившуюся гримасу и непонимающее выражения лица.

– Так, Тема, страхи свои обуздай. – Сказал Григорич, укладывая сумку под сиденье.

Через несколько минут комфортабельный микроавтобус Форд катился по направлению к немецкой границе. До Германии оставалось около сотни километров. Узкая, но гладкая дорога вела Артема в новую страну. «Что ожидает меня? Какие эмоции и впечатления?» – Спрашивал себя Салтанов. Ощущения чего-то приятного, чего-то интересного витало в его сознании. Двадцать два года он провел в закрытой стране, мечтать о поездке в Германию мог только идиот или умалишенный. Граница с внешним миром была на замке, и не каждый соотечественник радовался, когда этот замок отворили. Тот, у кого не было возможности посетить дальние страны, откровенно завидовал счастливчикам, побывавшим в Европе или Америке.

Григорич, откинувшись в кресле, дремал от плавного покачивания транспорта. Руки лежали на подлокотниках, а пальцы он скрестил на круглом животе. Размерами живот, превосходил живот беременной женщины на седьмом месяце. Артему показалось, что товарищ из-за проблем лишнего веса, всегда спит, куда не приткнется – сразу засыпает и тихонечко похрапывает, не раздражая окружающих. Складывалось впечатление, что живот – это некая гордость, атрибут Григорича, который специально растил его для солидности и даже любил похвастаться в компании себе подобных.

На обочине появились девчонки в коротких юбках с вульгарными лицами и дымящими сигаретами. Под деревьями лежали канистры, по всей вероятности с водой. Девчонки высовывали языки и умело трясли кончиками, намекая на то, что с удовольствием окажут секс услуги, зазывая в свои объятия проезжающих мимо туристов.

– Плечевые! Проститутки местные! – Пояснил дремавший Григорич, приоткрыв глаза наполовину. – Они всегда на этом месте тусуются.

– Ох, и страшные, а прыщавые какие… что с ними судьба сделала? Смотри, вон та с сигаретой, рот открыла, а зубы все черные, гнилые, аж сюда видно. Хотя постой, если стоят, значит, спрос есть…видать и здесь дураков полно падких на падаль, как без них. – С какой-то неистовой злобой произнес Артем, скрипя зубами.

Григорич не стал спорить по этому поводу с молодым попутчиком и терпел откровенные высказывания, казавшиеся ему несуразными и устарелыми. Впереди загорелись стоп-сигналы прицепа с русскими номерами; московский дальнобойщик решил поразвлечься вдали от дома, прижался вправо и въехал в специальную нишу, на которой уже поджидали жрицы любви.

Пассажиры микроавтобуса – в основном, бывшие соотечественники Артема и Григорича, в свое время не растерялись и эмигрировали по программе еврейского переселения. Расположившись подле худого Салтанова и толстого Григорича, они возвращались к себе на новую родину и мысль о том, что в Украине идет не видимая война: вымирают села, маленькие города, люди, и среди этих людей остались их матери, отцы не пожелавшие предать вскормившую и воспитавшую землю… эта мысль не покидала их ни на секунду. Правители Бундестага, как бы желали искупить вину перед этой нацией за геноцид, за уничтожение; предоставили убежище и естественно гражданство, тем самым переманив интеллектуалов и гениев из соседнего государства, а то, что украинцев и русских полегло на той войне – как бы не в счет. За что им компенсации? Лукавые взгляды вытаращились на громкоговорящих молодых людей, тычущих пальцами в окно. Многие из этих немцев – по-немецки ни бельмеса, но уже прожив несколько лет в Берлине или Мюнхене, причисляли себя к великой расе и гадко смотрели на шумных собеседников, цель у которых купить старые машины.

Вскоре появился шлагбаум, и польский пограничник в считанные секунды обслужил пассажиров микроавтобуса. Его немецкий коллега сделал то же самое. Немецко-польский пропускной пункт находился в одном дворе, на одной территории и это облегчало задачу служащим. Немецкие пограничники и польские без проблем общались друг с другом, рассказывали веселые истории, шутили и совместными усилиями помогали туристам в пересечении границы.

И вот она долгожданная Германия. Та, с которой боролись наши деды, та без которой трудно представить технологический прогресс, если бы не эта страна, слово «качество» навсегда исчезло из обихода, без неё никто и никогда не прочел бы Ремарка.

Дорога стала шире – знаменитый автобан, одним словом. Скорость без ограничений, коли запрещающих знаков нет поблизости. Многие знаки потухшие, в стадии ожидания, включались при необходимости диспетчером или автоматически. Если дождь или туман намечался – бдительный диспетчер, отвечающий за определенный участок дороги, включал знаки, тем самым предотвращал нежелательные последствия.

Указатели появились на немецком языке, да ещё таких размеров, что и не зрячий прочитает, а чтоб случайно не выбежал дикий зверь, вдоль полотна тянулся забор из сетки, похожей на нашу рабицу.

Дорожные службы достраивали ещё одну полосу движения. На несколько километров рассредоточилась техника в виде бульдозеров, грейдеров, самосвалов, катков и каких-то тракторов с большими железными колесами у которых вместо протектора шипы металлические. Движение несколько затруднялось. Именно в этом месте было сужение, и образовался затор, который через несколько километров рассосался. Трудились немцы, а брошенные на обочине легковые Мерседесы и BMW мозолили взгляд проезжающим мимо участникам движения, вызывая зависть.

– Слышь, Григорич, и сколько же это строительство денег стоит? Мама моя родная! А эти крутые Мерсы и Бэхи… наверно важные начальники приехали проконтролировать ход работ и оставили здесь без присмотра, а сами наряды раздают подчиненным. Побросали машины где попало, не переживают и угонов не боятся. Хотя нет необходимости переживать, я где-то читал – у них страховые компании вовремя выплачивают компенсации. Не то что у нас: заплатишь за страховой полис и ждешь потом три года выплат в случае нанесения ущерба потерпевшему, и то – это хорошо, если заплатят, а зачастую судятся люди обездоленные, время и нервы тратят, не каждому удается выйти победителем. Тот, кто с легкостью в душе, играючись, без особой надежды идет в суд, тому обычно везет и он выигрывает спор, но кто нервничает, надеется на успех, переживает об исходе дела, того ждет разочарование. И все-таки, интересно, куда запропастились эти боссы? Хоть бы одним глазком взглянуть на счастливчиков, – высунувшись в окно, Артем сгорал от нетерпения увидеть воочию владельцев роскошных автомобилей брошенных вдоль дорожного полотна.

Григорич скривил гримасу, он, очевидно, знал ответ на интересующий вопрос Артема, но молчал, и с какой-то странной улыбкой поглядывал на мучительно терзающегося в догадках юношу.