Текст книги "Атомный перебежчик"

Шелестов и Сосновский, отстреливаясь, стали демонстративно отходить назад. Теперь несколько автоматов были уже никому не нужны. У каждого оставалось по пять-шесть магазинов. Потери у немцев были существенные, но не настолько, чтобы они отказались от преследования. В общей сложности, как показалось Шелестову, гитлеровцы потеряли убитыми и ранеными человек десять из сорока или сорока пяти. Да еще Буторин с Мэрит вывели из строя пулеметчиков.

– Отходите, что вы медлите? – сквозь зубы цедил Максим, перебегая назад и снова падая.

Немцы осмелели, теперь они двигались быстрее, прикрывая друг друга огнем. Две пули ударились возле самой головы в камни, еще одна рванула рукав куртки, чудом не задев руку. Отстреливаясь, падая и снова поднимаясь, Максим мысленно вел отсчет. Немцы уже отрезали обороняющихся от перевала. Еще пять секунд. Почему Коган не стреляет? Борис, ты что?

Шелестов замер за камнями, напряженно глядя, как на перевал бегут егеря. Вот уже человек десять у самой тропы, кто-то смотрит на проход, кто-то на позиции Когана. Неужели он ранен или убит?

И тут рвануло так, что половину каменной долины заволокло дымом. Задрожала земля, грохот взрыва сменился грохотом осыпающихся каменных глыб. И тогда в этой пыли и дыму Максим увидел Когана: тот, пригибаясь, бежал назад. Упал, снова побежал и снова упал. Молодец, Боря, – с удовольствием подумал Шелестов. – Дождался, теперь им не до него, теперь они в его сторону и не смотрят».

Буторин стрелял короткими очередями. Пусть подходят, пусть не боятся. Им нужно, чтобы егеря кинулись сюда. Больше будет потерь. Маша! Девушка ползла. Пули иногда били в камни, взметали фонтанчики возле ее ног, но она ползла. Вот мелькнул огонек зажигалки, и между камнями побежала дымная дорожка. Засмотревшись на Мэрит, Буторин едва не проворонил двоих немцев, выскочивших слева от него.

Повернувшись на бок, Виктор дал очередь, но после второго патрона автомат замолчал. Первый немец согнулся пополам, зажимая бок и локоть, второй, не поняв, откуда стреляют, присел на корточки и повел автоматом в сторону Мэрит.

Буторин заорал во все горло и бросился вперед. Ударом автомата он выбил оружие из рук егеря, и они покатились по камня, хватая руками друг друга за горло, нанося удары куда только можно. В какой-то момент в руке немецкого солдата блеснул нож. Виктор успел перехватить его руку. Все его мысли были о Мэрит, которая почему-то не возвращалась. Озверев от бешенства, Буторин что есть силы дважды ударил немца кулаком, сжимавшим нож, о камень, пальцы разжались, Виктор ударил егеря головой в лицо, вывернул ему руку, перевернул противника на живот. Нож сам прыгнул Буторину в руку, короткий взмах – и немец захрипел с перерезанным горлом.

И тут Буторина опрокинуло на бок страшным взрывом. Он упал, чувствуя, что не может дышать от набившейся в рот земли. В голове загудело, он ничего не слышал и мало что видел.

Поднявшись на ноги, шатаясь, Буторин бессмысленно смотрел на то место, где недавно лежала норвежская девушка и поджигала шнур. Сейчас не было ни ее самой, ни того места. Взорванный козырек обрушился вместе с немцами вниз, увлекая и тех, кто был наверху.

Кто-то схватил его за рукав и потащил в сторону. Он повернул голову и увидел Шелестова, тот что-то кричал и тащил его в сторону. Буторин пытался показать рукой туда, где погибла Мэрит…

Они шли, шатаясь, держась друг за друга. Почти без патронов. Буторин был контужен, из его ушей текла кровь.

Сигни была бледна. Она долго сидела с остановившимся взглядом, безвольно опустив руки. Шелестов заметил, что эта красивая пожилая женщина в один момент стала старухой. Венге и Кнудсен достали водку и разлили по чашкам. Одну поставили перед Сигни, но она отрицательно покачала головой. Не могу!

– Знаете, я всегда гордился тем, что я немец, – заговорил Венге. – Даже когда к власти пришли нацисты, я все равно гордился. Было ощущение какой-то возвышенной ненависти. Да, это мои нацисты, немецкие, они на голову выше всяких там итальянцев. Наши хоть накормили народ, ликвидировали безработицу, стали поднимать фундаментальную науку. Мы, интеллигенты в нескольких поколениях, даже не сразу поняли, на какую кровавую тропу ступил фюрер. А когда осознали, было поздно. Стоит ли мне гордиться тем, что я немец, или мне стоит вырабатывать теперь комплекс неполноценности из-за этого, чувствовать себя изгоем? Вот погибла хорошая, умная, сильная девочка…

– Вы не о том думаете, Клаус, – отозвался Сосновский. – Вам нечего стыдиться, тем более своей национальности. Вы должны думать о том, как, собрав в кулак все свои национальные достоинства и способности, восстановить Германию после этой войны. И, самое главное, сделать что-то, чтобы не допустить войны впредь.

– Какая Германия? – с горечью воскликнул ученый. – Если победят противники Гитлера, нас посадят в клетки и будут показывать в зоопарке. Это немцы, которые залили кровью половину мира!

– Какая чушь, – усмехнулся Сосновский. – Мы победим не немцев, а нацистов, гитлеровскую клику. А вам придется еще помогать строить новую Германию. Умную, чистую и добрую.

– Вы это серьезно? – опешил Венге.

– Вы не согласны? – нахмурился Сосновский. – Вы будете строить, а мы только помогать, вместо вас и за вас никто ничего делать не будет. Только вы сами!

Утром, когда все собрались уходить, Сигни протянула Буторину узелок с теплым хлебом. Кнудсен тоже вышел их проводить, поглаживая перевязанную руку. Объятия были теплыми и короткими. Теперь у каждого из этих людей будет иная жизнь, ничто не проходит бесследно в душе человека, все оставляет свои следы.

Сигни обняла Буторина как сына. Последнего мужчину, которого любила ее Мэрит. И который последний видел ее живой. Они уходили, эти русские. Непонятные, суровые, но в то же время добрые и беззащитные. Они готовы жертвовать собой, своей жизнью ради других. Даже если эти другие не просили их об этом.

Берия вышел из-за стола и, протягивая руку, пошел навстречу немецкому ученому. Вся группа вместе с Платовым остановилась у входа. Венге смущенно улыбался, отвечая на рукопожатие.

– Я рад, что вы благополучно добрались! – Берия обнял Венге за плечи и повел в сторону углового дивана в кабинете. – Советское правительство очень обеспокоено вашей судьбой, как и судьбой многих выдающихся ученых, пострадавших от нацизма. Поверьте, мы сделаем все необходимое для того, чтобы вы могли спокойно жить и работать у нас в стране.

– Спасибо! – Венге вытянулся как солдат. – Но я хотел бы обратиться к вам, господин нарком, как представителю советского правительства. Ваша страна должна сделать все для того, чтобы фашизм не получил в руки страшное оружие с энергией ядра. Это разрушительная сила, которая и не снилась военным. Это испепеленные города, это выжженные страны. Это гибель человечества!

– Дорогой Венге. – Пенсне Берии блеснуло. – Мы сделаем это. И правительство, и вы – все вместе. Мы не обобщаем, не считаем всех немцев фашистами. Есть великая и умная нация, а есть уголовные преступники, которые рано или поздно предстанут перед судом человечества.

– Я бы хотел поблагодарить своих спасителей. – Венге посмотрел на стоящих у входа людей.

– Их работа будет оценена по достоинству, – заверил Берия. – А сейчас отдыхайте, набирайтесь сил. Вас проводят в гостиницу, где вы пока будете жить. Завтра вы познакомитесь с советскими коллегами и – за работу, дорогой Венге, за работу. Мы с вами еще будем часто встречаться. Нам есть что обсудить.

Когда немец ушел, Берия молча постоял у окна, а затем заговорил:

– Вы хоть понимаете, что в мире возникает противостояние совсем иного уровня? Мне кажется, что не понимаете, товарищи офицеры!

Берия обернулся и строго, как учитель на нашкодивших школьников, посмотрел на присутствующих. Платов напрягся, опасаясь, что кто-то из членов группы откроет рот и станет возражать. Берия подошел ближе и пристально посмотрел в глаза каждому, дольше всех – в глаза Шелестову.

– Что за мальчишество? Вы что там за войну в партизан устроили? Ваша задача была найти и доставить одного-единственного человека. Что за взрывы заводов, что за бои местного значения, какие английские десантники и какое вам до них дело? Какое вам дело до норвежских партизан?

Шелестов покосился на Буторина, который стоял бледный со стеклянным взглядом. «Только бы Виктор не сорвался». Но ситуацию разрядил Платов. Он чуть улыбнулся и произнес:

– Мне кажется, Лаврентий Павлович, что группа в целом с заданием справилась. А многие поступки были продиктованы оперативной обстановкой. Не вступив в контакт с партизанами, они не смогли бы найти Венге. Именно партизаны его и прятали. Не их вина, что английская разведка так плотно контролирует движение Сопротивления в Норвегии. Но спасение английского разведчика будет нам на руку, когда мы будем обсуждать с союзниками некоторые вопросы.

Берия строго глянул на Платова, как будто боялся, что тот скажет лишнее. Но мудрый Платов, тонко чувствуя ситуацию, промолчал.

– Хорошо, идите, – кивнул Берия и вернулся к своему столу. – Подготовьте, Петр Анатольевич, наградные документы. Страна должна знать своих героев, но в описание подвига внесите коррективы. Тем более что до окончания войны нашим героям наград публично все равно не носить.

Когда они вышли в коридор, Платов поспешно вытащил платок и вытер взмокший лоб и шею.

– Всем отдыхать. Отпуск на неделю. Отсыпаться, отъедаться. С загородной базы ни ногой!

– Отдохнем, – проворчал Коган, когда Платов ушел. – Комфортабельная тюрьма на неделю. А я бы в ресторан не прочь. Музыку послушать.

– А я в театр, – пожал плечами Сосновский.

Буторин промолчал, продолжая смотреть в пространство. Но, поймав на себе взгляд товарищей, натянуто улыбнулся и вставил свое предложение:

– А еще лучше в баню, потом в театр и в конце концов – в ресторан.

Мэрит открыла глаза и увидела над собой знакомый деревянный потолок и потемневшие от времени балки. Она не чувствовала своего тела, внутри был сплошной зябкий озноб. Но ощущение чистоты и тепла все же было. Или это тепло человека, тепло дома? Что-то произошло. Но что? Где она была?

Мэрит закрыла глаза, чувствуя слабость и тошноту. Голова болит – это были ее первые ощущения.

А за стеной Сигни обрабатывала обмороженные руки и лицо Юнаса Клаусена, снимала старые повязки, наносила самодельные мази и обматывала раны свежими чистыми бинтами. Партизан морщился и улыбался.

Закончив, Сигни положила свою ладонь на локоть мужчины:

– Спасибо тебе, Юнас! Тебя послал сам Бог. Спасибо, что вернулся за моей девочкой.

– Я не только из-за нее вернулся, – снова улыбнулся боец. – Я отвечал за жизнь каждого. Я должен был быть уверен, что проход взорван и немцы не пройдут. Так и пришлось сутки проваляться без сознания, а потом и вашу Мэрит нашел. Все будет хорошо…