Текст книги "Летописец"

Когда подходила очередь исповедоваться заключённым, Актеон никогда не знал, какой спектакль его ждёт. Некоторые уголовники дурачились, говоря ему то, что он хотел услышать, и тем самым пытаясь обмануть священника. Он внимательно слушал длинные, душещипательные рассказы о семье, оставленной на воле, о несправедливости жизни и мысленно улыбался. Актеон вступал в диалог, умело задавал наводящие вопросы и выводил заключённого на чистую воду. Поняв это, люди реагировали по-разному – кто-то злобствовал, кто-то плакал, кто-то начинал говорить без остановки.

В такие моменты Актеон молчал – он давал человеку показать своё истинное лицо.

Тюрьма была мощнейшим переломным местом, где с людей безжалостно срывались маски, а вернее, они просто меняли маски, подстраиваясь под новую реальность.

Две исповеди особенно запомнились Актеону – исповедь бывшего чиновника и исповедь вора.

Чиновника он знал ещё до его заключения. Когда-то тучный и дородный мужчина занимал высокую должность в одном из госучреждений. Но был пойман с поличным, когда брал взятку, чтобы позволить местному бизнесмену получить подряд на строительство.

Когда Актеон увидел этого человека на исповеди, в первую минуту он его просто не узнал. Подобострастная поза, заискивающий взгляд, а ведь когда-то он вершил судьбы целого городка и казался Актеону умным, сильным и влиятельным. Несколько месяцев, проведённых в тюрьме, изменили мужчину полностью.

– Вы, я вижу, не узнали меня, – произнёс заключённый, испуганно глядя на Актеона и теребя в руках тюремную шапочку.

Чиновник по привычке поднял правую руку, чтобы поправить несуществующий галстук, но быстро её отдёрнул.

– Всё меняется в этом мире, – он заискивающе захихикал, – Как говорится… от сумы и от тюрьмы…

По его лицу потекли слёзы, и он начал свой рассказ.

Привыкнув к высокому положению на свободе, здесь, в тюрьме, этот человек прозябал на низшей ступени тюремной иерархии, куда его определили сами заключённые – многие из них помнили, каким чванливым и вороватым он был по жизни.

Актеон поймал себя на мысли, что ему совершенно не жалко этого человека. Хотя полностью винить мужчину было нельзя – именно сложившаяся система дала возможность слабому, глупому и безвольному человеку сделать головокружительную карьеру.

Но жизнь всё расставила по своим местам…

Вторая встреча, запомнившаяся Актеону, была с вором-рецидивистом. Умный, независимый, он занимал в тюрьме среди заключённых верхнюю ступень иерархии. Актеона поразили аристократические манеры этого человека.

Тёмно-карие глаза-бусинки с лёгким прищуром буравили священника. Мужчина сел напртив, не проронив ни слова, внимательно глядя в глаза Актиона, и молчание тягостно повисло в маленькой комнатке, служившей тюремной исповедальней.

Обычно Актеон пытался по лицу определить, что за человек перед ним.

– И не пытайтесь! – вор медленно, с достоинством смахнул пылинку с серых казённых брюк и поменял ноги, положенные одна на другую.

– Что не пытаться? – не понял Актеон.

– Понять меня, – ответил вор, не вкладывая в свои слова ни единой эмоции. – Я – крепкий орешек, – улыбнулся он. – Вам меня не раскусить, мой юный друг! Лучше начните делать то, зачем вы пришли, – он замолчал и выжидательно посмотрел на Актеона.

Актеон начал говорить о человеческих грехах, сделав акцент на воровстве.

В какой-то момент ему показалось, что это не вор-рецидивист на исповеди, а он сам.

– Вы закончили? – спросил тот, когда Актеон замолчал.

Священник открыл, было, рот, чтобы ответить, но заключённый жестом остановил его:

– А теперь послушайте меня, мой юный друг! – он сделал акцент на слове «юный», тем самым давая понять, что исповедоваться не будет, но ему есть что сказать, – Закон писан для…

«Дураков!» – невольно пронеслось в голове Актеона. Он посмотрел в глаза вора, стараясь скрыть неловкость от мысленно произнесённого слова.

– Для обывателей, – закончил фразу вор, глядя на Актеона и улыбаясь.

По его словам, те, кто находится у власти, якобы сторонники закона, являются настоящими ворами, ведь они загребают в сотни раз больше, чем обычные воры, и одновременно лгут о соблюдении закона из-за страха потерять наворованное. и придумывают все эти нормы и правила, чтобы обезопасить в первую очередь самих себя.

– Да, я воровал всю мою жизнь! – лёгкая хрипотца в голосе вора-рецидивиста завораживала. – Но я крал у одного-двух. А такие… – он на секунду запнулся, ища подходящее слово, – «блюстители» воруют у тысяч граждан. Я ограбил один банк, а этот банк ограбил тысячи своих клиентов. Но банк почему-то не судят, а считают отъем денег правильным и законным.

Актеон попытался вставить слово, но заключённый рукой показал, что он не закончил, и продолжил свои рассуждения.

– Вся наша система давно прогнила. Потому что построена на обмане и грабеже людей – налоги, платежи, взятки, без которых твоё дело не сдвинется с мёртвой точки. Закон есть! – кивнул заключённый. – Но он разный для всех. Так же, как и ограбление бывает законное и незаконное. А кто такой «умный» закон написал? Да тот, кому есть что терять. А мне, в принципе, терять нечего, кроме своей свободы. Но я для общества – плохой, и я сижу в тюрьме, а вор, который грабит народ, считается кем угодно, но не вором и стяжателем, и потому он – на свободе. Но если убрать страх перед якобы законом, – вор-рецидивист поддался немного вперёд и вдруг заговорил шёпотом, – то все эти крикуны, которые орут на каждом шагу о законе, первыми начнут грабить, насиловать и убивать друг друга. Поверьте мне – вору со стажем и просто старому человеку, который пожил в этом мире и повидал многое! – закончил свою речь заключённый и сел, откинувшись о спинку стула.

«Да… А ведь трудно с ним не согласиться…» – поймал себя Актеон на неожиданной мысли, но продолжал молчать.

Заключенный внимательно посмотрел на Священника.

– Вы знаете, пару лет назад ученые провели интересный опыт! В курятнике! Взяли самого захудалого петушка, последнего в иерархической цепочке, и нацепили на него самый большой гребень, что вызвало страх у остальных обитателей курятника. И что? Последний очень скоро стал первым! Лучшее место у кормушки – у него, самые роскошные курочки – для него! Загордился наш гребешок, решил, что так и должно быть. Но опыт на этом не закончился. Взяли, да и сняли с нашего петушка его большое достоинство… и разом исчезла вся его власть над этим миром, простите, курятником. И он моментально опустился опять в самый низ. Выводы? Делаем сами. Каждый слабый старается нацепить такой гребешок. Сегодня у вас есть что-то значимое в вашем социуме и вы наслаждаетесь всеми преимуществами теплого местечка у кормушки, а лиши вас вашего «гребешка» и всё – заклюют вчерашние друзья и соратники. Все, кто сейчас находится наверху, – это слабые и бездарные люди, которые нацепили на себя гребни власти. А всё почему? Да потому, что существующая система дает возможность таким вот ничтожествам подниматься к ее вершинам… – Вот как-то так, – вор иронично посмотрел на священника Вызывайте охрану, больше мне нечего вам сказать!

Рука Актеона потянулась к кнопке вызова, задержалась на мгновение и потом опустилась. Наступившую в комнате тишину прорезал резкий звук. Дверь распахнулась, и в комнату вошли два рослых охранника.

– Заключённый, на выход! – гаркнул один из охранников, ткнув вора в плечо дубинкой.

Вор еще раз, уже серьезно, посмотрел на Актеона, поднялся и направился к выходу. Больше этого человека молодой священник не видел.

Актеон так и не понял, зачем вор приходил к нему на исповедь: то ли просто поговорить с человеком с воли, то ли показать наивность и глупость священника.

* * *

После таких встреч Актеон вечером давал себе отдых, чтобы проанализировать день и снять накопившуюся отрицательную энергию.

В тюрьме, оказавшись вне привычного социума, человек надевает на лицо новую маску, стараясь спрятаться за ней. Тюрьма – замкнутое пространство. Чтобы выжить там, нужно лгать и казаться сильнее, чем ты есть на самом деле, чтобы тюремная система не сломала тебя, не сделала изгоем.

Найдя свою нишу в тюремной иерархии, человеку нужно не только укрепиться на этом уровне, но и удержаться на нём в дальнейшем. Проблема в том, что постоянно быть в маске невозможно и рано или поздно одну придётся сменить на другую, всё зависит от обстоятельств. Вот тут-то и вылезает из человека мерзкая сущность, о наличии которой человек даже не. Так кто тогда человек на самом деле?

Так размышлял наш герой отходя от тягостных впечатлений.

– Вам что-нибудь нужно? – от неожиданности Актеон вздрогнул и посмотрел на служку. Горбун был в преклонных летах. Он родился в этом городке и всю свою жизнь прожил тут. Из-за своего уродства он с детства сторонился своих сверстников и потому пришёл в церковь – здесь никто не обращал внимания на его горб.

Актеону было неприятно, что служка нарушил течение его мыслей, но вида он не показал. Горбун имел кошачью поступь и всегда появлялся внезапно.

– Нет, спасибо – пробормотал Актеон.

«Страшно подумать, что будет, если такой человек дорвётся до власти, нацепив известный гребешок» – подумал он, бросив на горбуна мимолетный взгляд.

Уж очень запал нашему герою в память рассказ об опыте в курятнике, который он услышал в тюрьме.

Служка исчез за дверью так же бесшумно, как вошёл.

Актеон поднялся, вышел из комнаты и пошёл по коридору. Ему хотелось побыть одному.

Он вошел под своды церкви и оглянулся. Перед деревянной скульптурой Христа на коленях стояла какая-то старуха. Она что-то бормотала себе под нос и мелко трясла головой. Платок, повязанный поверх седых буклей, сбился, придавая старухе несколько комичный вид.

Актеону было не до смеха. Он был уверен, что в столь позднее время молельный зал будет пуст. Но священник тут же взял себя в руки – никто не может помешать ему поговорить с Богом.

Горбун, который чистил подсвечники, увидел мимолётное недовольство Актеона, подошёл к старухе и попросил её покинуть церковь.

Бедная старуха не понимала, почему её гонят, ведь она пришла помолиться. Старуха смотрела на горбуна, мелко трясла головой и никак не могла подняться с колен. Служка начал тянуть её за рукав, чтобы старуха поднялась.

Актеона поразила сцена, свидетелем которой он стал. Он грозно прикрикнул на служку, подошёл к старухе, помог ей подняться и посадил на скамейку.

– Простите его за невоспитанность, – начал разговор Актеон.

Старуха пыталась перевести дыхание и молча смотрела на Актеона. Поведение горбуна выбило её из колеи, и сердце женщины бешено колотилось в груди, мешая дышать.

– Что это… – еле слышно произнесла старуха, но дыхание её сбилось, и женщина снова замолчала.

– Что, простите? – переспросил старуху Актеон.

– Что это за церковь, – медленно выговаривая слова, начала старуха, – если отсюда гонят старого человека? – наконец договорила она.

Старуха поднялась и пошла к выходу. Актеон попытался ей помочь, но старая женщина оттолкнула его руку и продолжила свой путь, с трудом пробираясь между рядами скамеек.

Она подошла к святой воде, постояла минуту, сделав несколько глотков. Затем окропила святой водой лоб и вышла из церкви.

Актеон перевёл взгляд на служку. Тот, понимая свою вину, углубился в чистку подсвечников и наклонился, из-за чего его горб казался больше его самого.

На улице Актеону стало легче.

Он шагал по мощёным улочкам старого городка, глядя себе под ноги. Он всегда опускал голову, когда думал. Выходка служки лишний раз подтвердила его наблюдения, сделанные им в тюрьме: слабый всегда найдёт более слабого, чтобы показать последнему власть над ним. И это не зависело от местонахождения человека. Суть любого человека могла неожиданно раскрыться в любое время, если была подходящая ситуация.

Актеон вышел на берег моря.

Тонкий аромат плодов и цветов обволакивал Актеона. Мысли, тяготившие его сердце, постепенно уходили. Красота и величие пейзажа завораживали. Актеону не хотелось думать ни о лжи, ни о мелочной сути человека. Он просто вдыхал красоту каждой клеточкой своего тела.

Актеон заворожённо смотрел на солнце, которое опускалось за горизонт, окрашивая море яркими узорами. Казалось, что на волнах рассыпаны золотые монетки Посейдона.

– София… – прошептал Актеон и замолчал….

Актеон и София

Началось все год назад. В приходе было строгое правило, установленное старым епископом: все женщины должны были посещать службу и приходить на исповедь без косметики. Епископ считал, что украшательство себя – не что иное, как желание завлечь мужчину ложной красотой, что является безнравственным. И поэтому местная церковь была единственным местом, где можно было увидеть, как же на самом деле выглядят признанные красавицы – горожанки, которые на поверку и не были вовсе красавицами.

С приездом Актеона жизнь прихода изменилась, люди пошли в церковь, особенно прихожанки, весть о красавчике священнике разлетелась по городку быстро. Барышни пытались обратить внимание молодого человека на себя, порой весьма откровенно. Но все это было бесполезно. Актеон сознательно выбрал дело своей жизни, и его не трогали пустое кокетство и недвусмысленные намеки.

Однажды на воскресную службу пришла девушка, которая поразила Актеона своей природной красотой. Всё в ней было безупречно – точеная фигура, гармоничные черты лица, в бездонных глазах ее отражался целый мир. Это была София. Она была как дуновение свежего воздуха в душной комнате. Чувство, которое возникло у молодого священника к ней было горячо и невинно одновременно. Актеон понял, что хочет, чтобы она просто была – была рядом, была в его мыслях и в его сердце. Ему необходимо было видеть её время от времени, он как-будто напитывался энергией чистоты и красоты, исходившей от девушки. Он понимал, что между ними не может быть никаких других отношений, но любоваться ею, слышать ее голос, знать, что она где-то рядом гуляет с подругами, ходит по этим улицам, улыбается, просто живет, было для него необходимо. Что это, если не любовь? Но не та физическая, плотская любовь-страсть, которую принято описывать в романах, а светлое чувство, возвышающее молодых людей, придающее смысл их жизни. София тоже влюбилась в Актеона и очень скоро стала самой прилежной его прихожанкой.

Она приходила в сопровождении матери и старшей сестры, которая уже была замужем. Светлая накидка покрывала голову и плечи Софии, в руках всегда была миниатюрная Библия в кожаном переплете. Когда девушка смотрела на Актеона, у него перехватывало дыхание и привычная проповедь прерывалась на долю секунды, а потом продолжалась с новой силой. А когда Актеон украдкой останавливал свой взгляд на Софии, от волнения и смущения ее щеки покрывались легким румянцем. Им не надо было слов, чтобы передать свои чувства, энергия бушевала и воздух был настолько наэлектролизован, что казалось: достаточно им пересечься взглядами и произойдет взрыв.

Иногда влюблённые встречались на узеньких улочках городка, в котором жили. В такие моменты обоим казалось, что они одни на белом свете и нет ни толпы прогуливающихся туристов, ни праздно сидящих в уличном кафе горожан.

Ни разу не посмели молодые люди переступить невидимый барьер, разделяющий их жизни. У Актеона впереди была карьера священника, а Софию ждала обычная жизнь с замужеством, детьми и домашними хлопотам.

Молодой человек часто задавал себе вопрос, имеет ли он право испытывать такие земные чувства, не предает ли он тем самым обеты, которые давал, выбирая жизнь священника. Он успокаивал себя тем, что в его отношении к девушке нет ничего низкого и приземленного.

Казалось, вот она – идеальная любовь.

Но это не могло продолжаться долго.

Как-то раз София пришла на исповедь очень грустная. Она рассказала Актеону, что выходит замуж за соседского парня, с которым они вместе росли. «А что? Все так живут. Подружки уже давно замужем, нянчатся с народившимся потомством. И тебе пора, а то останешься старой девой, как жить будешь?» – вот что каждый день слышала девушка в родном доме.

Голос ее дрожал, она пыталась справиться с волнением, но это плохо ей удавалось.

Актеон от такой новости пришёл в ужас! Только обретя такое сокровище, сразу потерять его… Зачем? Кому это всё надо? Условности, опутавшие только начинающих жить молодых людей, способны испортить их будущее, повернуть их жизни в русло банальности и окончательно загубить всё светлое и чистое, что у них есть.

Система, которая заставляет людей устраивать жизнь, таким образом и правда напоминает курятник, о котором ему говорил когда-то обаятельный вор в тюрьме. «Если ты выросла, достигла совершеннолетия, будь добра, снеси яйцо – продолжи род, а мы тебя за это похвалим!» – какая чушь!

– Нет! – Актеон задохнулся от переполнявших его чувств.

– Что мне делать? Я люблю другого человека, но мы никогда не сможем быть с ним вместе, я никогда не смогу выйти за него замуж. А этого я хочу больше всего на свете – быть рядом с любимым, – воскликнула София. – Что мне делать?!

– Любовь – это единственное, ради чего надо жить! Зачем ты выходишь за человека, которого не любишь? Не губи свою жизнь!

– Но я не могу быть с тем, кого люблю, и никогда не смогу, а мне надо выйти замуж, мне скоро 20 лет, ещё год-другой, и я стану старой девой, в мою сторону вообще никто не посмотрит, а я хочу семью, хочу детей, хочу, чтобы было не хуже, чем у других, я счастливой быть хочу! – зарыдала София.

– Милая, – слово это нечаянно сорвалось с губ Актеона, – чтобы быть счастливой, тебе совсем не обязательно выходить замуж за нелюбимого человека только для того, чтобы было, как у других. Они все несчастны, эти другие, даже если сами не понимают этого. А уж тем более не следует рожать детей без любви. Вот где настоящий грех! Что ждёт твоего ребёнка? Какое будущее? Он вырастет в семье, где нет любви, он не впитает ее с молоком матери и сам не научится любить. Не обрекай своих детей на жизнь без любви в мире без любви, полном страха и страданий.

– Что вы такое говорите?

– Ты можешь прожить другую жизнь, не ту, которую приготовили тебе твои родители. Тебе открыты все дороги в мире, надо только найти в себе смелость решиться что-то изменить! – горячо продолжал священник.

Вдруг он осёкся:

– Нет! Не то я сейчас говорю, – после паузы продолжил Актеон – совсем не то, не слушай меня! Я не могу настраивать тебя против родителей и против брака. Брак – это священный союз, это таинство, – вдруг зашептал он невнятно и замолчал.

Он слышал, как зашуршали складки платья, как София всхлипнула последний раз, как хлопнула дверца кабинки, где проходила исповедь…. Гулкие удаляющиеся шаги…. И тишина…

Актеон не знал, что делать дальше, весь его привычный мир рухнул в одну секунду, жизненные установки пришли в противоречие с настоящей жизнью и настоящими чувствами. Внутри зрело недовольство, готовое перерасти в серьезный личностный конфликт. С одной стороны – его любовь к Софии, его желание видеть её, пересекаться с ней взглядами, думать о ней, хотя бы издали наблюдать за её жизнью, знать, что она рядом, а с другой – невозможность ничего изменить ни в своей жизни, ни в жизни любимой женщины.

Актеон с головой ушёл в работу, пытаясь как-то отвлечься, но это у него плохо получалось.

Прошло несколько месяцев. Девушка больше не приходила на воскресную службу. Актеон узнал, что родители отправили Софию к тетке в другой город, якобы той нужен был уход. Молодой человек понимал, что это был предлог и ее скорый отъезд связан со слухами, которые ходили об их отношениях. Потом София вернулась. Актеон однажды встретил ее в городе, спешащей куда-то с подружками, она тоже заметила его, но быстро отвела взгляд и сделала вид, что они незнакомы.

А вскоре на исповеди появился молодой человек, он рассказывал о том, что женится на самой красивой девушке этого города.

– Как зовут вашу невесту? – боясь услышать ответ, спросил Актеон.

– Вы знаете ее… очень хорошо, – злорадно захихикал молодой человек. – София, ее зовут София, – и опять затараторил, хвастаясь, какая пышная свадьба у них будет.

А через день пришел отец Софии договариваться о церемонии венчания, ведь в городке была всего одна церковь, и все обряды проводил Актеон.

* * *

Свадьба Софии готовилась несколько месяцев. Родители жениха и невесты обговаривали каждую мелочь – кого пригласить на торжество, как рассадить многочисленных родственников и гостей за столами, они ждали на свадьбу не менее ста человек. Подруги Софии каждый день тормошили её с выбором подвенечного платья.

Сама девушка не выглядела очень счастливой. Она долго колебалась в выборе платья, из-за чего никак не могла определиться с выбором пригласительных открыток и цвета платьев для подружек невесты. Всё было не то, что хотелось, а что хотелось – она и сама не знала. Но постепенно предсвадебные хлопоты захватили и саму девушку. Было выбрано и платье, и наряды для подружек, утверждено застольное меню, и даже про подушечки на стулья для гостей в цвет тарелок не забыли.

Одно воскресенье сменяло другое, а София так больше и не появилась на пороге храма.

Вглядываясь с кафедры в лица прихожан, Актеон то тут, то там улавливал знакомые черты. «Вот у этой малышки волосы кудрявятся, как у Софии… А у этой почтенной дамы такой же красивый разрез глаз… А здесь кружево на платке напоминает накидку, которая покрывала её плечи».

И как-то в одно из воскресений Актеон понял, что до дня свадьбы осталась всего одна неделя.

Эти семь дней промелькнули для Актеона, как одно мгновение.

Спроси его, что он делал в эти дни, он бы и не ответил; мысль о том, что свадьба приближается с каждой минутой, сверлила мозг. Он не мог сосредоточиться ни на чём.

Ночью накануне свадьбы Актеон неожиданно крепко уснул, вернее провалился в сон – сказались предыдущие бессонные ночи. Утром служка еле добудился молодого священника.

Актеон принял душ, облачился в свежее бельё и встал на колени перед небольшим распятием Христа, висевшим в изголовье кровати.

Молодой священник молился только об одном: чтобы у него были силы вынести до конца этот день. Хотелось, чтобы скорее наступило завтра, и всё равно, какое оно будет.

Утро было жарким, и служки открыли все окна, впуская прохладу под купол церкви. Понимая, что все желающие не поместятся в помещении церкви, они расставили стулья в тени раскидистых деревьев во дворе церкви.

Хор на небольшом возвышении алтаря под руководством хормейстера распевался, и под своды купола уносились мелодии, иногда пугая задремавших голубей, и те, всполошившись, громко трепетали крыльями и вылетали на улицу.

– Святой отец! – позвал Актеона старший служка. Ему через месяц должно было исполниться четырнадцать.

Актеон улыбнулся. Голос подростка ломался, и в его баритоне, начинавшем формироваться, иногда проскальзывали нотки детского фальцета.

– Да, дитя моё!.

– Вы ничего не съели! – он пришёл за подносом, чтобы убрать, но увидел, что священник даже не выпил кофе.

– Ах, да-да! – за всеми утренними делами Актеон не заметил, что сегодня не завтракал.

Он дотронулся до кофейника – тот был ещё тёплым.

– Кофе тёплый, мне достаточно, остальное унеси.

Актеон отпил кофе, но легче не стало. «Держи себя в руках», – мысленно приказал сам себе священник.

Он попытался опять молиться, но не мог сосредоточиться. Пора было уже идти в церковь, время церемонии неумолимо приближалось.

* * *

Актеон вошел в зал.

Родители жениха и мать невесты сидели в первом ряду. Их лица от волнения и жары лоснились от пота.

Актеон обвёл взглядом присутствующих, прихожане потихоньку успокоились, давая возможность начать венчание.

Актеон посмотрел наверх. Под самым куполом сидело несколько голубей, громкое воркование которых доносилось до его чуткого уха.

Молодому священнику казалось, что всё происходит не с ним, а с кем-то другим. Будто Актеон попал в другую реальность и смотрит со стороны, как кто-то, чуть наклонив голову, сосредоточенно читает отрывок из Библии.

Дверь отворилась, невеста с накинутой на лицо фатой показалась Актеону незнакомкой, потому что она не могла быть его возлюбленной Софией – такой прекрасной, чистой и целомудренной!

Актеон не чувствовал холода в пальцах рук. Он не знал, продолжал ли он дышать или его лёгкие прекратили работать. Он не слышал биения собственного сердца. Актеону казалось, что в том месте, где должно находиться сердце, зияла огромная чёрная, бездонная дыра, которая с каждым шагом, с которым София приближалась к алтарю, поглощала его любовь к девушке.

Актеон вцепился в края кафедры с такой силой, что его пальцы побелели. Ему хотелось кричать от боли, подбежать к Софии и спрятать её от всего мира.

София вдруг запнулась, и по церкви тут же пронёсся шёпот. Одна из подружек невесты тоже споткнулась и чуть не выронила шлейф, который торжественно несла.

София повернула голову к отцу, тот что-то ей тихо сказал, дружески похлопал дочь по руке, шествие продолжилось.

Актеон не понимал, что происходит. Это была настоящая пытка. Теперь ему казалось, что он в одно мгновение стал немым, глухим, незрячим и потерял способность чувствовать. Актеон продолжал стоять, вцепившись в край кафедры, и смотреть на приближающуюся Софию.

Шаг. Ещё шаг. Ещё один…

«Остановись, София! – кричала душа Актеона. – Ещё один шаг, и ты будешь принадлежать нелюбимому! Делить с ним кров, еду и постель! Рожать от нелюбимого детей! Это и есть самая настоящая безнравственность!»

Священника пробил холодный пот. Сколько раз он сам уговаривал молодых людей создать семью, родить детишек, тем самым обрекая их на жизнь без любви.

Сколько раз Актеон проводил венчания, видя, что люди не любят друг друга, а женятся только потому, что пришло время обзавестись семьёй и выполнить свой долг перед обществом. Снести свое яйцо – продолжить род! И только сейчас Актеон понял, что он сам своими проповедями подталкивал людей ко лжи.

Отец Софии подвёл девушку к жениху.

София стояла, опустив свои прекрасные глаза. Она подняла взгляд на Актеона, на этом его жизнь закончилась… его прежняя жизнь.

Актеон понял, что оказался бессилен. В голове была только одна мысль: «Бежать! Прямо сейчас! Бежать!»

Дальнейшее тоже было как во сне: его вопросы – «Берёшь ли ты в жены, мужья…», их ответы, обручальные кольца, поцелуй… Как ни странно, после того, как путь назад для невесты был отрезан, стало как-то легче, как будто что-то оборвалось в душе и отпустило. Безразличие разлилось там, где ещё недавно бушевал океан любви…