Текст книги "Мир информеров"

Порфирий опечатал квартиру и с удвоенной энергией принялся вместе с омоновцами прочесывать Поле Чудес.

Многоэтажные норы бомжей беспощадно и последовательно обыскивались милиционерами. Многие бомжики убегали из своих самодельных жилищ, чтобы найти убежище в подвалах окрестных домов.

Уже много лет бомжи жили в норах на Поле Чудес, объединившись друг с другом в своеобразные племена. У каждого племени были свои татуировки и свои узоры для раскраски лица, своя система социальной иерархии и свои обычаи. Некоторые из них, будучи просвещенными людьми, воображали, что они уподобляются монахам из Киево-Печерской Лавры, и что на месте вагончика когда-нибудь будет воздвигнут огромный храм – истинный символ православной веры. Завидев милиционеров, они только падали на колени и молились своему православному богу.

Во многих местах бомжи оказывали сопротивление, и их приходилось усмирять резиновыми дубинами. Одно из племен сопротивлялось так свирепо, что потребовалось подкрепление.

Было арестовано больше двухсот человек, изъято около восьми тонн разнообразных ценностей. У многих племен нашли дешевые наркотики, золотые вещи, явно краденые, бумажники, сумочки, меховые шапки и настоящие склады разнообразных цветных металлов. Порфирию, человеку образованному, это живо напомнило конкисту. Но ни тела, ни религиозных хулиганов найти не удалось.

У вагончика рассаживали арестованных в специально пригнанные автобусы. Всех их предстояло допросить не только о трупе девушки и о нападении на церковь, но и о том, кто они такие и на каком основании живут на Поле Чудес.

* * *

Макс с удивлением обнаружил, что со вчерашнего дня начал совершенно иначе относиться к проекту расширения ментальных способностей человечества. Теперь он хотел, чтобы этот «ключевой момент» наступил как можно быстрее. И потому он увлеченно работал над очередными модулями проекта, совершенно не обращая внимания на время и усталость. Вечером, когда офис опустел, он снова одел экзокостюм и отправился в дебри виртуальной реальности.

Вначале ему показалось, что вокруг никого нет. Но пройдя несколько коридоров, он заметил двух информеров, которые не спеша прогуливались по зимнему саду и беседовали. Благодаря особенностям своего костюма, Макс без труда мог услышать, о чем они говорили, не подходя к ним на близкое расстояние.

– Должен признаться, – говорил один, – я не склонен выбирать между той или другой концепцией. Активность людей стала проявляться в информационном пространстве как серьезные возмущения только в последние пять лет. До того мы просто управляли их действиями, а они даже не подозревали о нашем существовании. Сейчас они настолько сильно вмешиваются в процессы, текущие в нашем мире, что мы не можем управлять событиями там, у них. Получается, что информационные структуры, создаваемые ими в мире форм, начинают влиять на нашу жизнь, а конструировались ими эти информоструктуры без всякого дальнего замысла. Понимаешь, о чем я?

– Да, вполне понимаю, учитель.

– И мне кажется совершенно несущественным, как сделать их активность управляемой и сознательной. Можно разрушить их материальную форму, тогда они станут объектами информационного пространства, а можно просветить и облагородить, не разрушая формы, тогда они, возможно, станут более осмысленно действовать в нашем мире, понимая, к каким последствиям приведут те или иные созданные информационные конструкции. В первом случае неизбежна дезинтеграция личностей тех, кто информационно мертв, будучи биологически живым. Во втором случае они останутся биологически живы, но станут совершенно неадекватными, и их скорее всего изолируют от общества. Ты понял, Галоген? К какой концепции наведения порядка ты склонишься – это, скорее, дело вкуса.

– Почему, учитель, Вы такое большое значение придаете именно мифологической активности людей?

– Это просто, Галоген. Формы – это знаки. Они имеют значения. Таким образом, материальные формы в известном смысле порождаются значениями. Мы управляем значениями посредством порождения смыслов. Таким образом, смыслы порождают значения. Символы позволяют порождать смыслы. А вот системы символов образуют наиболее изящные и самые энергоемкие конструкции – мифы. Поэтому любая активность людей в мифологическом творчестве имеет куда больший резонанс, чем другая информационная деятельность.

Макс, удивляясь сам себе, без труда следил за полетом мысли неизвестного учителя. Значительная часть сказанного перекликалась с тем, что открылось ему в последние дни. Правда, вот две концепции наведения порядка в информационном пространстве для него были новостью.

Был первый час ночи, когда Макс снял экзокостюм и вышел из офиса. Ночная улица выглядела пустынной. Только нарядно одетые проститутки и разряженная в люминесцентные цвета молодежь тусовались, кочуя от одного ночного заведения к другому. Максу бросилось в глаза, что проститутки несут в руках, кроме сумочек, какие-то длинные полосатые предметы. Сначала он решил, что это фаллоимитаторы, но обгоняя одну из шалав, разглядел, что в руках у нее полосатая палочка гаишника.

Вероятно, демонстрация полосатых палочек водителям частных автомобилей (обычная работа гаишников) уже не давала нужной величины прибыли, и те нашли вполне рыночный выход из ситуации, отдав палочки на ночь в аренду проституткам.

Дойдя пешком до более-менее оживленной магистрали, Макс поймал такси и поехал домой.

Войдя в квартиру, он включил телевизор (шел какой-то фильм с Брюсом Уиллисом) и сел на диван.

– Надо спать, – сказал он вслух. – Утро вечера мудренее.

Во сне он видел информеров, работающих в виртуальных офисах.

* * *

Для отца Евлампия, Гоши и дьячка Иннокентия этот вечер был полон беспокойств. Около семи часов вечера они привели церковь в порядок после нападения и стали договариваться о ночном дежурстве, – через разбитые окна мог забраться в церковный вагончик кто угодно, чтобы украсть немногочисленные оставшиеся ценности или, скажем, поджечь храм. В это время в церковь хлынул поток бомжиков с Поля Чудес, уцелевших после облавы. Князь Василий вернулся на время к роли священника, – выслушивал жалобы, отпускал грехи, благословлял и вел вечернюю службу. Гоша и дьяк Иннокентий по мере сил помогали ему.

Только около полуночи церковь опустела. Гоша сказал:

– Давайте уже по домам не пойдем. Меня все равно жена из дому выгнала. Разведем костерок во дворе и картошечки напечем.

– А что ж, давайте, – сказал князь Василий, глядя сквозь разбитое окно на темное весеннее небо. – Без костра-то замерзнем, а у огонька веселее будет.

Отправив дьяка Иннокентия в Рыжановку за картошкой и вечерним молоком, Гоша и князь Василий развели хороший, большой костер и запасли дрова на всю ночь, собрав валявшиеся вокруг в изобилии деревянные доски, бревна и большие сухие ветки. Потом вынесли три уцелевших стула на улицу и удобно уселись у огня.

Ночь была необычно теплой для марта. На небе мирно сияли созвездия. Казалось, что сегодняшний штурм церкви был не более, чем давним кошмарным воспоминанием.

– Удивляюсь я, князь Василий, переменам в моей жизни, – с грустью произнес Гоша. – Еще полмесяца назад я даже не был с Вами знаком, и чувствовал себя совершенно счастливым. А сейчас мне страшно представить, что было бы, если бы я никогда не встретил Вас.

– Что же могло произойти, сын мой? Ты оставался бы примерным семьянином, работал бы и жил, как все люди.

– В том-то и дело. Когда я с Вами, я чувствую, что избран. Меня не интересует ни семья, ни любовь женщин. Я хочу служить нашему общему делу. Честно сказать, я хотел бы вступить в рыцарский орден.

– Какой орден?

– Ну, например, орден вагонников. Хорошо звучит? Я хочу быть вагоньером. Хочу принять обет всегда и всюду защищать истинную религию и нести знание об этом мире и запредельных мирах в те сердца, которые достаточно открыты для принятия истины.

Когда дьяк Иннокентий вернулся к вагончику, то увидел странную сцену: Гоша опустился на колени перед князем Василием, а тот три раза ударил молодого человека по плечу здоровенным своим, погнутым в бою, крестом, взяв его наподобие боевого меча.

Впрочем, появление дьячка слегка разбавило густую торжественность момента, но Гоша еще долго сидел у костра и улыбался, видимо, ощущая, как на него с темных весенних небес нисходит благодать.

Поев картошки и выпив глиняный горшок свежего молока, достать которые в полночь мог, пожалуй, только дьяк Иннокентий, вагоньеры прилегли отдохнуть, соорудив себе нехитрую постель. Гоша остался у костра сторожить храм божий, а князь Василий и Иннокентий сладко уснули. В три часа Гоша толкнул в бок князя Василия и улегся на его нагретое место. Князь воссел на стул и принялся смотреть в огонь. И то ли задремал, то ли попал под гипнотическое влияние пламени. Потому что скоро увидел вокруг вагончика множество летающих обнаженных девушек. Они смеялись и подмигивали ему, а князь Василий только таращил глаза и слова не мог вымолвить.

– Здравствуй, князь ты мой прекрасный, что ж ты тих, как день ненастный? – спросила его одна из ведьмочек. – Меня зовут Наташа. Я лунная ведьма. Хочешь полетать со мной?

«На шабаше отродясь не был», – подумал князь Василий.

– Это не шабаш. Это просто свободный полет. Я лечу куда захочу. Полетели со мной! Просто скажи, что согласен и тут же взлетишь.

Страшно было князю Василию. Но и любопытство разбирало его сверх всякой меры. Да и созерцание юных прекрасных тел не могло оставить его равнодушным.

– Согласен! – прошептал он одними губами.

И тотчас дивная сила подняла его в воздух и, вознесясь над своим вагончиком и спящими товарищами, князь осознал, что лунный свет состоит из очень крепких и прозрачных нитей, используя которые так легко парить над землей.

– Я лунная ведьма Наташа. Я убила своих родителей. А меня предал мой возлюбленный. Он принес меня в жертву Сатане, который купил твою душу, бывший священник. Я заклинаю тебя, князь! Именем своего греха заклинаю! Пробуди совесть моего любимого! Заставь его раскаяться в его предательстве! Заклинаю тебя! Ты можешь сделать это! Я лунная ведьма Наташа! И я жажду мести!

Стремительно понеслась навстречу князю Василию земля. Как он ни цеплялся за лунные лучи, воздух отказывался держать его. С глухим звуком упал он на землю рядом со стулом, на котором недавно сидел. И наваждение исчезло.

– Чертовщина какая, прости господи! – произнес он, снова взбираясь на стул. – Не буду больше в костер смотреть. А то бог знает, что еще может привидеться. Она сказала, что я продал свою душу Сатане. Словам ведьмы трудно верить. Но кто ведает, какова на самом деле правда?

В смущении провел князь Василий остаток своего дежурства. То и дело чудилось ему, что на фоне звездного неба парит молодая ведьма, а сердце тревожно билось от мысли о потерянной душе.

15. Порфирий знакомится с подозреваемым

Утро субботы началось для Макса с неприятностей. Он еще крепко спал, когда в семь утра раздался долгий, противный звонок в дверь. «Ну кого там еще принесло? – подумал Макс недовольно. – Не буду открывать. Постоят и уйдут». Но звонок не утихал, кроме того, сквозь дверь стали слышны многочисленные соседские голоса.

Макс выругался, встал с постели, набросил на плечи халат и пошел открывать.

На пороге стоял следователь Порфирий вместе с Аграфеной Игнатьевной и бабой Клавой с шестого этажа. Порфирий Петрович предъявил удостоверение, спросил фамилию Макса и показал ордер на обыск его квартиры.

– А в связи с чем это все? – спросил Макс, пропуская внутрь Порфирия, его коллег и двух понятых.

– Соседка Ваша Наталья Пухлотитько пропала. А ее родители были найдены на даче отравленными.

– Да что Вы говорите? – спросил Макс. – Найдены на даче?

Он вовсе не хотел признавать, что имел какое-то отношение ко всей этой истории. Однако, понимал, что раз уж к нему пришли с обыском, значит в чем-то подозревают и что-то надеются найти.

Обыск продолжался больше двух часов. Сначала милиционеров заинтересовал сейф под столом Макса, но когда они увидели, что там хранятся деньги в гривнях и долларах и ключи от квартиры, их интерес резко поугас. Макс закрыл сейф и отправился в ванную почистить зубы. Он злился на милицию и немного нервничал, хотя виноватым себя ни в чем не считал.

Они-таки кое-что нашли. В глубинах дивана прятались кружевные трусики.

Когда Порфирий продемонстрировал их понятым, Аграфена Игнатьевна только поджала губы, всем своим видом осуждая разврат и падение нравов, а баба Клава начала истово креститься.

Макс изобразил полное недоумение, когда ему продемонстрировали эту улику.

– Он еще глазки строит! – залопотала Аграфена Игнатьевна. – Соблазнил Наташеньку и убил! А теперь глазки строит!!!

– У-у! Ирод! – поддержала подружку баба Клава.

– Экспертиза установит принадлежность нижнего белья пропавшей девушке, – сказал Порфирий Петрович. – А пока, уважаемый, позвольте взять у Вас подписку о невыезде.

Макс подписал документ.

– Хотите заявить что-нибудь по поводу пропажи вашей соседки?

– Нет, не хочу. Даже не уверен, что она пропала. Может быть, просто к подруге переехала, а вы тут ее обыскались.

– Знаете про ее подруг?

– Был с ней недавно на дне рождения. Подругу зовут Олей, живет в соседнем подъезде.

– Номер квартиры помните?

– На пятом этаже левая квартира. Номера не помню.

– Спасибо. Вот Вам повестка. Явитесь в понедельник на допрос.

– Я в понедельник работаю, Порфирий Петрович. Так что извините, терять свое место из-за допроса не хочу. С дисциплиной у нас очень строго.

– Ну что ж, придется мне к Вам на работу приехать, – с усмешкой заявил Порфирий, видимо, надеясь испугать этим собеседника.

– Это будет лучше всего, – сказал Макс.

У Порфирия не было ни одной улики, которая бы доказывала вину Макса. Только отпечатки пальцев на посуде в наташиной кухне. Но зайти к соседке попить чаю может каждый. Это еще не доказательство убийства. Да и трусы в диване могут разными путями оказаться. Даже не факт, что это именно Наташино белье. А что касается волоса, который-таки точно оказался Наташиным, он вполне мог и с балкона вылететь. Или прилипнуть к одежде Макса и улететь во время ночной прогулки.

Так что вроде бы арестовывать подозреваемого было не за что. Было бы тело убитой, все было бы намного проще. А так даже факт убийства доказать невозможно.

Макс после ухода незваных гостей проветрил квартиру. Он понимал, что находка трусов привязывает его к наташиному исчезновению еще одной ниточкой. Но в то же время, вспоминая утро того дня, когда Наташа предложила ему жениться на ней, он мог поклясться, что трусики на ней были. По крайней мере когда она распахивала наброшенный на плечи халат. Халат принадлежал Максу, она просто одолжила его, чтобы сходить в душ. Потом, после выяснения отношений, они сразу начали одеваться и пошли завтракать. Может быть, эти трусы принадлежат Ларисе? Надо позвонить ей.

Макс подошел к телефону и набрал номер.

– Привет! Ты уже приехала?

– Только что зашла в квартиру. Макс! Дорогой! Я так соскучилась по тебе!

– Я тоже. Слушай, у меня к тебе интимный вопрос.

– Так сразу? И какой?

– Сначала предыстория. У меня соседка исчезла, Наташа, помнишь, мы пару раз пересекались с ней на лестничной клетке?

– Помню.

– Ну, в общем, у меня только что делали обыск. Нашли дамские трусики. И почему-то решили, что это ее. Но кроме тебя в моей квартире никто не раздевался. Не помнишь ли ты такой пикантной подробности?

Лариска выдержала секундную паузу, которая показалась Максу слишком долгой. Он играл ва-банк. Потому что если это белье принадлежало не Ларисе, у его подружки тут же могла включиться программа под названием «он изменил мне». Это было не то чтобы катастрофично, но грозило обилием неприятных эмоциональных реплик.

– Это было летом, когда мы с пляжа вернулись, – наконец, сказала она. – Я потеряла трусы, причем не помнила, то ли брала их с собой на море, то ли у тебя в квартире оставила, когда мы переодевались в купальники. Помнишь? Такие розовые с ленточкой сбоку?

– Да, именно.

– Макс, это мои трусики. Извини, дорогой. Ты из-за меня влип в историю?

– Нет-нет. Просто, я думаю, эта часть твоего туалета навсегда приобщена к архивам МВД.

– Невелика потеря.

– Ты приедешь ко мне?

– Конечно. Только приму ванную.

– Горячая вода во всем городе отключена.

– Жалко. Так и не включили?

– И не включат. Говорят, что в городском бюджете это не было предусмотрено.

– Ну ни фига себе история! Ладно. Я буду ближе к вечеру. Хорошо? Целую тебя.

– Приходи часа в четыре. Я куплю чего-нибудь вкусного.

– Хорошо, дорогой. До встречи. Люблю тебя. Очень сильно.

Задумчиво переставляя вещи, Макс наткнулся глазами на книжку «Яды и противоядия» и прочел раздел, касающийся синильной кислоты. В качестве одного из самых простых и эффективных средств спасения там предлагалась внутривенная инъекция нитрата натрия или натрия триасульфата. В стеклянном шкафу, где Макс хранил реактивы для своих опытов, нитрат натрия был. Он даже подошел к шкафу и убедился в этом. Реактив стоял на верхней полке, и на нем синим фломастером было написано NaNO₃.

«Да, у наташиных родителей не было ни единого шанса спастись, – подумал он. – Откуда на дачном участке может взяться противоядие? Разве что из удобрений…»

16. Князь Василий пытается раскрыть Максу глаза

Выглянув в очередной раз в окно, и упершись взглядом в вагончик, Макс вспомнил, что вчера утром избитый Гоша приглашал его зайти. Он оделся и вышел из дома.

Было одиннадцать, когда Макс подошел к церкви. Почти все стекла были выбиты, а некогда красиво покрашенные коричневой краской бока – помяты и ободраны. Крест торчал как-то криво, а куча песка лишилась своей правильной конусоидальной формы.

Войдя внутрь, он нашел отца Евлампия, который энергично ходил из одного конца вагончика в другой, заложив руки за спину. Его сутана была порвана внизу, а крест на пузе погнулся, как будто в его центр ударила небольшая кувалда.

– Доброе утро, отец Евлампий!

– А, это ты, сын мой! Я рад, что ты откликнулся на мой призыв.

– Что произошло с Вашей церковью?

– Это было ужасное нападение сектантов. Они разорили храм божий. Если бы не отключили электричество, мы бы отбились. Но не удалось. Не удалось.

– Но зачем они это сделали?

– Кто знает, что творится в умах еретиков?

– Вы позвали меня, чтобы я в чем-то помог Вам?

– О нет, сын мой. Я просил Гошу позвать тебя, потому что хотел предупредить о коварных планах сектантов. Они вообразили, что ты новое воплощение бога. Но сегодня ночью у меня появилась еще одна тема для беседы.

– Насчет того, что сектанты что-то обо мне вообразили, я знаю, – сказал Макс. – Ко мне приезжали Хилер, Йодо Шандарахис, Синегдоха и Дыркин. Я говорил с ними и отказался от всех предложений, которые они мне сделали.

– Это мудро, сын мой. Видишь, на что они способны? Мне жаль эту церковь, хотя, честно признаться, я уже не чувствую себя священником. В каком-то смысле это связывает нас: ты не чувствуешь себя пророком, а во мне умер служитель церкви. Зови меня князь Василий. Именно так я себя теперь ощущаю.

– А что за вторая тема, князь Василий?

– В тот день, когда на тебя снизошел дух, здесь был Сатана, который возжелал получить твою душу. И он сделал это, сын мой. Сделал с моей помощью и, можно сказать, с моего согласия. Я взял у него деньги, чтобы он мог завладеть твоей душой…

– Кто этот Сатана?

– Он носит свое всегдашнее имя. Вольдемар, Воланд, Владимир, Велиар, Вальпурген… Нет, извини, Вальпурген не из этого списка. В общем, это тот, кто сидел в тени и чьи глаза блестели как черные алмазы…

– Владимир Ильич?

– Он, он!!!

– Я не понимаю, почему вы решили, что он Сатана.

– Все просто. Я говорю не как служитель церкви, а как светское лицо, что, может быть, придаст особый вес моим словам. Он собирает урожай душ. Разве ты еще это не понял? И урожай его богат.

– Я не верю ни в бога ни в дьявола, – сказал Макс. – По мне эти герои народного еврейского эпоса слишком уж эксцентричны и стоят один другого. Вера и предрассудки – не моя стихия. Извините за резкость.

– Ты принес ему в жертву девушку, – сказал Евлампий. – Я видел ее на шабаше сегодня ночью, и говорил с ней. Она стала лунной ведьмой Наташей.

Макс вздрогнул. Это уже заходило очень далеко, во всяком случае, гораздо дальше, чем ему хотелось бы.

– Постойте, давайте разберемся по порядку, – прервал он князя Василия. – Вы взяли у Владимира Ильича какие-то деньги и согласились, чтобы он поприсутствовал на вашей проповеди. На этой проповеди он увидел меня и потом предложил мне работу. Далее, Вы говорите, я принес ему кого-то в жертву. Я не понимаю, что имеется в виду.

– Перед проповедью он установил здесь свое оборудование. И оно работало. Фактически, именно его приборы выбрали тебя, Макс, из числа всех, кто был в тот день в вагончике. А мне он заплатил деньги, чтобы я разрешил ему сделать это. Я поддался искушению. Я взял деньги у Сатаны, и тем совершил смертный грех, за который вечно буду каяться… И еще я сидел в его кресле, там, в офисе, и он забрал мою душу. Именно после этого кресла я ощущаю себя уже не отцом Евлампием, а князем Василием, моим прошлым воплощением на этой земле.

– Так, хорошо. Я тоже сидел в этом кресле. Это так называемый расширитель ментальных способностей. У Вас он пробудил знание о прошлой жизни, мне дал силу видеть значения и смыслы материальных форм мира. Но из всего этого пока не следует, что Владимир Ильич что-то забрал у вас или у меня. Если, конечно, не считать потерей незнание и невежество.

– За ним стоят какие-то очень мощные силы. И этот человек вызывает дрожь в моей душе. С самого начала он вызывал ее у меня. И я не могу поверить, что Наташа – всего лишь моя галлюцинация.

– Я не приносил ее в жертву, князь. Ни Владимиру Ильичу, ни кому бы то ни было другому. Я был знаком с ней. А потом она исчезла. И это все, что я знаю.

В этот момент Макс увидел, как значения, соответствовавшие в мире информеров телу священника, пришли в едва уловимое движение. Как будто бы ветер пробежал по ним, чуть-чуть меняя контексты и оттенки.

– Значит, это все-таки правда. Ты знал Наташу и она исчезла. Значит, правда и то, что она отравила своих родителей?

– Я слышал, что ее родителей нашли мертвыми на даче. Но это вовсе не значит…

– Макс, об одном прошу. Взгляни на факты беспристрастно. Твой начальник хочет глобального изменения человечества, так? Глупо это отрицать. Он сам говорил мне об этом. Он также хочет, чтобы все восприняли это жесткое изменение как общее благо. А еще он не считается ни с чем, использует любые средства, чтобы достичь желаемого. Так? Но разве это не та же цель и не та же стратегия, которая обычно приписывается Сатане?

– Ладно. Не будем спорить о мифологии, – отмахнулся Макс. – Мне все равно, как Вы его назовете: Владимир Ильич или Сатана.

– Но Владимир Ильич не имеет никакого права на то, чтобы управлять миром и людьми, его населяющими. Понимаешь? Эти люди не давали ему на то своего согласия.

– Меня все это не интересует, – сухо произнес Макс. – И вообще, я спешу, у меня дела.

– Ты работаешь на разрушение мира. И твои руки уже в крови. Я не могу пожелать тебе успеха. Но точно знаю, что ты будешь раскаиваться в содеянном. И если этот день наступит, вспомни меня, Макс. Я буду рад принять тебя в орден вагоньеров. Мы будем бороться с Сатаной до конца. Несмотря на то, что я уже не священник. И даже несмотря на то, что он уже получил мою бессмертную душу.

Макс откланялся и удалился. Последняя мысль князя показалась ему забавной. Вагоньеры-тамплиеры. Они же не виноваты, что живут в эпоху, которая сделала слова «вагон» и «храм (темпл)» синонимами!

Потом Макс увидел, как прекрасны облака в весеннем небе и полностью углубился в созерцание. Небо – постоянно меняющаяся форма – содержало дивные сочетания значений, доступные восприятию видящих. Надо сказать, что он не видел мир значений четко. Формы материального мира постоянно вмешивались в восприятие и заслоняли картину. Кроме того, далеко не все объекты мира значений поддавались его пониманию. Он гулял около двух часов, не очень обращая внимание на то, где именно проходил его маршрут.

Проходя по Полю Чудес, он своим вторым зрением наблюдал сколь глубоко уходят в землю чудесные ангары, в которых стоят дивные, переливающиеся всеми красками, корабли и аппараты информеров. Среди аппаратов его особенно заинтересовали генераторы мифов, он долго наблюдал их работу, созерцая мыслеформы, которые ежесекундно порождались ими и уносились в окружающее пространство.

Придя домой, Макс поставил диск с обработанной классической музыкой и начал уборку. За эту неделю произошло много событий, и в квартире скопилось много разнообразного мусора.

Потом он сходил за покупками и, в приятном ожидании Ларисы, растянулся на своем любимом кресле под мягким светом бра. Музыка волновала его как никогда. В ней он видел движение смыслов и значений, которые до сих пор оставались для него тайными. Он буквально проживал музыку, воспринимая тот истинный смысл мелодических рисунков, который, скорее всего, плохо понимался даже композитором.

Звонок в дверь заставил его отвлечься от музыки. На пороге стоял следователь Порфирий.

– Добрый день, – сказал он. – Разрешите войти?

– Да, пожалуйста, входите, – разрешил Макс. – У меня для Вас как раз есть новости. Проходите вот сюда.

Порфирий не спеша разулся, прошел в комнату и опустился в тяжелое кресло.

– Ну и что за новости? – спросил он.

– Выпьете что-нибудь? Коньяк, например?

– Давайте, – согласился Порфирий.

– Я выяснил, чьи это были трусики, – сказал Макс, наливая коньяк.

– Да, понимаю. Это беспокоило Вас. Но мы и сами разобрались, что это не из наташиного гардероба. А из чьего – это, простите, Ваше личное дело. Собственно, я зашел сказать, что подписка о невыезде отменена. Вы ни в чем не подозреваетесь. Только мне хотелось бы для себя уяснить некоторые подробности. Ведь Вы были у Наташи в четверг вечером?

– Да, был. Мы сидели на кухне, пили чай, болтали…

– Можете примерно назвать промежуток времени?

– Не смогу сказать. Но домой я пришел в четверг не раньше половины девятого. Да, так и есть. Она пригласила меня поужинать вместе.

– Вы говорили о родителях?

– Я спросил ее, где родители, она ответила, что на даче. Они уехали в среду, чтобы пожить там до понедельника.

– Потом вы занимались любовью? – спросил Порфирий.

– Позвольте мне не отвечать на этот вопрос.

– Ее постель говорит сама за себя. Можете не отвечать.

– Извините, но на этой постели она могла быть с кем угодно другим, например, днем в пятницу или вечером в четверг.

– Вечером в четверг вы были с ней на дне рождения подружки.

– Да, она попросила меня прийти, чтобы было с кем танцевать на вечеринке. Знаете, дни рождения школьниц, мальчиков нет, танцевать не с кем… Я думаю, что нравился ей. Но не мог ответить взаимностью. Потому что у меня есть подружка. И я как раз ее сейчас ожидаю.

– Не беспокойтесь, как только она придет, я уйду, – тактично сказал Порфирий. – Так во сколько Вы ушли от Наташи?

– Наверное, было около двух.

– Она закрыла за Вами дверь?

– Нет, она уже очень хотела спать, поэтому попросила меня просто захлопнуть дверь на защелку.

– А потом Вы пошли домой?

– Нет. Я вышел пройтись.

– Куда вы ходили?

– Я обошел дом, вышел на Поле Чудес и какое-то время, минут двадцать, постоял там, просто дышал воздухом. Потом вернулся к себе.

– Могу только одно сказать. Впервые расследую убийство, в котором нет трупа и подозреваемый – только один. Это Вы.

– Вы же сказали, что я уже вне подозрений.

– Ну, не цепляйтесь к словам. Улик против Вас нет. На убийцу вы не похожи. Среди талантливых программистов вообще крайне редко встречаются убийцы. Но Вы единственный мужчина, который, как мы знаем, был с ней в ту ночь, когда она исчезла. Сначала я думал, что Вы выбросили ее труп с балкона, а потом отнесли на Поле Чудес и там спрятали. Мы обыскали все Поле, но никаких следов трупа и никаких свидетелей не нашли. Мы опросили всех жильцов Вашего дома. Некоторые не спали ночью. Но никто не слышал никаких подозрительных шумов. На шпингалетах и ручках балкона есть отпечатки пальцев Наташи и ее родных, а Ваших нет. Ваши есть только на посуде в кухне. В общем, я ничего не могу понять. Девушки нет. Ее родители отравлены. Как будто бы кто-то специально уничтожил эту семью.

– Может быть, кто-то хотел унаследовать что-то ценное?

– Даже наследников на квартиру нет. Квартира отходит в жилой фонд города. Все золото, все драгоценности, все деньги на месте. Нет, все это выше моего понимания.

– Постойте, а может быть, она жива? Вы с Олей говорили?

– Говорил, конечно. Она не видела ее с четверга. В пятницу Наташа не была в школе.

– А другие одноклассницы и подруги? Может, у нее бабушки есть?

– Нет, бабушек нет. В классе ничего не знают. Других подруг вроде бы не было. Только те, что учились с ней вместе.

– Даже не знаю, что и подумать, – сказал Макс совершенно искренне. – Не могла же она просто раствориться?!

– Если Вы имеете в виду растворение трупа в какой-нибудь жидкости, то это исключено. Запах был бы такой, что…

– Нет-нет, лучше не продолжайте, – сказал Макс, борясь со спазмами в горле. – Меня сейчас вырвет. Я выразился чисто фигурально.

– Вы, наверное, вида крови не переносите? – спросил Порфирий.

– Переношу. Только вот все эти ужасы мне крайне неприятно слышать.

– Ну что ж, на моей памяти было много убийств, которые не раскрывались сразу. Потом преступники, как правило, сами сознавались в содеянном. Не то, чтобы приходили каяться, хотя и такое тоже было. Нет. Они начинали совершать нелепые поступки, которые, словно шарада, содержали в себе сообщение о содеянном преступлении. Мне доводилось такие шарады разгадывать.

– Я желаю Вам успеха. От всей души. Наташа – симпатичная девчонка. Мне ее искренне жаль. Родителей ее я почти не знал. А с ней мы, можно сказать, дружили.

– Пойду. Пора, – сказал Порфирий, залпом допивая коньяк.

Он поднялся, обулся, оделся и, крепко пожав Максу руку, вышел за дверь.

– Кстати, – сказал следователь. – Мы тут нашли на Поле Чудес место, до которого Вы ночью прогулялись. И там на кустах наташин волосок. Как Вы это объясните?

– Если вы поищете как следует, то найдете много и моих волос на этом Поле, Порфирий Петрович. Я по утрам расчесываю волосы на балконе, сразу после зарядки.

Порфирий ожидал, что Макс начнет нервничать или как-то выкажет панику в связи с его последней фразой. Но ничего подобного не случилось. Порфирий покивал головой, сказал:

– Да, Вы, конечно, правы. И все-таки, почему Наташины волосы оказались именно в том месте, где Вы гуляли? Они же могли оказаться где угодно…