Текст книги "История России в рассказах для детей (том 1)"

Междуцарствие
1610—1613 годы

Так называется в истории нашей это несчастное время, когда русские не имели государя и потому испытывали всю горесть сиротства и беззащитности. Оно продолжалось три года и заключало в себе столько бедствий, что я не знаю, с чего начать рассказ мой. Сказать ли вам о том, что терпели бедные жители Смоленска во время продолжительной осады их города королем польским? Сказать ли вам о той твердости, с какой они переносили свои страдания, о той неустрашимости, с которой около двух лет защищали город свой, и наконец о том геройстве, с которым знатнейшие из них решили лучше умереть, нежели сдаться неприятелю? Для этого они затворились в одной из главных городских церквей, подожгли порох, лежавший в подвалах церковных, и взлетели на воздух на глазах удивленных поляков. Показать ли вам четырнадцать шатров, раскинутых в окрестностях Смоленска, за версту от королевского стана? Эти шатры бедны, некрасивы и вовсе не походят на чистые, белые как снег палатки, которыми бывают усеяны поля и холмы Красного Села в то время, когда стройные полки нашей прекрасной гвардии проводят там теплые дни июня и июля. И знаете ли вы, милые читатели мои, кто жил в этих бедных шатрах в глубокую холодную осень? Не солдаты и офицеры, которые, привыкнув ко всем трудностям войны, легко перенесли бы холод и сырость октябрьских ночей, а знаменитые бояре, приехавшие к Сигизмунду послами от всего московского народа, чтобы предложить престол русский шестнадцатилетнему сыну его Владиславу.

Вы, верно, удивитесь такому предложению, друзья мои? Да, положение бедных предков наших было так горестно, что для избавления себя от несчастий и от сильного врага своего Сигизмунда они не находили другого средства, как назвать государем своим сына его! До такого унижения довел их гетман Жолкевский, уже вошедший в Москву со всем своим войском. Однако русские покорялись судьбе своей с мыслью, что королевич польский, принимая корону царей их, примет в то же время их веру и обычаи, и потому, чувствуя всю важность посольства своего, они выбрали для этого людей, самых отличных по уму, добродетелям и преданности отечеству. Первые места занимали между ними ростовский митрополит Филарет Никитич Романов и князь Василий Васильевич Голицын. Свита их состояла также из самых знатных дворян и духовенства. Злые поляки заставили их терпеть холод и даже голод в шатрах, разбросанных на полях смоленских. Более восьми месяцев они держали их там и потом отправили пленниками в Польшу за то, что они не согласились отдать Россию без всяких условий во власть польского короля. Ужасно было положение этих верных защитников отечества, этих знаменитых страдальцев за честь престола русского!

Оставим эту печальную картину, она слишком мрачна для вашего воображения, милые дети. Но на чем же остановимся мы? Описать ли вам состояние Калуги, где в один день тушинский злодей был убит, а у Марины родился сын, которого она назвала царевичем Иоанном Димитриевичем? Говорить ли вам о новых замыслах этой презренной женщины, которая вскоре подружилась с дерзким атаманом днепровских казаков Заруцким и обвенчалась с ним на том условии, что он посадит на престол московский маленького сына ее и от имени этого сына будет управлять вместе с нею государством? Представить ли вам южную часть бедного отечества нашего, которую крымцы опустошали набегами, Астрахань, где беспрестанно появлялись новые самозванцы, Новгород, где прежний знаменитый друг князя Михаила Скопина-Шуйского генерал Делагарди уже действовал как неприятель и, пользуясь всеобщим расстройством, заставлял не только новгородцев, но и жителей многих других городов выбрать в цари принца Филиппа, сына короля шведского? Или посмотреть нам, что делается в это ужасное время в самом сердце России, в столице ее – Москве? По крайней мере, здесь мы можем отдохнуть! Здесь еще блестит слабая надежда на спасение.

Как ни велики несчастья москвитян, принужденных принять к себе гетмана Жолкевского со всем войском его, принужденных видеть собственными глазами весь ужас власти поляков над отечеством их, принужденных, наконец, присягнуть сыну короля польского, но у них есть еще люди, которые, несмотря на бурю, бушующую вокруг них, еще осмеливаются мечтать о спасении, еще не боятся говорить и бороться за погибающую родину! Это были патриарх Гермоген – не соглашавшийся признать царем Владислава и за то гонимый поляками, Прокофий Ляпунов – выступавший против Шуйского, но впоследствии решивший употребить все усилия, чтобы избавить русских от власти чужеземцев, и князь Трубецкой – второй после него начальник войска русского, пришедшего к Москве для ее избавления. Третьим отрядом – дружиною казаков – управлял Заруцкий. Если бы этот злодей не отделил желаний своих от желаний всей России и не сделался защитником безбожной Марины и сына ее, то, вероятно, бедствия отечества нашего не были бы так продолжительны и поляков выгнали бы из Москвы в то самое время, о котором мы говорим теперь, т. е. в 1611 году, но, вместо того чтобы действовать согласно с товарищами, Заруцкий, думая только о пользе Марины, старался погубить Ляпунова – того, кто первый начал призывать русских к спасению отечества, кто первый собрал и привел к стенам Москвы полки защитников. С надеждой смотрели на него все русские, но, прежде чем начались под Москвой важные сражения с поляками, Ляпунов был убит казаками Заруцкого.

Это последнее несчастье, уничтожив все ожидания предков наших, привело в неописуемое уныние сердца их, они не знали уже, к кому обратиться со своей горестью, кого молить о помощи. Уже нельзя было искать ее на земле, только помощь небесная могла спасти их. И Бог послал ее тем, кто всегда твердо надеялся на него! Чудесна была эта помощь, любезные читатели, удивительны средства, какие употребил Господь для спасения России.

Из священного жилища Сергия, некогда усердного защитника России, – из монастыря Троицкого блеснул первый луч надежды для русских. Тамошние архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын первые начали великое дело спасения отечества. Они уговорили 200 стрельцов и 50 монастырских слуг идти на избавление Москвы. Этот небольшой отряд, конечно, ничего не значил в сравнении с силами поляков, но он был началом того великого ополчения, которое собралось впоследствии со всех концов России по призыву Дионисия и Авраамия. Они посылали грамоты во все города и просили всех жителей их идти против врагов отечества. Авраамий, увлеченный своим пламенным усердием, оставил тихую жизнь монастырскую и был неразлучен с воинами, ободрял их в опасностях, разбирал их споры, мирил поссорившихся и даже сам участвовал в сражениях.

Между тем как в Москве гордые поляки смеялись над слабыми усилиями монахов лавры Сергиевой, грамоты Дионисия и Авраамия произвели чудо в Нижнем Новгороде. Усердно сходился слушать их народ во всех городах и селениях русских, весело было людям грамотным читать их землякам своим, собиравшимся около них и боявшимся проронить даже слово из умных посланий. Все они готовы были лететь на смерть за милую родину, но, не зная, как сделать это, проводили время в напрасных толках и, ничего не придумав, печально расходились в разные стороны. Так дошла очередь и до Нижнего, но там случилось иначе: там жил избавитель России! И кто бы вы думали был этот избавитель, любезные читатели? Верно, вы скажете – какой-нибудь знаменитый и богатый боярин, известный всему государству. Нет, друзья мои, любовь к отечеству не принадлежит одной знатности и богатству: она равно разлита во всех добрых и благородных сердцах. Избавителем России в горестное время междуцарствия был простой мещанин Нижнего Новгорода Козьма Минич Сухорукий, которого мы обыкновенно зовем Мининым.

Какое-то особенное чувство пылало в душе Минина во время чтения грамот Сергиевой лавры. Без сомнения, оно зажглось в нем по воле Божией, потому что могла ли высокая мысль – спасти Россию, уже погибавшую, уже преданную во власть поляков и шведов, уже называвшую царями своими и Владислава и Филиппа, прийти сама собой простому человеку, не имевшему никаких средств сделать такое чудо? Сам Минин чувствовал, что она внушена ему Богом, по той надежде, какую имел он на успех. Не медля ни одной минуты, он тут же, на площади, где читали грамоты, сказал народу: «Вера и отечество наше погибают, но мы можем спасти их. Не пощадим жизни и имущества для избавления Москвы, продадим свои дома, заложим жен и детей своих и выкупим из беды отечество! Бог благословит наше предприятие».

Какие прекрасные слова, друзья мои! Как хорошо, что история сохранила их во всей точности! Если они и теперь восхищают нас, то подумайте, какое действие произвели они на собравшихся нижегородцев. Прибавьте к тому, что слезы текли по щекам Минина, когда он говорил их, что святой огонь любви к отечеству блистал в его взорах, и вы не удивитесь, что действие слов его было чудесным. Нижегородцы в один голос вскричали: «Умрем за Русь святую!» – и спасение отечества нашего было решено. В этом крике соединились все сердца, все души, все мысли, все желания русских. Он раздался во всех отдаленных местах России, он привел к одной цели всех верных детей ее, он воодушевил одинаковым усердием всех защитников ее. Это усердие было беспримерным, оно пылало не только в сердцах мужчин, но и женщин. Будучи не в состоянии проливать кровь свою за милое отечество, они приносили ему в жертву все, что имели: снимали алмазы и жемчуга со своих кокошников и повязок, лишали себя всех других драгоценных украшений и с радостью заменяли простым бисером изумруды и яхонты, так красиво блиставшие на шеях и руках их! Скажу вам еще более, милые читатели мои, – даже маленькие дети, глядя на родителей, делали то же: многие богатые мальчики не хотели носить золотых пуговок на" кафтанчиках, а девочки – дорогих сережек и запонок, все это они приносили своим маменькам и просили их отослать в ту же общественную казну народа, куда с таким чистым усердием сыпалось чистое золото русское. Эта казна хранилась у Минина: он продавал драгоценные пожертвования и на вырученные деньги содержал воинов, со всех сторон сходившихся на защиту родины. Благодаря такому усердию новое войско уже имело все нужное, недоставало только полководца, которому бы можно было поручить спасение царства.

Минин и в этом случае вывел из затруднения своих соотечественников. Служив некогда в полках царских, он, несмотря на лета свои, еще был храбр и любил слушать рассказы о делах знаменитых полководцев русских, знал почти всех их лично и безошибочно мог судить, кто из них был первым по достоинствам. Он отдавал это первенство князю Димитрию Пожарскому, уже известному своей любовью к отечеству, своим усердием, своей – в полной мере русской – неустрашимостью. Защищая бедных москвитян с небольшими отрядами своими против многочисленных поляков, князь Пожарский за год перед тем был опасно ранен и в это время, выздоравливая от ран, жил в деревне своей, за 120 верст от Нижнего Новгорода. Вот к нему-то отправился Минин, его-то умолял именем всех русских спасти Россию.

Тронутый таким доверием, готовый пожертвовать последней каплей крови за веру и отечество, Пожарский с восхищением принял предложение народа и, уже не думая о ранах своих, едва закрывшихся, отправился к войску, с нетерпением его ожидавшему. С этой минуты судьба России переменилась и торжество поляков над бедными предками нашими кончилось. Злые враги при первом известии о всеобщем ополчении русских почувствовали погибель свою, и первой жертвой их злобы сделался патриарх Гермоген: они замучили голодной смертью этого святого защитника церкви и престола, но он умер спокойно, потому что уже знал о приближении к Москве Пожарского, и праведная душа его, расставаясь с жизнью, благословляла воинов и молилась об успехах их.

Народное ополчение соединилось в конце августа 1612 года с войском, более года стоявшим около Москвы. Начальник его князь Трубецкой и Авраамий Палицын с радостью встретили новых товарищей. Теперь уже не страшны были для них замыслы Заруцкого – слава Пожарского, присутствие Минина, пламенное усердие народа ручались за победу. Вид московского стана совсем переменился: там уже не встречались более лица бледные и унылые, не слышны были тяжелые вздохи воинов, опечаленных беспрестанными неудачами, не лились слезы жен и детей их, приходивших из Москвы украдкой от злых поляков повидаться со своими милыми. Теперь там все были бодры и спокойны, и, несмотря на то что многочисленное войско польское под начальством гетмана Хоткевича шло на помощь полякам, владевшим Москвой, русские были уверены в победе.

22 августа первые отряды Хоткевича перешли Москву-реку и остановились близ Новодевичьего монастыря. Пожарский и Трубецкой встретили их и сражались три дня. Храбрость видна была с обеих сторон, но победу русских замедляли казаки, находившиеся в войске князя Трубецкого: эти расчетливые воины вздумали в ту минуту, когда решалась судьба отечества, спорить о жалованье своем и, говоря, что они еще не получили его, не хотели сражаться. В каком затруднительном положении были тогда начальники войска! Князь Пожарский и Минин не хотели верить, что это были русские! Да и наши нынешние добрые донцы не поверят, что это были люди, которые когда-нибудь назывались казаками. Но тут есть причина, которая несколько извиняет их, – эти казаки были товарищами злодея Заруцкого. Слава Богу, что в эту ужасную минуту, когда могли погибнуть все великие намерения спасителей России, нашелся человек, который был в состоянии поправить зло, причиненное изменниками чести русской. То был добрый неутомимый Авраамий Палицын. С чувством души высокой и благородной, с трогательными слезами человека, пламенно любившего отечество свое и боявшегося увидеть погибель его, показал он казакам всю низость поступка их, обещал им вместо денег, которых уже не было ни у него, ни в казне Сергиевой лавры, все богатые ризы и вещи церковные, умолял их именем Бога и Святого Сергия не отказываться от сражения.

Эти убедительные слова, это имя Бога и его угодника напомнили казакам долг их, показали им всю безрассудность, все малодушие их. С раскаянием в сердце, с клятвой победить или умереть полетели они на поле сражения, где счастье уже было на стороне гетмана. Храбрость казаков переменила судьбу его, но победа все еще оставалась нерешенною, как вдруг Минин, вспомнив, что часто в молодости смелость его доставляла победу тому полку, где он находился, отобрал триста отличных воинов и с ними бросился на неприятелей сзади. Такое неожиданное нападение смешало польское войско, ряды его расстроились, а русские воспользовались этим беспорядком – и славная победа сделала навсегда незабвенным для нас день 24 августа. Более 15 тысяч поляков было убито, а остальные с гетманом ушли в Польшу.

Освободясь таким образом от сильного войска, посланного на помощь полякам, князья Пожарский и Трубецкой еще смелее подступили к столице и окружили ее войском со всех сторон. Поляки, не имея возможности выезжать из города за съестными припасами, страдали от голода, который был так велик, что они ели собак, кошек и мышей, но все еще упрямились и не хотели покориться. Наконец страшный голод дошел до крайности, и 22 октября 1612 года поляки сдались, и Москва, обезображенная, разоренная, но оживленная надеждами на будущее счастье, приняла с любовью и благодарностью храбрых освободителей своих.

Вслед за этой радостью русские услышали о другой: Сигизмунд, узнав, что Хоткевич разбит, и видя, что войско его гибнет в России от голода и наступивших морозов, отказался на время от своих гордых намерений завладеть отечеством нашим и отправился в Польшу. Но не он один был сильным врагом земли русской и опасным искателем престола ее. С другой стороны страшил ее грозою знаменитый Густав-Адольф, тогда только что сделавшийся шведским королем. Он напоминал Новгороду и другим северным городам нашим клятву, данную ими Делагарди, что они избирают царем меньшого брата королевского, принца Филиппа.

Так, прежде чем народ успел порадоваться победе своей, новая буря уже собиралась над головой его! Спасти себя от нее можно было только под могущественной защитой царя, а его не было у русских! Страх подвергнуться новым бедам и уверенность в том, что счастье России есть всегда дело государя ее, заставили и вельмож, и народ поспешить с важным выбором того, кому надобно было поручить судьбу отечества. Но как труден был этот выбор после двух неудачных! Царствования Годунова и Шуйского пугали русских. С горестью вспоминали они снова о несчастной кончине царевича Димитрия и о том, что уже не поколение прежних царей будет управлять ими. Печально и с сомнением смотрели они на дома знаменитых бояр и не знали, в котором из них искать надежу-государя. Во время этой нерешительности чувство живейшей благодарности привязывало их к князю Пожарскому, и, как рассказывают некоторые повествователи, многие, увлеченные им, уже думали назвать царем героя – спасителя отечества.

Утешительно было для князя Пожарского услышать о таком намерении соотечественников, оно доказывало любовь и благодарность их, а эти два чувства составляют всегда лучшие радости человека. Насладившись ими, знаменитый князь хотел быть в полной мере достойным их, и потому, вместо того чтобы воспользоваться восторгом благодарных сердец русских, он отклонил намерение их и был одним из первых, напомнивших вельможам и боярам-избирателям о том, кто имел право на корону России: это был близкий родственник царей наших, племянник Анастасии. «Правда, – говорил князь Пожарский и другие бояре, бывшие одного с ним мнения, – он не принадлежит уже свету: умный и добрый Филарет наш – служитель Божий, и к тому же он теперь в Польше, пленник Сигизмунда, но у него есть сын – шестнадцатилетний Михаил. Вот кто должен быть царем нашим и по праву рождения, и по праву заслуг его предков, и по праву воспитания своего: кельи монастырские и наставления благочестивой матери-монахини ручаются нам за чистоту его сердца. Итак, друзья, пусть будет царем нашим Михаил Романов!»

«Да здравствует царь наш! Да здравствует Михаил!» – воскликнуло в один голос все собрание. Так согласно и быстро сделан был этот счастливый выбор. Имя Михаила, произнесенное единогласно, казалось для всех волею Бога, определением небес. Народ с восхищением повторял восклицания бояр: родство избранного царя с поколением Рюрика, с добродетельной Анастасией, удовлетворяло пламенные желания русских, обещало им снова продолжительное счастье. С чувством радости, уже не боясь за свое будущее, все пошли в церкви благодарить Бога. Вы, верно, угадаете, друзья мои, что в это время всех приятнее было молиться князю Пожарскому: на совести у него было чисто и светло.

Память об этом знаменитом и великодушном избавителе отечества нашего во время величайших опасностей его продлится до тех пор, пока будет существовать Россия и пока русские будут чувствительны к добродетелям своих предков. Эти добродетели были не перенятые от других народов, а врожденные: они одинаково были свойственны людям всех званий и состояний, и читатели мои, удивляясь славным делам царей, князей, бояр, духовенства и, наконец, простых мещан, в числе которых был Минин, удивятся еще более, когда я скажу, что и крестьяне могли гордиться героями, достойными в полной мере этого названия. Прочитайте следующий рассказ, и вы поверите этому.

Иван Сусанин и его потомство
1613 год

В нескольких верстах от Костромы есть село Домнино. В нем живут 105 свободных поселян, которые не платят податей, не исполняют никаких повинностей, т. е. не мостят дорог, не держат лошадей для почты и проезжих, не представляют рекрутов на службу государеву – одним словом, не знают никаких тягот жизни общественной, но пользуются всеми выгодами ее. Этих счастливцев называют белопашцами. Знаете ли, милые друзья мои, отчего они наслаждаются такой приятной жизнью и кому обязаны всеми преимуществами своими? О, это любопытное и трогательное происшествие, вы, верно, поблагодарите меня, если я расскажу о нем. Послушайте же.

В то время когда сердца всех русских с согласным, единодушным восторгом назвали государем своим Михаила Романова и уже с нетерпением ожидали известия о том, как примет он и благочестивая мать его монахиня Марфа Иоанновна послов московских, поехавших к ним с усердными мольбами от имени всего народа, поляки, узнав об этой новости и предвидя, как повредит она намерению их завладеть Россией, решили погубить избранного царя. Шестнадцатилетний юноша, отец которого, пленник в Варшаве, оплакивал бедствия своего отечества, а мать, насильно постриженная, проводила печальные дни в монастырской келье, не мог быть страшен для врагов сильных и многочисленных, и погибель его казалась для них легкою: все зависело от того только, чтобы сделать это прежде, чем послы успеют приехать к нему и превратить скромное беззащитное жилище молодого боярина в неприступный, окруженный верными подданными дворец избранного государя.

Рассуждая таким образом, отправили они отряд самых решительных злодеев в поместье Романовых. Это поместье было в Костромской губернии, ему принадлежало также и то село Домнино, о котором мы говорили в начале этого рассказа. Отряд поляков уже появился в Домнине, оставалось не более версты до той деревни, где был господский дом, в котором жил молодой Михаил в разлуке с добрыми родителями, тоскуя о несчастной судьбе отца и услаждая горесть свою только свиданиями с матерью, монахиней, жившей в нескольких верстах от него, в Ипатьевском монастыре. Убийцы не знали дороги в эту деревню и случайно встретили крестьянина из села Домнино Ивана Сусанина. Нетерпеливо начали они спрашивать у него, как им найти поместье нового царя Михаила Феодоровича, и, чтобы не показаться подозрительными, злодеи притворились, что посланы от друзей его, чтобы прежде всех поздравить с неожиданным счастьем. Но Сусанин был умен и сметлив: он догадался, что имеет дело не с друзьями, а с самыми жестокими врагами господина своего. По платью он тотчас узнал в них поляков, а в то время этого довольно было, чтобы встревожить всякого русского. Чувствуя, что от его скромности и осторожности зависит жизнь боярина, он в ту же минуту решился на все, чтобы только спасти его. Искусно скрыв радость, которая взволновала сердце его при известии о том, что молодой Михаил Феодорович избран царем России, он отвечал на расспросы поляков самым простодушным рассказом о том, что он очень хорошо знает поместье Романовых, что часто бывает там и может проводить дорогих гостей помещика до самого дома его.

Притворное простодушие крестьянина обмануло поляков: они поверили его словам и велели вести себя как он знает. Что же он сделал и куда повел их? В противоположную сторону от настоящей дороги! А между тем успел отправить молодому царю весть об угрожавшей ему опасности. Долго поляки шли с проводником своим, нигде не останавливаясь, и наконец ночью пришли в самый густой, дремучий лес, где никогда никто не проходил и не проезжал. И там еще Сусанин долго водил их, уверяя, что сбился в темноте с тропинки. Наконец злодеи начали догадываться, что проводник обманывает их, и с гневом сказали ему это. «Нет! – отвечал неустрашимый Сусанин, уже предвидя свою мучительную смерть. – Нет! Не я вас, а вы обманули сами себя. Как могли вы думать, что я выдам вам нашего государя? Он спасен теперь, и вы очень далеко от его поместья! Вот вам голова моя, делайте со мною что хотите, я отдаю себя Богу!»

Вы можете представить себе, милые читатели, какие жестокие мучения были наградой благородному Сусанину за его верность и мужество, за его великодушное пожертвование собой! Злодеи, видя перед собою верную смерть в лесу, где никогда еще не было протоптано ни одной тропинки, где земля покрыта была глубоким снегом, как будто грозившим заморозить их, набросились с неописуемой яростью на доброго слугу Романовых, и ужасны были страдания, какие вытерпел он, умирая от рук их. Но эти страдания были вознаграждены. На небесах Бог принял с любовью прекрасную душу Сусанина, на земле царь по-царски наградил усердие и верность его: он дал детям своего спасителя земли, лежавшие в окрестностях села Домнина, половину деревни Деревнище, принадлежавшей этому селу, и, наконец, все преимущества и выгоды, которые должны на вечные времена отличать потомков Сусанина от других государственных крестьян. Слово «белопашцы», или «беляне», произошло, вероятно, оттого, что в старину отмена всех податей и повинностей с какого-нибудь селения или земли называлась обелением их, и в царской грамоте, полученной детьми Сусанина, приказано было обелить деревню, им пожалованную. Здесь кстати сказать вам, друзья мои, что эти дети и потомство их зовутся не Сусаниными, а Собиниными. Это потому, что у Ивана не было сына, а только дочь Антонида, которая была тогда замужем за Богданом Собининым и имела двух сыновей – Даниила и Константина. Вот они-то и пользовались наградой за героический поступок своего дедушки, и от них-то происходят все белопашцы, которых по последним сведениям считалось в 1836 году 105 душ мужского и 121 душа женского пола.

Графиня Ростопчина посвятила несколько прекрасных строк Сусанину. Верно, читатели мои с большим удовольствием прочтут их.

 
Тебе ль чугун, тебе ли мрамор ставить,
Сусанин, верный сын, честь родины своей?..
Тебя ли можем мы прославить
Деяньем рук и грудами камней?
Чугун растопится, полудня мрамор белый
Раздробят долгие морозы русских зим.
Есть памятник иной: он тверд, несокрушим,
Он силен и велик, как ты, Сусанин смелый!
Сей вечный памятник тебе сооружен
В сердцах признательных потомков
Во дни крамол и смут, из пепла, из обломков
С Россией новою восстал как феникс он
И с ней цветет поднесь, могучий и спокойный.
Да! благоденствие и слава россиян,
Да! громкие хвалы позднейших сограждан —
Вот памятник, Сусанина достойный!..