Текст книги "История России в рассказах для детей (том 1)"

Углич и последний потомок Рюрика
1591—1597 годы

В Ярославской губернии, в 340 верстах от Москвы, на правом берегу Волги лежит старинный город Углич. Читатели мои знают, что он был некогда уделом князя Димитрия Юрьевича Шемяки. И теперь еще Углич довольно богат и красив: в нем около 8 тысяч жителей, много церквей и домов каменных, много заводов кожевенных и кирпичных, много лавок и амбаров с товарами. Но не таков был он в царствование Феодора Иоанновича. Тогда окружность его была 24 версты, церквей в нем было 150, монастырей – 12, а жителей – более 30 тысяч человек. В то время Углич мог славиться перед другими городами русскими: в нем жил меньшой сын Иоанна Грозного – царевич Димитрий с матерью. Годунов, ненавидя его как наследника престола, в случае если Феодор умрет, не оставив детей, разлучил его с братом и отправил в Углич, как в ссылку, но бедный малютка не понимал этого: он был вместе со своею милой матерью и ничего не желал более.

Жители Углича также были счастливы, радуясь тому, что умирающий Иоанн выбрал область их в удел своему сыну. Они с восхищением смотрели на маленького царевича, ожидаемого наследника царства, последнего из рода государей, составлявших так долго славу России, и гордились тем, что он вырастает в стенах их. Они даже не думали, что прекрасному малютке угрожает опасность: он был всегда так здоров и весел, его так нежно любил и брат его, и каждый русский, о нем молились миллионы людей, надеявшихся некогда быть его подданными. Одним словом, казалось, все улыбалось счастливому Димитрию, печально было только лицо царицы, матери его. Бедное сердце ее, угадывая намерения Годунова, как будто предчувствовало судьбу милого сына: каждую минуту казалось ей, что убийцы стерегут его, что жизнь его в опасности, и потому она старалась как можно реже разлучаться с Димитрием. В таком беспрестанном страхе она воспитывала его до восьмилетнего возраста. В это время честолюбие Годунова достигло высочайшей степени, адский план его был совершенно устроен, и оставалось только найти злодея, который бы, не боясь Бога, мог совершить ужасное дело. Последнее было труднее всего для преступного правителя: многим уже делал он страшное предложение, но все отказывались. Наконец явился к Борису человек, какого мог он желать, – дьяк Михаил Битяговский. Зверский вид его показывал, что он верно исполнит всякое преступление, ему порученное. Борис, обещав ему и кучи золота, и вечную милость свою, отправил в Углич будто для того, чтобы управлять земскими делами и хозяйством царицы Марии Феодоровны.

Несчастная государыня, и без того бывшая всегда в беспокойстве, еще более встревожилась, увидев Битяговского, приехавшего к ней от имени царя и правителя. Материнское сердце по непонятному предчувствию сказало ей, что она должна бояться этого человека, и с тех пор царица не оставляла сына своего ни на одну минуту: она спала в одной с ним комнате, из собственных рук кормила его, вместе с ним ходила в церковь, вместе с ним гуляла в садах и рощах, окружавших богатый угличский дворец. Нежная мать так неусыпно охраняла любимца души своей, так заботливо берегла милое дитя свое, драгоценное для всей России, что злодей Битяговский начал сомневаться в успехе, хотя он был не один: вместе с ним приехали в Углич сын его Даниил и племянник Никита Качалов, да, кроме того, он подкупил еще двух новых помощников – мамку царевича боярыню Василису Волохову и сына ее Осипа. Каждый день эти злодеи сходились советоваться между собою, придумывали новые средства, искали новых случаев и, не надеясь тайно убить Димитрия, всегда неразлучного с матерью, решились сделать это явно: они уверены были, что Годунов сумеет оправдать их.

Назначили день. Это было 15 мая 1591 года. В шестом часу дня царица пришла с сыном из церкви. Накрывали стол для обеда. Пока слуги носили кушанья, царевич с детским любопытством рассматривал живопись, которая украшала стены комнат царских и представляла разные сцены из Священного Писания. В эту самую минуту мамка Волохова позвала его погулять по двору. Царица остановилась зачем-то в другой комнате. Кормилица малютки Ирина Жданова, добрая и усердная женщина, со всею нежностью любившая своего питомца, сама не зная почему, не пускала его из дома, но мамка силой вывела его в сени, потом на крыльцо. Здесь явились сын ее Осип Волохов, Даниил Битяговский и Никита Качалов. Главный же злодей, управлявший всеми их движениями, Михаил Битяговский не показался на глаза царевичу, потому что бедное дитя боялось страшного лица его и, верно, закричало бы, увидев его. Осип Волохов подошел первый к Димитрию, взял его за руку и сказал" «Государь, у тебя новое ожерелье?» Малютка едва успел поднять невинную головку свою и с милой улыбкой ответить: «Нет, старое…» – как острый нож сверкнул в руке Волохова, опустился на нежную шею дитяти и, слегка ранив ее, упал на пол. Убийца испугавшись, пустился бежать из дворца. Кормилица в ужасе закричала, обняла крепко царевича, но Даниил Битяговский и Качалов вырвали несчастное дитя и безжалостно умертвили его. Все это произошло так быстро, что, когда царица на крик кормилицы выбежала из сеней на крыльцо, убийцы уже сбежали с лестницы и были у ворот. В отчаянии бросилась несчастная мать к умирающему, но поздно! – младенческая, невинная душа его уже перестала страдать и летела на небо, чтобы там вместе с ангелами славить Бога и молиться о милой матери.

Царица, уверясь в своем бедствии, уверясь в том, что уже никакая власть земная не оживит прекрасного младенца, упала без чувств подле доброй кормилицы, также без памяти лежавшей. Однако они успели назвать по именам злодеев, и все верные слуги царицы спешили ловить их. В несколько минут весь город узнал о горестной потере: пономарь соборной церкви, случайно проходя мимо дворца, видел убийство и, взбежав на колокольню, ударил в набат. Этого было довольно, чтобы встревожить всех жителей. В страшном испуге сбежались они ко дворцу, услышали ужасный рассказ, и не прошло часа, как уже главный злодей Михаил Битяговский и все сообщники его были убиты. Ярость народа была неописуема: мстя за любимца своего, он был безжалостен не только к злодеям, но даже ко всем родственникам и друзьям их. Многие из них перед смертью признались, что исполняли приказание Бориса Годунова

Такое признание ужаснуло верных подданных Феодора: они знали, как близок был к нему Борис, и потому, проливая слезы над телом невинного царевича, признанного нашей церковью Святым Мучеником, они могли бояться и за жизнь старшего брата его! Но этот страх был непродолжителен: он кончился вместе с их жизнью. Борис, получив из Углича донесение об убиении Димитрия и о том, с какой яростью народ бросился на всех, кого подозревал в этом убийстве, прислал чиновников своих расследовать это дело, и поверите ли вы, милые дети, чем кончилось это следствие? Присланные чиновники донесли царю, что царевич Димитрий в припадке падучей болезни зарезал сам себя ножом, что царица и брат ее Михаил Нагой, напрасно обвиняя в убийстве Волохова, Качалова и Битяговских, приказали умертвить их, что граждане угличские поверили несправедливым обвинениям и погубили многих невинных.

Выслушав это донесение, в котором не было ни одного слова правды, Борис именем Феодора объявил наказание виновным. Началось с царицы, этой горестной матери, едва переносившей жизнь: ее постригли в монахини и отвезли в отдаленный монастырь; всех родственников ее Нагих также сослали и заключили в темницы; граждан угличских, числом около двухсот, как убийц людей невинных казнили смертью, другим отрезали языки, многих сослали в Сибирь; и с того времени исчезла слава города Углича. Борис боялся, чтобы в чьей-нибудь памяти не остались последние признания убийц, и для того истребил всех, на кого не мог надеяться.

Ему удалось и это: никто не смел говорить вслух о том, что подозревает правителя в убийстве маленького царевича; казалось, никто не смел даже думать так дерзко. Вскоре новые происшествия – сперва сильный пожар в Москве, а потом нашествие тогдашнего крымского хана Казы-Гирея – совсем отвлекли мысли народа от ужасного убийства последнего потомка Рюрика. Во время пожара Борис показал столько сочувствия к бедам москвитян, а во время неожиданного нашествия татар столько благоразумия и храбрости, что все русские – или утешенные его благодеяниями, или спасенные от варваров его умными распоряжениями – уже не хотели верить, что добрый правитель был убийцей царевича, и не смели обижать его своими подозрениями.

Так хитрый Борис сумел сохранить доверие и любовь народа, сумел сделать большее – завладеть престолом, и не силою, не принуждением, но по общему, единодушному желанию всех русских! Из следующего рассказа вы узнаете, друзья мои, подробности этого важного события в нашей истории.

Борис Годунов, царь России
1597—1600 годы

Уже прошло более шести лет после убиения царевича, уже народ начал привыкать к горестной мысли, что поколение царей его кончится со смертью Феодора и что наследником его уже не будет князь, происшедший от святой крови Мономаха. Стараясь всеми силами уверить русских, что они должны в этом случае покориться воле Божией, Борис в то же время старался показать себя с самой выгодной стороны. Его милосердие, кротость, правосудие были беспримерны; его щедрость, великодушие, любовь к народу неописуемы. Всякий раз, когда надобно было объявить кому-нибудь прощение и милость царя, то в указе писали: «Государь прощает для ближнего своего приятеля, слуги и конюшего боярина Бориса Феодоровича». Если же кого осуждали на казнь, то в указе не было имени Годунова, а писали: «Приговорили бояре – князь Федор Иванович Мстиславский с товарищами». По этой хитрости можно судить и о других, какие употреблял Борис, чтобы получить любовь всех русских.

Такие средства не могли остаться без успеха, особенно с того времени, как он подкрепил свою власть новою опорой: зная набожность народа нашего и глубокое уважение его к служителям Божиим, Годунов предложил царю возвысить духовенство русское учреждением патриаршего достоинства. Имя патриархов означало главных пастырей церкви, и такие были только в пяти знаменитейших городах – Риме, Александрии, Антиохии, Иерусалиме и Константинополе. С этим высоким званием, конечно, соединялось и более власти, нежели с обыкновенным достоинством митрополита, особенно в правление Феодора, посвятившего всю жизнь свою молитвам. Борис знал, кого сделать патриархом, и потому предложил это Феодору.

Как ожидал он, так и получилось. Царь согласился с удовольствием. Духовенство и народ с радостью приняли новое звание: первому оно обещало лестные отличия, второму казалось особенной милостью Божией. В Москве был в то время константинопольский патриарх Иеремия. Он посвятил в достоинство патриарха русского митрополита Иова, одного из преданнейших друзей Годунова. Благодарный за свое возвышение, Иов начал с того времени еще усерднее служить своему покровителю.

Таким образом, все исполнилось по желанию правителя. Неограниченная власть его, поддерживаемая самим государем и всем духовенством, казалась для народа священной, как будто происходившей от Бога, и еще при жизни Феодора все думали, что никто другой, кроме брата царицы, не может быть наследником престола.

Властолюбивый Борис, видя такое расположение умов, с нетерпением ожидал счастливого дня, в который с царским могуществом его соединится и имя царя. Этот день настал 6 января 1598 года. Феодор опасно занемог и на другой день скончался. Народ, любя этого кроткого сына незабвенной Анастасии за его благочестие и набожность, за его щедрость и милосердие к бедным, забывал его слабости, искренно плакал по нему и, исполняя волю его и совет Бориса, присягнул царице Ирине, несмотря на то что печальная государыня с первой минуты кончины нежного супруга своего решилась постричься в монахини.

Годунов знал это, но для него нужно было, чтобы русские поклялись в верности сестре его. Эта клятва еще более приближала его к престолу, и, когда через девять дней Ирина постриглась, пламенное желание брата ее исполнилось: вельможи, духовенство и народ поднесли ему корону русскую! И что же вы думаете, милые читатели, он тотчас с радостью принял ее? Совсем нет!

Притворщик отказывался, говорил, что никогда дерзкая мысль сесть на престол кроткого ангела и друга его Феодора не приходила ему в голову, что он хочет жить только для утешения сестры своей, что он хочет так же, как и она, отказаться от света, – одним словом, он так обманул всех своим смирением, что удивление его высокими добродетелями еще более увеличилось и все еще усерднее начали просить его согласия. Но Годунов не давал его.

Шесть недель москвитяне просили его и получали одни отказы, и наконец только тогда уже, когда к просьбам их присоединились просьбы всей России, когда из самых отдаленных областей приехали депутаты и народ, два дня служив молебны, на третий с крестным ходом пришел к избранному царю и коленопреклоненно умолял его сжалиться над осиротевшим отечеством – хитрый властолюбец согласился и как будто против желания принял корону, которая более четырнадцати лет занимала все мысли его и для которой он пожертвовал спокойствием своей совести и счастьем жизни настоящей и будущей.

1 сентября 1598 года произошло коронование Бориса. Здесь кстати сказать, что до времен Петра Великого предки наши праздновали 1 сентября начало нового года, что мы делаем теперь 1 января. Годунов выбрал нарочно этот день, чтобы придать более важности своему коронованию.

Оно праздновалось самым великолепным образом. Милости были бесчисленны, богатые подарки лились на бояр, деньги – на бедных, ласки семейства царского – на всех подданных. Супруга Бориса, новая царица Мария Григорьевна, давно славилась своими добродетелями, дети их – девятилетний сын Феодор и шестнадцатилетняя дочь Ксения – были ангелы сердцем и наружностью. Народ с восхищением смотрел, как милостиво они разговаривали с чиновниками, купцами и даже с нищими, как они принимали от них хлеб и соль и звали всех обедать к царю. Одним словом, Борис старался самыми лестными угождениями истребить в народе малейшее воспоминание о несчастной кончине маленького царевича Димитрия. Старания его имели полный успех, особенно в первые два года его царствования. Они были самые блестящие. Усмирение крымского хана, окончательное покорение Сибири и истребление Кучума и всех приверженцев его, выгодный мир со Швецией, Данией, Польшей, любовь Бориса к наукам, его старания о просвещении подданных, его справедливость, трудолюбие, примерная нежность к семейству и особенно к милому сыну, в котором он видел достойного наследника престола, – все это вместе так радовало всех русских, так уверяло их в доброте сердца государя, что они совсем забыли о прежних слухах, носившихся насчет Бориса, или, лучше сказать, они не верили им и всей душой, всем пламенным сердцем своим любили милостивого, добродетельного по наружности Годунова, никак не думая, чтобы он мог быть убийцей законного царя их!

Мучительная жизнь убийцы
1600—1603 годы

Так могли ошибаться люди, так Борис мог скрыть от них преступление свое, но могло ли оно утаиться от Бога, видящего малейшие помышления наши? О, конечно нет! Совесть напоминала ему об этом каждый час его жизни, и никакая слава, никакие удовольствия не могли заглушить ее страшного голоса. Как верно представил Пушкин это безотрадное состояние сердца несчастного царя! В одном месте трагедии его, о которой мы уже упоминали, он говорит так:

 
Достиг я высшей власти;
Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей душе…
 

И потом, исчислив все горести, какие переносил он на престоле, восклицает:

 
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою —
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда – беда! как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком, стучит в ушах упрек,
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах…
И рад бежать, да некуда… ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
 

Мучительно такое состояние души для всякого человека, еще мучительнее оно было для царя. Каждую минуту Борис боялся, чтобы кто-нибудь не прочел на лице его страшную тайну, и для того старался видеть как можно менее людей, перестал показываться народу запросто, но всегда с такою пышностью, которая никого не допускала подходить к нему близко; часто давал для народа обеды, для вельмож – пиры, и такие богатые, каких русские не видали ни при одном из прежних государей. Все это бедный царь делал для того, чтобы развеять тайную грусть свою, чтобы хоть ненадолго рассеять мрачное беспокойство души своей. Праздники Годунова были так великолепны и так хорошо показывали нравы и обычаи его времени, что мне хочется дать некоторое понятие о них моим маленьким читателям. Мы выберем для того случай самый любопытный – приезд в Москву жениха царевны Ксении, датского принца Иоанна.

Современники с удивлением говорили о красоте дочери Годунова. Она так восхищала предков наших, что в истории есть даже описание ее наружности. Послушайте, как один из писателей говорит о ней: «Царевна Ксения, отроковица чюднаго домышления, зельною красотою лепа, бела и лицем румяна, очи имея черны, велики, светлостию блистаяся: когда же в жалости слезы от очию испущаше, тогда наипаче светлостию зельною блисташе, телом изобильна, млечною белостию облиянна, возрастом ни высока, ни низка; власы имея черные велики, аки трубы по плечам лежашу; во истину во всех женах благочиннейша и писанию книжному искусна: гласы воспеваемые любляше и песни духовныя любезне слышати любляше».

Надеюсь, из этого описания вы поймете, что прекрасная царевна была роста среднего, телом полна и стройна, имела млечную белизну, волосы черные, лежавшие локонами по плечам, лицо свежее и румяное, глаза большие, черные, которые делались еще прелестнее, когда в них блистали слезы жалости, что она из всех женщин была самой скромной, пленяла всех не одной красотой, но и умом образованным, любила читать книги и петь сладкие песни духовные. Для такой доброй, умной и прелестной дочери нетрудно было царю русскому найти жениха. Датский принц согласился оставить ради нее отечество.

10 августа 1602 года жених приехал на адмиральском корабле к устью реки Наровы, где начиналась граница русская. При громе пушек он ступил на нее, и присланные навстречу ему бояре Салтыков и Власьев ввели его в богатый шатер и поднесли в подарок от имени царя восемьдесят самых дорогих соболей. В продолжение пути до Москвы знаменитый гость почти каждый день получал новые дары от будущего тестя: царь беспрестанно посылал ему то шапки, низанные жемчугом, то пояса и кушаки драгоценные, то золотые цепи, то сабли с бирюзой и яхонтами. Для спокойствия герцога приказано было везти его тихо, так что, редко делая более 30 верст в день, он не прежде 19 сентября въехал в Москву.

В этот день Москва представляла приятную и веселую картину. Надобно сказать вам, милые читатели, что русская столица была в это время гораздо красивее, нежели прежде. Царь Борис любил украшать ее новыми зданиями и беспрестанно что-нибудь строил в Кремле. И теперь еще существует в Москве огромный памятник его царствования – колокольня Ивана Великого, оконченная в 1600 году. Дома боярские строились также гораздо лучше, нежели прежде: они были уже все из соснового леса, в два или три этажа, с большими крыльцами, с дощатыми свислыми кровлями, а на дворах были летние спальни и каменные кладовые. Улицы были вымощены деревом, но, уж конечно, маленькие читатели мои догадаются, что эта мостовая вовсе не походила на тот чудесный паркет, который так красиво стелется у нас по Невскому проспекту. Нет! Тогдашняя мостовая московская была сделана просто из досок; предки наши были рады и тому: по крайней мере, теперь им можно было не бояться грязи. Но возвратимся к встрече важного гостя Москвы – герцога датского.

Чиновники военные и гражданские и купечество поехали встретить герцога за несколько верст от города, в поле. Он ласково выслушал речь бояр, сел на лошадь и тихо ехал посреди них, потом еще тише по городу, как будто для того, чтобы дать полюбоваться собою народу: Иоанн был красавец. Во всех церквах звонили колокола, и всех громче раздавался звон кремлевского, который употреблялся только в важных случаях. В этот день герцог еще не представлялся Борису, а поехал прямо в назначенный для него дом. Сюда прислали ему царский обед. Как вы думаете, друзья мои, сколько кушаний принесли к нему? Не менее ста, и все на золотых блюдах с такими же крышками.

Кажется, трудно придумать столько разных блюд, но хлебосольные предки наши, любя сытно покушать, не затруднялись в этом случае: они делали из каждого блюда несколько различных приготовлений, например у них были: и кура тушеная, и кура в репе, и кура в лапше; тетерев с шафраном и тетерев со сливами; уха курячья шафранная, и уха курячья черная, и уха курячья белая. Из одного журавля делали восемь блюд, из лебедя – столько же. А пирогам, караваям и блинам так счета не было! Кажется, это были любимые их кушанья. Из напитков же более всего был в употреблении мед, его делали из разных ягод и очень неумеренно пили за столом! Вот этих разных медов принесли к герцогу более семидесяти ведер. Кроме того, было много разных вин иностранных. И все это для одного обеда!

Иоанн удивлялся такому пышному угощению, но удивился еще более богатству русских через неделю, в день своего представления, когда он обедал у царя В Грановитой палате, за серебряным столом. Борис сидел на золотом троне, под висевшей над ним короной. После обеда поднесли принцу дорогие подарки. Но он все еще не видел невесты: у предков наших не было обыкновения показывать девицу жениху, прежде нежели родители обговорят все условия. До обручения и свадьбы все семейство царское ездило в Троицкую лавру помолиться Богу о счастье Ксении. Обряд этого выезда очень любопытен, милые дети. Если вам хочется знать, походил ли он на наши нынешние церемонии, то вы можете сделать это сравнение. Я расскажу вам, как говорили о нем очевидцы:

«Впереди всех ехали шестьсот человек верхом и двадцать пять лошадей все в золоте и серебре; за ними две кареты: пустая, царевича, обитая красным сукном, и другая – обитая бархатом, где сидел государь, обе в шесть лошадей; около первой ехали верховые; около второй шли придворные чиновники. Далее ехал верхом молодой царевич; лошадь его вели знатные бояре. Через полчаса выехала царица в великолепной карете; в другой, со всех сторон закрытой, сидела царевна: первую везли десять белых лошадей, вторую – восемь. Впереди – сорок лошадей и дружина престарелых вершников с длинными седыми бородами; сзади – двадцать четыре боярыни на белых лошадях. Шляпы боярынь украшались золотыми пуговицами и кистями, висевшими до плеч, а сапожки на всех были желтые. Вокруг шли триста приставов с жезлами».

Видите, какая пышность всегда окружала Бориса! Как он старался отдалять ею от себя людей, заглушать шумом и блеском беспокойство своей виновной совести. Но это не помогло, и несчастье уже преследовало тайного убийцу и семейство его. Милая, невинная Ксения лишилась жениха своего прежде, нежели возвратилась из Троицкой лавры: Иоанн вдруг занемог и через неделю скончался. Годунов непритворно плакал о нем; в то же время он плакал и о преступлении своем: ему казалось, что уже наказание его началось и что вместе с ним будет страдать все невинное семейство его.

От такой мысли сердце его сделалось еще беспокойнее, думы – мрачнее. Беспрестанно казалось ему, что тайное убийство его открыто, беспрестанно слышалось ему страшное имя Димитрия!.. Везде представлялась ему измена, во всех боярах видел он хитрых обманщиков, замышлявших против него заговоры. Разумеется, что подозрительнее всех казались ему ближайшие родственники прежнего царского дома – Романовы. Кроме этого священного права на любовь и уважение всех русских, Романовы отличались своими добродетелями, своей привязанностью к отечеству, своим усердием к пользе народа. Могли ли все эти достоинства ближайших родственников Димитрия не внушать страха похитителю престола? Он почувствовал этот страх в полной мере – и несчастья одно за другим поражали знаменитых предков нынешних государей наших. Но чтобы погубить их, надобно было выдумать какой-нибудь предлог. Это не остановило Бориса: клеветников было у него довольно. Родственник и любимец его Семен Годунов тотчас придумал средство: он подкупил казначея Романовых, дал ему несколько мешков с кореньями, велел спрятать их в кладовой господ своих и донести на них, что они занимаются составлением яда и хотят отравить царя. Низкая хитрость удалась: страшное преступление, возведенное на Романовых, встревожило и духовенство и всех знатнейших чиновников, и никто не противился, когда осужденных взяли под крепкую стражу и велели судить. Несмотря на то что при самом строгом суде, при самых ужасных пытках никого не нашли виновным, несчастные погибли по одному доносу, и Бориса назвали неслыханно милосердным, когда он осудил Романовых и всех родственников их не на смерть, а лишь на ссылку и заключение.

Старшего из Романовых, боярина Феодора Никитича, постригли, назвали Филаретом и сослали в Сийский Антониев монастырь, находившийся в Архангельской области; супругу его Ксению, также постриженную и названную Марфою, – в одну из деревень заонежских; брата его, второго Романова, Александра Никитича – в Усолье, к Белому морю; третьего, Михаила, – в Великую Пермь, в село Ныроб; четвертого, Ивана, – в Пелым; пятого и последнего, Василия, – в Яренск; зятя их, князя Черкасского, с женой и порученными ей детьми ее брата Феодора Никитича, шестилетним сыном Михаилом и маленькой сестрой его, – на Белоозеро. Все их богатые поместья роздали другим вельможам, все дома, драгоценности и деньги взяли в казну.

Избавив себя таким образом от людей, казавшихся ему самыми опасными, Борис думал успокоиться, думал освободиться от всякого страха и наконец насладиться счастьем, как вдруг новая гроза загремела над головой его! Случилось то, о чем не думал убийца и в самом величайшем страхе своем, что было для него ужаснее всех прежних опасностей, что поразило его почти смертельным ужасом: разнеслась весть, что царевич Димитрий, что святой младенец, убитый в Угличе, – жив!..