Текст книги "Восстание вассала"

Если бы не август 1991 года, Николай наверняка загремел бы в тюрьму лет на пятнадцать, но тут чудом избежал сурового наказания. Его успели лишь разжаловать.

Но в том-то и вопрос, что считать наказанием?! Ведь с той поры начались мытарства и мучения бывшего советского разведчика. Господи, сколько же мест работы ему пришлось поменять. Но нигде он так и не смог продержаться более шести-семи месяцев. Причина? Да все одна и та же – пьянка, гулянка, ну и, конечно, паскудный характер…

Кто, черт возьми, в этом виноват?! – этот вопрос преследовал его. Вроде кто, как не он сам? И в то же время – не он. Или, точнее, не только он.

– А ты как считаешь? – спросил он в лоб Васильева, который, не перебивая, выслушал исповедь бывшего коллеги. Гульба в гэбэшном лесу между тем продолжалась своим чередом.

– Я как считаю? – на всякий случай переспросил тот. – Да-а! То, что ты рассказал, приятель, так просто не переваришь. В трех соснах легче заблудиться. Оставляя за скобками твою пьяную интрижку, скажу лишь одно: Ростовцев с резидентом тебя и подставили. Лихо закрутили. Резидент-то нашелся?

– Кто его искал? – явно удовлетворенный заключением приятеля, вяло ответил Николай. – Наверняка у них была своя крыша. Ты ж помнишь, как тогда было. Удивительно еще, как всю Лубянку не разобрали по кирпичикам. Все тащили.

– Вот-вот, – согласился собеседник. – Теперь зато твой Ростовцев жирует на «те самые» денежки. И, конечно, не один. Чем плох стартовый капитал для бизнеса?

А ведь он прав! Ростовцев барствует, работу предлагает. Явно хочет откупиться. Не получится! Он, Андронов, потомок княжеского рода, и такое унижение…

Нет-нет, он не простит. И в подачках никаких не нуждается.

Жуткая ненависть, перемешанная с мучительной завистью к Ростовцеву, буквально разрывала душу. Как ни странно, схожий взрыв эмоций он уже испытал сегодня утром, когда по «ящику» объявили решение суда по мерзкому олигарху Данисту.

– Ты слышал, Васильев, что судьи решили не выпускать Даниста? – выпалил Андронов.

– Что это ты, как иголка на старой пластинке, перескакиваешь с одного на другое? При чем тут Данист? Где он и где твой Ростовцев?! – Бывший коллега недоуменно поглядел на Николая. В его глазах забегали тревожные искорки. – К чему ты вспомнил, Николаша? Я что-то не секу.

Теперь настала очередь изумляться Андронову.

– Чего уж не понять. Один своровал у государства, другой – у меня. Только один теперь на нарах, а другой – на скамеечке с нашим генералом. А ненавижу я их одинаково. Собственными руками задушил бы обоих.

Закипала неудержимая ненависть к классовым врагам. Андронов вдруг отчетливо осознал: теперь ему больше нет надобности придумывать образ врага, ибо враг встал перед глазами во весь рост – конкретнее не бывает! Сука!

– Спасибо, Васильев! – Бывший майор бросился обнимать однокашника. – Ты мне глаза открыл, братишка. Хотя, думаешь, я не понимал, что тогда, в Цюрихе, Ростовцев свалился мне на голову не случайно?! Только я эти подозрения гнал от себя метлой. Все-таки товарищи, как-никак. Слышал бы ты, какие тогда, в цюрихском кабаке, он тосты произносил! За дружбу и всякое…

– И жену предложил, – вставил Васильев.

– Не хотел, понимаешь, верить, – не обращая внимания на укол, продолжил Николай. – Но теперь, благодаря тебе, еще раз как бы со стороны взглянул. Кто, как не он, меня подставил!? И бабки уволок! Причем, чьи бабки?! Партии, которая нас всех взрастила, которой мы по гроб обязаны!

– И что с того? Ты себя, Николаша, не накручивай. Тогда все тащили, кто во что горазд. Беда в том, что он тебя подставил, – втолковывал Васильев, осторожно отталкивая от себя пьяного коллегу. – Вот ты скажи мне. Могло бы такое случиться в нашем братстве?

– Не могло, друг, – размазывая слезы по лицу, всхлипнул Андронов. – Не могло!

– То-то и оно. А теперь утрись. Видишь, нам машут. Наверное, пора уезжать. На посошок и в Москву.

– Я сейчас. Я соберусь…

Николай отошел в сторону, туда, где поляну окружал кустарник, будто справить нужду. На самом деле, несмотря на хмель, в голове четко стало складываться решение, которое он уже для себя принял, но озвучить почему-то не мог.

Он решил отомстить. Неважно, как, но отомстить. Может, не встреть он Ростовцева на пикнике, такое желание и не пришло бы. Но теперь обратной дороги нет. Месть! Вот что скрасит его пустое до сего дня бытие. С мыслью о ней он будет просыпаться и засыпать. С мыслью о ней он будет поднимать тосты. С мыслью о ней он просто жить станет.

– Андронов? Ты что там, заснул в кустах?

Когда Николай вернулся в компанию, Ростовцева уже не было. Оказалось, он уже успел уехать на генеральской машине, а свой смоляной джип оставил под присмотром водителя.

– Кругом несусветная крутизна, – буркнул Николай, когда Васильев сообщил об отбытии босса-генерала.

– Ты о чем?

– Все о том же. Почти все здесь с машинами, а мой персональный транспорт, сколько себя помню, – метро. Утром стыдно было тебе признаться. Помнишь, ты еще спросил, есть ли у меня водитель…

– Да брось ты кукситься. Пойдешь к «Ангелам», вот и заработаешь. Ты решил, что будешь делать?

– Мстить! – будто о чем-то заурядно будничном, коротко и ясно, без утайки ответил Андронов.

– Вон оно как? – Васильев внимательно посмотрел на сокурсника по «школе». – Ты бы так лихо словами не бросался, братишка. Надо знать, где говорить.

– Но ты же, старик, свой в доску.

– Свой, свой. Но слово-то какое сладкое! Игристое, как шампанское. Пьешь, пьешь, вроде как ничего, а потом бац, и захмелел. Я знаю, что говорю, приятель. Сам однажды был в твоей шкуре… Ну, ты со мной поедешь? Или как?

– Или как! Я лучше на автобусе, с остальными, так сказать, «выкидышами» из жизни.

– Как знаешь, братишка.

Васильев завел БМВ и уже собрался было тронуть с места. Но Андронов застыл перед бампером как вкопанный.

– Ты чего? Может, все же со мной?

– Нет. Просто хотел полюбопытствовать. Сам все еще мстишь?

Николай переминался с ноги на ногу, будто ему вновь захотелось «по-маленькому».

– Так некому мстить. Теперь некому…

Машина Васильева резко сдала назад и так же резко объехала новоявленного мстителя.

6

Баланда – несколько ложек мерзкой жидкости с нарезкой капусты и картофеля – стояла в углу карцера нетронутой. Столько лет, казалось, прошло, ко всякому можно было привыкнуть. Но заставить себя хлебать подобную бурду было выше его сил.

Вне карцера эта ситуация Дениса Даниста не очень и обременяла. Практически всегда можно было «заправиться» остатками очередной посылки или купить более-менее съедобное в ларьке, словом, как-то держаться в форме. Но сейчас, всего лишь на третий день карцера, когда впереди маячили еще семь (если не добавят), силы стремительно его оставляли.

Денис запаниковал.

Уткнувшись взглядом в стену, заключенный 1313 в очередной раз прикидывал «за» и «против». Что значит решиться на побег? Это же не только моральный и психологический стресс. Хотя как раз с этим он справится. В конце концов, возьмет волю в кулак и задушит любые сомнения. Разве не смог он включить якобы стальную «душилку» накануне ареста, когда ребром встал вопрос: упасть в ножки Бессмертнову или нет?! Ведь не сделал же этого! Потом все, кому не лень, обсасывая и смакуя тогдашнюю ситуацию, твердили, что он, Данист, до конца не верил в то, что его задержат. Просто не мог поверить.

Так что с моральными силами все в порядке. А вот как быть с силами физическими? Побег есть побег. На баланде, тем более в карцере, физическим силам просто взяться неоткуда. И потом, непонятно, какой еще побег устроит ему «гражданин начальник» Удалов?

Пока же тот «устроил» три карцера за месяц и не произнес ни слова о побеге. Что там вообще на уме у гладенького Дмитрия Владимировича?

Конечно, Данист понимал: карцеры обрушились на него неспроста. Удалов наказывал его за строптивость и несговорчивость. Ведь Данист так и не исполнил просьбу встретиться с каким-то Папой. Даже если он вор в законе? Данист тоже не огрызок огурца. Как-никак опальный олигарх, миллиардер в тюрьме!

Все же странная задачка, какое отношение «законник» может иметь к людям, решившимся вызволить его из зоны?!

Размышления прервались сами собой, когда он неожиданно обратил внимание на грязное бурое пятно на стене, казалось, изученной до мельчайших подробностей. Сейчас же он разглядел овал лица с кровавыми разводами на месте лба, носа, подбородка. А вот эта рваная линия, наверняка, губы…

Арестант с трудом встал и сделал два шага к стене. Голова закружилась, словно он вальсировал. Так это же кровь! Кто-то рисовал портрет кровью?! Но откуда у его предшественника взялось столько крови?

Приглядевшись внимательнее, Денис отпрянул, будто его ударило током. Жуткая догадка мелькнула в мозгу. Нет, это никакой не портрет, написанный кровью. Это же реальный отпечаток лица человека, который в отчаянии бился головой о стену. Бился и бился, пока не осталась на ней эта кровавая печать. Хотя, может, было и иначе: одного из его предшественников в этом карцере элементарно швыряли о стену?

Живо представив картину, Денис в ужасе отпрянул. Кто был доведенный до крайней степени отчаяния человек? Или его так учили здесь жить? Завтра подобное может случиться уже с ним. Впрочем, почему завтра? Уже сегодня! Сейчас! Кто знает, что в эту минуту пришло в голову господину Удалову?

Данист упал на нары, обхватив голову руками, но пролежал в таком положении лишь несколько минут. Затем резко вскочил и что было силы забарабанил в дверь карцера, выкрикивая:

– Передайте Удалову, пусть вызовет к себе. Я согласен. Согласен!

* * *

Скорая встреча с Папой, как ни странно, положительно повлияла на душевное и физическое состояние Даниста.

– Входи, входи, сынок, не стесняйся, – хрипловато приветствовал его воровской авторитет. Внимательные, умные глаза цепко следили за вошедшим.

Очень похожий на деда Мазая, спасающего зайцев, хозяин был, наверное, лет семидесяти. Но еще крепок.

«Камера особого назначения», – отметил Данист, с удивлением оглядывая интерьер.

Папа сидел в уютном домашнем кресле. По официальной версии, это была отремонтированная тюремная библиотека, две стены которой занимали забитые книжные полки. Гораздо больше той библиотечной части, куда допускали простых зэков.

– Что, впечатлён?! – хихикнул старик, заметив, как вытянулось лицо олигарха. – Если б раньше явился, давно бы воспользовался этим богатством. Книги моя слабость. Признаюсь тебе, сынок, я очень люблю здесь предаваться размышлениям. Литература, что ли, способствует…

Вместо ожидаемой зэковской фени, от которой за четыре года изрядно устал, Данист услышал от коронованного вора вполне нормальную речь.

– Угощайся, сынок, ты, наверное, забыл вкус черной икорочки, не говоря уже о французском коньяке… – Дружелюбно улыбаясь, Папа широким жестом пригласил гостя к столу.

– Извините, но я предпочитаю армянский. «Ной», например, – заметил Денис.

– И армянский имеется, – спокойно отреагировал жилец камеры особого назначения, сменив, наконец, гастрономическую тему на деловую. – Ты присаживайся, присаживайся, сынок. Я давно изучил твою биографию. Скажу прямо, отменная биография! Маменькин любимчик, неженка, комсомольский чиновник, а сумел-таки сколотить состояние! За такое нельзя не уважать! Да и здесь, на зоне, ты не опустился. Опять молодец! Конечно, жаль, что в Кремле кто-то позарился на твой пирог! Да известно, кто. Ты не хуже меня знаешь. Только что толку сейчас, как говорят в Одессе, размазывать кашу по столу. Реальность – она и на зоне реальность. – Одного не пойму, – приложившись к хрустальному бокалу с коньяком, вполголоса добавил Папа. – С такими мозгами и способностями зачем соваться в политику?! Гнилое дело! Зачем? Мы, люди, к сожалению, не понимаем простой истины. Человечество достигло такого критического уровня развития, когда за выживание приходится платить гораздо больше, чем того стоит сама жизнь. Ха-ха-ха…

С удивлением глядя на старика, Денис никак не мог понять цели этой странной аудиенции.

– Объясните… простите, не знаю вашего имени-отчества?

– Папа. Так и обращайся, сынок. Папа. Я привык.

– …почему господин Удалов так стремился устроить нашу встречу? Вы же сами сказали, что я человек деловой. По крайней мере, был. Так вот: я люблю конкретность.

Несколько освоившись, Данист пригубил коньяку и закусил. Благо, здесь было чем развлечься. Особенно после карцера с его капустной баландой. Ел долго, со вкусом, время от времени поглядывая в сторону «законника», который явно его изучал.

– Ешь. Ешь, сынок. Обожаю смотреть, как другие вкусно едят. – При этих словах Папа грустно вздохнул. – Увы, мне многого теперь нельзя. Сам понимаешь, годы, болезни… Спрашиваешь, зачем «гражданин начальник» устроил нам знакомство? Все по той же причине, по которой ты сидишь в колонии. Он, как и ты, сынок, несвободен. И какие-то вещи просто не может пускать по ветру. А я – могу! Вот и вся загадка нашей встречи.

В глазах Даниста по-прежнему читались непонимание и настороженность.

– Но прежде, чем перейти к делу, позволю себе несколько отвлечься. Слушай и три к носу, сынок. Я знаю, твой ангел-хранитель четыре года назад отвернулся от тебя. Но поверь, Папа вполне может его заменить…

«Что за цирк? – мелькнуло в голове у Дениса. – Что за спектакль играет престарелый вор? Что движет им? Тщеславие? Самовлюбленность? Ощущение собственной значимости? Или истинное милосердие, которое этот человек впитал из прочитанных книг, самой жизни? Она наверняка не была выстлана ковровой дорожкой, как в Кремле или, того круче, в Каннах?»

Почему именно такое сравнение пришло на ум Данисту, он и сам понять не мог. Скорее всего, потому, что до некоторых пор считал эти дорожки местом круче некуда.

До простой истины, что сострадание превыше всего и что лишь оно принимается в зачет на небесах, Данист тогда еще не дошел.

А старик, похоже, это понял…

– Премного благодарен, но, уж простите, я не очень верю в альтруизм, – возможно, излишне резко заметил Данист, но, заметив, как за стеклами очков блеснули глаза Папы, сбавил тон. – Понимаете, ваше покровительство не решает моей главной проблемы. А ведь, как я понимаю, наше знакомство связано именно с этим.

«Что он ходит вокруг да около? – терялся в догадках номер 1313. – Говорил бы прямо, без пустословия».

Старик с трудом высвободился из кресла и пошаркал комнатными тапочками на меху к дверям то ли камеры, то ли библиотеки.

– Убери со стола! – крикнул он кому-то за дверью и подождал, пока появившаяся стройная женщина, чье положение выдавали лишь ладно скроенные форменные сапожки, проворно убрала следы трапезы.

– Мне известна твоя проблема, сынок, – наконец понимающе улыбнулся Папа. – Ты думаешь о побеге, поскольку иначе тебе отсюда еще долго не выбраться. И еще ты хочешь мстить…

Огорошенный Денис уставился на старика.

– Я думаю о побеге?! С чего вы взяли? Это Удалов намекнул, что в сложившейся ситуации он может поспособствовать. И что есть определенные силы… – бывший олигарх осекся, так как не мог сформулировать, в чем заинтересованы эти силы, – повторяю, не я об этом думал! Мне навязывают идею побега. И еще. О какой такой мести вы говорите? У меня и мысли такой не было…

– Не захлебнись соплями. И не ври себе! Мальчишка! – резко оборвал Даниста хозяин камеры. – Ты чего разволновался, будто на допросе у прокурора?.. Ну и дурак, если не думаешь. Нет человека на земле, который бы хоть раз не окунулся в сладкую негу мести. Если пораскинуть умишком, у каждого смертного найдется, так сказать, объект. Кто-то убил твою жену, а кто-то просто увел. Кто-то подсидел на работе, а кто-то сдал в гэбуху. И этих самых «кто-то, как-то, когда-то» – тьма-тьмущая. Так что не надо, сынок…

– У вас тоже было кому мстить? – не зная, что и сказать, как можно миролюбивее спросил Денис.

– Я не шучу, когда утверждаю, что у каждого есть кому мстить. Даже за укол в жопу, от которого вдруг болячка случилась. Инфильтрат на их жаргоне. Свою историю, сынок, я как-нибудь тебе расскажу, а сейчас, ты прав, пора к делу.

Данист напрягся, будто через мгновение-другое свершится его судьба. В известной мере так и было, но тогда он этого еще не сознавал.

– Ты правильно понял Удалова. Есть определенные силы, которые, с одной стороны, верят в тебя как личность, а с другой, уже давно не верят человеку, на которого направлен твой клинок…

– Да ни на кого я не направлял ваш мифический клинок. И человека такого нет…

Лицо Папы побагровело.

– Опять врешь!!! – резко, будто вбивая пробку в бутылку шампанского, повысил голос Папа. – Тебе русским языком говорят, всегда имеется такой человек. Сейчас еще не понял, поймешь со временем. Так вот, слушай сюда. Те люди, на которых намекал Удалов, не задарма помогут тебе сбежать с этой каторги. Услуга, как говорится, за услугу. Поквитавшись, ты эту услугу им и окажешь. Освободишь страну от человека, который наломал много дров. Люди влиятельные, оппозиция называется. Многих ты наверняка знаешь, они умеют быть благодарными. Глядишь, тебе и компанию вернут, и имя.

– Какая, к черту, оппозиция? Она, видимо, очень глубоко спряталась под пол, не разглядеть, – горько вздохнул Денис.

А ведь было время, он хотел ее чуть ли не возглавить. Даром, что ли, тогда Бессмертнов взбеленился.

– Вот по глазам вижу, уже начинаешь смекать. Впрочем, лично мне все это по барабану. Я – лишь ретранслятор. Что взять с дряхлого вора?! Дырку от бублика?

Папа вновь одарил хитрющей улыбкой.

До Даниста в общих чертах стало доходить, какую шутку собираются сыграть, какой спектакль задуман с ним в главной роли. Странный озноб пробежал по спине. Нет, это был не страх и даже не волнение, вполне уместные в такой момент.

Еще совсем недавно в голове и мысли не было ни о каком побеге. Только справедливое освобождение. Только по закону. Но теперь-то он, похоже, стал свыкаться с этой идеей. Последняя десятидневка в карцере окончательно помирила Даниста с самим собой, по крайней мере, в главном вопросе. Бежать, бежать, куда глаза глядят! Только бы подальше от кровавого пятна на серой стене карцера.

Однако теперь получалось, что ему предстояло не только бежать, но еще и стать орудием мести в чужих руках. Мститель? Дурно звучит. Почему не спаситель? Не ровен час, и он свыкнется с этой мыслью. Неужели «гражданин начальник» Удалов да законник Папа какие-то экстрасенсы? Гипнотизеры? Разве он не думал, что Бессмертнов сломал ему жизнь? И разве это не требует отмщения?! Знать бы только наверняка, Бессмертнов виноват во всем или постарались свои же ребята-олигархи?

Глубоко уйдя в себя, Денис даже не заметил, как Папа уже в который раз хрустко щелкает пальцами, мол, очнись, уважаемый.

– Простите, задумался, – признался он и стал протирать запотевшие очки.

– От-чень хорошо. Я этого и хотел. – Внезапно Папа царственно поднял правую руку и недвусмысленным жестом дал понять, что гостю пора и восвояси. – Утомился я, сынок. Знаешь, у меня ведь тяжелый диабет. Врагу не пожелаю, так что прощай пока. А вообще, заходи чаще, сынок. У меня очень богатая библиотека! Понадобится компьютер? И он имеется…

Уже у дверей камеры-библиотеки Денис резко обернулся:

– Все хотел спросить. Почему здесь нет телевизора? Сегодня почти у каждой шестерки в камере имеется, а у вас…

– Так я еще несколько лет назад «ящик» выбросил. Одно расстройство с ним. Что по нему смотреть? Как жопу друг другу лижут? Или как страну просирают? Вот я, например, сорок семь лет зону держу в порядке, а они? Такую страну просрали, – повторил Папа и помахал. Мол, давай, уходи, не расстраивай.

Вернувшись в камеру, измученный карцером и «собеседованием» у воровского авторитета, Данист умоляющим жестом остановил Вась Вася:

– Спать. Только спать. Все разговоры потом. Все потом.

– Вы что, Денис Борисович? Вас уже то ли третий, то ли четвертый день мама дожидается. А вы спать собрались…

Боже! Как он мог забыть.

– Сегодня какое число?

– Так семнадцатое октября, – участливо проинформировал Вась Вась.

Немедля, Данист забарабанил в дверь камеры.

– Ты чего, белены объелся? – громыхая ключами, закричал надзиратель. – Думаешь, если Папа тэбэ приголубил, так усэ можно?

Но дверь открыл. Услышав, о чем твердит замордованный олигарх, Гладиатор сменил гнев на милость:

– Погодь, щас разузнаю.

Как ни странно – прежде такого не бывало, – не прошло и часа, как Денис обнимал маму. Впрочем, точнее было сказать, она обнимала своего несчастного сына. Потом долго держала его лицо в ладонях, словно пытаясь разгладить каждую новую морщинку на висках, на лбу, под глазами.

– Мальчик мой. Что они с тобой сделали?

– Ой, мамочка, хоть ты оставь причитания. Ты что, в первый раз сюда приехала?

– В эту даль? Нет, не в первый. Во второй, сыночка, в первый раз мы были с папой. Но что с того? Я же вижу, от мамы ничего не утаишь.

Денис уже хотел было сказать, что все, что сейчас имеет, он сделал сам, но мама бы этого не поняла. Для нее сыночек был безгрешен.

За четыре года каторги она ни на минуту не оставляла его без внимания. И бог с тем, что письма частенько не доходили, передачи не передавали, а свидания, большей частью, запрещали. Главное, что Денис почти физически, где бы ни отбывал срок, ощущал ее присутствие – пусть там, за периметром зоны или за стенами тюрьмы, – но обязательно рядом. И это не только грело душу, это помогало выживать.

О своих тяготах Денис никогда маме не рассказывал. Что сама видела – то видела. Как говорится, не скроешь. Но даже нечаянно подсмотренные бытовые эпизоды приводили ее в ужас. Когда маму в первый раз обыскали две дюжие надзирательницы и отняли мешочек с изюмом и курагой, спрятанные под платьем, сын не мог успокоить ее почти все свидание. Рыдания мешали говорить, но состояние было понятно и без слов.

Хорошо, что сейчас, даже узнав, что ходатайство о досрочном освобождении отклонено, мама держалась молодцом. Белоснежным платочком она аккуратно промокнула слезы, на всякий случай сделала то же самое и сыну.

– Мне сказали, что ты был болен, сыночка, ведь я уже третий день дожидаюсь свидания. Слава богу, наконец-то…

Мама не стала уточнять, что именно «наконец-то» произошло, – и без того было ясно, – а деловито разворачивала кучу пакетов и свертков. Сразу вкусно запахло, но это, увы, не произвело на заключенного особого впечатления. И дело даже не в том, что он изрядно подзакусил в камере, похожей на библиотеку. С первых же минут встречи с мамой он мучительно размышлял, что будет с ней, когда все случится. Надо ли готовить ее психологически? Ведь мама не перенесет нового позора. Сын – беглец! В ее глазах, подумал Денис, это гораздо хуже, чем заключенный, которого жалеет чуть ли не половина страны.

Глядя, как она достает теплые носки, нижнее белье с начесом, которое он отродясь не носил, Денис молчал. Но когда, наконец, появились новые валенки, Денис содрогнулся. Как объяснить маме, что еще одну зиму в зоне он ни за что не проведет?

– Мне еще в прошлый раз охрана рассказала, что валенки нужны, потому как в камерах ледяной пол. Что для тех, кто привык держать ноги в тепле, – это просто невыносимо, – тараторила мама. – Согласись, сынок, это очень мило с их стороны. А вот твое любимое печенье не пропустили. Сказали, что в списке разрешенных продуктов этого сорта печенья нет. Заключенным можно передавать только «Овсяное» и «Юбилейное». Ну как им объяснить, сыночка, что их фабрики просто не могут делать такое нежное печенье, как я? Такая жалость, сыночка, я так старалась.

Мама пыталась держаться спокойно, но волнение выдавали руки – они постоянно подрагивали. Сейчас она мазала сыну масло на хлеб, и это было особенно заметно.

– Ты слышал, сыночка, мы с папой письменно обратились к господину президенту, чтобы он тебя помиловал.

– Слышал, мамочка, слышал. Зачем только вы это сделали? Это так наивно. И, прошу тебя, оставь масло. Ты же знаешь, как я боюсь, что поднимется холестерин, – несколько нервно заметил Денис, пытаясь отвлечь маму от ее занятия. – Дай-ка лучше мне свои руки, мамочка.

Пожилая женщина с удивлением взглянула на сына. Порой ей казалось, что Денис не в себе. Разве время ему думать о холестерине? Других проблем, что ли, нет?

– Ты не прав, мальчик мой. Мы консультировались… Нам посоветовали… Молодой президент не держит на тебя зла. Это, во-первых. А во-вторых, надо же ему проявить благородство?!

«Какой наив, – поморщился Данист. – Что за напасть в нашей стране верить в доброго царя? Вот приедет барин, барин нас рассудит…»

– Напрасно кривишь губы, сын. Стоило написать президенту, как охрана стала лучше относиться.

Денис удивленно поднял глаза.

– Да-да. Помнишь, я всегда тебе жаловалась, что нас всегда – как это здесь говорят? – шмонали? А сейчас вообще не просили вывернуть карманы.

– И что?

– А вот что, – мама незаметно выложила на кровать мобильный телефон, – можешь жене позвонить.

– Быстро спрячь, мамочка, ведь это может быть элементарной подставой, – обняв ее, зашептал на ухо Денис. – Какая же ты у меня золотая мамочка. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, сыночка.

Мама вновь прослезилась.

Конечно, это никакая не подстава. И никакое обращение к президенту не могло бы разжалобить охрану. Это «гражданин начальник» проявил любезность. Или, того круче, Папа.

– Успокойся, моя дорогая. Я обещаю тебе, что все наши мучения скоро кончатся и мы вновь будем вместе.

– Тебе что, сыночка, был знак на положительное решение?

– Был, мамочка, по крайней мере, я так думаю! Помнишь, так говорил Мимино?

Теперь настала очередь мамы зашептать сыну на ухо.

– Ты осторожнее, пожалуйста, с Мимино. Слышал, какие сейчас с миминами напряги? Не знаешь, где поскользнешься. Тем более когда тебе уже был знак.

Ночью, разомлев под покровом тёплого маминого пледа, Денис, наконец, заснул и тут же оказался во власти уже привычных фантасмагорий. Бесконечно измученная постоянными потрясениями нервная система бывшего олигарха защищалась длительным уходом в царство Морфея.