Текст книги "Безумство храбрых. О молодежи 1917 – 1991 годов"

Одна из глав называется «Страна и ее враги». Книга изобилует потрясающими фактами и примерами, показывающими, как «бывшие вредители», «враги народа», кулаки, всякого рода преступники трудились и «перевоспитывались» в ужасающих условиях труда и быта. На канале издавалась газета под странным названием «Перековка». «Перековке» подвергался и назначенный в 1932 г. главным инженером Беломорстроя Н.И. Хрусталев – «бывший вредитель».

«Помолвили нас с гибелью», – говорили заключенные, направляясь на стройку. Одна из глав, написанная Вс. Ивановым, Верой Инбер, звучала призывом «Добить классового врага!».

Недаром газета «Перековка» писала о работе каторжан: «Много сил и сноровки требует труд землекопа. Нужно иметь крепкие мускулы и привычные к заступу руки, чтобы прокладывать в земле русло для важного водного пути. Нужны огромный энтузиазм и упорная воля к победе, чтобы шаг за шагом, метр за метром, с заступом и киркой продвигаться вперед, взрыхляя плотно слежавшийся песок со щебнем и глиной, дробя камень, вырывая попутно пни.

В первые дни работа дается женской бригаде с величайшим трудом».

Условия жизни были бесчеловечны. В одном из бараков, прозванном «конюшней», проживали 750 человек, которые сидели и кричали: «Пускай за меня медведь работает». В бараке было мордобитие, драки. Свой паек многие проигрывали иногда за месяц вперед и крали друг у друга, чтобы отдать долг. А если не отдать, то убьют или искалечат. Бачок с пищей, когда доходил по рукам от двери до нар, был уже пуст. Курят даже вату из одеяла. В общем, это было место, как говорилось среди обитателей барака, «где ночью пляшут и пьют, а утром плачут и встают». На требование начальства пойти на работу, рецидивисты отвечали: «Хоть умрем, работать не пойдем». Когда убеждение не помогало, лагерная охрана вынуждена была «наводить порядок» силой.

По мнению авторов книги, чекисты неплохо управляли «отребьем человечества».

4 августа 1934 г. Президиум ВЦИК наградил орденами наиболее отличившихся работников, инженеров и руководителей Беломорстроя. Одновременно ВЦИКом на основании решения ОГПУ 12 484 человека были освобождены из заключения, сокращены сроки тюремного отбывания 59 516 человек; сняли судимость и восстановили в гражданских правах более 500 человек.

Книга заканчивается панегириком: «Наше ОГПУ – не только острый меч пролетарской диктатуры, но и школа социалистического перевоспитания десятков тысяч враждебных нам людей». «Инициатором этой перековки, – подчеркивают авторы книги, – был тов. Сталин».

В выполнении пятилетки большую роль сыграли комсомольско-молодежные ударные бригады.

В столице одной из первых была бригада, созданная на станции Москва Московско-Казанской железной дороги. Самоотверженной работой, систематической учебой ее члены добились значительного повышения производительности труда и снижения брака. К концу 1926 г. этот комсомольско-молодежный коллектив стал лучшим в мастерских. О его опыте было рассказано на страницах «Комсомольской правды». В это же время аналогичные трудовые бригады возникли на других московских предприятиях: на заводе «Каучук», комбинате «Красный богатырь», фабрике «Большевичка».

На Урале первые комсомольско-молодежные бригады были созданы в июне 1927 г. на Лысьвенском металлургическом заводе и в ноябре 1927 г. на Златоустовском металлургическом заводе. Последняя за самоотверженный труд была приглашена в качестве почетного гостя на VIII Всесоюзный съезд ВЛКСМ.

Вот маленький пример. На «Скороходе» в закройном цехе развалилась ударная бригада. Чтобы спасти ее, лучшая мастерица цеха Лида Васильева предложила равную оплату. Она зарабатывала 74 руб., в то время как все остальные значительно меньше, а некоторые всего лишь 36 руб. В результате перехода на новую зарплату бригада окрепла, выросла производительность труда. Средний заработок каждой ударницы возрос до 58 руб. Л.Васильева как будто «проиграла». Но она была рада такому «проигрышу».

В качестве яркого примера приведем характерный факт, произошедший в пилочном отделении кузнечного цеха Златоустовского механического завода на Урале, где рабочую группу возглавляли рвачи. Когда в этом отделении на законном основании была увеличена норма выработки, то вся группа отказалась работать и потребовала расчет. Рабочие же других цехов, узнав о саботаже, сразу решили: «Норму выполним!». А чтобы не говорили по-пустому, они организовали ударную бригаду и поставили ее в пилочное отделение на место уже покинувших работу рвачей. Нормы были выполнены. Возглавив ударную бригаду, коммунисты и комсомольцы увлекли за собой даже отсталые группы рабочих.

Трудовой героизм проявили комсомольцы Западной Сибири на строительстве железнодорожного моста через р. Обь в районе Новосибирска в 1931–1936 гг. План работ надо было выполнить до паводка. Комсомольцы создали ударный комсомольский батальон в количестве 576 человек. На бетонирование рабочей камеры (кессона) требовалось двое с половиной суток, комсомольцы закончили работу за 24 часа. Местная газета «Большевистская смена» писала: «Таких темпов по бетонированию история строительства мостов не давала еще ни разу. Через три с половиной часа после бетонирования лед тронулся.

Все рабочие третьей опоры были на льду, но никто не поднял паники – каждый из них старался спасти имеющиеся вещи, инструмент.

Комсомольцы и все рабочие героически боролись со стихией. Бригада комсомольцев в 45 человек спасла 270 метров узкоколейных рельсов, две вагонетки, шпалы, 4 топки, 4 троса и многое другое. Комсомольцы вполне оправдали свое шефство над постройкой моста. Третья комсомольская опора закончена в срок, за что все комсомольцы премированы».

В мае 1929 г. в ряде районов страны развернулось движение комсомола по созданию семи тракторных колонн. Комсомольцы Новосибирска, Омска, Томска, Иркутска, а также Бурятии собрали необходимые средства и весной 1929 г. передали деревне 14 тракторов. К концу года были собраны средства еще на такое же количество тракторов.

На плакатах тех дней была характерная надпись: «Ударник, бей неутомимо, ни одного удара мимо!». Вслед за ударными бригадами возникли ударные цеха и заводы. На их воротах висели красные полотнища со словами: «Все 420 минут – производству!». Велик был энтузиазм. На Ярославской фабрике «Красный Перекоп» число рабочих, выполняющих нормы, выросло в восемь раз – таков был результат конкурса, в который включилась фабрика.

Только за 1929 г. производительность труда в промышленности возросла по сравнению с 1928 г. на 13 %. Это была определенная победа.

В декабре 1929 г. в Москве состоялся Первый съезд ударных бригад, проходивший под лозунгом «Добиваться, чтобы ударные бригады выросли в ударные цеха, а ударные цеха – в ударные заводы и фабрики». Это – новая форма соцсоревнования. Ударные бригады характеризуются, во-первых, коллективной формой организации труда, когда каждый в ответе за другого; а во-вторых – ударным отношением к труду, которое в лучших своих проявлениях есть коммунистическое отношение к труду. Ударный труд предполагает более совершенную организацию труда, эффективное использование техники и т. п.

В движении ударников труда участвовали многие тысячи представителей патриотически настроенной молодежи.

Если недавно ударные бригады насчитывались только десятками и сотнями, то к 1930 г. их стало уже десятки тысяч. В Москве 2 тыс. бригад с 10 тыс. рабочих, в Ленинграде 15 тыс. бригад, на Урале 1500 бригад с 35 тыс. рабочих.

Всюду новое движение встретило горячую деловую поддержку коммунистов, комсомольцев, передовых рабочих. ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ объявили ленинский набор в ударные бригады. В короткий срок в них влилось полтора миллиона ударников. Борьба за высокие показатели в труде, за укрепление производственной дисциплины, уплотнение рабочего дня, за бережное отношение к инструментам и машинам, улучшение качества продукции и снижение ее себестоимости, за увеличение объема производства – вот что было главным в работе комсомола тех лет. И не случайно за активное участие в развертывании социалистического соревнования орденом Ленина номер один в мае 1930 г. была награждена «Комсомольская правда». А в 1931 г. на знамени комсомола засиял второй орден – орден Трудового Красного Знамени, врученный нашему Союзу за инициативу, проявленную в деле ударничества и социалистического соревнования, обеспечивающих успешное выполнение пятилетнего плана развития народного хозяйства страны.

Свои чувства по поводу награждения комсомола делегаты IX съезда ВЛКСМ (январь 1931 г.) выразили в Обращении съезда к комсомольцам, молодым рабочим и колхозникам, ударникам советских заводов, фабрик и полей: «Комсомол мобилизует все свои силы на решающих участках социалистического строительства». Съезд призвал молодежь «беззаветно драться» за дальнейшее развитие промышленности и сельского хозяйства. Трудовой энтузиазм молодежи, проявленный при сооружении гигантов советской индустрии, получил всеобщее признание.

В ином ключе проходила коллективизация на селе. В 1929–1930 гг. в соответствии с решениями XV съезда партии в деревне проводилась сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса.

Однако социалистические преобразования в деревне сопровождались серьезными ошибками и просчетами. Успешное развитие кооперации, начатое в условиях нэпа, было прервано. Для основной массы крестьян сплошная коллективизация конца 1929 – начала 30-х гг. представляла собой непосредственный переход от мелкого хозяйства к крупному, без прохождения подготовительной «школы» первичных ступеней кооперирования. Один из важнейших принципов ленинского кооперативного плана тогда был отброшен.

Комсомольская молодежь принимала активное участие в строительстве первых колхозов, в ликвидации неграмотности взрослого населения, в частности в строительстве первых МТС. Для изыскания средств в фонд тракторостроения комсомольцы организовывали субботники, засевали специальные «комсомольские гектары», устраивали платные спектакли, вечера. За короткий срок комсомольцы Украины собрали деньги на приобретение 100 тракторов, Сибири – 15, Северного Кавказа – 20 тракторов. Под лозунгом «Дадим деньги на студенческую колонну стальных коней!» в движение за сбор средств включились 15 тыс. студентов Казани. Только за первую половину 1929 г. комсомольцы собрали около одного миллиона рублей (на приобретение 300 тракторов). По решению VI Всесоюзной конференции были созданы 10 тракторных колонн им. Ленинского комсомола.

Кулаки выступали против создания колхозов, вели злобную агитацию, распространяли провокационные слухи, поджигали хозяйственные постройки в колхозах, травили скот, портили трактора и машины, убивали из-за угла сельских коммунистов, председателей колхозов, селькоров, деревенских активистов, то есть делали все, чтобы сорвать коллективизацию. Вот несколько примеров.

29 марта 1929 г. в с. Усть-Луковке Ордорского района Новосибирского округа жертвой кулацкой расправы стала учительница М.В.Соколова, комсомолка, активный селькор. 4 августа в д. Шарловка Козульского района Славгородского округа убит секретарь ячейки ВЛКСМ Первалужко, а 31 октября 1929 г. кулаками в д. Мартюшево Тарского района Омского округа была убита молодая учительница-комсомолка Елизавета Разгуляева.

Среди 180 комсомольцев-двадцатипятитысячников, прибывших в Узбекистан, был рабочий Ярославского комбината «Красный Перекоп» Павел Григорьев. Многое он сделал в Калининском районе республики для укрепления колхозов, чем вызвал лютую ненависть баев и скрывавшихся здесь русских белогвардейцев. За семь месяцев на жизнь Григорьева было совершено четыре покушения. 30 августа 1930 г. он был убит басмачами.

Кулаки всячески мешали механизации труда в колхозах, угрожали трактористам расправой, поджогом их жилищ, а в ряде мест они даже встали на путь убийства первых механизаторов. Ночью 2 июля 1929 г. кулаки избили комсомольца тракториста Петра Дьякова (коммуна «Новый путь», Западная Сибирь), а затем облили керосином и подожгли. «Комсомольская правда» рассказывала о дикой расправе кулаков над трактористом. Она писала: «Можно одного комсомольца превратить в огненный факел, но для всех не хватит огня, не из соломы сплетен комсомол, и разом от кулацкой спички он не вспыхнет. Другим огнем гори наш союз: огнем энтузиазма пылает комсомол, строя новые гигантские колхозы, наступая на классового врага». Враги считали, что Петр Дьяков умер, но отважный комсомолец выжил и продолжал работать на тракторе. В каждом районе, в каждой области борьба за создание первых колхозов унесла с собой многие жизни молодых строителей колхозной деревни. Их имена свято хранит память нашего народа.

Начало кампании по раскулачиванию в стране было положено директивой Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», принятой 30 января 1930 г. Этим постановлением определялись категории раскулачивания и количественные «нормы». Организаторы терактов и активные противники коллективизации составляли первую и вторую категорию, остальные кулаки – третью. Общая численность раскулаченных устанавливалась не более 3–5 % крестьянских хозяйств. Активным противникам коллективизации в стране по факту устанавливался примерный «ограничитель»: для первой категории – до 60 тыс., для второй – 150 тыс. хозяйств.

Неудивительно, что многие представители ЦК ВКП(б), например А.А. Андреев и другие, возвратившись на места, говорили о необходимости «бешеных темпов коллективизации». Северо-Кавказский крайком 17 декабря 1929 г. исправляет ранее принятое решение и ставит задачу завершить коллективизацию основных зерновых плугов к весне 1930 г. В Нижневолжском крае решают довести уровень коллективизации крестьянских хозяйств к весне 1930 г. до 80 %, а к осени – на 100 %. В районах нечерноземной полосы и республиках Средней Азии даже появился лозунг: «Догнать и перегнать передовые районы по темпам коллективизации!». Бездумная и безумная гонка в деле коллективизации стала фактом.

Все кулаки как ярые противники колхозного движения подвергались раскулачиванию. Газеты призывали: «В атаку против классового врага!», «Осадить кулака!», «Крепче ударим по кулаку и церковнику!». «Правда» призывала «объявить кулачеству не на жизнь, а на смерть войну, и в конце концов, смести его с лица земли».

Чудовищные призывы центральной печати к «войне не на жизнь, а на смерть» с кулаком получили надлежащий отклик внизу – расправа с кулаками приняла крупномасштабный трагический характер.

Интересная дискуссия на тему «Кого считать кулаком? Что говорят об этом крестьяне?» развернулась на страницах газеты «Беднота». Начало ей положило письмо крестьянина Г. Смердова, в котором автор спрашивал:

«1. Можно ли считать буржуем крестьянина, имеющего от 2 до 4 коров, 2–3 лошади и приличный дом?

2. Можно ли считать буржуем и кулаком арендатора мельницы, если он ведет дело честно и по советским законам?

3. Можно ли считать кулаком бедного человека, который на гроши торгует исключительно для того, чтобы не умереть с голоду?»

Подавляющее большинство участников дискуссии посчитало недостаточным определять принадлежность к «кулачеству» лишь по имущественному признаку. В таком подходе было справедливо видеть угрозу крестьянскому стимулу для подъема личного хозяйства за счет железной силы воли и энергии. Вместе с тем отмечалось, что «у многих дореволюционных кулаков, имевших по 4–6 лошадей и коров, по 70 – 100 овец, осталось по 1 лошади и 1 корове, но все же принимать их в полк честных тружеников еще рано». Крестьяне пришли к выводу: «Не тот кулак, кто честно трудится и улучшает хозяйство для восстановления разрушенной страны… а кулак тот, кто до настоящего времени не может примириться с рабоче-крестьянским правительством, шипя из-за угла на власть и оплакивая сладкие николаевские булки».

Крестьянство в массе своей стало воспринимать лозунг о союзе с рабочим классом как фикцию и пропагандистский обман. Один из крестьян, который работает в деревне «за 15 рублей в месяц, а в городах получают по 65 и больше в месяц», спрашивает: «Интересно узнать было бы, сколько получают такие работники, как М.И. Калинин и другие. Нельзя им было бы часть своего жалованья-то добавить крестьянам?».

В зажиточной среде бытовало убеждение, что «социализм противен деревне». Это основа для роста дармоедов и «прежде чем начинать строительство, надо широко обсудить, нужен ли нам социализм». Другие, напротив, считали, что «крестьянам станет хорошо при социализме», ибо социализм – «это когда люди не будут иметь ничего собственного, когда будут жить такой жизнью, как муравьи, то есть общей, дружной».

В 1930 г. вышла брошюра «Кто такой кулак и почему с ним надо бороться?» Ее автор провозглашал: «Кулак – враг партии и Советской власти». В отличие от кулаков царских времен современный кулак «стал хитрее, изобретательнее. Он остался по-прежнему эксплуататором, пауком, кровососом, но формы эксплуатации у него уже другие». При этом, подчеркивает автор, кулак «был, есть и еще долгое время останется злейшим врагом колхозов». Особенно опасно «проникновение» кулаков в колхозы с целью их развала. Тех, кто вредит колхозному строительству, говорилось в брошюре, следует выселять «за пределы края». Это была своеобразная инструкция местным партийным органам по осуществлению полученной сверху директивы «по ликвидации кулачества как класса».

Местным органам Советской власти в районах сплошной коллективизации предоставлялось право выселять кулаков в районы, отдаленные от постоянного жительства, с конфискацией у них всех средств производства (скота, машин и другого инвентаря) и передачей их в собственность колхозов. По уточненным данным, всего в 1930–1931 гг. на спецпоселения («кулацкая ссылка») было выслано 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека. После 1931 г. массовой депортации крестьян не было.

Основная часть высылаемых направлялась в малонаселенные, часто почти не пригодные для жизни районы страны – на Север, Урал, в Сибирь, Казахстан, причем, как предписывалось постановлением Политбюро от 30 января 1930 г., для использования на трудоемких малоквалифицированных работах – лесоповале, в горнодобывающей промышленности, на промзонах, реже – в сельском хозяйстве.

На поверку оказалось, что среди раскулаченных было немало старательных, зажиточных крестьян, не являвшихся ни «зверскими эксплуататорами», ни противниками Советской власти. В докладе на собрании актива Ленинградской организации в апреле 1928 г. Н.И. Бухарин говорил об извращениях и перегибах, допущенных местными партийными и советскими органами, которые ударили не только по кулаку, но и по середняку. Такие меры, как конфискация без суда хлебных излишков, запрещение свободной продажи или закупки хлеба, принудительное размещение займа и другие, практикуемые местными работниками, означали, что происходило «сползание на рельсы продразверстки». «Эти перегибы должны быть прекращены во что бы то ни стало», – подчеркнул докладчик.

В партийных и советских документах признавалось, что с конца 1929 г. и особенно в начале 1930 г. стали обнаруживаться «серьезные ошибки и извращения линии партии в колхозном строительстве». Прежде всего нарушался принцип добровольности при организации колхозов. Нередко крестьян принуждали к вступлению в колхозы под страхом «раскулачивания», лишения избирательных прав и т. п.

«Не пойдете в колхоз – хуже будет… выселим в Северный край», «не вступите в колхоз – обложим твердым заданием по хлебозаготовкам, отберем имущество»; «если не закроете церковь, и не вступите в колхоз, то я вас, сукиных сынов, буду вешать». Нередко угрозы приводились в исполнение.

В письме в «Правду», относящемуся к лету 1930 г., из колхоза в Залютье (в 8 км от Дмитрова Московской области) под названием «Нечего на стрелочника сваливать» говорилось: «Насилия, которые произвели бригадники, привели к полному недоверию ЦК партии, в особенности к т. Сталину. В районе 10 кулаков, а раскулачили 500 человек (дворов). Крестьяне здесь не против коллективизации, но решительно против работы совместно вот с такой бандитской шайкой, какую у нас представляет «беднота».

Не везде соблюдались указания партии о том, что основной формой колхозного строительства является сельскохозяйственная артель, а в ряде районов (Сибирь, Украина и др.) вопреки желанию крестьян создавались коммуны с принудительным обобществлением всего скота, в том числе мелкого, и птицы.

В 1929 г. в нашей деревне началось создание колхоза «Факел». Не имея точной информации (радио не было, газет практически никто не читал), деревня полнилась всякого рода невероятными слухами. Один был нелепее другого! Но их общий рефрен сводился к следующему: «В колхоз будут загонять насильно». Притом «отберут весь скот», людей заставят работать не за деньги, а за мифические «трудодни», мыться в «общей бане» и т. п.

Первыми, кто добровольно вступил в колхоз, были безлошадные крестьяне, бедняки. Среди них – нестарательные, а подчас, и неумелые хозяева, смотревшие на колхоз, как на панацею от всех бед и лишений. Среди первых в колхоз вступали и трудолюбивые и уважаемые люди на селе. Таким был Дрововозов Филипп Иванович, умевший читать и писать. Видимо, по этой причине он был назначен завхозом.

На этом численный рост колхоза едва ли не прекратился. Чтобы подхлестнуть кампанию за проведение сплошной коллективизации на основе союза с середняком и ликвидации классового врага – кулачества, в течение полутора-двух месяцев в деревне из 200 дворов было раскулачено 18 хозяйств: все имущество кулаков конфисковали, а самих кулаков вместе с семьями выслали в Нижний Тагил. В действительности ни один из кулаков не являлся «зверским эксплуататором». Это были деловые, трудолюбивые, умелые хозяйственники. Любое дело, будь то в поле или в лесу, они исполняли, словно на заказ. А их дома, огороды и поля были ухожены так, что вызывали восхищение. Вот несколько примеров из числа моих родственников, раскулаченных в 1929 г. Мой дядя, Лавинсков Филипп Иванович, был раскулачен за… ветряную мельницу, которую он построил с горбатым сыном, снабжая сельчан ржаной мукой. Другой дядя, Кулагин Максим Иванович, был объявлен «лесопромышленником» за то, что построил хороший дом и крытый тесом сарай (у большинства крестьян сараи были покрыты лубками или соломой). В скобках замечу, что два его сына в июне 1941 г. ушли на фронт: старший, Иван, погиб в 1942 г., младший, Петр, вернулся с фронта офицером. Раскулачили и третьего моего дядю, Логинова Ефима Григорьевича. Избежав каким-то чудом ссылки, он поселился с семьей в заброшенном доме и промышлял тем, что со старшим сыном летом тачал кожаную обувь (ботинки, сапоги), а зимой – валенки. Люди восхищались изделиями «золотых рук мастеров». Нельзя не сказать о еще более тяжелой трагедии моего дяди: четыре его сына («кулацкие дети») Николай, Александр, Григорий и Петр погибли на фронтах Отечественной войны. Получив после войны земельный участок, дядя построил новый дом, который выглядел лучше прежнего, «кулацкого». Хоть вновь раскулачивай!

Несмотря на «успешное» выполнение государственного плана по раскулачиванию, – раскулачивать не более 2–3 % крестьянских хозяйств – большинство крестьян стойко противилось вступлению в колхоз. Одна мысль, что крестьянин останется без лошади – этой главной производительной силы в хозяйстве, – смертельно пугала его. В пот и кровь крестьянина вошло житейское правило: «Без коня – ни до порога».

Ради триумфа колхозного движения была изобретена новая увесистая дубинка – обложение крестьян-середняков так называемым твердым заданием. Если раскулачивание коснулось сравнительно небольшой группы крестьян, то дубинка «твердого задания» заносилась над головами большинства жителей деревни, ставших в основном середняками.

Для начала были намечены две середняцкие жертвы: мой отец и дядя с красивой фамилией – Мечтанов Лаврентий Гаврилович.

В один из весенних дней 1929 г. в наш дом нагрянула «комиссия» из двух человек – председателя сельсовета и незнакомого нам молодого человека. «Комиссия» огласила содержание «твердого задания»: вспахать и засеять столько-то сажен земли, а осенью столько-то сдать государству хлеба и мяса. Затем началась опись недвижимости: новый пятистенный дом, крытый тесом сарай, конюшня, погреб и баня в огороде. «Комиссия» по-своему оценивала каждый из названных объектов в рублях. «В случае невыполнения твердого задания, – заявил угрожающим тоном председатель «комиссии», – все ваше имущество будет конфисковано». Мой отец то ли дрогнул перед угрозой раскулачивания, то ли проявил мужицкую сметку: подписал предъявленный документ о безоговорочной капитуляции перед «твердым заданием».

Та же запугивающая процедура была применена и к моему дяде Мечтанову – с той лишь разницей, что бывший пастух, участник войны с белопанской Польшей 1920 г., став «крепким середняком», наотрез отказался от выполнения «твердого задания», как непосильного и безрассудного. Расправа с Мечтановыми последовала незамедлительно. Уже на другой день недвижимость, а также лошадь, корова, овцы, свиньи были конфискованы, а вся семья сослана в Нижний Тагил. Здесь, в ссылке, усугубилась трагедия семьи Мечтановых: старший сын Петр, работавший шахтером, умер в 1941 г. от силикоза[5]5
  Силикоз – болезнь, вызванная проникновением угольной пыли и твердых частиц в легкие. – Прим. авт.


[Закрыть]; младший – Василий, летчик-истребитель, погиб на фронте в 1943 г.; средний – Иван – вернулся с фронта в 1942 г. инвалидом Отечественной войны. Как видим, «кулацкие сыны» неплохо служили Отечеству в годину тяжелейших испытаний.

Новая форма раскулачивания не на шутку перепугала середняцкую деревню, и на общем собрании председателю колхоза Шумилову Федору Семеновичу не приходилось расточать много красноречия. Все, кто присутствовал на собрании, просили «записать их в колхоз». В связи с этим вспоминается забавный эпизод. Однажды избач в каком-то журнале нашел статью, которую с особым смаком читал нам, школьникам. Шел председатель колхоза по полю и натолкнулся на волчью стаю. Он бросал в волков палки и камни – волки продолжали наседать на него. Развел небольшой костер – волки еще плотнее сжимали кольцо окружения. Исчерпав возможности физического воздействия на волков, председатель решил прибегнуть к политическому. Вынув из кармана блокнот с карандашом, он громко крикнул на волков: «Я всех вас сейчас в колхоз запишу!» И насмерть перепуганные волки разбежались в разные стороны. Мы все дружно хохотали, хорошо понимая, что рассказ, видимо, скопирован с нашего колхоза.

«Записавшись в колхоз», каждый крестьянин должен был запрячь лошадь в телегу и приехать на колхозный двор. Как же тяжело было расставаться с главным кормильцем – лошадью! Лошадь для крестьянина – это все, без лошади он ничто. Ведь ежедневно крестьянин два-три раза запрягал своего коня: летом ездил в поле, зимой – в лес за дровами, да мало ли других дел. И вдруг лишиться лошади! Запомнился такой эпизод. «Новорожденный» колхозник Иван Яковлевич Стребнев, живший напротив колхозного двора, запряг своего вороного, поцеловал его в лоб и сквозь слезы произнес: «Прощай, дружок!». Направив коня прямо на колхозный двор, он остался у ворот своего дома, обливаясь слезами. Жена из открытого окна прочитала на всю улицу: «Боже! Чем же мы провинились? Как мы теперь будем жить?» Дети (их было четверо) стояли на крыльце и в унисон со своими родителями громко рыдали, не понимая, что происходит.

Аналогичная сцена произошла и в моем доме. Надо же было случиться так, что отец за полтора года до вступления в колхоз купил на базаре молодую, рысистую кобылу Зайку, у которой появился красавец жеребенок с курчавой спинкой. «Ну ж, чай, ангел, а не лошадь», – любила повторять мать, когда односельчане поражались красотой чалой масти кобылы с жеребенком. «Ахи» и «охи», напоминающие стон тяжелобольных людей, заполняли наш дом на протяжении длительного времени по случаю потери лошади.

Новая колхозная жизнь была крайне омрачена еще одним неожиданным несчастьем. Летом 1929 г., в разгар полевых работ, лошади были заражены сибирской язвой, о существовании которой крестьяне услыхали впервые. Лошади не прикасались ни к корму, ни к воде, а стояли в загородках, как живые скелеты, наводя страх и ужас на окружающих. Сколько скота погибло, трудно сказать, но впервые в истории нашего села появилось «скотское кладбище».

Раскулачивание зажиточных крестьян, принудительный характер строительства колхоза повлекли за собой новую беду – резкое сокращение численности поголовья скота. Опасаясь, что после «обобществления» лошадей наступит очередь за другими видами скота, крестьяне в спешном порядке сбывали его на рынке, а если это не удавалось, пускали его под нож в самое неурочное время: мясо в деревенских погребах в летнюю пору долго храниться не могло.

В 1929/30 хозяйственном году поголовье крупного рогатого скота в стране сократилось на 14,6 млн. голов, свиней – на одну треть, овец и коз – более чем на одну четверть. Этот скот был истреблен главным образом в феврале и марте 1930 г. Животноводству был нанесен тяжелый урон, от которого оно долго не могло оправиться. Таким мрачным и жестким обернулся для крестьян страны и моей деревни «год великого перелома».

По-боевому звучали в те годы призывы: «Долой неграмотность!», «Комсомол – за парту!», «Неграмотный – тот же слепой». По фотографиям тех лет мы хорошо представляем себе картину, когда крестьянки в платочках старательно и изумленно выводят первые буквы и слова: «Мы не ра-бы. Ра-бы не мы». Газеты постоянно, как о больших достижениях, сообщают об этих фактах всенародного ученичества. Сельский комсомолец А. Шибин взялся обучать грамоте односельчанина-бедняка, «незаможника», как их называли на Украине. Крестьянин научился читать и писать и выдал Алексею справку: «Я, нижеподписавшийся, сообщаю, что т. Шибин решение VIII съезда ВЛКСМ выполнил – обучил меня грамоте. Незаможник Н. Влаченко». Эту справку опубликовала «Комсомольская правда» как документ эпохи.

Однако массовое наступление на неграмотность населения было развернуто лишь в 1929 г. На каждом предприятии города, в каждой сельской школе, клубе на «ликбезы» собирались люди и с большим интересом, увлечением осваивали «искусство» чтения и письма. Именно в эти годы было покончено с безграмотностью взрослого населения. (Детвора была полностью охвачена школьным обучением).

В столь крутой ломке многовекового уклада крестьянской жизни, утверждении в деревне колхозного строя, как и во всяком новом и необычном деле, недостатки, ошибки, а тем более извращения (нарушение принципа добровольности) в какой-то степени закономерны. Важно другое – свести к минимуму всякого рода издержки, коль невозможно обойтись без них. Постепенно, но неуклонно новая колхозная жизнь стала налаживаться. Свидетельство тому – мой родной колхоз «Факел» и колхозы нашего района. Этому способствовал целый ряд обстоятельств, благотворно повлиявших на колхозное строительство.