Текст книги "Великая война и Февральская революция 1914–1917 гг. Воспоминания генерал-майора Отдельного корпуса жандармов, начальника императорской дворцовой охраны Николая II"

Глава 15

Октябрь и ноябрь 1915 года. – Состояние здоровья императрицы. – Министр Алексей Хвостов и его интриги. – План совместной работы с Распутиным. – Опека Распутина. – Прием просителей у Распутина. – Два дела, возбужденные против Распутина. – Проект удаления Распутина из Петербурга. – Вырубова и Распутин обошли Хвостова с Белецким. – Распутин и Андроников. – Полковник Комиссаров и Распутин. – Спекуляция Распутиным перед их величествами. – А.А. Вырубова и ее роль. – Отношение к Распутину генерала Воейкова. – План Хвостова по удалению меня в Астрахань. – Почетное назначение. – Мой отказ от почетного назначения. – Выезд государя в Ставку 24 ноября. – Георгиевский праздник. – Н.П. Саблин. – Назначение полковника Дрентельна командиром Преображенского полка. – Полковник Нарышкин

Государыня чувствовала себя очень нехорошо. Доктор Боткин вновь находил расширение сердца и все укладывал ее величество в постель. Царица не соглашалась и, когда кто-нибудь говорил, что у нее нервы, сердилась. Но два последних месяца она больше, чем когда-либо, была подвержена внушениям на расстоянии со стороны Распутина, который действовал через Вырубову, как медиума. Сама того не замечая, царица ловко была вовлечена в сеть политических интриг, в которых главную роль играли Хвостов, Белецкий и Андроников. Они эксплуатировали Вырубову и Распутина. Это горение в интриге не могло не отозваться на нервах царицы.

Разыгрывался второй акт пьесы «Хвостовщина», первое действие которой закончилось назначением Хвостова и Белецкого на высокие посты. Как уже было сказано, через два дня после их назначения, 28 сентября, в Петербург вернулся из Сибири Распутин. Находясь там, он телеграммами внушал то, чего добивались в Петербурге через Вырубову Хвостов, Белецкий и Андроников. Вырубова действовала только по внушению Распутина. Против его воли она никогда не шла. Она в полном смысле была его медиум.

Теперь, с приездом Распутина, случилось то, чего еще не случалось на верхах русской бюрократии. Хвостов и Белецкий цинично откровенно вошли с Распутиным в совершенно определенные договорные отношения о совместной работе. Он должен был поддерживать надуманные ими планы, внушать их во дворце, Вырубова же и Андроников должны были содействовать этой работе. Впервые два члена правительства, как бы фактически официозно, признали персону Распутина и его влияние. Сейчас же после возвращения Распутина у Андроникова состоялся обед, на котором были: Хвостов, Белецкий, Распутин и сам Андроников. Распутину был предложен следующий план. Его обещали прежде всего охранять. Ему обещали поддерживать его перед их величествами, как человека полезного, богобоязненного, любящего беззаветно царя и родину и думающего только о том, как бы принести им пользу, помочь им.

Ему обещали регулярную денежную поддержку и исполнение его просьб. Ему обещали провести на пост обер-прокурора Синода человека, который бы хорошо относился к нему и исполнял его пожелания относительно духовенства. Уже подготовленный отчасти письмами Вырубовой в Покровское, Распутин понял всю выгоду нового положения. Он пошел на соглашение.

Но в нем сразу же явилась та солидная, серьезная самоуверенность, которая дается важностью занимаемого места и положения. Его союза искали министры и ничего за это не требовали, кроме поддержки там, на высоком месте, о чем даже не говорилось, настолько это было понятно само по себе. И началась работа.

Около Распутина была усилена охрана. Хвостов и Белецкий цинично льстили Распутину и Вырубовой. Они расхваливали Распутина Анне Александровне во всех отношениях. Хвостов доложил государю, что познакомился с Распутиным и находит его человеком религиозным, умным и крепкой нравственности. Все то нехорошее, что делает Распутин, является результатом нехорошего влияния дурных людей. И от этих-то дурных людей Хвостов и Белецкий теперь и будут оберегать его. Не будет скандалов, не будет пищи для газет. Так докладывал министр внутренних дел государю, так рассказывала царице А.А. Вырубова. Наконец-то нашелся министр, который понял Григория Ефимовича и знает, как надо вести его. Так казалось.

Распутину давали деньги на обычное проживание через Андроникова. На экстраординарные расходы давал Белецкий. Андроников виделся с Распутиным ежедневно. Это был (в теории Хвостова – Белецкого) гувернер старца. Он должен был принимать от Распутина все поступающие к нему просьбы, письма, разбираться в них и передавать Хвостову с Белецким. Но вся эта затея не удалась с самого же начала. В квартире Распутина (Гороховая, 64), в его приемной, с утра толпилось много народа. Люди всяких званий. Больше всего дам. Бывали священники, иногда даже офицеры, очень молодые. Много несчастных.

Распутин выходил в приемную и обходил просителей. Расспрашивал, давал советы, принимал письменные просьбы, все очень участливо, внимательно. Иногда шарил у себя в карманах и совал просительнице деньги. Одна интеллигентная женщина жаловалась, что муж убит, пенсии еще не вышло, а жить не на что. Помогите, не знаю, что делать. Распутин зорко смотрит на нее. Треплет свою бороду. Быстро оборачивается, окидывает взглядом просителей и хорошо одетого господина, говорит: «У тебя деньги ведь есть, дай мне». Тот вынимает из бокового кармана бумажник и подает что-то Распутину. Посмотрев, Распутин берет просительницу за плечи: «Ну, пойдем». Проводит ее до выходных дверей. «На, бери, голубушка, Господь с тобой». Выйдя на лестницу и посмотрев, что сунул ей Распутин смятыми бумажками, она насчитала пятьсот рублей.

Некоторым он давал записки к разным министрам. На восьмушке простой бумаги он ставил сверху крест. Затем следовало: «Милой, дорогой, сделай ей, что просит. Несчастна. Григорий». Или: «Прими, выслушай. Бедная. Григорий». Все изображалось страшными каракулями и безграмотно.

Одному было написано: «Милой, дорогой, прими его. Хороший парень. Григорий».

Некоторых дам принимал особо, в маленькой комнатке с диваном. Иногда просительница выскакивала оттуда раскрасневшись и растрепанной. Некоторых, по серьезным делам, принимал по сговору, в назначенный час. Но это устраивалось обыкновенно через его доверенное лицо – Акилину. Акилина уговаривалась, сколько надо заплатить. Она же была шпионка, приставленная А.И. Гучковым следить за всем, что делается у Распутина. Ее умно просунули, как сестру милосердия, массировать императрицу. Устроила, конечно, Вырубова.

Некоторые лица, получив такую писульку, исполняли просьбу и даже сообщали о том по телефону на квартиру Распутина. Распутин бывал очень доволен. Некоторые рвали послание и отказывали в просьбе. Об этом просители обычно сами жаловались старцу. Тот бросал обычно: «Ишь ты, паря, какой строгий. Строгий!» Это было все; но при случае он говорил про такого нелюбезного человека: «Недобрый он, недобрый!»

Такой установившийся уже порядок на Гороховой совершенно парализовал гувернерство Андроникова, которым хотели обуздать Распутина. Кроме того, он сам иногда, невзначай, приезжал к Хво-стову или Белецкому на службу, что уже совсем не устраивало тех, так как они вообще хотели скрыть свою дружбу с Распутиным. Белецкий долго скрывал это даже от своей жены. Белецкий придумал держать старца в руках двумя начатыми против него дознаниями. Дознаниями, которые при их естественном ходе могли совершенно скомпрометировать, если не потопить, Распутина.

Еще летом того года, проезжая на пароходе по Тоболу, в сопровождении агентов, Распутин напился пьян, наскандалил, оскорбил лакея и вообще вел себя настолько неприлично и буйно, что по распоряжению капитана парохода был высажен на берег. Пострадавший же лакей подал на него жалобу. Началось дело. Законченное дело попало в руки губернатора Станкевича, а тот препроводил его министру внутренних дел – ныне Хвостову.

Второе дело возникло тоже в Сибири летом. В пьяном виде Распутин позволил себе непристойно выразиться про императрицу и про одну из великих княжон. Началось дело об оскорблении величества. Это дознание производилось в Тобольском жандармском управлении и было представлено по начальству в Петербург с весьма нехорошей для Распутина аттестацией. Оно попало в руки Белецкого. Хвостов и Белецкий, вместо того чтобы дать делам законный ход, задержали их и, имея их в руках, решили держать ими самого Распутина. Белецкий мягко, но серьезно сообщил о делах Распутину. Тот струсил и просил не говорить о них даже и Аннушке. Но Хвостов и Белецкий, конечно, осведомили о них А.А. Вырубову и разыграли перед ней доброжелателей старца, которые постараются выручить его из «грязной истории». Та, конечно, передала обо всем царице. Распутин сжался и стал побаиваться и Хвостова, и Белецкого. Про первого он сказал одному своему приятелю: «Толстый-то ненадежен». Про Белецкого же выразился: «Уж больно много знает!»

Полагая, что Распутин уже у них в руках, Хвостов и Белецкий надумали удалить на некоторое время Распутина из Петербурга для посещения святых мест, и прежде всего Верхотурьевского монастыря. В качестве компаньона и руководителя решили дать ему его приятеля игумена Тюменского монастыря иеромонаха Мартемиана. Тот любил выпить и был лично известен Хвостову по совместной службе в Вологодской губернии. Хвостов был уверен, что Мартемиан сумеет устроить интересное для Распутина путешествие, споить его и задержать долго вне столицы. Деньги же на поездку дадут Мартемиану. Игумена вызвали телеграммой в Петербург.

Этот план должны были поддержать находившиеся в Петербурге тобольский епископ Варнава и архимандрит Тобольский Августин, оба приятели Распутина, простые люди. Они жили в квартире Андроникова, из любезности князя. Их убедили в полезности проектируемой поездки, и они обещали уговорить Распутина. Приехавший Мартемиан остановился также у Андроникова. У нас в доме острили, что у Андроникова целый монастырь. Когда приехал Мартемиан, стали проводить план. Хвостов лично занялся Мартемианом. Варнаву, Августина, Мартемиана хорошо одарили деньгами. Получил хорошую сумму и Андроников за издержки гостившего у него духовенства. Распутин поддавался туго. Его задобрили тем, что Хвостов провел назначение в Самару его недруга, тобольского губернатора Станкевича, а в Тобольск был назначен из Перми Ордовский-Танаевский, которого любил почему-то Распутин и за которого неофициально хлопотала Вырубова.

Распутин как будто соглашался на отъезд. С ним толковали о святых местах. А.А. Вырубова ничего положительно не говорила. Тогда был сделан решительный шаг. Белецкий свез на квартиру Вырубовой оба дознания про Распутина и, как доказательство расположения со стороны Хвостова и его, Белецкого, вручил дознания, подарил А.А. Вырубовой, прося доложить о том во дворце. Он подтвердил, что дела надо считать окончательно ликвидированными. Вырубова благодарила.

С этого момента вся обстановка изменилась. Распутин как бы вырос. Он заявил категорически, что никуда из Петербурга не поедет. А.А. Вырубова уклонилась от каких-либо по этому вопросу объяснений. Хитрый мужик провел министра и его помощника. Андроников заливался мелким смехом, как опростоволосились министры. Духовенство уехало из его гостеприимной квартиры. А Хвостов, много позже, рассказывал мне, что та поездка была задумана им с целью сбросить Распутина с площадки поезда. Это должен был проделать игумен Мартемиан, которого даже сделали архимандритом. Но что все испортил Белецкий, который выведал у пьяного Мартемиана весь этот замысел и расстроил всю поездку. «Конечно, он, Белецкий, перехитрил меня. Я оказался младенцем», – прибавлял Хвостов.

Я лично в этот замысел Хвостова не верю. Тогда он эксплуатировал вовсю Распутина в своих личных интересах.

Вырвав оба «дознания» из рук властей, Распутин стал смелее. Ведь его силу признал воочию сам министр. Он стал наглее. Он уже не желал ни руководства, ни контроля со стороны Андроникова. Он даже повздорил с князем из-за денег. Не удовлетворял его князь и относительно кутежей, ресторанов и женщин. В этом отношении он был человек скромной жизни, и к тому же анти-феминист.

Эту сторону жизни Распутина он порицал и открыто говорил о его безобразиях А.А. Вырубовой. Распутина это злило. Кроме того, он не встречал со стороны князя того раболепства, которым его дарили Хвостов, Белецкий и многие другие. Князь все-таки держался с ним настоящим, хотя, может быть, и скверным, но барином. Князь тяготил мужика, и Распутин хотел от него отделаться. Лишним сделался Андроников и для Хвостова. Он успешно сыграл свою роль в его сближении со старцем, и Вырубовой более не был нужен. К тому же он, князь, компрометировал своей близостью министра в Петербурге, в политических кругах. Надо было заменить князя кем-то другим. Выход нашел все тот же Степан, как называли обычно Белецкого.

По предложению Белецкого в Петербург был вызван из провинции легендарный жандармский полковник Комиссаров, гремевший в столице еще во время первой революции, как офицер Петербургского охранного отделения. Он был назначен охранять Распутина от всяких на него покушений, быть его постоянным компаньоном и собутыльником. Комиссаров был дружен с Белецким, предан ему и обязан ему многим по службе в прошлом.

На него Белецкий мог вполне положиться. Пить же, дебоширить с женщинами он мог как никто и в этом отношении являлся лучшим компаньоном для Распутина. А.А. Вырубовой было рассказано обо всех замечательных качествах Комиссарова, она осведомила о новом плане императрицу, Хвостов же сделал доклад государю, изобразив дело так, что при новой комбинации старец будет и охранен, и огражден от всех дурных извне на него влияний. Хвостов и Белецкий только поднялись в глазах их величеств от такой заботы об их друге и молитвеннике.

Началось последнее действие пьесы. Комиссаров – высокий, здоровый мужчина, с красным лицом и рыжей бородой – настоящий Стенька Разин, начал с того, что подстерег в [царском] павильоне приехавшую в Петербург Вырубову и, разодетый в парадную форму, представился ей, отрапортовав, кто он, для чего и к кому назначен. Эффект и смущение Вырубовой были безграничны. Остроумия Комиссарову занимать не приходилось. Распутин разъезжал в казенном автомобиле в сопровождении Комиссарова, который был произведен в генералы, но переоделся в статский костюм. Комиссарова, по прежней службе в Петербурге, хорошо знали все рестораны и ночные увеселительные заведения. Теперь он являлся туда с Распутиным как лицо официальное. Он командовал. Им отводились укромные кабинеты. Там и проводили время. Для ужинов же и деловых разговоров с Хвостовым и Белецким была нанята конспиративная квартира. Там сговаривались, как действовать.

Хвостов и Белецкий, пользуясь Вырубовой, доводили до сведения дворца все, что им было нужно и в каком им было угодно свете. В то время как Хвостов действовал путем официальных докладов государю, Белецкий делал доклады Вырубовой для передачи сведений императрице, дабы склонить ее предварительно на сторону Хвостова. Белецкий приносил все те сведения, которые могли опорочить неугодных, вредных для компании лиц. Приносились сведения, касающиеся и великих князей. Читались перлюстрированные письма. Вырубовой вручались заметки, конспекты, о чем надо доложить императрице. У Анны Александровны образовалась своеобразная кухня сыска по интригам против разных лиц, кого новый министр считал нужным валить, устранить от центра. Все это Вырубова докладывала царице. Более сильных интриг, чем развели тогда около дворца Хвостов, Белецкий и Вырубова, никто не разводил ни до, ни после. В глазах Вырубовой Белецкий, с его вкрадчивым, бархатным голосом, вырос, как лицо, всё и вся знающее. Казалось, что при нем и безопасность Распутина, и безопасность царской семьи, а стало быть, и России обеспечены лучше, чем когда-либо.

Белецкий был официально принят императрицей, удостоился беседы и благодарности за заботы о Распутине. Казалось, положение Хвостова и Белецкого прочно, как гранит. И в упрочении этого положения Вырубова сыграла едва ли не самую большую роль, хотя и в качестве передатчицы сведений.

Существует весьма распространенное мнение, что Анна Александровна была не умная женщина. Многие выражались даже более просто и категорически. Это далеко не так. Она не блистала особым умом, но она не была и «глупая» женщина, как она называет себя кокетливо в своих воспоминаниях. Чтобы удержаться в фаворе у их величеств в течение двенадцати лет, удержаться под напором всеобщей ненависти и временами среди чисто женских недоразумений на почве ревности, надо было иметь что-либо в голове. И Вырубова это что-то имела. Ее же святые глаза, наивная улыбка и казавшийся искренним тон помогали ей в ее карьере около их величеств.

Не надо забывать и того, что за нею стоял ее отец – мудрый и умный Танеев. В описываемую эпоху Вырубова втянулась в политическую интригу, показала вкус к ней. Новые друзья, конечно, окручивали ее, как хотели, и доводили до сведения дворца все, что находили нужным. По моменту интриговали против Горемыкина, проводя на его место самого Хвостова. Интриговали против министра финансов Барка, продвигая на его место своего человека – графа Татищева из Москвы.

Все эти интриги расшифровывались в Петербурге довольно легко. Этим усердно занимался Андроников, которого Хвостов стал отстранять и отношения с которым становились все более и более натянутыми. Просачивалось в публику и все, что делалось около Распутина. Слухи проходили в редакции газет, муссировались, проходили в разные круги общества, до военных включительно. Сплетни кончались скабрезными намеками на дворец. Только влиянием во дворце и объясняли тот сплошной политический скандал, что разыгрывался Хвостовым.

О многом из рассказанного я докладывал генералу Воейкову. Воейков всей душой ненавидел Распутина и видел весь вред, им приносимый. Он неоднократно имел крупный разговор о нем с Вырубовой, которая была подругой его жены. Однажды Вырубова, разобиженная, передала разговор царице, и царица пожаловалась даже государю и несколько изменилась к Воейкову. Вырубова осведомила Белецкого. Друзья поняли, что в этом есть участие и генерала Спиридовича, и стали придумывать комбинацию, как бы дать ему повышение, но удалить из Царского Села. Было использовано во вред мое новое семейное положение. В ноябре я женился вторым браком на москвичке М.А.М., урожденной Т. (После революции, в Париже, мы развелись и я женился в третий раз на дочери генерала Гескета – Нине Александровне.)

В то время думали сменить петроградского градоначальника. Меня называли как кандидата. Хвостов личным докладом отстранил эту мою кандидатуру. Князь Оболенский остался на своем месте. Мне же Белецкий по поручению Хвостова предложил пост астраханского губернатора и атамана Астраханского казачьего войска. С назначением так спешили, что мне на квартиру были доставлены из министерства некоторые дела по Астрахани, особенно интересовавшие тогда министра. Я на все уговоры Белецкого отвечал, что я ничего не ищу и очень доволен моим положением при государе. Но делавшееся мне предложение было настолько лестно для молодого генерала, что Белецкий с Хвостовым не оставили своего намерения убедить меня принять предложение, царице же через Вырубову было доложено, что я настраиваю Воейкова на Хвостова, что царица и сообщила государю.

24 ноября государь выехал в Ставку с наследником. На другой день прибыли в Могилев.

В тот же день генерал Воейков пригласил меня и сообщил, что телеграммой на его имя министр внутренних дел предлагает мне пост астраханского губернатора, который совмещается с должностью атамана Астраханского казачьего войска. Генерал поздравлял меня, но я поблагодарил и просил ответить, что я не принимаю предлагаемого назначения. Генерал убеждал меня подумать хорошо, так как делаемое мне предложение очень лестно, и просил зайти с окончательным ответом на следующий день утром. Утром я подтвердил мой отказ, и генерал послал соответствующую телеграмму в Петербург. Там были удивлены, и Белецкий снова предупредил Вырубову для передачи императрице, что я порчу отношения генерала Воейкова и Хвостова, что вредит делу. Царица письмом в Ставку предупредила о том государя и просила не назначать меня петербургским градоначальником. Для меня лично это вышло к лучшему.

26 ноября, День святого великомученика и победоносца Георгия, патрона нашего ордена «За храбрость», был отпразднован в Ставке величественно. В Ставку были вызваны георгиевские кавалеры – по офицеру и по два солдата из каждого корпуса. Также и от флота. В десять утра георгиевские кавалеры были построены перед дворцом. На правом фланге стоял великий князь Борис Владимирович. Государь с наследником обошел кавалеров, поздоровался и поздравил с праздником. Отслужили молебен. Прошли церемониальным маршем. Государь благодарил отдельно офицеров и солдат. Алексеев провозгласил: «Ура державному вождю русской армии и георгиевскому кавалеру!» Затем была обедня и завтраки.

Государь пришел в столовую солдат-кавалеров и выпил за их здоровье кваса. После завтрака офицеров, на котором было 170 человек и сам государь, его величество обошел офицеров и разговаривал буквально с каждым. Это заняло полтора часа и произвело на всех огромное впечатление. Когда же после обхода государь поздравил кавалеров с производством в следующий чин, энтузиазм прорвался в криках «ура!» и достиг апогея.

Праздник храбрых вселял глубокую веру в победоносный конец войны. На душе было бодро и весело. Но пришедшие газеты влили ложку дегтя в бочку меда. В «Биржевых ведомостях» была помещена статья Пругавина – «Книга Илиодора». Говорилось о его книге «Святой черт», каковым именем Илиодор прозвал своего бывшего друга Распутина. И сердце сжималось за тыл, за все то, что происходило в Петрограде около Хвостова, Белецкого, Распутина с Комиссаровым.

27 ноября Ставку покинул, уехав в Одессу, флигель-адъютант Николай Павлович Саблин. Его назначили командиром одного из батальонов Гвардейского экипажа. После Вырубовой Саблин был самым близким лицом к царской семье. Государыня считала его самым верным и самым преданным другом государя и всей семьи. «Он наш», – говорила не раз государыня в кругу близких людей. Мужу же она писала: «Его жизнь так слилась с нашей за все эти долгие годы, когда он разделял с нами наши радости и горести, что он вполне наш, и мы для него самые близкие и дорогие». И государыня очень жалела, что Саблин покидает Ставку и что государь лишается его общества. Около этого времени государыня составила список, кого она считала «нашими» и «не нашими». Был в числе наших и адмирал Веселкин. Но когда царица узнала, как он неодобрительно относится к старцу, он был вычеркнут из «наших». Один из камердинеров не преминул предупредить о том Веселкина письмом.

28 ноября полковник А.А. Дрентельн, исполнявший после ухода князя Орлова его обязанности по Военно-походной канцелярии его величества, был назначен командиром Лейб-гвардии Преображенского полка с производством в генерал-майоры и с назначением в свиту его величества. Назначение из ряда вон выходящее по почету; милость большая, и в то же время – удаление от государя.

Умный, образованный, тактичный, едва ли не единственный около государя из свиты человек, который разбирался в политических событиях государственной важности, он десять лет нес на себе всю тяжесть работы по Военно-походной канцелярии, так как Орлов работать не любил. С Дрентельном государь любил говорить. С ним можно было говорить. Ему прочили широкую будущность около государя. Он мог быть действительным воспитателем наследника. Десять лет служил при государе, долгое время пользовался расположением царицы. Дружил одно время с А.А. Вырубовой. Вместе увлекались музыкой.

В свое время его познакомили с Распутиным, но Дрентельн не пришел от него в восторг и не подружился с ним. В последние же годы считал Распутина несчастьем для России, для царской семьи. Этого было достаточно, чтобы царица стала причислять Дрентельна к тем, кто шел против нее. Понимая, что положение его становится неустойчивым, он принял новое назначение с радостью. Уход Дрентельна явился потерей для дела Военно-походной канцелярии. Начальствовать стал причисленный к ней полковник Кирилл Нарышкин, один из друзей детства государя, человек бесцветный, скромного ума, со странностями. Вегетарианец. Но он был сын гофмейстерины Елизаветы Алексеевны Нарышкиной.