Текст книги "Атомный перебежчик"

Удовлетворенно осмотрев конструкцию, Буторин скептически поморщился, затем сбросил ее со скалы вниз. Пролетев метров тридцать, «тело» удачно ударилось и повисло на небольшом каменном карнизе. Просто замечательно развевалась на ветру рваная штанина маскировочного костюма. Пустой автомат Виктор тоже бросил вниз. Незачем здесь наверху оставлять следы своего присутствия. Поправив пистолет за пазухой меховой куртки, он бодро зашагал вверх по склону, стараясь держаться за деревьями. Небольшой отдых пошел ему на пользу.

До места встречи со связником партизан недалеко от местечка Йювикбюгд оставались еще сутки. Судя по карте, Буторину надо было пройти километров тридцать. Не нравился ему один участок, но иного пути, кроме как через поселок Эрлангер, у него не было. Поселок был большой, он занимал широкую долину между отвесными скалами. Судя по всему, до войны здесь было текстильное производство и кожевенная мастерская. И около тысячи жителей.

Остановившись на краю леса и глядя вниз на долину, Буторин прикидывал, есть ли в поселке немецкий гарнизон. А может, там расположился отряд норвежских штурмовиков, которые служат немцам? Надо пройти поселок, но как? Всего три улицы, одно– и двухэтажные домики в чисто скандинавском стиле. Никаких заборов, хотя есть несколько стен, выложенных из необработанного камня, и два мосточка. Разглядеть в бинокль ночью поселок сложно, хорошо еще, что горит много окон и фонарей.

«Где сейчас Борис? – в который уже раз подумал Буторин. – Удалось ли ему уйти, пока я устраивал эту клоунаду с машиной? Должен был уйти, время у него было, достаточно времени. Эх, Коган, Коган! Расстроишь ты меня, если беда с тобой случится! Ладно. – Буторин снял вязаную шапочку и провел рукой по седому ежику волос. – Не время в терзаниях метаться, дело надо делать. На кону большие ставки, как говорят картежники».

Городок встретил русского разведчика странной тишиной. Буторин привык к русским вечерам в населенных пунктах. До войны частенько музыка лилась из окон. А уж собаки так вообще никого молча не пропускали, а то и с другим концом села перелаивались. Вечер – это собачий лай и звезды на небе, И запах берез. А тут…

Буторин замер на месте, потом сделал шаг в сторону и прижался спиной к ледяным камням какого-то здания. Так и есть, впереди шел человек и тоже старался не показываться на освещенных окнами участках улиц.

«Это еще кто? Может, Коган? Нет, мелковат этот тип для Бориса. Черт, только бы не гестапо. Хотя опасаться надо тех, кто за мной идет, а не тех, кто передо мной. – Виктора стал охватывать азарт. – Кто этот человек и чего он прячется? Вроде и немцев не видать вокруг, да и откуда им в таких маленьких городках быть?»

И тут Буторин понял, что потерял неизвестного из вида. Это было неприятно. А если этот человек заметил, что за ним кто-то крадется, и теперь сам караулит преследователя?

Тихо выругавшись, Виктор вытащил из-за пазухи пистолет и взвел курок. Теперь он шел очень медленно, прижимаясь к стенам домов и подныривая под окна, из которых падал свет. Он прошел метров тридцать, когда впереди послышались голоса, а потом мелькнул луч фонарика.

«Вляпался!»

Виктор осмотрелся по сторонам. Спрятаться некуда, назад идти поздно. А голоса, которые он слышал, явно приближались. Буторин уловил несколько немецких слов. Слева – стена высотой в два метра. А что за ней? Не важно, пусть даже пруд или ручей. Все лучше, чем попадаться немцам вот так бездарно.

Буторин шагнул в темноту и тут же увидел большие напряженные глаза. Они смотрели на него не со страхом, а выжидающе. Или даже немного угрожающе. Это была девушка, точнее, молодая женщина в больших ботинках на толстой подошве, в шерстяной юбке и куртке на меху. На голове вязаная шапочка.

Девушка бросила взгляд на незнакомца, потом в сторону улицы, откуда все громче слышались голоса.

Буторин мгновенно принял решение. Не важно, кто она, но в ее планы, кажется, тоже не входит встреча с немецким патрулем. Он махнул рукой и подошел к стене. Женщина смотрела выжидающе. Буторин изобразил руками, как он подсаживает человека наверх, на стену. Девушка снова глянула в сторону улицы и подошла к нему. Она оказалась не такой уж и легкой. Нехрупкая и довольно сильная. Когда Буторин подсадил ее наверх, она ухватилась руками за край стены и быстро подтянулась. Виктор подтянулся следом, перекинул ногу и оседлал каменную кладку. За стеной был пустырь, уходивший к склону, откуда начинался лес.

Спрыгнув вниз, он прижал палец к губам – универсальный жест, означающий молчание. Девушка согласно кивнула и замерла рядом, прислушиваясь. Голоса постепенно удалялись. Наконец все стихло.

Буторин улыбнулся девушке и подмигнул. Она молча кивнула ему, чуть шевельнув губами в слабой улыбке, и пошла вдоль стены. Виктор смотрел ей вслед. Кто она такая, почему боится немцев? Хотя кто их не боится? Беззащитные люди! Конечно, боится. «И ведь не поговоришь и имени не спросишь, – с сожалением подумал Виктор. – Ну, может, оно и к лучшему».

Еще раз прислушавшись, он торопливо пошел по склону вверх, сливаясь с деревьями. Завтра в середине дня ему нужно быть на месте встречи. А до этого хотелось бы осмотреться, понять ситуацию.

Глава 6

– Ну, давай выбираться. – Шелестов посмотрел вверх, где над головой образовалась проталина, в которую выходил дым. – Кажется, там давно все стихло. Трудно будет без лыж. Снегу навалило, я думаю, по колено.

Забитый снегом проход расчищали руками, толстыми ветками, отгребали в сторону ногами. Оказалось, что проход был забит чуть ли не на метр снегом. Около часа они с Сосновским работали, и когда последние комья рыхлого снега выпали им под ноги и в лицо ударило солнце, Шелестов облегченно вздохнул.

– Командир! – резко выкрикнул Сосновский и отшатнулся назад.

– Спокойно, Миша, спокойно. – Шелестов вытер о штаны мокрые руки и сунул их в карманы.

Норвежцев было шестеро, и все они были вооружены «шмайсерами» и финскими «суоми» с барабанными магазинами. Так попасться было очень глупо, но ситуация безвыходная. Случайность – и ничего больше. И никакого оружия, кроме ножей.

Один из норвежцев сказал что-то угрожающее, но его остановил другой, помоложе. Шелестов повернул голову и, не упуская норвежцев из поля зрения, сказал:

– Миша, а поговори-ка с ними по-немецки.

– Чтобы нас точно за немцев приняли? – проворчал Сосновский. – Так по-дурацки получилось.

– Эй, – позвал моложавый норвежец. – Вы русские?

Говорил он с ужасным акцентом, но ясно, что понимал русскую речь. По крайней мере, можно было договориться. Был шанс, что их не пристрелят сразу.

– Русские, – кивнул Шелестов. – А ты говоришь по-русски?

– Очень плохо, – покачал норвежец головой. – Знаю несколько слов.

– А по-немецки понимаешь? – осведомился Сосновский на чистом и правильном немецком.

Норвежцы дружно вскинули свое оружие. Шелестов предостерегающе поднял обе руки. Хотя, если люди при звуке немецкой речи хватаются за оружие, это хороший знак. Значит, они немцев, мягко говоря, недолюбливают.

Сосновский вышел вперед и, глядя норвежцам в глаза, переводя взгляд с одного на другого, заговорил по-немецки. Он говорил и видел, что его почти все понимают.

– Вы подозреваете, что мы немцы? – говорил он. – А зачем немцам прятаться и переодеваться? Они и так ведут себя в вашей стране как хозяева. Открыто! Где ваша армия, где фронт, где ваши солдаты? Гордые норвежцы, викинги! Скажите мне, когда русские были вам врагами? Наша страна обливается кровью, но мы стоим, мы сражаемся, мы бьем врага. И к вам пришли не как враги, мы пришли как друзья, пришли за помощью. Почему мы здесь, в этой пещере? Да потому, что неудачно высадились с лодки, утопили снаряжение и оружие. Вы патриоты, вы боретесь с нацистами? Так помогите нам! Помогите нам добраться до людей, которые нас здесь ждут! Мы пришли сражаться, у нас общий враг! А вы целитесь в нас, безоружных!

Сосновский закончил свою эмоциональную речь и снисходительно посмотрел на норвежцев. К сожалению, его горячие слова не произвели особого впечатления на этих суровых людей. Да, он говорил обидные вещи, взывал к совести и гордости, но он говорил это людям, у которых враг оккупировал страну, у которых правительство в изгнании, и они сами вынуждены скрываться на своих землях. Чего он пытался добиться? Что они заплачут и станут извиняться, размазывая слезы по лицу?

– Ну что? – осведомился Шелестов. – Что ты им сказал? Где счастливые лица и радушный прием?

– А хрен их знает, – буркнул Михаил. – Может, не все поняли? Но один или двое точно знают немецкий. А судя по тому, что не переспрашивают, что я говорил, все остальные тоже в курсе.

– Кого вы ищете и зачем пришли к нам? – спросил молодой человек, видимо, командир.

– Сражаться с нашими общими врагами, – отозвался Сосновский.

– Зачем так далеко? – удивленно вскинул брови норвежец. – Зачем искать врага, когда его много в вашей стране? Вы воюете с ними там.

– Да, воюем и у себя и помогаем вашим патриотам, готовим, учим и отправляем назад в Норвегию сражаться. Здесь много наших друзей, кому мы дали оружие. И мы ищем их, они знают, зачем мы пришли. Помогите нам добраться в нужное место, на север отсюда. Нам нужно найти Хеварда Лунда. Вы знаете его.

– Они лгут, – заговорил другой норвежец, глядя на незнакомцев с прищуром. – Они хотят выведать, где базируется отряд Лунда. А потом нацисты разгромят его. Теперь они знают и о нас.

– Уймись, Андресен! – остановил говорившего командир. – О нас они ничего не знают. А если мы отведем их к Хеварду Лунду, он сам решит, свои они или чужаки, друзья или враги. И мы узнаем это. Чем мы рискуем?

– Надо посоветоваться, – проворчал человек, которого назвали Андресен. – Пусть решение примет…

– Я не спрашивал твоего совета, – снова оборвал Андресена командир. – Нельзя быть такими подозрительными. Врагов много, нас мало. Каждый, кто может принести пользу в этой борьбе, – мой друг. Да, я не верю этим людям. Пока не верю. Но я не хочу совершить ошибки. Русские! Вы пойдете с нами. Я свяжусь с Хевардом и дам ему знать о вашем прибытии.

Сосновский согласно кивнул, сдержав вздох облегчения, и коротко пересказал Шелестову свой разговор с норвежцем.

– Учти, что вон тот нервный все время пытался убедить нас прикончить.

– Значит, он пока будет нашей проблемой, – процедил сквозь зубы Максим. – Я понял по интонациям, что старший не очень-то прислушивается к советам этого нервного. Выхода у нас все равно нет никакого. Не драться же с ними. Не убегать же от них. Тогда мы получим преследователей и в лице немцев, и в лице партизан.

Дорога извивалась, уходя вниз. Каменный мост был единственным рукотворным объектом в этой лесной чаще, если не считать самой дороги. Обычная каменистая дорога без покрытия, накатанная десятилетиями колесами повозок, а потом и шинами автомобилей, которые тут не часто проезжали. Куда вела эта дорога? К горным деревушкам по ту сторону перевала. Выше в горах было озеро, из которого вытекал бурный поток. Весной он превращался, наверное, в настоящую реку, сейчас же небольшой поток струился лениво между заснеженными заиндевевшими берегами. После обильного снегопада над ручьем выросли арки из снега, множество кустов покрылись белоснежными пышными шапками.

«Все-таки Норвегия красивая страна», – подумал Буторин и стал подниматься вверх по склону.

Там, на берегу ручья, прямо над мостом, в сотне метров имелся огромный валун, тысячи лет назад скатившийся сверху и застрявший среди деревьев. На карте он обозначен как камень «Старый колдун».

Придерживаясь руками за стволы и ветви, часто падая на колено, Виктор основательно запыхался и взмок. То и дело поправляя пистолет за пазухой, он все же поднялся до огромного камня. Действительно, если смотреть на него с южной стороны, то угадывался профиль бородатого старика. Хотя это дело фантазии. Буторин, например, увидел в этом профиле, скорее, не человека, а голову кречета с крючкообразным клювом.

Похлопав по камню ладонью, Буторин обернулся и стал осматриваться по сторонам. Лес, сосны, низко нависшее хмурое небо, из которого вот-вот снова начнет валить снег. И тишина – удивительная для горной местности. Здесь должен свистеть ветер, но было тихо и спокойно.

«Далеко от берега», – подумал Виктор и тут же услышал скрип снега под ногами человека.

Глянув на часы, он убедился, что время встречи наступило. Значит, это мог быть связник от партизан. На всякий случай он сунул руку за пазуху, взялся за рукоятку пистолета поудобнее и стал ждать. Шаги приближались с противоположной стороны. И это были шаги одного человека.

Высунув голову, Буторин осмотрел склоны. Нет, никого. И когда шаги послышались совсем рядом, он вышел из-за камня и обомлел. Перед ним стояла и удивленно смотрела на него та самая молодая женщина, которой он помог несколько часов назад избежать встречи с немецким патрулем.

– Хэй, – поднял приветственно руку Буторин и сразу же перешел на русский язык. – Помогите мне разобраться с грибами. Я сегодня собрал целую корзину.

– В этом лесу нет съедобных грибов, – ответила девушка условной фразой и почти без акцента. – Купите их лучше на рынке. А еще лучше наловите рыбы. Я помогу вам найти лодку.

– Хорошо, – улыбнулся Буторин. – У меня как раз есть с собой одно весло!

– Здравствуйте. – Женщина протянула ему руку и с интересом посмотрела в глаза. – Как странно случается. В этих безлюдных местах мы с вами встречаемся дважды в течение одного дня. Меня можете называть Мэрит. А как мне называть вас?

– Меня зовут Виктор. – Буторин пожал ее пальцы, удивившись, какие они мягкие и теплые. – А что касается нечаянных встреч, так это просто судьба. Она решает, когда и с кем нас свести.

– Не судьба, а командиры, – не приняла шутки женщина. – Ваши послали вас сюда, а мои послали меня. Вот и все.

– У нас будет время обсудить это, – миролюбиво ответил Буторин.

– Вы один? – деловито осведомилась Мэрит. – Мне сказали, что вас целая группа. Что-то случилось?

– Случилась война. – Буторин нахмурился, подумав о Когане. – Пока я один. Мои товарищи выйдут на связь, когда доберутся. Да, по пути возникли сложности, и нам пришлось разделиться.

За деревьями у Мэрит оказались четыре пары широких охотничьих лыж. Хитро посмотрев на русского, она надела свои и побежала вперед, оставляя за собой ровный след. Буторин стал догонять женщину, с удовлетворением понимая, что справляется с этими лыжами он довольно неплохо. Время недавней подготовки не прошло даром.

Они шли уже около двух часов, огибая озеро, когда среди елей вдруг показался небольшой дом.

Сняв лыжи, Мэрит стряхнула с них снег и воткнула в сугроб возле двери. Виктор залюбовался спутницей. Щеки ее зарумянились, светлые волосы задорно выбились из-под шапочки, а глаза светились покоем и радостью. Подумалось, что этот дом вызывает в женщине столько эмоций. Ведь за всю дорогу они не перебросились и десятком слов. Буторин не спрашивал, куда его ведут и где он будет ждать своих товарищей. Спрашивать не хотелось, хотелось смотреть на это лицо, на мягкие очертания губ, видеть этот блеск глаз и румянец на щеках. Раньше у Виктора сформировался какой-то шаблонный образ северной женщины. Белокурая, холодная. А сейчас он видел другое. Цвет волос, цвет глаз никакой роли не играют. Душа – она в любом человеке или есть, или ее нет, будь ты уроженцем хоть жаркой Африки, хоть раскаленной пустыни или заснеженной Норвегии.

– Пойдемте, – предложила Мэрит. – И помните, здесь вы дома, здесь вы в полной безопасности.

«Дома! Вот что значит блеск ее глаз, – догадался Виктор. – Этот дом – самое дорогое, что у нее есть. И она не скрывает своей нежности к нему. А может, там еще и муж есть?»

Эта мысль показалась Буторину забавной, но одновременно что-то неприятно кольнуло внутри.

Скрипнула дверь, морозный пар ворвался внутрь, и вот – деревянные струганые полы, бревенчатые стены и каменный очаг. И запах свежего хлеба, и цветной половичок от двери до очага, вытканный умелыми руками.

Послышался женский голос, что-то спросивший по-норвежски. Мэрит ответила, и тут же из соседней комнаты вышла пожилая женщина в длинном платье и чистом переднике. Волосы прибраны и покрыты платком, завязанным сзади, через лоб пестрая лента. Буторин увидел натруженные руки и добрые печальные глаза.

– Это моя бабушка Сигни, – сказала Мэрит по-русски. – Бабушка, а это твой гость, о котором я говорила. Он из Советского Союза. Его зовут Виктор.

Женщина протянула руку, посмотрела гостю в глаза, да так, будто заглянула в душу. И сразу стало неуютно от того, что эта женщина смогла прочитать его мысли о Мэрит. И еще много чего. Но тут же у него внутри шевельнулось что-то сильное, мужское. «Что это я, – подумал Буторин, – что в моих мыслях постыдного? Я мужчина и должен думать, как мужчина и вести себя, как мужчина, я воин, если уж говорить языком древних скандинавских саг».

– Добро пожаловать, Виктор, – вдруг произнесла женщина по-русски. – Не удивляйтесь, я знаю ваш язык и вашу страну. Я бывала в России в молодости. Со своим мужем. Я не всегда была бабушкой и не всегда жила в лесу.

Сигни улыбнулась тепло и просто. Буторин кивнул и принялся снимать куртку.

Ужин был сытным. И очень по-домашнему горел очаг, добавляя запах дымка. Мэрит немного рассказала о своей семье, о своем брате, который недавно погиб, сражаясь с нацистами. Потом стала рассказывать Сигни. Буторин обрадовался, что женщины не требуют от него рассказов ни о советской стране, ни о его задании или его профессии на Родине. Он просто наслаждался теплом, ужином и обществом этих двух милых женщин. Не давали покоя мысли о Когане, о Шелестове и Сосновском. Где они сейчас, что с ними? Я-то добрался, я у цели и в тепле. А они? Он снова поймал взгляд Мэрит, и внутри потеплело. Эта женщина ему определенно нравилась. И, кажется, он ей тоже.

– Мы должны дружить с русскими, – говорила Сигни, подливая своим гостям домашнего ягодного вина. – Так было всегда, наши народы всегда были близки. Нас разделяет всего лишь одно море, мы живем на разных берегах, но море у нас общее. Во времена древних конунгов они женили своих сыновей на славянских княжнах. И своих дочерей отдавали за славянских молодых князей. Мы вместе сражались в битвах, мы вступали в союзы против общих врагов. И мы никогда не были врагами с русскими. Наши воины всегда плавали по этим морям и часто в одних ладьях, потому что в те времена меч стоил дорого, а меч честного воина еще дороже. Это был клан викингов, воинов, которые составляли союз и воевали на стороне справедливости. Защищали караваны от морских разбойников, приходили на помощь монархам, когда назревала опасность. Это был наш мир, в котором мы были братьями.

– Вы очень хорошо сказали, Сигни, – кивнул Буторин. – Мы ведь и сейчас братья с норвежцами. Нам нечего делить, у нас общий враг, и мы сражаемся с ним вместе. А когда кончится война, мы снова станем торговать, помогать друг другу и дружить, как это было раньше.

– Знаете, Виктор, у нашего народа до сих пор сохранились сказания о славянском князе. Он правил народом, который жил на севере вашей страны, на берегах холодного моря. Храбрый князь, который спас конунга Сигурда Ринга, который воевал с Харольдом Боезубом. Звали его князь Бравлин Буривой. Он участвовал в битве и принес победу Сигурду. И в честь вашего князя названа была крепость Браваллы и местность вокруг. И было это тысячу лет назад, но наш народ помнит вашего князя.

Черный «Хорьх» резко развернулся на площади, мазнув светом фар по стенам старинных зданий, и остановился. Фары погасли. Мужчина в сером драповом пальто с меховым воротником, стоявший возле столба под часами, неторопливо осмотрелся по сторонам, потом двинулся к машине.

– Что случилось, оберштурмбаннфюрер? – спросил он, усаживаясь на переднее сиденье.

– Русские в Норвегии, Раске, – коротко сказал Ветцлер с заднего сиденья, и его лицо осветилось огоньком сигареты.

– Парашютисты?

– Нет. Состав группы неизвестен. Ясно только, что их несколько человек и они проникали в северные провинции разными путями. Сейчас они, судя по всему, на севере, в Тромсе или Финмарке.

– С кем они вступали в контакт? С партизанами, с англичанами?

– В двух случаях, о которых мне доложила агентура, они столкнулись с партизанами. Судя по всему, переброска в Норвегию у них прошла с осложнениями, но связь у них здесь есть. Это совершенно точно. Есть сведения, что у русских был контакт с англичанами. Это Джордж Гилберт.

– Гилберт? – Рыжеволосый Йенс Раске нахмурился. – Если он снова в Норвегии, значит, готовится какая-то морская операция. Вот уже год мы не можем выйти на этого человека. Он появляется и исчезает, действует дерзко. И мы не можем подвести к нему ни одного своего агента. Он их как будто чувствует на расстоянии. Хитер и осторожен, как лис. Я предлагаю подготовить облаву и прочесать все места, где Гилберт может находиться в данный момент.

– Ни в коем случае, Йенс, – возразил Ветцлер и снова затянулся сигаретой. – Скорее всего, эта облава кроме шума и паники ничего не даст. Гилберт никогда не ночует дважды в одном и том же месте, никто не знает его планов и намерений, кроме самых близких, проверенных и надежных. Но и они действуют по той же схеме. Только собирать информацию, анализировать новые сведения. Мы должны заранее знать, что готовится, где готовится и какими силами. Помните запрос на сведения синоптических постов? Я думаю, что готовится какая-то операция с воздуха. Вот уже первый факт, в котором мы можем быть уверены! И еще один важнейший момент – Венге. Пусть нас выведут на Венге, а потом мы устроим им здесь чистку!

Хмурый молодой командир партизан вошел к русским в комнату и, не глядя им в глаза, буркнул по-немецки:

– Вы идете с нами. Здесь опасно оставаться.

– Что случилось? – Сосновский вскочил на ноги и принялся натягивать куртку, кивнул Шелестову, чтобы тот тоже собирался.

– Торопитесь, немцы скоро будут здесь.

Передав слова норвежца, Сосновский быстро оделся, с сожалением похлопал себя по карманам, в которых не было сейчас даже пистолета. Они выбежали в темноту улицы, где уже собирались партизаны. Среди них было несколько женщин и даже два мальчика-подростка. Откуда-то взялся грузовик. При свете фар в кузов стали сажать женщин, забрасывать туда какие-то вещи, мешки, матрацы. Поставили несколько ящиков, как показалась Шелестову, с патронами. Он покрутился на месте, рассматривая партизан, потом спросил Сосновского:

– Ты видишь этого Андресена, который требовал нашего расстрела? Нет? И я не вижу.

– А что он тебе? – удивился Сосновский.

– Да так. – Шелестов пожал плечами. – Привычка такая по жизни у меня, когда кто-то больше всех возникает, сомневается или жалуется, а потом в кризисной ситуации вдруг исчезает, это меня всегда настораживает. Ладно, черт с ним. Нам-то что приказали делать?

Хольмен приказал русским идти с ним. С командиром было всего четверо бойцов, вооруженных трофейными немецкими автоматами. Один нес на плече ручной пулемет. Когда машина выехала со двора и скрылась за поворотом улицы, Хольмен повел остатки своих людей в горы. Шли быстро, обходя каменистые участки, густые лесные заросли. Русские быстро взмокли, но терпели, тяжело дыша и сплевывая густую слюну. Было понятно, что группа уходит безлюдными местами, опасаясь преследования, а может, имея и какую-то конкретную цель. Возможно, впереди их ждет бой.

Вскоре Хольман разрешил сделать привал. Партизаны попадали на снег, на сухую мерзлую траву. Шелестов сразу почувствовал соленый запах моря, а еще где-то внизу слева гулко и заунывно бил колокол. Тревожный колокол какого-то фьорда, предупреждая, что впереди туман, что ориентироваться нужно по звуку, а еще лучше, если ты не уверен, то не входить в опасные воды фьорда, не рисковать разбить свое судно о скалы.

– Море? – спросил Сосновский у командира. – Мы идем к морю?

– Да, – кивнул Хольмен. – Квиннгерад. Очень опасное место.

Шелестов передернул плечами, прислушиваясь к звукам. Тревожный колокол звучит как погребальный. Почему погребальный, Максим и сам не мог понять. Просто этот звук навевал такую тоску, что, кроме погребальных воспоминаний, ничего не вызвал. Ну, может, еще зубную боль, ноющую, дергающую глубоко в десне, сковывающую всю челюсть.

Он толкнул локтем Сосновского и попросил узнать у норвежца, куда они идут, зачем и когда русским дадут оружие. Если это опасные места, то лучше быть готовым встретить опасность вместе со всеми.

Но спросить Михаил не успел, вдруг где-то недалеко застрекотали автоматные очереди, несколько раз бухнули разрывы гранат. В пасмурной гнетущей тишине ночи, когда горло забивало туманом, когда от этого хотелось кашлять и материться, стрельба казалась особенно ужасной. Смерть, она кружила неподалеку, собирала свою жатву, а ты лежишь и ничего не понимаешь, ждешь спасения или смерти. И решает это кто-то другой, а не ты!

Хольмен что-то прокричал партизанам, все вскочили на ноги, побежали за командиром, срывая с плеч оружие, дергая затворы. Бежали по лесу, немного в гору, потом перевалили через гребень, и стрельба стала слышна яснее. Там, внизу! Снова взрыв гранат, который блеснул в темноте, и наступила тишина. Командир поднял руку, все остановились, тяжело дыша. Кажется, там внизу была дорога, и на этой дороге только что шел бой. И не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, что бой был между норвежскими партизанами и немецким подразделением.

Русские подошли к командиру и встали рядом с ним. На дороге мелькали фары мотоциклов и нескольких грузовиков. Вдоль дороги при свете фар укладывали тела немецких солдат и гражданских людей. Там же бросали оружие, которое, видимо, принадлежало погибшим партизанам. Правее горели две машины. Одна лежала на боку возле дороги. Возле машин лежали тела нескольких немецких солдат, которых еще не успели отнести и положить вместе с другими. И там было оружие. Шелестов хорошо видел автоматы и даже ручной MG-42.

– Натворил здесь кто-то, – тихо сказал рядом Сосновский. – Они перебили человек двадцать фашистов. – Но и сами полегли. Что-то не учли ребята, но храбрецы, я тебе скажу. Отчаянные головы!

– Видать, засаду устроили, да немцев многовато оказалось, – согласился Шелестов и тут же схватил Михаила за руку, показывая на Хольмена.

Норвежец подзывал к себе своих бойцов по одному, что-то шептал на ухо и отправлял куда-то в темноту. Последним ушел боец с пулеметом. Русские подошли к Хольмену, он посмотрел на них и отрицательно покачал головой:

– Нет, вам это не нужно! Уходите на север.

– Вас пятеро, – возразил Сосновский. – Это самоубийство. Зачем? Уже погибли люди. Дождитесь более благоприятных условий, нападите в другом месте, где будет гарантия успеха. Здесь это бессмысленно.

– Бессмысленно? Вы просто не понимаете, – ответил норвежец. – Прощайте!

Кивнув русским, Хольмен поспешил вниз. Сосновский посмотрел ему вслед, потом выругался и повернулся к Шелестову. Максим стоял и, покусывая губу, о чем-то напряженно думал. Потом схватил Сосновского за руку:

– Ну вот что, Миша. Уходить нам резона нет. Мы с тобой проплутаем без проводника долго, нарвемся на немцев, вот самый большой риск. Да и кто нам рекомендации даст при следующей встрече с партизанами. Найдется новый тип вроде Андресена, который посоветует не разбираться, а расстрелять нас от греха подальше. И другого Хольмена может не оказаться рядом. Ты видишь пулемет?

– Вижу, я про него тоже сейчас подумал. Ну что, поможем ребятам? В два пулемета мы с ними разберемся, пожалуй.

Шелестов побежал вниз, стараясь не показываться из-за деревьев, но в такую погоду и в непроглядную темень можно было и не таиться. Сосновский бежал следом. У крайних деревьев они затаились. Горящие грузовики освещали часть дороги, хорошо видно было суетящихся немцев. Распоряжался молодой офицер в шинели с меховым воротником и фуражке, поверх которой были натянуты теплые наушники.

Двое солдат шли по краю дороги к телам убитых товарищей, что лежали на обочине, в кювете. Шелестов кивнул на них, поднял два пальца и потрогал левый. Я беру левого, ты правого. Сосновский оперся руками о землю и приготовился. Солдаты прошли мимо притаившихся русских. Один наклонился к лежавшему возле машины пулемету, и в этот момент Сосновский прыгнул вперед. Он обхватил немца руками и повалил его на землю, сжимая одной рукой горло, а второй нащупывая на его ремне ножны со штыком. Ногами он обхватил своего противника так, что тот не мог вырваться. Схватка была короткой. Еще несколько секунд, и в темноте тускло блеснуло лезвие штыка. Немец вскрикнул и обмяк.

Шелестов поступил проще. Он схватил второго немца за горло, сильным толчком колена в поясницу опрокинул его на землю и коротким резким рывком сломал ему шейные позвонки.

Расстегнув ремни убитых, Шелестов и Сосновский стянули с них подсумки с автоматными магазинами. Затем Максим, забросив за спину трофейный автомат, подхватил пулемет, указав Михаилу на две коробки с лентами.

Позиция напрашивалась сама собой. Две горящие машины перегораживали дорогу, и они же ограничивали обзор. Ложиться рядом с ними – означало быть на виду у немцев в тот момент, когда те почти все находились в темноте. Шелестов перепрыгнул канаву возле дороги и поднялся на несколько метров выше по склону, туда, где деревья были пореже и где красовался большой плоский камень.

Они почти успели добежать до намеченного места, когда на дороге стали рваться гранаты, а потом застрочили автоматы. В пальбу включился пулемет. Несколько фар сразу погасли, немцы бросились в разные стороны и открыли ответный огонь. Эффекта неожиданности, на который рассчитывал норвежский командир, кажется, не получилось. Убито и ранено было всего человека четыре немцев. Гитлеровцы открыли шквальный огонь по нападавшим. Два пулемета начали поливать лес свинцом. Падали сбитые пулями ветки елей, от стволов летела кора, сыпалась хвоя. Не прошло и минуты, как немецкий офицер снова начал махать руками, укрываясь за грузовиком. Солдаты стали обходить норвежцев справа и слева.

– Какого черта здесь происходит? – зло бросил Сосновский, опускаясь рядом с Шелестовым и открывая коробку с пулеметной лентой. – Норвежцы спятили? Сразу все?

– Не знаю, но мы хоть как-то можем им помочь, – буркнул Максим, дергая затвор пулемета. – Ну, сволочи!

Первая же длинная очередь прошила дорогу, взметая фонтаны рыхлого снега и камней. Несколько немецких солдат повалились как подкошенные. Остальные бросились искать укрытие. А Шелестов все бил и бил по ним. Теперь он стрелял очередями покороче. Надо сбить темп атаки, заставить противника укрыться, главное – отвлечь на себя гитлеровцев и дать возможность норвежцам отойти, поняв, что эта цель им сейчас не по зубам.