Текст книги "Безумство храбрых. О молодежи 1917 – 1991 годов"

В целом 20-е гг. были удивительным временем, когда открывались огромные, ранее невиданные возможности для простого человека. «Кто был ничем», на самом деле мог если не «стать всем», то, по крайней мере, в значительно большей степени, чем прежде, реализовать свои таланты, выбрать специальность по желанию. Это было идеальное время, когда складывались новые «правила игры», позволяющие делать карьеру.

Как же аукнулся нэп в моей родной деревне, затерявшейся в чувашском Пошехонье (Порецкий район)? Однажды зимой 1923 г. в оконную раму раздался стук и женский голос оповестил:

– Степановы, приходите в сельсовет на собрание.

– Насчет чего? – откликнулась мать.

– Насчет продналога, – последовал ответ.

Вернувшись с собрания, отец «разъяснял» за обеденным столом суть нэпа. Теперь самостоятельно обрабатывай землю, засевай ее чем угодно и собирай хлеб. Придет осень – будешь рассчитываться с государством хлебом вместо денег. А все остальное – твое: хочешь – ешь сам, хочешь – скотину корми, а не то – вези продавать на базар или обменивай на товар в кооперативе.

За последующие два года хозяйственная жизнь в деревне ожила до неузнаваемости. Крестьяне собирали неплохие урожаи. Большинство из них, занятые уборкой хлебов, добрую половину ржи, не успев обмолотить, снопами складывали в копны на гумне. В зимнее время с участием родственников совершался коллективный обмолот снопов ржи, разумеется, вручную, цепами.

Особенно благотворно повлиял продналог на необычайно быстрое развитие животноводства. Буквально каждый двор был заполнен скотом. В деревне, насчитывавшей около 200 дворов, в весенне-летнее время было два стада коров, два – овец; телята и свиньи заполонили улицы и переулки в деревне.

В 1927 г. вместе с отцом я оказался на ярмарке в районном центре Порецкое – красивом, утопающем в яблоне-вишневом саду селе на левом берегу Суры. Зрелище невероятное! Огромная базарная площадь была наполнена людьми и скотом. Через всю площадь размером два-три гектара простирались «ряды» продаваемого скота: «лошадиный ряд», «коровий ряд», «свиной ряд», «овечий ряд» и даже «птичий ряд». Куда уходило столь большое количество скота, понять нетрудно. Продавая излишки продукции на рынке, люди стали сытно питаться.

Знаменитые русские щи практически были на столах каждой крестьянской семьи. Второе великолепное калорийное блюдо – это пшенная или гречневая каша с мясом, чем-то напоминающая среднеазиатский плов. Шли годы, и чудесный «русский плов» оказался начисто забытым. Такая же участь постигла и русскую брагу – безалкогольный напиток приятного вкуса. Опасаюсь, что рецепт ее изготовления утрачен навсегда.

Широкое распространение в 20-е гг. получила кооперация, особенно потребительская и кредитная. Причин для объединения крестьян в кооперацию было много. Раньше крестьяне продавали свою продукцию скупщикам, а покупали товары у частного лавочника. Крестьянин продает по дешевым ценам (особенно осенью, когда необходимы деньги), покупает же втридорога. В одном случае крестьянин недополучал, в другом – переплачивал. И для того чтобы вытеснить спекулянта, мелкие кооперативы объединялись в районные союзы кооперативов.

В моей деревне в связи с нэпом появилось три новых учреждения: потребительская кооперация и две лавочки кулаков. Если в крохотных лавочках продавались лишь некоторые предметы потребления (сахар, конфеты, сельдь и т. п.), то кооперация располагала значительно большим ассортиментом товаров. Наряду с продовольственными товарами кооператив располагал текстилем, обувью и т. п. Крестьяне, став «пайщиками», т. е. членами кооперации, охотно обменивали продукцию сельскохозяйственного производства на привезенные из города товары. Среди них самыми ходовыми и самыми ценными товарами в деревне являлись сахар и русский чай, обладавший удивительными вкусовыми качествами. Это были брикеты спрессованного чая в красивой упаковке и с заманчивой надписью: «Малиновый чай», «Земляничный чай», «Клубничный чай», «Черничный чай». И все эти сорта отечественного чая, исчезнувшие в деревне и в городе к 30-му г., судя по всему, навсегда канули в Лету.

Кооперация 20-х гг. была в деревне самым популярным, самым уважаемым и высокоценимым крестьянским учреждением. Она сыграла большую роль не только в повышении благосостояния и культуры крестьянства, но и в его морально-политической подготовке к коллективизации 1929–1930 гг., принявшей, к сожалению, уродливые формы.

Ярким выражением возросшего благосостояния крестьян были жизнерадостные праздники, сопровождавшиеся обильными обедами, пением, плясками. Не говоря об известных праздниках Рождества Христова, Масленицы и Пасхи, скажу о поразившем меня в детстве своеобразном празднике Труда.

Однажды в солнечный майский день у здания сельсовета стала собираться молодежь с мотыгами, лопатами, граблями, а затем она отправилась в лес на посадки саженцев сосны и ели. Вся дорога сопровождалась громкими песнями. Особенно нам, дошкольникам, запомнилась впервые услышанная «Как родная меня мать провожала». Глубокое впечатление произвела и другая песня времен Гражданской войны, слова которой на всю жизнь запали в наши детские души: «…а поперек стальные мечи положены», на которых лежал «сраженный сам Чуркин атаман». И в момент, когда колонна входила в лес, раздался громовой раскатистый припев, взорвавший лесную тишину:

 
Все пушки, пушки грохотали,
Трещал наш пулемет,
А белые отступали —
Мы двигались вперед.
 

Как же эта чудодейственная песня, позже «модернизированная», а ныне совершенно забытая, попала в деревенское захолустье? Очевидно, ее завезли сюда фронтовики, наполненные гордостью красных победителей над белыми врагами.

Я нисколько не оговорился, назвав торжественный марш молодежи в лес праздником Труда. Он в той или иной форме повторялся в нашей деревне ежегодно, и даже по нескольку раз в году. Аналогичная картина наблюдалась и в соседних селах.

Хотя в деревне произошли изменения к лучшему, крестьянский труд оставался очень тяжелым. Техники не было: железный плуг и деревянная борона, серп и коса, а кое-где даже и соха по-прежнему были главными орудиями труда.

Основное в образе жизни русского крестьянина – работа от зари до зари. Особенно тяжелой была участь женщин, к которой они привыкли и не замечали своего рабского положения. Подниматься с постели в 4 часа утра, подоить корову и отогнать ее в стадо, растопить печь и подготовить еду для семьи на целый день – такова нелегкая прелюдия к трудовому дню. Я как-то спросил мать, почему она ложится спать не на кровати, а на полу, подложив под голову телогрейку. В ответ услышал: «Так не проспишь» (часов-«будильников» тогда в деревне не было). От одной женщины я однажды услышал такое откровение: «Можно бы жить в деревне, но ежедневная страда вокруг печи – могила для меня!».

После столь напряженной «утренней зарядки» женщинам впору хоть немного отдохнуть. Ан, нет! Их ожидает нелегкий сенокос, изнурительная жатва серпом и многое другое, причем все – наравне с мужчинами.

Исключительно тяжела была женская доля в многодетных семьях, которых было в описываемые годы довольно много. У наших соседей Пеньковых кроме родителей и стариков было семеро детей. Позже на редкость трудолюбивая мамаша была даже удостоена почетного звания «Мать-героиня». И, тем не менее, бесконечные заботы в семье довели ее до ручки, и она покончила с собой.

По-прежнему сохранялся тяжелый детский труд. Практически во всех крестьянских семьях дети с 8–9 лет привлекались к сельскохозяйственным работам. Больше всего трудовых забот выпадало на долю старшего сына или дочери. В 1929 г., когда мой отец долгое время тяжело болел, мне, ученику 4-го класса, выпала нелегкая ноша – вспахивать свои загоны в поле. Запрягать лошадь в телегу – дело привычное для сельских ребятишек. Но меня преследовала мучительная проблема – стянуть супонью клещи хомута. Не хватало роста, и приходилось брать с собой небольшой чурбан, встав на который удавалось завершить эту главную и наиболее трудную операцию (Васю Шукшина – будущего писателя – взрослые научили завязывать супонь, подпирая хомут плечом). А, кроме того, не имея сил поднять на телегу железный плуг, я за ручку привязывал его к телеге. Встречаясь с крестьянами в поле, я слышал от них язвительные насмешки: «Смотри, парень, плуг не потеряй». В поле лошадь приходилось запрягать в постромки[3]3
  Постромки – веревки, соединяющие валек с хомутом и плугом. – Примеч. авт.


[Закрыть] с плугом. И так с раннего утра начиналась пахота – скучное, нудное, изнурительное занятие. К тому же к середине дня на лошадь налетала тьма-тьмущая слепней, комаров и прочего гнуса. Усталый и измученный кровожадной полевой нечистью, мой конь Васька становился на «отдых». Мне стоило немалых трудов, чтобы вожжами и ладонями отогнать или раздавить навалившуюся на лошадь алчную гадость. С трудом закончив работу, я возвращался домой до предела усталый и с руками, запачканными до локтей лошадиной кровью. Таков был удел десятилетнего пахаря, в какой-то степени типичный для тяжелого доколхозного прошлого.

Сохранилась в те годы одна странная традиция, едва ли понятная современнику. Крестьяне в зимнее время, когда наступали морозы, были весьма озабочены сохранением молодняка. Если лошадь находилась в конюшне, то весь остальной скот размещался в карде, прикрытой лишь соломенной или лубочной крышей. Особенно морозы подстерегали стельных коров. Хозяин дома в течение ночи, с фонарем в руках, несколько раз выходил во двор, чтобы не проворонить появление теленка. А когда он появлялся на свет, его вносили в избу и привязывали веревкой либо у порога, либо в чулане. Отел коровы – самая большая радость в крестьянской семье. Появилось долгожданное молоко! В ту же избу помещали ягнят и поросят; причем первые дни рядом с ягненком круглосуточно «дежурила» его «мать» – овца. Чем больше молодняка в избе, тем больше радости в семье. Родители были довольны, что в их хозяйстве не будет проблем с молоком и мясом, а мы, дети, развлекались живыми игрушками, так как, по словам поэта М. Исаковского, «нам в детстве игрушек никто не дарил». Такова была традиция в деревне.

Но что творилось в избе у соседей Пеньковых, семья которых состояла из 11 человек, ни словами рассказать, ни пером описать. По существу, это был скотно-людской двор, в котором по численности преобладал молодой приплод: теленок, ягнята, поросята, а иногда и куры. И все были довольны. Никому в голову не приходила мысль об антисанитарных условиях в этой тесной, переполненной живыми существами избе-конюшне.

Старики спали на печи, родители – на кровати, а дети – на полу в общей постели, подчас рядом с молодняком. Таков был житейский обычай, сохранившийся со стародедовских времен. И хорошо, что он ушел в прошлое.

Есть еще одна теневая сторона сельской жизни – это полное отсутствие медицинской помощи, что я бы назвал самым ужасным наследием прошлого. Примеров тому в нашей деревне была масса. Назову некоторые из них. Одна молодая женщина, 3. Макарова, скончалась во время родов. «Не разродилась», – говорили о причине ее смерти. Единственный сын у Чернышевых, которого на телеге пытались доставить в городскую больницу, скончался в дороге от аппендицита.

Единственные лекари на селе – бабушки, умеющие «заговаривать», «исцелять» больного. Страдая ангиной (все мы ходили в лаптях и легко простужались), по настоянию матери я ранним утром в осенне-весенние дни принимал бабушкины процедуры на окраине деревни. Склонив голову в чулане над шестком, я слушал непонятную мне молитву, сопровождаемую легким приятным поглаживанием шеи пальцами. Через 5–7 «целебных» процедур болезнь прошла. Как тут не поверить в магическую силу заговора!

Нередко члены семьи заболевали гриппом. И тут находилось «испытанное» средство. Смоченное холодной водой полотенце прикладывалось ко лбу для того, чтобы «вытягивать жар из головы».

Появились цыпки на грязных ногах от солнечной жары – и наши мамы вылечивали их. После бани потрескавшаяся кожа на ногах смазывалась на ночь сметаной, и цыпки скоро исчезали. Как-то у матери заболели глаза, и она избавилась от недуга с помощью детской мочи.

Самой страшной была зубная боль, которой, по-видимому, никому еще не удалось избежать. В бабушкины сказки об исцелении зубной боли уже никто не верил. Все прибегали к «самолечению», суть которого выражалась в виде своеобразного афоризма: «Потерпи, зуб сначала сгниет, а потом выкрошится». Многие люди годами страдали, терпя невыносимую боль.

Заболевших пожилых людей вообще никто уже не лечил. Вся надежда была лишь на Всевышнего: «Время придет – Бог приберет». С организацией медицинской помощи в деревне Советской власти не сразу удалось справиться.

Большая беда тех лет – неграмотность. 75 % населения страны оставалось неграмотным. Особенно безотрадным было положение в деревне, где неграмотность составляла 80 %. Но самая удручающая картина наблюдалась в национальных районах, где доля неграмотности достигла 99,8 %.

В Чувашии, например, поголовная неграмотность населения «сопровождалась» другой бедой – глазной болезнью – трахомой, поражавшей поголовно всех – от грудных младенцев до стариков.

Не могу не сказать еще об одной неприятной стороне деревенского быта – полчищах тараканов, клопов, вшей и мух в крестьянских домах.

Словом, люди жили, выражаясь словами И. Бунина в повести «Деревня», «среди великой дикости и глубочайшего невежества» – страшного наследия прошлого.

В моей деревне, как и повсюду в сельской местности, из-за отсутствия газет, журналов и радио население полнилось слухами, подчас самыми нелепыми. В деревне появлялись всякого рода шарлатаны от искусства. Однажды в деревне объявился некий «артист» цирка. Клуб был переполнен до отказа. Выйдя на сцену, полупьяный «циркач» иллюстрировал разного рода «поразительные» фокусы. То он от горящей лучины «глотал» огонь, то вонзал нож себе в подмышку. Но верхом выступления горького пьяницы явился изуверский номер с самораспятием. Пригласив на сцену двух мужчин с молотками и гвоздями, он прислонился к стене спиной с распростертыми в сторону руками и накрыл голову полотенцем. По его команде два молотобойца одним сильным ударом молотков по гвоздям в ладони приковали к стене артиста-алкоголика. Через 2–3 минуты из окровавленной стены клещами вытащили гвозди, а герой сцены, еле стоя на ногах, вытирал полотенцем окровавленные руки. Мы все ахали и охали от чудовищно-дикого самораспятия горького пьяницы.

В данном контексте вспоминаются замечательные слова академика Д.С. Лихачева о том, что русские крестьяне в прошлом были необразованными, но культурными людьми. Даже в первые годы Советской власти среди них сохранилась высокая культура общения. При встречах они называли друг друга только по имени и отчеству, а женщин только по отчеству: Ивановна, Петровна, Сидоровна. При этом мужчины снимали головной убор и делали небольшой поклон. Кроме того, в моей деревне в указанное время не было ни одного пьяницы и вора. Первый «преступник» в деревне появился лишь в 1930 г. Молодой колхозник, отправляясь на колхозной лошади на базар, по пути нащипал у колхозного стога охапку сена и «за расхищение социалистической собственности» получил десять лет тюремного заключения.

С первых месяцев Советской власти было начато наступление на вековое зло – неграмотность населения. Решением ВЦИК «Об единой трудовой школе» создавалась общенародная единая школа (октябрь 1918 г.) в противоположность прежней сословной и классовой школе с привилегией для имущих. Сделать школу действительно массовой, доступной всем детям рабочих и крестьян – такую задачу ставила перед государством партия. Вместо многочисленных и разнообразных типов школ предусматривалось создание единой трудовой школы, которая делилась на две ступени: первая – для детей от 8 до 13 лет, вторая – для детей от 13 до 17 лет.

В декабре 1919 г. Совнарком принял Декрет о ликвидации неграмотности среди населения РСФСР. «В целях предоставления всему населению Республики возможности сознательного участия в политической жизни страны» Советское правительство обязало всех граждан в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющих читать и писать, обучаться грамоте на родном или русском языке. Декрет предусматривал создание сети специальных учреждений ликбеза, а также использование для работы с неграмотными зданий всех существующих школ и культурно-просветительных организаций, любых подходящих помещений, включая церкви и частные дома. Для учебы неграмотным, занятым на предприятиях и в учреждениях, сокращали их рабочий день на 2 часа с сохранением заработной платы.

Первым крупным шагом Советской власти в реализации вышеназванных решений явилось введение всеобщего начального обучения. По всей стране, в городах и селах, все дети от 8 до 13 лет привлекались к обязательному обучению.

В 1917 г. начальная школа открылась в моей родной деревне. В 1927 г. школа состояла из четырех классов, в ней работали два учителя: второй и третий классы вела Маргарита Константиновна Петрова, добрая, умная пожилая женщина, уроки которой были похожи на волшебную сказку. Особенно увлекательно проходили уроки чтения. Отдельные отрывки рассказов зачитывались учениками, а иногда она довольно выразительно и быстро читала сама, демонстрируя пример совершенного литературного чтения.

Директор школы Рябов Григорий Петрович вел в те годы первый и четвертый классы. Видимо, здесь присутствовал рациональный расчет: «фундамент» грамотности учащихся должен закладывать учитель-профессионал, каким он в действительности являлся, и завершение образования в начальной школе также необходимо доверять высококвалифицированному учителю.

Какой бы урок ни проводил наш весьма уважаемый и почитаемый Григорий Петрович, мы всегда слушали его с величайшим вниманием и интересом. Талантом этого учителя мы просто восхищались. Каждый его урок для нас был новой ступенью к знаниям, новым шагом к постижению безбрежного мира знания и культуры.

К тому же наш учитель был справедливо строгим и взыскательным педагогом. Как-то, вызвав к доске непутевого ученика, прозванного нами «Ни “бе” – ни “ме”», Ивана Дрововозова, учитель показывает ему конус и спрашивает: «Что это за геометрическая фигура?» Взглянув на конус, как баран на новые ворота, ученик по слогам протянул: «За-тыч-ка». Разгневанный учитель даже стукнул основанием конуса по лбу такого нерадивого ученика. А за дерзкую подсказку Миша Бочкарев был поставлен в угол.

Особенно наш учитель был требователен к чистописанию – каллиграфии. Однажды, просматривая на ходу наши тетради, лежавшие на партах, он у большинства учеников вырвал из тетрадей «грязные страницы», а у некоторых – в клочья рвал тетради и бросал на пол. Мы сидели и дрожали от страха, как перед «божьим наказанием». Правда, взамен порванных тетрадей он тут же выдавал новые, предупреждал грешников: «Пора всем научиться писать чисто и красиво!» Насколько велик был авторитет учителя, можно показать на следующих примерах. Играя в футбол перед зданием школы, один из нас нес дежурство – он должен был смотреть за моментом выхода учителя из своего дома. «Григорий Петрович идет!» – громко оповещал дежурный, и мы все тотчас же прекращали игру, хотя дойти до школы учителю требовалось время. Оставляя дверь класса полуоткрытой, мы с затаенным дыханием прислушивались к твердым шагам учителя по ступенькам крыльца, а затем коридора. Вот он вошел в класс, поздоровался – и перед нами представал во всем величии и красе живой Бог. Он нас подкупал также своей внешностью: солидным ростом, новым костюмом, красивой прической.

Хорошо помню светлый образ учителя в предпраздничные дни. В канун 15-й годовщины Октябрьской революции он организовал своего рода торжественное собрание учащихся всей школы. Мы впервые узнали от своего учителя, что около 15 лет назад восставшие от тяжелой жизни рабочие и крестьяне прогнали неумного царя, толстопузых помещиков, жадных богачей и установили народную, Советскую власть. В том же 1917 г., поведал он, была открыта наша школа. Он назвал вождей революции и показал рукой на висящие на стене два портрета: Владимира Ильича Ленина и Алексея Ивановича Рыкова. А затем последовала «художественная часть», исполненная самим учителем. От него мы впервые узнали имена А.С. Пушкина и И.А. Крылова. Он выразительно прочитал стихотворение Пушкина «Кавказ», окончание которого о бьющемся о скалы Тереке прогремело мощно и убедительно:

 
Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:
Теснят его грозно немые громады.
 

Закончив декламацию, учитель потребовал: «Дома всем выучить наизусть стихотворение Пушкина». Так, знаменитый «Кавказ» запомнился нам на всю жизнь.

Но больше всего учитель покорил нас артистическим исполнением басни И. Крылова «Ворона и Лисица». «Вороне как-то бог послал кусочек сыру», – говорил учитель, словно сообщая нам важную новость. Когда ворона взгромоздилась на ель, чтобы позавтракать, на беду, подкралась хитрая лиса и начала безмерно восхвалять глупую ворону. Учитель слегка присел, уставился на потолок, словно любуясь сидящей на дереве вороной, и приторно-слащавым голосом прочитал:

 
Голубушка, как хороша!
Ну что за шейка, что за глазки!
Рассказывать, так, право, сказки!
Какие перышки! какой носок!
И, верно, ангельский быть должен голосок!
 

И когда от льстивых похвал у вороны вскружилась голова, учитель встал в полный рост и громким голосом, с нажимом на «р», произнес: «Ворона кар-р-р-кнула во все воронье горло», а затем тихо, скороговоркой добавил: «Сыр выпал – с ним была плутовка такова». Нашему восторгу не было предела! Григорий Петрович предстал перед нами не только хорошим учителем, но и настоящим артистом театра или кино, с которым мы познакомились несколько лет спустя.

По-другому отмечалась в школе Пасха. В канун этого праздника Григорий Петрович преподнес нам невероятное сообщение: праздник этот, оказывается, «не наш, а церковный». А «церковный звон – для старух и ворон». Досталось и попам: «Попы и черти – одной шерсти». Но самый важный наказ учителя был категоричен: «В церковь не ходить и по-праздничному не наряжаться».

Наказ учителя – незыблемый закон. Он был для нас всем: строгим и добрым наставником, высшим и непререкаемым законодателем школьной жизни. Мы все безоговорочно и пунктуально исполняли его советы: в церковь никто из нас не пошел (благо, что она была расположена в соседнем селе) и по-праздничному не наряжался.

Когда в первый пасхальный день мать вынула из сундука праздничный наряд – красную рубаху, сшитую из ее фартука, и домотканые голубые штаны, я наотрез отказался облачаться в новое платье. «Григорий Петрович сказал нам, что этот праздник плохой, ненашенский», – пытался я «просветить» неграмотную мать. Доставая пироги из печи, она с горечью произнесла: «И чему это вас, чертей, учат в этой проклятой школе?!»

Начальная школа – первая важная ступень в многоступенчатой жизни человека. Опираясь на нее, люди делают новые шаги на путях большой, сложной, многообещающей жизни. И как бы ни складывалась судьба каждого из нас, мы твердо знаем, что начальная школа никогда не забудется. До гробовой доски сохранится добрая память о наших первых и мудрых наставниках-учителях.

21 января 1924 г. после продолжительной и тяжелой болезни на 54-м году жизни скончался Владимир Ильич Ленин – основатель Коммунистической партии и Советского государства, великий мыслитель и революционер. В правительственном сообщении о смерти Ленина говорилось: «Его больше нет среди нас, но его дело останется незабываемым. Выражающее волю трудящихся масс Советское правительство продолжает работу Владимира Ильича, идя дальше по намеченному им пути. Советская власть твердо стоит на своем посту, на страже завоеваний пролетарской революции».

В глубокий траур оделась страна. В продолжение пяти дней и ночей шли многочисленные делегации трудящихся в Колонный зал Дома Союзов проститься с великим вождем.

26 января 1924 г. внеочередной II Всероссийский съезд Советов объявил день смерти В.И.Ленина днем траура. Съезд постановил соорудить у Кремлевской стены Мавзолей для сохранения гроба с телом В.И. Ленина.

Кончина В.И. Ленина в подмосковных Горках стала огромным горем и потрясением для миллионов советских людей. Советская власть понесла невосполнимую потерю. Скорбная весть о смерти Ленина стремительно облетела всю нашу огромную страну, добравшись до самых глухих селений и деревень. Глубокую скорбь вызвала кончина Ленина у рабочих, крестьян, интеллигенции страны.

Потрясенный смертью вождя, С.Есенин посвятил ему стихи:

 
Застенчивый, простой и милый.
Он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
Сумел потрясть он шар земной?
 

Тяжело переживала смерть основателя комсомола советская молодежь. На станции Средняя под Смоленском молодежная бригада строителей 22 января 1924 г. собралась в комсомольском клубе. На стене зала висел большой портрет В.И. Ленина, обвитый красными и черными лентами. На сцене появился секретарь райкома П. Богданов и сообщил о смерти Ленина. Все встали. Кто-то, не в силах сдержать рыдания, выбежал из зала. Все плакали. В зале сделалось темно. Освещенным оказался только портрет Ильича.

«Поклянемся, товарищи, что будем вечно верны заветам Владимира Ильича Ленина», – раздался голос П. Богданова.

«Клянемся!» – ответили комсомольцы.

23 января гроб с телом Владимира Ильича Ленина был перевезен из Горок в Москву и установлен в Колонном зале Дома союзов. Звучала траурная симфония. «В цветах Ильич в гробу. Здесь, на красной подушке его светлая голова. Она почти такая, как при жизни, только легкая желтизна лица, закрытые глаза и твердо сомкнутые уста говорили нам, что Ильич уснул навеки», – пишет один из участников траурных дней.

В течение четырех суток, днем и ночью, несмотря на трескучий мороз, сотни тысяч рабочих и крестьян, красноармейцев и служащих, делегации трудящихся со всех концов Советского Союза, взрослые и дети проходили через Колонный зал, чтобы отдать последний долг великому Ленину. Безгранична была скорбь народа. «Величавее этой картины не видел мир» – отмечала печать.

В Петрограде на Марсовом поле собрались все горожане, где увидели 53 пылающих костра – по числу лет Владимира Ильича. По просьбе петроградских рабочих Второй Всесоюзный съезд Советов принял решение о переименовании Петрограда в Ленинград.

Кончина В.И. Ленина потрясла и крестьянскую молодежь. В каждой деревне крестьяне, встречаясь с пропагандистами и агитаторами, просили «рассказать что-нибудь о Ленине». И всякий раз они задавали вопросы: «А кто будет избран после Ленина?», «А не отберут ли помещики свои имения и землю назад?» «Мы все умрем, но землю не отдадим» – вот единственный ответ деревни. Когда пришла весть, что главой правительства назначен А.И. Рыков, крестьяне были очень довольны: «Это свой, русский мужик, в обиду не даст». Клятвы верности молодежи заветам великого вождя раздавались повсюду – в городах и селах страны.

С глубокой скорбью трудящиеся СССР, всего мира прощались с Владимиром Ильичем – своим учителем, лучшим другом и защитником.

В январе 1924 г. во многих китайских городах и селах прошли митинги и собрания, посвященные памяти В.И. Ленина. I съезд Гоминьдана[4]4
  Гоминьдан (букв.: национальная партия) – политическая партия в Китае (Примеч. авт.).


[Закрыть] объявил траур и прервал свои заседания на три дня. На митинге в Кантоне лидер Гоминьдана Сунь Ятсен в своем выступлении отмечал, что за многие века мировой истории у многих вождей и ученых имели место расхождения между словом и делом: «Ты, Ленин, исключение. Ты не только говорил и учил, но претворил свое дело в действительность. Ты указал нам путь для совместной борьбы… Ты умер, небо не продлило твоей жизни, но в памяти угнетенных народов ты будешь веками, великий человек».

В рабочем предместье Парижа Сэн-Дени, перед зданием городской ратуши, почти рядом с помещением, где покоятся французские короли, на возвышении, покрытом красным сукном, красуется громадный портрет Ленина. Процессия перед портретом Ленина продолжалась около двух часов. Вся площадь перед зданием ратуши переполнена народом. За группой комсомольцев, несущих плакаты с надписями «Мы оплакиваем великого покойника», «Ленин был рулевым революции» и т. д., проходят все районы компартии Парижа и предместий, провинциальные организации, представители профсоюзов и т. д. «Многие из рабочих плачут. Некоторые женщины, проходя перед изображением Ленина, указывают на него своим детям, которые с трогательной наивностью посылают ему поцелуи». Было решено на площади поставить бюст Ленина, а одну из площадей Сен-Дени назвать именем Ленина.

Рабочие крупного американского города Чикаго в телеграмме на имя М.И. Калинина выразили свое «сочувствие СССР по поводу потери величайшего мирового вождя». Телеграмма заканчивалась призывом: «Сомкнем ряды с вами!».

Даже известный оппонент Ленина, один из лидеров германской социал-демократии Карл Каутский сказал о Владимире Ильиче: «Он был колоссальной фигурой, каких мало в мировой истории».

Английский философ Бертран Рассел о месте и роли Ленина в истории писал: «Государственные деятели масштаба Ленина появляются в мире не больше, чем раз в столетие, и вряд ли многие из нас доживут до того, чтобы видеть равного ему».

Национальный герой индийского народа Махатма Ганди подчеркнул: «Идеал, которому посвятили себя такие титаны духа, как Ленин, не может быть бесплодным. Благородный пример его самоотверженности, который будет прославлен в веках, сделает этот идеал еще более возвышенным и прекрасным».

Печать всего мира отреагировала на смерть Ленина, видя в нем великого революционера и мыслителя. Приведем только одно сообщение японской буржуазной газеты «Осака майнити»: «Умер Ленин, величайший человек». Газета писала далее, что «…без колебаний мы признаем Ленина гением… Во всем мире нет места, где бы ни знали имени Ленина… Будучи марксистом, Ленин воплотил теорию Маркса в жизненные формы, развил и разработал ее, провел в жизнь, несмотря ни на какие затруднения».

Далекий от марксизма-ленинизма, великий физик XX в. А. Эйнштейн говорил о Ленине с удивительным пафосом: «Я уважаю в Ленине человека, который всю свою силу с полным самопожертвованием своей личности использовал для осуществления социальной справедливости… Несомненно, люди, подобные ему, являются хранителями и обновителями совести человечества».

Некоторые представители русского зарубежья, не разделявшие ленинизма, честно признавали, что «среди всех современных людей Ленин наиболее полно воплощал гениальность».

Н. Устрялов писал в те траурные дни: «Ленин – подлинный сын России, ее национальный герой – рядом с Дмитрием Донским, Петром Великим, Пушкиным и Толстым».