Текст книги "Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг. Воспоминания генерал-майора Отдельного корпуса жандармов, начальника императорской дворцовой охраны Николая II"

17-го государь, идя на обычные занятия в штаб, взял с собой наследника. При Алексееве государь объявил сыну, что он награждает его медалью на Георгиевской ленте за посещение войск на фронте, и навесил ему медаль на грудь. Восторгу наследника не было предела. Все его поздравляли, все называли георгиевским кавалером. А несколькими днями позже генерал Иванов обратился к государю с телеграммой, в которой, указывая на посещение наследником 12 октября раненых в сфере дальнего огня неприятельской артиллерии, а также ввиду пребывания наследника 13 октября в районе расположения корпусных резервов 11-й и 9-й армий, ходатайствовал о награждении великого князя Алексея Николаевича серебряной медалью на Георгиевской ленте четвертой степени. Это ходатайство явилось как бы оформлением пожалования его величества.

18 октября их величества с детьми выехали в Царское Село, куда и прибыли 19-го числа.

Последние два дня я провел в Москве. После бодрящей, здоровой атмосферы фронта я попал в отравленную сплетнями и интригами атмосферу тыла. Казалось, всё и вся было настроено против правительства. Очень враждебно относились к царице. Вся интеллигентная Москва негодовала за увольнение Самарина. Самарина любило все московское дворянство, уважало купечество и знала вся Москва с лучшей стороны. К нему особенно хорошо относилась великая княгиня Елизавета Федоровна. И если в Петербурге увольнение Самарина задело политические и общественные круги и у нас это шло от разума, в Москве же недовольство шло от сердца. Казалось, будто увольнение Самарина обидело самую Москву, ее самое. И тем горячей бранили наш Петербург, бюрократию, правительство, и все это сгущалось в одном чувстве недоброжелательства к царице Александре Федоровне. Казалось, царица, Вырубова и Распутин самые ненавистные для Москвы люди. Настроение недовольства переходило и на государя. Самарина чествовали банкетами. Резкие речи произносились против «темных сил». От официальных чествований Самарин отказался.

К негодованию за увольнение Самарина пристегивали и Джунковского. Московская аристократия не забывала своего любимца. Его выбрали в московское дворянство[76]76
  Род Джунковских был включен в родословную книгу Полтавской губернии, и хотя отец В.Ф. Джунковского генерал-майор Ф.С. Джунковский много лет служил в Петербурге и сам В.Ф. Джунковский родился в столице, окончил там Пажеский корпус и начал службу в Преображенском полку, но, как только он обосновался в Москве в качестве адъютанта генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, сразу был принят московским обществом и стал для него своим. С 1905 по 1913 г. Джунковский занимал пост московского генерал-губернатора и сделал очень много для развития города. Например, он связал городские районы трамвайными линиями и был инициатором строительства Московской окружной железной дороги (ныне МЦК), по которой в наше время вновь пущены пассажирские поезда. Благодарные москвичи приняли его в ряды московского дворянства, чтобы показать преданность, когда генерал подвергся опале.


[Закрыть], устроили банкет. К двум этим именам прибавили как пострадавшего князя Орлова. По московским рассказам, Орлов да Джунковский были чуть не единственные верноподданные государя, и их-то и отстранили. Слышать все это было забавно. Здесь купались в сплетнях новых мучеников и рассказывали небылицы про Петербург и двор. Многое шло от окружения великой княгини Елизаветы Федоровны. Чуть что, для достоверности ссылались на Тютчеву и сестру Джунковского. Насколько это было правильно, конечно, судить было трудно, но в Царское Село, во дворец имена этих двух фрейлин уже давно были переданы. Первую соединяли с кружком Самарина, вторую с братом. Обеих же считали близкими к великой княгине Елизавете Федоровне.

Какую-то странную роль играл градоначальник Климович. Он хотел всем угодить, но поругивал задним числом ушедшего князя Юсупова, которого поругивали за прошлое многие и из аристократии, опять-таки прибавляя, что ведь это было петербургское.

Среди купечества выделялся определенно небольшой, но крепкий революционный центр. Он позже и показал себя. Так оппозиция сплеталась с революцией, но буржуазной, купеческой. Не было только классических революционных партий. И вспоминался известный Зубатов, который давно говорил, что революцию в России сделают не революционеры, а ОБЩЕСТВЕННОСТЬ, что и произошло в феврале 1917 года. Но в те дни, про которые идет речь, это упускали из виду.

В Петербурге, благодаря отсутствию Государственной думы, было тихо. Но, побывав в нужных местах и повидав, кого надо было, я убедился, что в столице у верхов правительства шла небывалая еще по смелости политическая интрига, в которой главные роли играли: Хвостов, Белецкий, Андроников, Вырубова и Распутин. Скорый отъезд в Ставку не позволил тогда сразу разобраться в происходившем, но было ясно, что начатая Хвостовым и Белецким интрига несет ко дворцу потоки грязи.

Поездки государя по фронту, осмотры войск, беседы с солдатами и офицерами, не говоря уже про беседы с высшими начальствующими лицами, производили самое благоприятное впечатление на войска, поднимали их настроение, содействовали успеху войны. 21 октября это было официально засвидетельствовано Георгиевской думой Юго-Западного фронта, постановившей:

«Георгиевская дума Юго-Западного фронта в заседании 21 октября 1915 г. сочла своим священным долгом иметь суждение о высоком значении изложенного в телеграмме Верховной Ставки от 16 октября сего года событии посещения 12 и 13 октября его императорским величеством и наследником цесаревичем Юго-Западного фронта, при сем Георгиевская дума усмотрела: что присутствие государя императора на передовых позициях вдохновило войска на новые геройские подвиги и дало им великую силу духа, что, изъявив желание посетить воинскую часть, находящуюся на боевой линии, и приведя таковое в исполнение, его императорское величество явил пример истинной военной доблести и самоотвержения, что, пребывая в местах, неоднократно обстреливаемых неприятельской артиллерией, государь император явно подвергал опасности свою драгоценную жизнь и пренебрегал опасностью, в великодушном желании выразить лично войскам свою монаршую благодарность, привет и пожелания дальнейшей боевой славы.

На основании вышеизложенного Георгиевская дума Юго-Западного фронта единогласно постановляет: повергнуть через старейшего георгиевского кавалера генерал-адъютанта Иванова к стопам государя императора всеподданнейшую просьбу: оказать обожающим державного вождя войскам великую милость и радость, соизволив возложить на себя орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени, на основании ст. 7-й».

Постановление было подписано председателем генерал-лейтенантом Калединым и генералами Баташевым, Ломновским, Марковым, Ступиным, князем Барятинским, Стоговым и полковником Духониным.

Это постановление с орденом была направлено в Петербург с генералом свиты его величества князем Барятинским.

25 октября государь принял князя Барятинского в Александровском дворце, в Царском Селе, в присутствии канцлера императорских орденов графа Фредерикса.

Князь Барятинский доложил государю просьбу Георгиевской думы и, коленопреклоненный, поднес его величеству – постановление и орден Святого Георгия.

Государь принял орден и послал генералу Иванову такую телеграмму: «Сегодня свиты моей генерал-майор князь Барятинский передал мне орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени и просьбу Георгиевской думы Юго-Западного фронта, поддержанную Вами, о том, чтобы я возложил его на себя. Несказанно тронутый и обрадованный незаслуженным мною отличием, соглашаюсь носить наш высший боевой орден и от всего сердца благодарю Вас, всех георгиевских кавалеров и горячо любимые мною войска за заработанный мне их геройством и высокою доблестью белый крест. Николай».

26 октября состоялось увольнение министра земледелия Кривошеина. Оно сопровождалось весьма милостивым рескриптом и пожалованием ордена Святого Александра Невского. Умный, ловкий, трудолюбивый Кривошеин занимал министерский пост более десяти лет. Ему едва ли не в большей степени, чем Столыпину, принадлежит заслуга закона 1907 года о хуторах. Его не раз считали кандидатом на пост премьера. Но в последние месяцы он открыто стал на сторону общественности, на сторону Прогрессивного блока.

На милостивый рескрипт Кривошеин ответил государю письмом, в котором, между прочим, писал:

«…ведь если мне и удалось быть сколько-нибудь полезным Вам, Государь, и России, то потому только, что во всех моих начинаниях я имел великое счастье пользоваться Вашей могучей поддержкой. С нею работать было легко, а без нее ни у кого ничего не выйдет.

И за эту поддержку, и за десять незабвенных для меня лет благосклонности вашей позвольте принести Вашему Императорскому Величеству безграничную мою благодарность, а за все, в чем не сумел оправдать Ваших ожиданий или в чем погрешил невольно – прошу Вас, Государь, великодушно забыть и простить».

Так писал старый, умудренный опытом государственным министр, искренно оценивший все значение работы самого государя.

Как мало походило это на речи тех кратковременных министров, которые, входя впервые с докладом в государев кабинет, уже считали себя все знающими и понимающими и готовыми поучать самого государя, забывая одно – что он, государь, правил Россией двадцать лет, и за это время Россия развивалась и преуспевала во всех отношениях.

Увольнение Кривошеина усилило слухи о реакции и о «темных силах».

27 октября в 11 часов вечера государь выехал с наследником в Ревель. Государя сопровождали: генерал-адъютант Фредерикс, Бенкендорф, Нилов, генералы свиты Воейков и Граббе, флигель-адъютанты великий князь Димитрий Павлович, Шереметев, Дрентельн и Саблин, лейб-хирург Федоров. С наследником ехал Жильяр.

28-го утром прибыли в Ревель. Встретили морской министр Григорович, местные власти, командующий Балтийским флотом вице-адмирал Канин, на которого после смерти адмирала Эссена возлагали много надежд.

Приняв почетный караул и начальников отдельных частей, государь начал объезд крепостных сооружений. Утро было холодное, морозное. Государь внимательно осматривал все постройки, выслушивал доклады, интересовался всем, смотрел войска. Наследник, держась около государя, вслушивался во все. На одном из укреплений полковник Дрентельн, с которым я был в добрых отношениях в течение десяти лет, отвел меня в сторону. «Ну что, – сказал он, кивая на Воейкова, – разгоняет всех, чтобы властвовать одному. Прогнали Орлова, Джунковского. Скоро уйду и я. А дружит ваш с [сукиным сыном] Хвостовым».

И Дрентельн, находившийся в свойстве с Хвостовым и знавший его отлично как человека, стал мне его отчитывать и доказывать, что никакого толка и добра из его назначения не выйдет. Выйдет один скандал. Этому [сукину сыну] он и руки при встрече не подаст…

Я заступился за Воейкова, доказывая, что он ни при чем в назначении Хвостова, но что ему, как дворцовому коменданту, надо ладить с ним, поддерживать хорошие отношения и т. д. Дрентельн был очень настроен против А.А. Вырубовой, и если не говорил, то давал понять, что он против влияния царицы. Отъезд прервал наш разговор.

Как это показательно, думал я, сидя в автомобиле. Это говорил Дрентельн, еще так недавно любимец всей царской семьи и самой Анны Александровны, участник ее вечеринок, услаждавший всех игрой на рояле. Все преходяще.

После завтрака государь посетил транспорт «Европа» и несколько подводных лодок. Среди них были две английские, сумевшие проскользнуть в Балтийское море. Они потопили несколько германских боевых судов и пароходов. Лейтенантов английского флота Гутхорта и Кроли государь наградил орденами Святого Георгия. Один из них только что вернулся с моря, потопив немецкий корабль «Ундина». Рассказывали, что предварительно англичанин снял с «Ундины» маленькую собачку.

Государь много расспрашивал моряков об их действиях и, видимо, был очень доволен. О подвигах наших моряков писалось тогда мало. Все считалось тайной. Тут завеса тайны была приоткрыта. Геройство наших моряков и их подвиги были видны воочию. Придворный фотограф сделал много тогда снимков и был немало удивлен, что все пленки потребовал к себе дворцовый комендант для цензуры.

Государь осмотрел кораблестроительный завод Русско-Балтийского общества и выразил восхищение продуктивностью его работы. Там достраивался, кажется, уже десятый во время войны миноносец. Рабочие, стоявшие вплотную к царю, приветствовали его восторженно. Не имея времени посетить завод Беккера, государь лишь проехал тихо по его территории. Рабочие были в восторге, так как царь здоровался с ними. Посетив затем военно-морской госпиталь, государь вернулся в поезд. После чая государь принимал доклад Канина в присутствии Григоровича. В 9 часов вечера покинули Ревель. В 12 часов 15 минут прибыли во Псков. В вагон государя прошел генерал Рузский и пробыл больше часу. Это многих заинтриговало, так как Рузский не ладил с генералом Алексеевым. Около двух часов поезд двинулся дальше.

29 октября государь смотрел войска Рижского укрепленного района. В 8 утра поезд остановился в Вендене. Для доклада прибыл командующий армией генерал Горбатовский. Он был в чудном, приподнятом настроении. Ночью его войска отбили десять немецких атак. Было чему радоваться. Погода была ужасная, лил дождь. Около часу прибыли в Ригу. Все как будто замерло. Фабрики, заводы молчат. На Двине, где обычно лес мачт и труб, пусто. Только у мостов охрана на плотах бодрствует. Поезд тихо пробирается за город, за Двину. Проехали несколько сильно разрушенных домов. Подсевший в наш поезд жандармский полковник рассказывает, какое сильное, кошмарное впечатление производят появляющиеся ночью цеппелины. Зловещий шум моторов среди ночной тишины и затем взрывы бомб действовали ошеломляюще. Сегодня утром уже был аэроплан.

Императорский поезд остановился за городом. Высоко в облаках наши аэропланы. Издали доносятся выстрелы тяжелой артиллерии. Немцы в 16 верстах по одному направлению и в 25 – по другому.

Недалеко от железнодорожного полотна построено несколько сибирских полков, стяжавших за войну вполне заслуженную славу. Некоторые части пришли из окопов. Государь беседовал с частями, горячо благодарил их и желал успеха в борьбе с дерзким и сильным врагом. Наследник был около и жадно ловил каждое слово. В ответ Горбатовский провозгласил «ура!» в честь государя. Кричали восторженно. Посетив после смотра вторую городскую больницу, государь отбыл из Риги.

30-го числа в 2 часа дня прибыли в Витебск. Шел дождь. Государь проехал в лагерное расположение 78-й пехотной дивизии. Полки этой дивизии стяжали бессмертную славу в боях на Карпатах и в Галиции. Здесь дивизия пополнялась. Придя сюда, вся дивизия вместо восемнадцати тысяч штыков насчитывала лишь девятьсот восемьдесят человек. Остальные все пали геройскою смертью храбрых. Теперь дивизия была доведена до пятнадцати тысяч. Под проливным дождем государь обходил полк за полком и благодарил за подвиги. Наследник храбро месил грязь около государя, желая видеть всех. Перед прохождением полков государь заметил группу полковых дам, мокнувших под дождем, лишь бы увидеть государя с наследником.

Его величество послал флигель-адъютанта пригласить дам в приготовленную для него палатку, которой не пожелал воспользоваться. На обратном пути в поезд государь заехал в собор. Он был переполнен народом. Стеной стоял народ на улицах, несмотря на отвратительную погоду. Энтузиазм был большой. В 5 часов отбыли из Витебска и в 8 вернулись в Могилев. Тут стоял теплый, хороший вечер. Остались ночевать в поезде, а на следующее утро государь с наследником проехал во дворец.

31-го числа наследник, шаля на стуле, ушиб левую руку. Появилась опухоль. Он провел беспокойную ночь и весь день 1 ноября оставался в постели. 2-го числа опухоль спала, но мальчик был бледен, и у него даже было небольшое кровотечение из носа. Тем не менее он был днем с государем в военном кинематографе. Показывали жизнь на фронте и действия Черноморского флота.

3 ноября день рождения великой княгини Ольги Николаевны. Государь заказал молебен. Церковь была полна генералов, офицеров, солдат. К высочайшему завтраку было приглашено больше, чем обыкновенно, офицеров.

4 ноября наследник был в кинематографе. На экране, между прочим, появилось, как он играл в саду со своей собакой Шотом. Он остался очень недоволен собой. «Это очень мне не нравится, – заявил он, – я занимаюсь здесь какими-то пируэтами. Шот и тот ведет себя умнее, чем я. Я не хочу, чтобы меня показывали в таком виде».

5 ноября приезжал с докладом Алексей Хвостов. В свите боялись, как бы не произошло какой-либо неловкости при встрече его перед высочайшим столом с Дрентельном. Был предупрежден государь. Однако враги встретились спокойно, пожали друг другу руку. Государь пристально смотрел на них.

В ночь на 6 ноября государь выехал с наследником для осмотра войск Южного фронта. Я накануне слег в постель, простудившись еще в Ревеле. Лейб-хирург Федоров навестил меня и доложил, что я ехать не могу. Это была единственная за всю войну поездка, в которой я непосредственно не участвовал. Меня заменили мои помощники полковники Управин и Невдахов. Отличные, исполнительные, знавшие свое дело офицеры. Информацию о том, как протекала та поездка, я имел, конечно, полнейшую.

7 ноября в 11 утра государь прибыл в Одессу, где на вокзале был встречен великими князьями Кириллом и Борисом Владимировичами. Приняв почетный караул и начальство, государь с наследником в открытом автомобиле поехал в собор. Народ, учащиеся заполняли улицы. Играла музыка, с тротуаров неслись комплименты по адресу наследника. После молебна архиепископ Назарий благословил государя иконой Касперовской Божией Матери, и государь проехал в порт. Государь посетил крейсер «Прут», который был оборудован из затонувшего в марте 1915 года турецкого крейсера «Меджидие», госпитальное судно «Экватор» и транспорт «Руслан».

После завтрака состоялся смотр на лагерном поле войскам из армии генерала Щербачева. Было собрано до 25 000. Государь объезжал войска верхом, наследник же в автомобиле с министром двора. При прохождении казаков во главе их проходил впервые походный атаман великий князь Борис Владимирович. Его прекрасный рыжий конь обращал на себя всеобщее внимание. Государь любил выдвигать великих князей, тогда как прежний Верховный главнокомандующий их старался держать в тени. Иногда даже незаслуженно третировал.

В Одессе государь покончил с вопросом о десанте против Турции. Предполагалась высадка целой армии в Румынии, поход на юг, захват проливов, занятие Константинополя. Кое-кто обсуждал даже вопрос, какая часть, моряки или нет, войдет первой в Царьград. Это была идея морских кругов, к которой сумели привлечь и государя. Была создана отдельная армия, командующим которой в октябре был назначен Щербачев, а начальником штаба Головин.

Оба генерала перед поездкой государя в Одессу были вызваны в Ставку, где Алексеев посвятил их в план проектируемого десанта. Сам он как будто был против него. Щербачев и Головин высказались категорически против десанта, считая его настоящей военной авантюрой. С ними согласился и Алексеев. Было решено, что в Одессе Щербачев доложит государю свое мнение и постарается убедить государя отказаться от десанта, Алексеев же обещал поддержать Щербачева.

В 4 часа государь принял Щербачева, который в откровенном подробном докладе доказал его величеству всю неприемлемость выработанного плана, всю его неосуществимость и опасность. И Щербачев своею честною прямотою переубедил государя. Перед обедом Щербачев был приглашен к государю. Государь поблагодарил его за высказанную ему открыто правду относительно десанта. «Вы убедили меня, – сказал государь. – Я отменю десант. Все дальнейшие приготовления должны продолжаться, но уже чисто с демонстративными целями. Я особенно ценю вас за то, что вы высказали свою точку зрения, не задумываясь над тем, понравится ли она мне или нет». И государь поздравил Щербачева [с производством] в генерал-адъютанты, поцеловал его и вручил ему генерал-адъютантские погоны и аксельбанты. Тут же государь предложил Щербачеву снять китель и приказал камердинеру надеть генералу погоны с вензелями и желтые аксельбанты.

8 ноября утром государь смотрел корпус войск недалеко от станции Бремеевки и остался очень доволен и видом, и подготовкой этого корпуса, насчитывавшего до 20 000. В 2 часа уже был смотр дивизий в Тирасполе, после чего поезд направился к границе Румынии и заночевал на станции Кульмской.

9 ноября в 9 часов утра императорский поезд прибыл в город Рени, на юге границы с Румынией. Рени – небольшой городок Измаилского уезда Бессарабской губернии – утонул в садиках на левом, высоком берегу Дуная, верстах в 70 от моря. Ниже его, на том же берегу, верстах в 40, – город Измаил, откуда начинается Килийский рукав дельты Дуная, ниже поселки: Килия и Вильково и, наконец, море. Весь этот берег – южная часть нашей границы с Румынией. Верстах в 18 ниже Рени – Ферапонтов монастырь, где на берегу памятник – там при Николае I состоялась переправа русских войск через Дунай в войну с турками. Теперь, в 1915 году, тут была построена дамба и наведен понтонный мост на ту сторону, где выше города Исакча была построена пристань. Это на случай нашего наступления на Турцию.

Дунай у Рени широк и величествен, мутно-желтого цвета. На противоположной стороне сперва обширные заросли камыша – так называемые плавни, а потом уже, вдали, твердый берег, Добруджа. Видны контуры ее высот.

В Рени по инициативе морских кругов была устроена так называемая Экспедиция особого назначения на Дунае, своеобразная организация из разного рода войск, чинов и учреждений, во главе которой стоял капитан 1-го ранга, флигель-адъютант Веселкин, энергичный и неглупый человек, умевший выпить и пожить, большой весельчак и хороший рассказчик анекдотов. Его знал и любил государь и называл толстяком. Он состоял в каком-то подчинении у ближайшего командующего армией, но вел себя самостоятельно и прославился лютой борьбой с Министерством иностранных дел и его представителем в Румынии.

Экспедиция имела назначение снабжать Сербию необходимыми жизненными и военными запасами, но через нее приходило и к нам кое-что существенное из Греции. Экспедиция состояла из 3 пассажирских и 11 буксирных пароходов, 130 больших шаланд, 15 брандеров[77]77
  Судно, перевозящее легковоспламеняющиеся или взрывчатые вещества с целью уничтожения кораблей противника.


[Закрыть] с большим штатом чинов разных специальностей, солдат и офицеров. В нее входили и возводимые невдалеке укрепления для защиты реки Прута.

У Веселкина было три помощника, а адъютантом состоял лейтенант Самарский, которого государь знал по службе его в Балтийском флоте. Тоже большой весельчак, нарядный, как все моряки, офицер, победитель сердец дамского общества Рени. Веселкин встретил государя на предыдущей станции Траянов Вал.

«Здравствуйте, мой наместник на Дунае», – пошутил государь, приняв рапорт Веселкина. До Рени Веселкин успел сделать весь доклад. Миссия его была сложная и деликатная. На этой-то почве у него и происходили недоразумения с нашими дипломатами.

В Рени государь проехал в собор. Встреча была восторженная, собор полон народа. За день до приезда государя Веселкин обратился в местную городскую думу, созвал туда каких-то представителей населения всех национальностей и объявил им о предстоящем высочайшем приезде и о том, что он вверяет охрану его величества в их лице местному населению, но что на них падет и вся ответственность за благополучное пребывание государя в Рени.

Польщенные таким доверием, представители начали такую работу, каждый по своей национальности, и особенно евреи, какой, пожалуй, не проделала бы никакая полиция. В городке не осталось ни одного невыясненного, ни одного непроверенного обывателя. Мой помощник, вернувшись из той командировки, занятно рассказывал мне, как работали разные Мовши и Янкели в качестве начальников охранных участков. Лучше трудно было работать.

Из собора государь проехал в штаб Веселкина, где в устроенной Веселкиным церкви отслушал краткий молебен. Государь посмотрел затем, как были помещены те два чудных образа в киотах, которые их величества пожертвовали туда, выслушав в Царском Селе доклад Веселкина, как он устраивает новую в Рени церковь для военных.

Про эту отзывчивость их величеств на все, что касалось веры и церкви, у нас не писалось. О ней мало кто знал, а она была безгранична. Веселкин не пропустил обратить внимание государя и на то, что под одной крышей с этой православной церковью помещалась и католическая часовня. На изумление государя верный себе Веселкин доложил, что он сторонник объединения церквей.

Государь посетил лазарет, произвел смотр частям экспедиции и 3-й стрелковой Туркестанской бригады и был восхищен ее великолепным видом. «Как гвардия», – сказал государь. Перед завтраком состоялось представление предназначенных к наградам. Подойдя к очень почтенному ротмистру пограничной стражи Фоссу, государь спросил:

– Сколько вы лет ротмистром?

– Двенадцать лет, ваше императорское величество, – ответил тот.

– Нахожу это вполне достаточным, – заметил государь. – Поздравляю вас с чином подполковника.

Иеромонаху экспедиции государь пожаловал орден Святой Анны третьей степени. Едва ли кто был тогда счастливее его.

Завтракал государь в штабе, на пароходе «Русь». Гвоздем завтрака были пельмени. Государю их подавали три раза. И хозяева, и повар были польщены и горды. С разрешения государя наследнику было предложено пиво. На вопрос Веселкина, понравилось ли пиво, наследник ответил серьезно:

– Ничего себе, пить можно.

После завтрака государь с наследником объехал строившиеся укрепления. В двух верстах выше Рени в Дунай впадает Прут, по которому на север и идет наша граница с Румынией. У слияния рек – деревня Джурджелеты, у которой строилась батарея с крепостными орудиями. Тут остановился государь. Впереди, за долиной Прута, виднелся Галац, на левом берегу Дуная. Около него Дунай делает поворот, он течет к нему с юга, а от него поворачивает на восток. В луку, образуемую рекой против Галаца, на правом берегу, подошел отрог Добруджи, высота с седловиной, которую русские и прозвали Седлом.

Государь засмотрелся на Дунай, на Седло, на Галац. Дунай близок русскому сердцу. Здесь когда-то вершил свои подвиги Святослав Киевский. Здесь гремели Суворов-Рымникский и Румянцев-Задунайский. Здесь покрыли себя славою русские, сражаясь за освобождение Болгарии. Той самой Болгарии, которая шла теперь против нас, благодаря чему и приходилось строить эти самые укрепления. И через год с небольшим, с высоты Седла, на которую смотрел государь, немецкая артиллерия обстреливала наш Рени, и ее заставили замолчать те самые укрепления, которые осматривал теперь государь.

Государь беседовал с артиллеристами, устанавливавшими платформу, разговаривал с работавшими. Он интересовался всем.

Государь снялся с чинами экспедиции. Много беседовал с ними. При обратном проезде на вокзал народ бежал за царским автомобилем. Молдаване вставали на колени. Евреи были в особой экзальтации. На вокзале государь принял депутацию от румынских скопцов из пяти человек. Они поднесли кулич и икону. Крайне серьезный по осмотру день прошел как-то проще и веселее. Причиной этому был морской элемент. Это секрет моряков и их службы. А Веселкин был типичный шикарный морской офицер.

К ночи императорский поезд двинулся дальше в путь. Ехали всю ночь и в 10 часов утра 10 ноября прибыли в Балту.

Балта – уездный город Подольской губернии на севере нашей границы с Румынией, верстах в 50 к востоку от Прута и верстах в 250 севернее Рени.

Государь смотрел Кавказскую кавалерийскую дивизию, в которой был и его величества Нижегородский драгунский полк. Государь был в форме полка. Дивизия представилась великолепно. После прохождения государь разговаривал с каждым полком особо. Вахмистр 1-го эскадрона Нижегородского полка рапортовал его величеству, а вахмистр 1-го эскадрона Тверского полка рапортовал наследнику, как шефу полка.

Этот вахмистр Ковун получил за войну четыре Георгиевских солдатских креста, а на персидском фронте заработал три Георгиевские медали. Государь благодарил полки по отдельности, а на прощание особенно задушевно сказал им всем: «Еще раз, от всего моего сердца, мое сердечное спасибо вам, мои богатыри». Ответ «Рады стараться» слился с криками «ура!», а «ура!» полков подхватил народ. Кричало все поле. Когда автомобили тронулись, народ бросился за ними. Полки, оставив строй, понеслись по обе стороны автомобилей. Они обогнали их, выстроились у станции и еще раз проводили государя восторженным «ура!». Было уже поздно. Очень холодно. Но настроение у всех было горячее. Смотр и вся встреча государя произвели на всех большое и великолепное впечатление. Все очевидцы этого смотра говорили, что по задушевности и экстазу это было нечто исключительное.

Утром 11-го государь прибыл в Херсон. На вокзале встречали многочисленные депутации. От населения поднесли 33 212 рублей 80 копеек на нужды войны. И тут восторг и энтузиазм при виде наследника. Посетив собор, государь смотрел войска, а через два с половиной часа был уже в Николаеве, где также смотрел войска и остался очень доволен. Вечером выехали на север, ночью 13-го вернулись в Могилев, а утром 14-го государь переехал во дворец. Государь был очень доволен результатом объезда войск. На всем длинном фронте от Ревеля до Черного моря войска пополнились и вновь представляли грозную силу. Вид людей был великолепен, настроение не оставляло желать лучшего. Государь осведомил о таком впечатлении генерала Алексеева. Наш летописец генерал Дубенский повествовал о том горячо всем, кому мог.

17 ноября государь выехал в Царское Село, куда прибыл 18-го. Как не любил государь этого возвращения в тыл после здорового, бодрого фронта.