Текст книги "Вильгельм. Проклятие Саана"

Глава 10

В пещеру к мрону я входил уже без спешки. Аура мелкой пропала, ее воплей я тоже больше не слышал. Звуки разрываемой плоти, правда, оттуда тоже не доносились, но, в общем и целом, нетрудно догадаться, что мог сотворить с беззащитным детенышем озверевший мрон, который больше полугода сидел на жесткой диете.

Когда же я вошел, готовясь увидеть лужи крови и разбросанные повсюду кишки, а вместо этого обнаружил совсем иную картину, то искренне озадачился. А потом и скептически хмыкнул, обнаружив совершенно обалдевшего оборотня сидящим посреди клетки и болтающуюся у него на шее, почти пропавшую в густом мехе соплячку, которая восторженно его тискала и мычала что-то неразборчивое у него под подбородком.

Надо же, не сожрал…

– Собачка-а-а!.. – в полнейшем восторге прошептала Ли, наконец-то оторвавшись от оборотня.

Ее аура, больше не закрытая аурой мрона, снова появилась на моей мысленной карте, так что я только головой покачал. Вот же дети бесстрашные. Взрослый давно бы штаны намочил, а эта висит, радуется.

– А как его зовут? – с детской непосредственностью поинтересовалась девчонка, когда услышала мои шаги и, спрыгнув на пол, обернулась.

– Спроси сама, – предложил я, присаживаясь на единственный стул возле входа. – Но он вообще-то не очень разговорчивый, так что не думаю, что у тебя получится.

– Хорошая собачка, – уверенно заявила малявка, глядя на шокированного мрона снизу вверх. А потом совершенно нелогично поинтересовалась: – А ты меня не укусишь?

Я закинул ногу на ногу, с любопытством наблюдая этот спектакль.

– Укусит, конечно. Он, кстати, давно не кормленый.

– А почему?

– Потому что слишком гордый. И до сих пор не научился видеть разницу между достоинством и глупостью, хотя я не раз объяснял.

Ли отошла на шажок, недоверчиво изучая собачку.

– А что он ест?

– Маленьких девочек. На завтрак, обед и ужин.

– Неправда, – насупилась малявка. – Он хоро-о-оший.

– Р-р-р! – наконец-то очнулся от ступора мрон и, поднявшись во весь немалый рост, навис над мелкой мохнатой горой.

Ну? Сожрет? Не сожрет?..

Мне даже интересно стало, до каких границ простирается его упрямство и будет ли он ненавидеть абсолютно все, что связано со мной. Однако вопреки ожиданиям оборотень просто поднял могучую лапу и, подвинув ребенка к стене, недвусмысленно загородил его собой.

Хм, странно. Его отец в свое время даже собственных женщин не захотел от меня прикрыть. Предпочел умереть, но не сдаваться, при этом искренне веря, что я, будучи кровожадной тварью, все равно всех перебью. А этот внезапно думать начал. Ишь как глазищи сверкают. Даже отсюда слышно, как ворочаются в его мозгу тугие извилины в попытке понять, что происходит.

Но одна хорошая новость за сегодня все-таки была – похоже, я нашел его слабое место. Как оказалось, стремление защищать детенышей что у людей, что у оборотней выражено практически одинаково. Даже в том случае, если детеныш чужой. Наверное, инстинкт срабатывает. Семья, защита, все такое…

Я только не понял, почему мрон захотел сберечь именно этого детеныша. Они ведь не только незнакомы, но еще и из разных видов. Зачем ему ее защищать?

Ли, правда, такая самодеятельность не понравилась.

– Пусти! – пихнув оборотня кулачком, она упрямо вылезла наружу. – Мне же не видно!

– Р-р-р! – снова подвинул ее мрон.

– Еще чего! – фыркнула мелкая. – Никуда я отсюда не пойду!

– Ну, и сиди там, – великодушно разрешил я. – Вроде ты ему понравилась.

– Правда?!

– Правда-правда. Вон как облизывается. Точно сейчас проголодается и сожрет.

Ли обиженно выпятила нижнюю губу.

– И все ты врешь! Плохой… плохой Вилли!

Я хмыкнул.

– Почему сразу плохой? Разве я тебя к собачке не пускаю? Разве что-то запрещаю делать или обещал наказать за то, что ты стащила мамин амулет?

У ребенка явно случился конфликт интересов. Ли наморщила лоб, снова отпихнула оборотня, когда тот попытался ее прикрыть, а потом и вовсе шлепнула его по морде ладошкой, нахально потребовав:

– А ну, не мешай!

Вот уж когда я имел удовольствие воочию наблюдать силу женской власти над представителями мужского рода. Оборотень аж крякнул, когда малявка столь непочтительно с ним обошлась. Плюхнулся на зад и потом только ошалело смотрел, как она стоит рядом, теребит подол своего платьица и с глубокомысленным видом решает сложнейший философский вопрос.

– Ладно, – наконец признала она очевидное. – Ты не плохой. Ты просто вредный.

– Нет, это помощник у меня вредный. А я еще только учусь.

– Зачем ты учишься? – не поняла Ли и неосторожно подступила ближе к решетке.

Мрон, очнувшись от ступора, цапнул ее зубами за подол и торопливо оттащил обратно.

– Фу! – погрозила ему пальчиком малявка. – Нельзя! Плохая собачка!

И такая у клыкастого после этого стала морда, что я впервые за долгое время испытал желание рассмеяться. Ли, услышав мой смех, тоже заулыбалась, а затем плюхнулась на лапу мрона и залилась громким хохотом, как самый счастливый человек на Земле.

– Ну что, остаешься? – спросил я, когда отсмеялся. – Подушку принести? Может, еды? Печенья? Молока?..

– А у тебя есть печенье?!

– Все что захочешь, – пообещал я, после чего девчонка взвизгнула, подскочила на месте и со всех ног кинулась прочь из клетки, причем так шустро, что на этот раз мрон не успел ее остановить.

Домчавшись до стула, на котором я сидел, она нахально взобралась ко мне на колени и доверчиво заглянула в глаза.

– А печенье у тебя вку-у-усное?

Я спрятал усмешку.

– Самое лучшее. И молока сейчас свежего принесу.

От оглушительного вопля малявки я поморщился, после чего ссадил девчонку на пол, взял ее за руку и, кинув на ощетинившегося оборотня насмешливый взгляд, спокойно направился к выходу.

– Р-р-р! – прилетело мне вслед яростное.

О! Значит, мы наконец-то заговорили?

– Извини, я тебя не понимаю.

– Р-р-р-р!

Хм. Мне показалось или это больше походит на предупреждение?

– Пока, собачка-а-а, – помахала ему ручкой Ли, а потом вырвалась, закрутилась на месте, напевая что-то себе под нос. Наконец снова расхохоталась, юркнула куда-то в сторону и в мгновение ока исчезла в темноте.

– Да уж… – хмыкнул я, прикидывая, где бы добыть обещанное печенье и молоко. Да и одежку надо бы какую-то поискать, а то у меня довольно холодно, а на малявке платьице совсем короткое, да и на ногах всего лишь сандалии, в которых в горах точно делать нечего.

К счастью, к тому времени, как я добрался до лаборатории и отыскал азартно ищущую сладости Ли, в пещере сработал еще один индивидуальный портал, и из него вывалился встревоженный Нардис.

– Вильгельм! Нужна твоя помощь! У Лу ребенка украли!

– Вот этого ребенка? – ткнул я пальцем в застывшую у стены малявку.

– А… э-э…

У Нардиса при виде живой и невредимой девчонки случился кратковременный ступор. Но потом он подметил торчащий у нее из кулачка артефакт, убедился, что соплячка жива и здорова, после чего метнулся через все помещение, сграбастал Ли на руки, достал из кармана переговорник и, пробормотав короткое: «Спасибо», под оглушительный девчоночий визг куда-то умчался.

«Ну, и ладно, – подумал я, поднимая опрокинутый стеллаж, к которому с разных сторон подбежали костяные паучки. – Значит, за печеньем не пойду. Хотя нет – пойду. Если малявка такая же предприимчивая, как ее мать, значит, скоро опять пожалует в гости».

* * *

Я как в воду глядел. Не успело стемнеть, как в лаборатории снова раздался хлопок, а следом и оглушительный вопль:

– Вилли-и-и! Ты где?!

Я отложил расчеты, встал из-за стола и, выглянув в коридор, без всякого удивления обнаружил переминающуюся на холодном полу малявку. Причем на этот раз она была почти раздета – вместо платья на ушлой пигалице виднелась лишь искусно вышитая ночная рубашка, вместо косичек на голове красовался пышный колтун, а на ногах даже тапок не было, так что девчонка оказалась на камнях совсем босой.

– Ты чего кричишь? – поинтересовался я, даже не подумав зажечь свет.

Но мелкой это не мешало. Обернувшись на голос, она сначала испуганно присела, а потом щелкнула пальчиками, и над ее головой зажегся крохотный магический светлячок.

– Я вернулась покормить твою собачку, – заявила она, вытащив из-за спины увесистый мешок. – Собачкам нельзя быть голодными. Они от этого звереют.

– Это верно, – не стал отрицать я. – Но маленьких девочек к голодным собачкам не пускают. Разве тебя мама этому не учила?

Ли машинально потерла ладошкой попу.

– Учила. Но собачку все равно жалко, поэтому я снова стащила амулет и пришла.

– А мама на этот раз его куда от тебя спрятала? – полюбопытствовал я.

– Не знаю. Не видела.

– Но он все равно к тебе прилетел?

Ли гордо вздернула нос.

– Да. Я великая колдунья!

– Еще бы, – скептически хмыкнул я, оглядев помятую рубашку.

Потом все-таки сходил за сапогами, заставил мелкую в них влезть, накинул ей на плечи теплый халат, и вот в таком виде мы и отправились кормить собачку.

Мрон, который, до этого полдня метался по клетке и злобно ревел, при нашем появлении замер. Сначала недоверчиво оглядел невредимую девчонку. Потом с подозрением взглянул на меня. И только после этого его ноздри дрогнули – он явно учуял запах еды, однако виду постарался не подать.

– Вот, это тебе. – С трудом дотащив свою ношу до решетки, Ли без малейшего труда протиснулась внутрь, а вот мешок, как следовало ожидать, застрял. – Я нашу кухню ограбила, но там еды еще много, так что никто не пострадал.

Я сдержал рвущийся наружу смешок при виде того, как малявка с пыхтением и сопением пыталась затащить в клетку толстопузый мешок. Но потом она все-таки догадалась пнуть его сапогом, внутри что-то хлюпнуло, чавкнуло, а Ли с воплем упала, когда ее ноша высвободилась и чувствительно хлестнула ее завязками по лицу.

– Фу!.. Фу!.. – замахала она руками, даже не заметив, что мрон прямо на лету цапнул ее зубами за рубаху и аккуратно поставил на пол.

Сапоги при этом, естественно, свалились, порванная клыками рубашка начала расползаться по швам. Однако Ли было не до этого, потому что оборотень в довершение всего старательно ее обнюхал и осторожно лизнул в нос.

Отмахнувшись от него, как от досадной помехи, она босиком кинулась к мешку и, развязав завязки, вывалила на пол целую кучу снеди. Жареное мясо, половина курицы, румяные яблоки, зеленый лук…

– На, ешь.

Решительно подвинув все это богатство под нос оборотню, Ли запрыгала по холодному полу в сторону потерянных сапог.

– И не стыдно тебе, а? – бросил я мрону, заметив, что девчонка мигом перепачкала ножки. – Развел грязищу, понимаешь… И сам в ней вывалялся, как поросенок, и леди вон перемазал.

Наконец мелкая добралась до сапог и, не обратив внимания на грязь, тут же натянула их на себя.

– Ешь, ешь, – повторила она, когда увидела, что оборотень в нерешительности замер. – Мама, если и хватится, все равно на меня не подумает. А раз не подумает, значит, не накажет.

Я с любопытством проследил за мучениями мрона.

Есть он, конечно же, хотел. Даже очень. Вон как исхудал за последние месяцы. Если бы я не старался, он бы уже помер от истощения. Но чем-то Ли ему приглянулась, даже нет, не так – почему-то ее мнение было для него важным, поэтому он все еще колебался, думал. Похоже, и обидеть ее не хотел, но и у меня на глазах принимать пищу не собирался.

– Ну, ты чего? – обиженно протянула девчонка, поняв, что угощение пропадает даром. – Я ведь для тебя старалась!

– Я же говорил, что он глупый. Похоже, ты ему все-таки не понравилась.

У Ли глаза наполнились совершенно искренним непониманием, а затем и слезами.

– Так я все это зря, да?

– Плохая собачка, – подтвердил я, насмешливо взглянув на оборотня.

Тот свирепо оскалился в ответ и, разумеется, пока мы играли в гляделки, бездарно упустил момент, когда разобиженная малявка сердито топнула ногой, ринулась к решетке и, в два счета протиснувшись между прутьев, убежала в темноту.

– Р-р-р! – зло прорычал мрон, поняв, что снова остался с носом.

– Сам дурак, – с достоинством отозвался я и в очередной раз отправился на поиски беглянки.

Она нашлась совсем недалеко – буквально в соседнем помещении, где, забившись в угол, тихонько всхлипывала от незаслуженной обиды. Один сапог опять где-то потеряла, второй умудрилась порвать…

Нет, при виде горьких девчоночьих слез в моей душе ничто не дрогнуло. Я не растаял и не ощутил себя виноватым. Но все же мне показалось, что отпускать ее домой в таком состоянии будет неправильно, поэтому снова сходил к мрону, забрал стул, принес в ту комнату, где горько плакала Ли. Затем сел сам, усадил хлюпающую носом малявку на колени и, всунув ей в руку заранее припасенное печенье, предложил:

– Хочешь, расскажу сказку?

– Не-ет.

– Тогда, может быть, страшную сказку?

Ли, в очередной раз хлюпнув носом, заинтересованно приподняла голову.

– А про кого?

– Про одного мальчика, у которого все родные умерли, а сам он обратился в злобное чудище, которое потом охотилось и убивало всех подряд.

Она немного подумала и снова спросила:

– А этот мальчик… Как его звали?

– Никто не знает.

– Как так?

– Вот так. Когда-то это был хороший и добрый мальчик, но потом его маму убили, дом сожгли, а ему от этого стало так плохо, что он не захотел об этом вспоминать. Вот и бродил потом по разоренному городу, не зная, кто он и зачем вообще живет. Ходил себе ходил, ковырялся в пепле, а потом, значит, выбрался на волю и…

– Кого-то съел? – замерла Ли.

Я кашлянул.

– Этого он тоже не помнил. Но, скорее, это его пытались съесть. Сначала звери. Потом люди… Им, видите ли, не понравилось, что мальчик был не такой, как все. Его считали нежитью. В него постоянно стреляли, кидали камни, его проклинали, так что никому в целом свете он оказался не нужен. Но самое интересное знаешь в чем? Тот мальчик перестал стареть и даже спустя много-много лет остался таким же молодым, как и в тот день, когда умерла его мама. И, как говорят, когда умер он сам.

Ли уставилась на меня большими глазами.

– А почему он перестал стареть? И как он мог остаться живым, если умер? Он что, бог?

– Нет, конечно. Но его мама была ведьмой, поэтому перед смертью она продала душу Саану, чтобы тот сберег ее единственного сына…

– И Саан сбере-о-ог, – замогильным голосом продолжил мою сказку некстати проснувшийся Мор. – А в качестве платы забрал в свое темное царство его ду-ушу!

– Мамочка! – вскрикнула Ли, вцепившись в меня своими детскими ручонками. – Кто здесь?!

– Это друг, – успокоил ее я. – Не пугайся. Он немножко неживой и любит попугать, но на самом деле он хороший. Просто раз уж у нас страшная сказка, то нам и должно быть страшно. Правда?

Девчонка недолго подумала, а потом шмыгнула носом и попросила:

– А можно это будет не такая страшная сказка?

– Можно, конечно, – уже обычным голосом усмехнулся Мор и, пролетев над нами, порывом ветра взъерошил волосики на детской макушке. – Хочешь узнать, что с мальчиком стало дальше?

– Ага.

– Ну, так вот… – как ни в чем не бывало продолжил я, пока малявка крутила головой в попытках рассмотреть тень. – Мальчик не хотел никому зла, но так уж вышло, что его все боялись. У него не было памяти, не было человеческого лица, а вдобавок темный бог Саан отобрал у него все чувства, поэтому мальчик ходил, не испытывая ни голода, ни жажды, ни радости, ни горя, ни сострадания. И так было до тех пор, пока он не нашел волшебный камень, в котором прятался кусочек его воспоминаний. Мальчик подобрал камень и наконец-то смог вспомнить маму. Потом нашел другой камень и вспомнил отца. Затем других людей и даже тот день, когда все его родные погибли.

– Он за них отомстил? – совершенно серьезно поинтересовалась девочка. – Мама говорит, что за смерть родных нужно обязательно мстить. И так, чтобы другим неповадно было. Семья – это главное!

– Твоя мама совершенно права. Но тот мальчик жил так долго, что все его враги давным-давно ушли в царство теней. Мстить оказалось некому, поэтому он нашел себе другую цель.

Ли нетерпеливо привстала.

– Какую же?

– Он захотел снова стать челове-э-э-ком, – снова провыл жутким голосом Мор.

– И у него получилось?

Я показал призраку кулак.

– Нет, конечно. Это же страшная сказка, поэтому тот мальчик остался чудовищем и до сих пор где-то бродит по миру, ища свою потерянную душу. Узнать же его можно по глазам…

– Они у него красные и во тьме горят, как угли, – не удержался от смешка Мор. – Кожа бледная, словно саван у покойника. Когти длинные, зубы острые. А еще он воет на луну по ночам. Вот так: у-у-у!

– И ничего он не воет, – фыркнул я, ощутив, как нервно дернулась малявка. – Даже кости по ночам не грызет, представляешь? Просто бродит повсюду, как привидение, никого и ничего не боится, и вообще, горе тому, кто его встретит.

– Вестник тьмы? – ойкнула Ли, проникшись сказкой до мозга костей.

Я торжественно кивнул.

– Так его когда-нибудь назовут.

Малявка тихо вздохнула.

– Эх. Мне его жалко…

– Это еще почему?

– Потому что у него больше нет мамы и потому, что ему оказалось некому помочь.

Я поскреб затылок.

– Ну…

– Без мамы плохо, – так же тихо добавила Ли и тут же попросила: – Отведи меня домой, пожалуйста. Я устала, замерзла и хочу спать.

– Нардис! – бросил я в переговорный амулет и, дождавшись ответа, спокойно добавил: – Загляни ко мне. Срочно.

– Что?! – буквально через несколько мгновений ворвался в комнату мой компаньон. Но увидел закутанного в халат ребенка, с досадой хлопнул себя по лбу и, развернувшись, бросил: – Погоди минутку! Я все улажу!

Ну, минутку так минутку… Хотя на самом деле его не было около получаса. К тому времени, как он, взмыленный, вернулся, Ли уже успела задремать. Так что я просто передал ее из рук в руки, а когда Нардис ушел, ненадолго прислушался: в клетке у оборотня на этот раз было непривычно тихо. Но я не сомневался, что мою историю он слышал от начала и до конца. Так что теперь осталось понять, насколько он сообразителен и способен ли вообще делать какие-либо выводы.

Глава 11

Утром, когда я спустился к клетке, там кое-что изменилось.

Оборотень при моем появлении, пожалуй, впервые не вскочил с пола и не взревел бешеным зверем. Принесенное Ли угощение по-прежнему было нетронуто, однако на этот раз мрон не раскидал пищу и не вышвырнул за решетку мешок. Наоборот, еда была аккуратно сложена горкой, пустой мешок нашелся рядом, а сам оборотень лежал у стены, буравя меня желтыми глазами из темноты.

Поставив стул неподалеку от решетки, я сел и оценивающе на него взглянул.

И впрямь кое-что изменилось – теперь он занял подчеркнуто выжидательную позицию и, кажется, созрел до нормального разговора.

– У меня появилась проблема, – спокойно произнес я, закинув ногу на ногу. – С тобой я закончил. Все, что хотел, узнал. И теперь раздумываю, что делать дальше.

У оборотня презрительно дернулась губа, приоткрывая кончики длинных клыков, но это была единственная реакция, которую он себе позволил. Впрочем, и это несомненный прогресс – поначалу на все попытки общения он рычал и кидался на прутья, потом упорно игнорировал, а теперь все-таки слушал. Так что, наверное, я не зря потратил на него столько времени.

– У меня есть дела, – продолжил я, сделав вид, что ничего не заметил. – Скорее всего, я надолго уйду. Но перед этим должен что-то с тобой решить, и это, откровенно говоря, не так просто. Оставить тебя здесь? Какой смысл? Ухаживай за тобой, корми, мой, убирай… то есть или мне придется возвращаться, или же кого-то нанимать, а я по определенным причинам не хочу этого делать. Но тогда что, убить тебя? Как вариант – да, возможно. Но мне кажется нерациональным столь примитивно использовать такой великолепный материал. В то же время и отпустить тебя я не могу. Ты ведь не дашь мне слово, что оставишь меня в покое?

– Р-р-р, – подтвердил мрон.

– Вот в этом-то и проблема, – развел руками я. – Ты не хочешь слушать, не желаешь договариваться, у тебя нет ни малейшего желания искать компромиссы…

Оборотень поднялся с пола и, вздыбив шерсть, яростно сверкнул глазами.

– Р-р-р-р!

– Да кто тебе сказал, что со мной нельзя договориться? – усмехнулся я, тем не менее не сдвинувшись с места. – И с чего ты вообще взял, что видишь перед собой нежить?

У мрона вновь дернулась губа.

– Ах, сердце не бьется? Кровь по венам не бежит? На самом деле бежит. Просто ты не очень внимательный.

Царапнув себя по запястью, я уронил на пол несколько темных капелек и тут же затер их сапогом.

– Что, скажешь, не кровь?

Мрон угрюмо промолчал.

– Ты разве видел, чтобы я убивал живых ради пропитания? – тем временем продолжил я. – Или считаешь, я недостаточно разумен, поэтому сею трупы направо и налево? Может, ты думаешь, что я тварь только потому, что долго живу и почти не меняюсь? В чем-то, возможно, ты и прав, но я не по своей воле стал таким. Меня таким сделали. Так в чем же я, по-твоему, перед вами провинился?

Я наклонил голову, изучая реакцию оборотня, но тот по-прежнему молчал.

– Когда я пришел к вам, я всего лишь искал ответы. То, что скрыто за барьером, меня зовет. Быть может, именно там мой дом? Быть может, там, внутри, я смогу наконец понять, что я такое? А может, там, за барьером, я обрету покой? Когда я встретил твоего отца, тебя еще не было на свете, поэтому ты даже не знаешь, что я пришел туда один, без оружия. И у меня не было желания кого-либо убивать. Что тогда произошло, ты в курсе?

Мрон вместо ответа развернулся ко мне спиной и, улегшись у стены, демонстративно накрыл морду лапой.

– Да, я понял – тебе неинтересно. Тебе сказали, что я зло, и ты свято в это уверовал. А разбираться в причинах не считаешь нужным. Что ж, – вздохнул я, поднимаясь со стула, – вот за это я вас и наказал. За слепоту. За равнодушие. За гордыню. Придя к вам с миром, я нашел лишь войну. Но это не я ее начал. Не я первым начал убивать.

Мрон, не поворачиваясь, фыркнул.

– Не веришь, – кивнул я. – Конечно, ты мне не веришь. Ненависть управляет тобой, ты ее верный раб. Ненависть к мертвым, похоже, ваше общее свойство. Но я не мертв, мрон. Так или иначе, я по-прежнему живу. Тогда как вы… вы уничтожаете себя сами. Ваша ярость делает вас неуправляемыми. Заглушает голос разума, убивает то, что в вас осталось человеческого, и превращает в ту самую нежить, которую вы так ненавидите. Знаешь, когда я впервые встретил твоего отца, то не желал его смерти. Я хотел всего лишь поговорить. Понять. Узнать. Но он не пожелал меня выслушать. Никто из вашей стаи на это оказался неспособен. Поэтому меня убили, мое тело расчленили, а потом сожгли. За что? За то, что я не такой, как вы? За то, что я пришел на ваши земли без спроса? Но разве это было по-человечески? Разве это было разумно? – Я сокрушенно покачал головой. – Я оставил твоему отцу жизнь в расчете на то, что время его изменит. Хотел, чтобы он задумался. Начал жить и мыслить иначе. Но вместо этого он воспитал в тебе и в таких, как ты, ту же ненависть, что жила в нем самом. Ненависть, которая в конечном итоге его и убила.

– Р-р-р! – вдруг бешено взревел мрон, мгновенно взвившись на ноги и кинувшись на решетку, словно обезумевший.

– Да, – согласился я, когда он угомонился. – В свое время он поступил точно так же и умер, хотя я даже пальцем к нему не притронулся. Чего он этим добился? Смерть принесла ему какую-то выгоду? Он защитил тебя или твою мать? Быть может, его самоубийство принесло благо всему вашему народу?

У оборотня зло сверкнули глаза.

– Нет, – ровно сказал я. – Его смерть была абсолютно бессмысленной. Это не подвиг, не храбрость, не доблесть… Он умер просто ради того, чтобы не принимать других решений. Если бы я считал себя вашим врагом, то уничтожил бы вас еще тогда. Однако вы живы. Ты жив. Но ни один из вас оказался не в состоянии понять, что смерть проблемы не решает. Смерть – это всего лишь побег. От боли, от страха и трудностей.

– Гр-р-р!

– Нет, мальчик, твой отец не был ни героем, ни храбрецом. Он поступил глупо. Вместо того чтобы защитить жену, детей и весь остальной народ… вместо того чтобы просто поговорить, он сбежал. Ушел к Саану, оставив вас разбираться с трудностями в одиночку. А ведь я давал ему шанс одуматься, – вздохнул я. – Для этого всего-то нужно было смирить гордыню, выслушать меня и понять наконец, что не всегда все случается так, как мы того хотим. Признать свою неправоту – не значит проявить слабость. Наоборот, это был ваш шанс избавиться от проклятия. Но вместо этого твой отец ушел, так и не сделав ничего из того, что был должен – как человек, как вожак и просто как мужчина, который в силах не только что-то решать, но и нести за это ответственность. – Я отступил от решетки на несколько шагов. – В итоге я пришел к выводу, что у вас нет будущего. Вы видите только одну сторону жизни, напрочь отрицая все остальное. Вам не нужны другие истины, вы не умеете учиться. Вы полагаете, что лишь ваша точка зрения единственно верная, а это прямой путь к поражению. Поэтому, пожалуй, я не стану тебя убивать – в этом нет никакого смысла. Возиться с тобой тоже не хочу – это перестало быть интересным. Поэтому я просто оставлю тебя здесь… одного, с запасом воды и еды, с которым ты волен будешь поступить как пожелаешь. Хочешь – уничтожь их и умри от голода и истощения. Хочешь – растягивай до последнего в надежде, что тебя все-таки найдут. Решетка тебе не поддастся, я сделал ее неуничтожимой… Да-да, я знаю, что ты каждый день пытаешься ее перегрызть, но пока у тебя получилось расшатать лишь два прута с левого краю, – усмехнулся я, когда оборотень замер, и коротко щелкнул пальцами. – Только все это бесполезно, лохматый, потому что кости заговоренные, и я использовал их не просто так.

По моей команде кажущиеся монолитными прутья внезапно дрогнули, зашевелились, словно живые, а потом с тихим шорохом рассыпались на миллионы крохотных костяных паучков, при виде которых оборотень инстинктивно отпрянул.

Я удовлетворенно кивнул, тогда как полностью послушные мне, практически неуничтожимые и вездесущие пауки сначала собрались в громадного костяного монстра, при виде которого оборотень вздыбил шерсть и вжался в стену. Но тут же рассыпались вновь и, ловко цепляясь друг за друга, снова преобразовались в непреодолимую для мрона костяную решетку, которая надежно перегородила пещеру от стены до стены.

– Сломать их тебе не удастся. Пробить эти стены тоже. Но даже если я тебя недооценил и у тебя все же получится процарапать выход и при этом размолотить в пыль всех моих пауков…

Я поднял руку и, как только над ней расцвел темный цветок, медленно развернул ее ладонью кверху. Смертоносное проклятие, словно живое, так же медленно стекло на пол, разойдясь вокруг решетки непроницаемо черной лужей. Потом собралось в сгусток, из которого выросла гигантская черная змея. Затем она расширилась, раздобрела, поднялась от пола до потолка непроницаемой стеной и только тогда застыла, сформировав один-единственный проход, через который я мог уйти.

– Я оставлю это здесь в качестве стража, – уронил я, отступив еще дальше от решетки. – Мое проклятие – странная штука. Чем больше его во мне скапливается, тем более живым оно становится. Не бойся, оно послушно мне полностью, поэтому за пределы пещеры уже не вырвется. Но при этом уничтожит любое существо, живое или мертвое, которое попробует сюда войти или же попытается помочь тебе выйти. Кто это будет – уже неважно. Твои сородичи, если ты все-таки сумеешь до них докричаться, случайные гости или просто не вовремя надумавшая тебя навестить девчонка… Для проклятия это не имеет значения. Оно не нуждается ни в пище, ни в воде. Оно не устанет, не заскучает и не развеется со временем. Когда придет срок, оно лишь обглодает твои кости, а исчезнет только тогда, когда я ему разрешу. Ведьмины знаки на стенах уберегут тебя от него, пока ты жив, но перестанут работать сразу после твоей смерти. Захочешь ускорить процесс – просто сотри их со стены. А не захочешь… что ж, выбор всегда был и остается за тобой.

С этими словами я развернулся и направился прочь, испытывая странную смесь из незнакомых доселе эмоций.

Нет, мрона мне было не жаль – он сам выбрал свою участь. Однако сожаление все-таки присутствовало, ведь все могло бы быть иначе. Он мог бы жить. И мы вполне могли бы договориться.

Но я и двадцать лет назад, и тем более сейчас предпочитал не вмешиваться в судьбу смертных. Вперед или назад, жить или умереть, чему-то научиться или остаться таким же бездарем и неучем, как раньше… все в их руках. Выбор – личное дело каждого. И раз мрон свой выбор сделал, то я не буду ему мешать.

Я находился уже довольно далеко, когда позади раздался невнятный шорох. Почти одновременно с ним раздался мокрый шлепок, короткий стон и скрип когтей по каменному полу. Но я не замедлил шага и ни разу не обернулся. А остановился лишь после того, как услышал хриплый, смертельно уставший голос и одно-единственное слово:

– Подожди…

* * *

– Я слышал, у тебя появились новости? – спросил Леман, когда я зашел в его рабочий кабинет и уселся в загодя принесенное кресло.

– Да. Мрон наконец-то заговорил.

– И что ты выяснил?

– Не так уж много. В частности, то, что им как расе уже довольно много лет. Что они – это действительно новый вид, имеющий мало общего с обычными оборотнями. Что грифоны и впрямь живут с ними бок о бок и к ним относятся как к членам семьи. А появились они еще в те времена, когда тут не было ни магов, ни жрецов, ни нас с вами. Более того, оборотни имели возможность во всех подробностях наблюдать за зарождением и становлением империи. На их глазах люди воевали за эти земли, проливали кровь, умирали, рождались и снова воевали… А мроны просто смотрели сверху, не вмешиваясь и не снисходя до общения с простыми смертными. Так что как раса они состоялись давным-давно. Имея такую богатую историю и подобные возможности, оно в общем-то и немудрено, однако мроны пошли дальше и стали считать себя избранными. А к людям соизволяют спускаться лишь для того, чтобы узнать последние новости. Приходят, само собой, втайне, изучают местные нравы и обычаи. Но при этом тщательно оберегают свой собственный уклад и не стремятся в нем что-либо менять.

– Зачем им наши обычаи? – озадаченно воззрился на меня Леман.

– А зачем ты, прежде чем начать какое-то дело, изучаешь привычки и навыки конкурентов?

– Значит, они за нами следят?

– Не только следят – они знают о нас практически все. Наш язык, законы, традиции… Они сумели собрать массу сведений, причем не только об империи. С помощью грифонов они, как ты понимаешь, могут добраться и в Шэйр, и в Орский край, и вообще куда угодно. А вот с империей контактировать раньше не стремились и только в последние годы рискнули себя обозначить. Еще я выяснил, что в Норейских горах они живут не просто потому, что удобно, – горы для них священны, и оборотни верят, что обязаны беречь их от чужаков. Как я уже говорил, магия в тех краях практически не работает, ни звери, ни птицы там не живут. Зато вместо них кишмя кишит нежить. Так что по большому счету, кроме мронов, эти горы никому не нужны.