Текст книги "Атомный перебежчик"

Потрескивал огонь. Тепло слепляло глаза, но нужно было обязательно подкрепиться, восстановить силы. Вскрыв банки с мясом, разведчики разогрели его на костре, торопливо и с наслаждением съели. В опустевшие банки набили снега и поставили его кипятиться на угли. Оба блаженно растянулись на лапнике. Трещали просмоленные ветки, снаружи завывал ветер, а в пещере было тепло и сухо. Была надежда, что ветер занесет следы чужаков. На какое-то время можно было забыть об опасности и подумать о том, что предпринять дальше.

Карта погибла вместе со снаряжением, но Шелестов и Сосновский хорошо запомнили местность, посвятив этому занятию немало времени. Для начала придется после окончания снегопада определиться на местности, понять по ориентирам, где им пришлось высадиться на берег, а потом двинуться к месту встречи со связником. Путь предстоял неблизкий.

Хевард Лунд вошел в комнату и остановился, глядя на девушку. Мэрит Хельсен, укрывшись большим шерстяным платком, лежала, отвернувшись к стене и поджав ноги. Она лежала так уже несколько часов. Не меняя позы, не шевелясь. После гибели брата, когда ее саму партизаны чудом разглядели среди комьев рухнувшего снега, Мэрит ни с кем не разговаривала, не проявляла интереса к происходящему вокруг. Казалось, что она ушла в себя настолько, что ей стала не интересна сама жизнь.

Командир партизан присел на край кровати и положил ладонь на руку девушки.

– Мэрит, – позвал Хевард. – Возьми себя в руки, девочка. Вся Европа в огне войны, наша страна оккупирована врагом. Ежедневно гибнут люди: и на полях сражений, и в тылу, в нацистских лагерях. Тысячи и тысячи, десятки тысяч гибнут ежедневно! Вы с Петтером добровольно взяли в руки оружие, чтобы сражаться. Вы знали, что вступили в смертельную борьбу. И вот теперь его нет. Твой брат совершил подвиг, наш народ будет гордиться Петтером и рассказывать о его подвиге детям. Ты должна быть достойна его, ты должна продолжать его дело, нашу борьбу. С гибелью твоего брата мир не остановился, и его гибель не должна быть напрасной. Мы все оплакиваем Петтера, других наших погибших друзей, мы будем сражаться еще более яростно, еще более умело с врагом, потому что мы должны победить. Иного выхода и иного пути у нас нет. Ты нужна нам, Мэрит. Поднимайся!

Девушка пошевелилась, сбросила платок и села на кровати. Хевард посмотрел в ее лицо и улыбнулся. Сейчас эта храбрая девушка, которая всегда была примером для других бойцов, уже не выглядела убитой горем, сломленной и несчастной. Лицо ее было холодно, губы решительно сжаты. Мэрит свесила ноги с кровати и села, сложив свои крепкие кулачки на коленях.

– Что я должна делать? У тебя есть задание для меня?

Седые брови командира сошлись над переносицей, взгляд Хеварда стал суровым. Вот так лучше! Мэрит всегда была сильной, мужественной и решительной девушкой. И Петтер был таким же. На них всегда можно было положиться. Сейчас Хевард Лунд мог послать на задание любого из своих партизан. И каждый выполнил бы его не хуже. Но он хотел пробудить к жизни Мэрит, хотел вернуть ее к борьбе.

Широкие охотничьи лыжи, подбитые оленьей шкурой, легко скользили по свежевыпавшему снегу. Мэрит сделала большой крюк и остановилась на краю скалы, откуда был виден путь на несколько километров. Никто не шел по следу, лыжня была чистой, она вилась между деревьями, то исчезая, то снова появляясь. К вечеру ветер занесет снегом лыжный след, а к утру он исчезнет совсем.

Отряхнув от снега длинную полосатую юбку, девушка сняла меховые рукавицы, поправила за пазухой пистолет, затянула потуже ремень, подпоясывающий меховую безрукавку. Ну, теперь уже недалеко. Это она хорошо придумала – привести русских к своей бабушке. В этих местах не бывает никого. Нацисты даже не подозревают, что здесь может кто-то жить.

Натянув рукавицы, Мэрит взяла в руки лыжные палки и пошла вверх по склону, ставя лыжи «елочкой». Не прошло и нескольких минут, как девушка почувствовала запах дыма. Бабушка топила печь! Скоро можно будет раздеться, просушить одежду и ботинки, умыться и посидеть в тепле, прижавшись спиной к теплым кирпичам. Радость встречи с бабушкой омрачало лишь то, что придется сказать ей о смерти Петтера.

Наверное, все бабушки в любой стране одинаковые. Мэрит очень удивилась, когда, войдя в дом, почувствовала запах свежеиспеченного хлеба, зажаренной на углях рыбы. Старая Сигни Свеен только улыбнулась, когда удивленная внучка с раскрасневшимися от долгого бега на лыжах щеками замерла у входа.

– Я же все чувствую, – тихо сказала она. – Я знала, что ты сегодня навестишь меня. Почему ты пришла без Петтера?

Сигни задала вопрос с такой печалью в голосе, что Мэрит снова почувствовала, что бабушка и правда все чувствует и все понимает. И девушка не удержалась, горько разрыдавшись. Она бросилась на шею старой женщине, уткнулась лицом в ее плечо и плакала, плакала, пока были слезы. А Сигни только гладила ее по волосам и молчала. Все понятно без слов. Любящее сердце не обманешь. А потом они сидели у печи, и внучка рассказывала о том, как погиб Петтер и как он спас остальных. И как сама Мэрит чудом спаслась, потому что ее нашли и вытащили товарищи. Сигни слушала, то и дело вытирая глаза платком, и смотрела на огонь. Женщине было страшно от того, что она пережила своих детей, а теперь еще пережила и внука. Уходят молодые, сильные, здоровые. А она, старая и слабая, остается. Они уходят, оставляя ее наедине с памятью, со своей печалью.

А потом они сидела за столом. Сигни достала настойку на северных ягодах. Мэрит вздохнула и заговорила о деле:

– Бабушка, мне нужна твоя помощь, нам нужна твоя помощь!

– Чем же я могу вам помочь, милая? – удивленно посмотрела на внучку пожилая женщина.

– Нужно укрыть у тебя двух русских! На несколько дней, пока нацисты не прекратят поиски. Они из Советского Союза.

– Русские. – Сигни чуть улыбнулась. – Да, они хорошие люди, душевные. Я помню русских, когда еще твой отец работал горным инженером и к нему приходили домой русские специалисты. Да, сейчас они переживают страшную войну, и им надо помочь! Я все приготовлю, милая. Ты не бойся, сюда никто не заходит. Да никто и не помнит, что я здесь живу. Некому рассказать немцам про меня. А зачем они придут, что им нужно в Норвегии?

– Мне это неизвестно, бабушка, – покачала Мэрит головой. – У нас не принято задавать таких вопросов. Если придут, значит, так надо. Это нужно для борьбы с нацистами.

– Я не буду расспрашивать тебя, – снова улыбнулась одними уголками губ Сигни. – И их не буду расспрашивать. Отдохни, внучка. Все, что будет завтра, будет только завтра, а сегодня ты у меня, сегодня тепло и вкусно пахнет хлебом. Я постелила тебе постель, ты должна поспать. Много и беззаботно. Как в детстве.

– Детства уже не будет никогда, – вздохнула Мэрит. – Ничего уже не будет из того, что было раньше. Это была другая жизнь, другими были мы. Я не хочу спать, бабушка, я хочу сидеть с тобой у огня, обнимать тебя и слушать, как в очаге потрескивают поленья. Это единственное, что в моей памяти сохранилось теплого и приятного.

После их проводов Платовым настроение у Буторина испортилось окончательно. Такого еще не было, чтобы куратор группы провожал своих подопечных на передовой перед переходом линии фронта. Хотя не так часто группа выполняла задания за линией фронта, но все равно такого плотного контроля Виктор раньше не замечал.

– Какого черта он приехал? – проворчал Буторин, лежа в окопе боевого охранения. – Как будто доверять нам перестал.

Снег сыпал крупными белыми хлопьями, укрывая скалы, кустарник и раскидистые лапы елей. Было тепло, после вчерашнего мороза было даже приятно лежать на снегу, сдвинув вязаную шапочку на затылок. Коган в таком же белом маскировочном костюме, как и Буторин, шевелился рядом, укладываясь удобнее. Снег хрустел под ним. Наконец напарник перестал возиться и затих.

– А может, дело и не в доверии вовсе, – раздался голос Когана. – Ты обратил внимание, что Платов нервничает? Ты хоть раз видел его за все время нервничающим? Вот и я не видел. А сегодня мы оба были с тобой свидетелями. И знаешь, Виктор, мне не по себе. Если уж Платов стал нервничать, то какой спрос с нас. Дело очень серьезное, будешь тут нервничать. Если ничего не получится, я боюсь, нам этого не простят. Берия Платову не простит, а кое-кто и самому всесильному наркому не простит.

– Считай, что ты меня успокоил, – хмыкнул Буторин.

– Ты подожди ерничать, – перебил его Коган. – Дело и правда такое, что ни в какие ворота не лезет. Я что хотел тебе сказать, Витя…

Буторин насторожился. Он молча ждал, что еще скажет Коган. Просто так Витей тот назвал его впервые. Коган откашлялся тихо, в кулак, и снова заговорил:

– Дело серьезное, серьезней у нас еще не бывало. Платов намекал, но ты, может, и не понял его намека. Я хочу сказать, Витя, что случиться может всякое, когда пойдем на ту сторону. Но дело надо нам сделать любой ценой. Поэтому я предлагаю вот что… Если кого-то из нас ранят, если кто-то окажется не в состоянии выполнить задание и будет мешать напарнику доделать дело…

– Предлагаешь бросить и идти дальше одному? – угрюмо спросил Буторин.

– Да не бросить! – разозлился Коган. – Ты пойми, что нельзя будет останавливаться. Все загубим же. Когда подразделение идет в атаку на врага, когда рядом падают твои товарищи, с которыми ты еще вчера из одного котелка хлебал, не останавливаются, слюни не распускают, а рвутся вперед, мстить, победить рвутся, иначе все жертвы напрасны!

– Ты чего разорался? – осведомился Буторин. – Нервный какой-то стал. Ты не переживай, я брошу тебя. А хочешь, даже пристрелю, чтобы ты не мучился.

– Хорошо, – тихо ответил Коган и замолчал.

Буторин тоже молчал, поглядывая на светящуюся стрелку, которая неохотно ползла по циферблату его наручных часов. Вот цинично пошутили, выговорились, и стало легче на душе. Обычная мужская перепалка: беззлобная, насмешливая. И, главное, никто из них так не думал. Виктор вспомнил, как совсем недавно они на катере прикрывали отход Шелестова. Вот так же рядом с Коганом. И, между прочим, оба готовы были умереть, понимали, что не хватит ни боеприпасов, ни скорости, чтобы оторваться от немцев. Хорошо, что тогда подоспел советский «морской охотник», а то бы крышка обоим. А что касается вопроса, бросать или не бросать напарника, тут и обсуждать нечего. Все от ситуации зависит! В одной ситуации это называется «бросить» друга, а в другой… Да, один жертвует собой, чтобы другой дошел. Их сейчас двое, и кто-то должен обязательно дойти.

В небо взвилась зеленая ракета, потом двойная красная. Все, кончилось время размышлять и разговоры разговаривать!

– Пошли! – громко приказал лейтенант стрелкового подразделения, лежавший неподалеку.

Теперь все зависело от везения и от того, как сработают те, кто обеспечивал переход группы. Впереди виднелись на белом снегу черные вешки. Это саперы проложили для них коридор. С интервалом метров в пять бойцы лежали вдоль промеренной ими тропы, чтобы Буторин и Коган не ошиблись и не сошли в сторону.

Тут же где-то неподалеку начали грохотать орудийные выстрелы. Били гаубицы с закрытых позиций. Тяжелые снаряды с шелестом проносились высоко над головой, а потом рвались на немецких позициях. Передний край фашистов затянуло дымом и снежной пылью. Справа и слева открыли огонь минометные батареи. Их цель была – самый передний край, боевое охранение вражеской обороны.

Буторин бежал первым. Вот и отметка номер три – расщепленное дерево на краю промоины в каменистой почве. Вниз спускаться нельзя, там наверняка установлены противопехотные мины. Но вот вдоль верхней кромки промоины пройти можно. За это ее и выбрали частью маршрута. Коган упал рядом и, зачерпнув ладонью горсть снега, вытер потное лицо. Сплошной линии обороны здесь у немцев не было. Только опорные пункты и узлы противотанковой обороны в трех местах. Сложный рельеф делал этот участок крайне неудобным для наступления. И немцы его не опасались. Южнее оборону держала финская часть, вдоль берега – редкие противокорабельные батареи, несколько рядов заграждений из колючей проволоки и патрульные катера.

Под прикрытием артналета вполне можно было вдвоем просочиться сквозь передовую немцев. Сложный рельеф, плохая видимость да еще взрывы. Конечно, для полноценной атаки такого налета маловато, но двоих прикрыть можно.

Кивнув Когану, чтобы тот отдышался, Буторин пошел по краю промоины первым. Осторожно ступая немецкими горными ботинками с рифленой подошвой по камням, он придерживался за ветки кривых деревьев, за длинные плети кустарника. Коган, держа трофейный «шмайсер» двумя руками, посматривал по сторонам и только периодически морщился от разрывов снарядов.

Надо спешить. Артподготовка будет длиться всего два часа, а путь неблизкий. За это время придется миновать две полосы обороны, обойти расположение тыловых подразделений и углубиться в глухие непроходимые районы северной части Норвегии на несколько километров.

Буторин добрался до противоположной части промоины и упал в снег. Бросив быстрый взгляд назад и убедившись, что Коган двинулся по его следам, он положил перед собой автомат и стал наблюдать. Сейчас им предстояло пройти самый опасный участок. Тут могли быть мины, о которых не знали наблюдатели стрелковой части, здесь немцы более внимательно осматривают территорию, опасаясь советских разведывательно-диверсионных групп, которые могли прийти в поисках «языка».

Коган рухнул рядом, зло сплюнул и жестом показал на наручные часы. Да, они с Буториным отставали от графика. Нужно двигаться быстрее. А впереди участок, который сейчас обрабатывают советские минометы. До этого участка всего сто метров. Бежать туда раньше времени – верный шанс угодить под свои же мины. Опоздают после окончания обстрела, и тогда немцы высунутся из своих окопов и блиндажей и могут заметить двух неизвестных между своими опорными пунктами. Между прочим, в этой ситуации диверсантам будет уже не выбраться к своим. Их прижмут огнем и постараются взять живыми. Боеприпасов с собой мало. Цель – не вести активные боевые действия в полосе обороны фашистов, а налегке преодолеть ее.

– Слушай, Борис, – пытаясь перекричать звуки разрывов, заговорил Буторин. Он стащил с руки трехпалую армейскую рукавицу и извлек из-за пазухи сложенную в несколько раз топографическую карту. – Надо менять план. Там, в тылу, он казался удачным, а теперь меня берут сомнения. Проскочим вот этот трехсотметровый каменистый участок и дальше давай пойдем напрямик через лес.

– Зачем? Чем он тебе так интересен? – наклонившись к товарищу, прокричал Коган.

– Тем, что он лес. Ты посмотри, какая здесь земля. Камни, скальные выходы, корявые деревья. Дикий лес из страшной детской сказки! Естественно, что опушки леса будут под особым наблюдением немцев, как и открытые участки. В лесу или есть боевое охранение, или нет. Думаю, что его там нет. Это вторая линия, не будет там такого плотного нагромождения позиций. Пройдя через лес, мы сэкономим чуть ли не час времени. Там дальше можно двигаться быстрее. А потом наши по плану перенесут огонь на два участка второй линии подальше отсюда, для имитации флангового прорыва. Немцы все внимание сосредоточат на тех опасных участках. И у нас будет возможность не торопиться, не спешить, а спокойно пройти тот отрезок.

– Опушку с юго-запада прикрывает густой кустарник, – с сомнением покачал головой Коган. – Может, старой утвержденной дорогой надежнее?

– А ты посмотри вон туда, на кустарник, – показал вперед Виктор. – Тоже юго-западная сторона. Ветром сдуло весь снег, и теперь не кустарник, а решето. Направление ветра изменилось!

– Глазастый какой, – усмехнулся напарник. – Ладно, согласен. Сколько у нас времени до смены направления минометного удара?

– Четыре минуты, – бросив взгляд на часы, ответил Буторин. – Готовимся к броску, а потом углубляемся в лес.

Разрывы вдруг прекратились, но в воздухе еще стоял сизый дым от сгоревшей взрывчатки и летали хлопья потревоженного снега. Снова взрывы, но теперь они вспыхивали значительно правее и левее маршрута.

Буторин и Коган бежали, низко пригибаясь. Они падали в любую ямку или воронку, которая встречалась им на пути. Быстро осматривались по сторонам и тут же мчались к следующему укрытию. Самый опасный участок преодолен. Они лежали на снегу за крайними деревьями, прикрытые хвойными ветками, и дышали, отплевываясь и откашливаясь.

Лес был не больше полутора километров в том направлении, которым следовали идти. Действительно, здесь можно было не опасаться, что тебя увидят со стороны немецких позиций. Густая хвоя, искривленные стволы низких сосенок и обилие острых и безобразных камней, выпиравших из снега страшными зубьями сказочных драконов. Идти можно было быстро, но все же соблюдая определенную осторожность. Часто под снегом попадались скользкие камни. Запросто можно получить вывих или перелом.

Маскировочные костюмы уже перестали быть белыми, но на этом участке чистого снега как раз было мало. Обилие камней и деревьев да еще воронки от недавних разрывов.

Обменявшись взглядами, подтверждавшими готовность, Буторин и Коган поднялись и двинулись вперед. Шли друг за другом, как много раз делали на тренировках. Буторин шел первым и контролировал направление вперед и налево. Коган шел за ним, держа под контролем направление направо и назад. Радовало то, что здесь, в лесу, не было следов людей: ни отпечатков подошв, ни лыжни, ни кострищ или поломанных веток.

Осталось всего метров двести до северной опушки этого леска. Осмотреться, спуститься к руслу речушки и вдоль высокого северного берега уйти к месту встречи со связником. Там, в глухом лесу, нужно будет сделать шалаш и ждать. Как делать такие укрытия, как разводить в них огонь, чтобы ни его отблески, ни дым не выдавали тебя, их научили еще в Ленинграде.

– Хальт! – раздался гортанный возглас.

Немец в белой куртке с эмблемой егерей на рукаве, показался из-за деревьев. И тут же рядом с ним вырос второй, потом офицер с кобурой на левом боку. Они вышли свободно, почти без опаски, видимо, приняв двоих незнакомцев за своих. Откуда тут взяться русским, и уж тем более норвежским партизанам?

Времени на размышление не было совсем. Все решали секунды, даже доли секунд, мгновенная реакция, опыт и интуиция. Не останавливаясь, от живота Буторин дал длинную очередь на половину рожка. Один из солдат повалился в снег как подкошенный, офицер схватился за плечо, второй солдат быстро отпрянул назад. Подняв автомат на уровень глаз, Виктор дал вторую длинную очередь теперь уже более прицельно. И свалил еще одного немца.

Куда делся офицер, он не заметил. Толкая Когана плечом вправо, за камни, он коротко бросил:

– Беги к реке, я прикрою!

– Давай вместе! – зло оскалился Борис, бешено выпучив свои и без того большие глаза.

– Не дури! – заорал на него Буторин. – Встречаемся на месте!

Отсоединив пустой рожок автомата, он бросил его в снег и тут же вставил другой. Теперь Виктор отвел назад металлический приклад немецкого автомата и, прижимая его к плечу, поводил стволом, прислушиваясь к топоту ног своего напарника. Ага, спрыгнул вниз! Хорошо, а то у меня тут сейчас будет жарковато. Не думаю, что их здесь трое. Хотя вполне может быть и трое, да еще с рацией. Нет, не может, не надо тешить себя пустыми надеждами, опомнился Виктор. У немцев так не полагается. Если пост из двух солдат, то старший уж никак не офицер. Если старший – офицер, то это подразделение не меньше взвода. Но тогда мне тут крышка!

Сзади послышались голоса и хруст снега. Буторин мгновенно развернулся всем корпусом, не отрывая приклада от плеча. Два немца выскочили на открытое пространство, но он успел выстрелить первым, свалив одного из них. Второй умело упал в снег и, не глядя, дал очередь. Пули с визгом ударились о камни над головой Буторина. Пригибаясь, он перекатился через голову и, вскочив на ноги, бросился бежать к опушке леса. Чем дольше он бегает по лесу, тем дольше фрицы не догадаются, что второй ушел вниз берегом реки.

Он услышал звук мотора после того, как догадался о наличии машины. Наверное, мозг первым делом отреагировал на запах бензина. Не снимая пальцев с пистолетной рукоятки автомата, Буторин левой рукой вытащил из кармана гранату. Разогнув усики предохранительной чеки, он, зацепив кольцо за мушку автомата, выдернул его и бросил гранату за камни. Прогремел взрыв! Виктор вскочил на ноги и прыгнул вперед прямо в дым, слыша вопли раненых. Три очереди по движущимся силуэтам, которых он в дыму не успел разглядеть, ударом ноги Буторин свалил какого-то из солдат и добил короткой, в два патрона, очередью.

Машина была! Грузовик с заведенным двигателем и распахнутой водительской дверцей. Отбросив пустой автомат, Буторин выхватил еще две гранаты и бросил их не глядя вправо и влево от себя, упав на снег. Разжав пальцы мертвого немца, он взял его автомат и одним прыжком вскочил в кабину машины.

Со скрежетом включилась первая передача, педаль вдавилась в пол, и грузовик, взревев двигателем, покатился под горку. Стекло за спиной Буторина разлетелось вдребезги от пули. Еще две пробили железо кабины возле его плеча. Только не в мотор, только не в бензобак! Впереди выскочил какой-то солдат в шинели, но Виктор высунул ствол автомат и нажал на спуск. Немец тут же исчез, а машина запрыгала по камням. Буторин резко повернул руль и выехал на накатанную снежную дорогу. Судя по карте, которую он помнил наизусть, километрах в десяти отсюда будет поселок, в котором неизбежно находится хотя бы небольшой вражеский гарнизон. Значит, надо что-то придумать. Там его точно будут ждать. Шуму было много, вся округа знает, что на краю леса был бой.