Текст книги "32 фигуры"

Глава 5. Белые: конь b1, слон c1, слон f1, конь g1

– Ну чё, ребят, по пиву? Пошли в «Русалку», пока не закрылась. Эй, Граф, ты с нами?

– Ты чё, не видишь, он при делах сегодня. Они с Наташкой пошли дальше репетировать.

– Рюмин, слышь, Граф, к тебе обращаемся! Мы проверим завтра, чего вы там нарепетировали. Наташка, не ходи с ним! Давай лучше я с тобой сценарий почитаю, – но парочка из лагеря чёрных была слишком занята друг другом. Кирюха Рюмин, по кличке Граф (от слова «графин»), на ходу показал из-за спины неприличный жест, в ответ на который ребята заржали.

Название магазина «Русалка» складывалось из слов «русский» и «алкоголь», потому что ассортимент состоял исключительно из продукции отечественного производителя. Главными достоинствами горячо любимой мужской половиной города местной «Русалки» были невысокие цены, стабильный товар и симпатичные продавщицы, которые постоянным клиентам отпусками в долг, а также расположение в самом центре, рядом с Домом культуры.

Компания молодых актёров традиционно завершающая нелегкий трудовой день и вечернюю репетицию в народном театре совместным распитием пива и обсуждением последних новостей, состояла из старых друзей, поддерживающих отношения ещё со школы. Разница в возрасте была небольшой, всего два-три года. А общность интересов и настоящая мужская дружба выдержала проверку временем и жизненными неурядицами, которых к их неполным тридцати годам накопилось предостаточно.

Их было пятеро. Но состав вечерних посиделок не был постоянным – то смена ночная, то новые отношения, то непредвиденные обстоятельства. Зато всегда было что обсудить.

– Ребят, получается, у нас сегодня все из команды белых. А за чёрных только Граф выступает. Ну что, поднимем за новый спектакль? Интересно, чего это за представление будет?… Кто-нибудь понял уже, а?

– Не, вы сначала скажите, кто кем будет. Я вот в свой сценарий заглянул и… обалдел прямо. То, что на месте белого коня стою, это понял. А знаете, кто перед вами? Разрешите представиться, граф, молодой гвардейский офицер Алексей Кириллович Вронский. – Артём Дворыкин сделал попытку учтиво поклониться. Молодому продавцу бытовой техники было двадцать шесть лет, с серьезными отношениями никак не везло, но очень хотелось, чтоб, наконец, повезло, поэтому он постоянно находился в активном поиске. Но на этом фронте его постоянно преследовали какие-то неудачи или просто обломы. Среди друзей имел кличку «Дельфин».

– Это чё, мы все из разных книжек что ли? Вронский – это из «Анны Карениной», так ведь? А у меня Пьер Безухов. Тоже, кстати, граф. Но уже из «Войны и мира», насколько я помню. Место на поле – белый слон с1. Во нас Сирень нормально так подняла! – роль графа Петра Кирилловича Безухова досталась Матвею Лукову по кличке «Чеснок». Последний год, после того, как в позапрошлом году развелся с женой, устроился на работу поваром в местном ресторане. Зарплата маленькая, но зато всегда сыт. Да и сынишку трехлетнего, которого видеть удавалось не часто, можно было булочками побаловать. «Сиренью» они называли режиссера, Серафиму Сергеевну Сиреневу. – Слышь, Никит, а ты кто?

Никита Обухов достал из-за пазухи свернутый в трубочку сценарий. На репетиции решил из принципа не смотреть. Не любил делать то, что все делают. Да и что впопыхах портить первое впечатление. Потом, не спеша… вот сейчас, например, какой удобный случай, чтоб медленно развернуть, выдержать паузу, как бы вчитываясь… Клички были у каждого в компании. Так уж повелось. Никите из-за фамилии досталась кличка «Топор». Потому что обух – тупое окончание клинка или топора, противоположное лезвию. Обухом быть не прикольно. А Топор – это… топор! Особенно, когда ты оператором в кочегарке и топор у тебя уже как продолжение правой руки.

– Ребятыыы.. Не догадаетесь ни за что! Может, поставим, а? Ну, кто сколько? Ставки принимаю.

– Да ну тебя. Если ставить, то всем надо было, сразу. Чего сейчас в угадалки играть. Так говори.

– Извольте, господа. Белый конь g1, но… – Никита отошел от компании на пару шагов, поставил свою недопитую бутылку на бордюр, картинно откинул назад голову, левую руку завел за спину, правую выставил вперед и начал декламировать. – «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог». Всё. Дальше не помню.

– Онегин что ли?? – Артём присвистнул и даже присел. – Вот это дааа. Вот это компашка у нас собралась. Эй, Шпалер, а ты-то тогда кто?

Николай Крутов, крепкий сильный парень, бригадир строительной бригады и любимец доброй половины женского населения города, потому что был не женат, но сильно охоч до женского пола, смачно сплюнул, медленно обвел всех взглядом и коротко сказал, как выстрелил:

– Печорин! Белый слон f1. Ладно, пацаны, я допил, пойду уже. Меня ждут.

– Ну давай, Печорин. Тебя всегда ждут. Только почему-то всегда разные, – негромко сказал ему вслед Артем. А сам подумал «Мне бы так…». Может это вообще от клички зависит. Колька вон «Шпалер» – ствол, пистолет. А я кто? Я – «Дельфин». Красиво, конечно. Для тех, кто не знает, что это «незаконно пострадавший»… Это имя и фамилию можно вместе с паспортом поменять. А кличку – никак. Только вместе с местом жительства…

Еще постояли, допили пиво и разошлись по домам. Но каждый шёл и думал, а почему именно мне она дала такую роль?

Глава 6. Чёрные: конь g8

– Ну привет, жена.

– Привет. Чего так долго? Ужин остыл. Митька спать лег…

– Репетиция затянулась.

– Поэтому от тебя такой выхлоп? И… Ну сколько можно, Вась?! Что это за театр такой, что это за искусство? Вон опять еле на ногах стоишь.

– Да что ты понимаешь, женщина??! Ээх… – плюхнулся на пуфик, тот хрустнул и вместе с пуфиком повалились на пол. И от этого ещё больней и горше. – Да чтоб тебя, зараза! И со всей мочи кулаком по этой хлипкой фанере. И рука в кровь, и пуфик в щепки. Провел кулаком по лицу. Только вот слез сейчас не хватало. – Бляя… – сел на пол, голову руками обхватил.

– Вась, ну что ты, что случилось? Миленький мой, хороший Васенька, ну кто обидел тебя, что случилось? Ну, Вась, ну что ты, родной, вон лицо теперь всё в крови. Тише, тише. Митьку разбудишь. Давай я тебе помогу встать. Вот так, потихоньку. Ну что, Васенька, что?

– Понимаешь, она меня конём сделала. Конём, Машка, лошадью! Будешь, говорит, буквой «Г» ходить. Сука московская! Буквой «Г». У самой ни сценария толком, ни сцен расписанных, так, идеи. Поиграть решила. Нами решила поиграть! Ну так ты дай мне роль нормальную, наконец! Дай Короля! Я зря, что ли, столько лет в театре? Я что, не заслужил, не потяну?? Ты мне монолог нормальный дай, отношения, интригу. А она мне «буквой «Г». Неет. Тут другое. Тут недоверие, унизить меня. Перед всей труппой, перед ребятами, перед мальчишками, которые мне… Да которым как до неба ещё до меня, салагам! Еще, говорит, будем учиться ходить. Кобыла старая! Кляча! А туда же – ходить… Маш, а может и правда, хватит херней страдать? Что мне этот театр дает, а? Не пойду больше. Буду с тобой, с Митькой. А эта пусть других запрягает. И погоняет. Пусть их с г…м мешает…

– Ну, ну, Васенька. Ну не горячись, успокойся. Пойдем, пойдем, чаю попьешь. Я пирог с брусникой испекла… Пойдем, не надо так, сгоряча. Женщина она интеллигентная, умная. Может ей кто другой на короля показался. Не всем же королями быть – корон на всех не хватит… А ты подведёшь её, обидишь. А вдруг на Митьке скажется? Нам его дочь не зря доверила, просила, чтоб всё культурно. Он же на её занятия, как на праздник. Вон и букву «р» выговаривать начал, и с памятью лучше стало, и оценки хорошие из школы приносит… Давай куртку свою. Ой, опять, что ли, упал по дороге? Ох, горе ты моё. Талантливое… Для меня-то ты всегда король. И ладно. Ну, давай, давай, чаю попьешь, поспишь…

Василий Васильевич Трохин, молодой пенсионер, честно заслуживший северную пенсию, до сих пор работал трактористом. Землю свою любил, жену любил, к работе привык. Да и как сейчас работу бросить – дочери помогать надо. Никак она не устроится, не определится. Все что-то мечется, носится куда-то, ищет что-то. Хорошо хоть внука в этом году привезла. В школу устроили, пусть с нами живет, ему здесь лучше, чем с матерью по чужим квартирам скитаться. Да и Марии моей всё веселее. Она ж в пацане души не чает. Жена уже уснула, Митька тот давно без задних ног сопит. Василий встал по малой нужде, хотел обратно завалиться, пока голова не затрещала. Но вспомнил про коня. Нашёл в коридоре куртку, достал из кармана сценарий. Сел на кухне, закурил.

«Павел Петрович Кирсанов. Бывший гвардейский офицер. Принципиальный аристократ, придерживается либеральных взглядов, самолюбив. Пережив несчастную любовь, превратился в мизантропа.» Надо бы узнать, кто это такой – мизантроп. Василий поставил чайник, посмотрел в ночное окно, затянулся и снова стал читать: «Нередко задевает самолюбие людей, от природы насмешлив и язвителен. Главный противник Базарова, полная его противоположность и достойный оппонент в идейных спорах». Иван Сергеевич Тургенев. «Отцы и дети».

А кто, интересно, Базаров и почему они спорили. Ох, ну если спорить можно, то я им там всем покажу, какой я… мизантроп! Василий выпил крепкий сладкий чай – завтра ж с утра на работу – аккуратно сложил листы, положил обратно в куртку, посмотрел на своё отражение в чёрном окне, приосанился «Ххе! Гвардейский офицер-аристократ!» и довольный пошёл спать дальше.

Глава 7. Белый король. Фигуры d1, h1, h2

Будильник зазвенел, как обычно, в семь утра. Хотя все давно уже просыпались на зов телефона или наручных часов, Павел Игнатьевич Полежин по старинке пользовался маленьким настольным будильником с циферблатом. Есть вещи, с которыми очень трудно расставаться. Несмотря на солидный уже возраст – Павел Игнатьевич мысленно готовил себя, что в недалеком будущем будет разменян пятый десяток – маленькие настольные часики в металлическом корпусе с круглым циферблатом и красной железной кнопочкой сверху были рядом с ним буквально с первого класса. Именно перед первым сентября мама, работавшая в той же школе учительницей физики, в момент последней примерки новой школьной формы, торжественно подошла к секретеру и достала оттуда небольшую картонную коробку. Будущий первоклассник мечтал о железном чёрном пистолетике с пистонами и даже закрыл глаза, чтоб мечта эта обязательно сбылась. Но громкий мамин голос, а она даже дома говорила громко, как в классе на уроке, заставил встрепенуться и очнуться от мальчишеских мечтаний. «Ну вот, Павлуша. Теперь ты ученик. С завтрашнего дня у тебя начинается другая, взрослая жизнь, которая потребует от тебя ответственности, послушания и пунктуальности. И мы с папой решили сделать тебе вот такой подарок», – из коробочки был извлечен маленький будильничек, который от резкого движения радостно дзинькнул и сразу тихонько затикал, а тоненькая, как ниточка, секундная стрелка побежала по кругу. – «Пусть этот будильник станет твоим верным другом на всю жизнь. Пусть он будит тебя каждое утро и ты, следуя его зову, каждый день будешь вставать, идти учиться и трудиться!»

Толи этот тикающий малыш слишком ответственно воспринял напутственную речь, толи механизмы старых советских часов были такими надежными, но мамино пророчество сбылось. Будильник стал самым верным другом Павла Игнатьевича. Настолько, что засыпали и просыпались они всегда рядом. Хотя за эти долгие годы случились всё-таки две неожиданные разлуки, когда что-то нарушалось, заболевало внутри и приходилось обращаться к часовому мастеру. В отсутствие верного друга Павел Игнатьевич ощущал тоску буквально на физическом уровне. Начиналась бессонница: страшно уснуть, не будучи уверенным, что вовремя проснешься, от недосыпа пропадал аппетит, работа не клеилась, всё валилось из рук. А работал Павел Игнатьевич фармацевтом в местной аптеке. Такому важному, как поддержание здоровья людей, делу он отдал уже без малого четверть века своей холостяцкой жизни.

Личная жизнь у Павла Игнатьевича так и не сложилась. Может профессия наложила отпечаток: все-таки мужчина-фармацевт явление редкое во все времена, а исключительно женские коллективы – сначала в училище, потом в институте и, наконец, на работе, решительности не прибавляли. Скорее, наоборот. Но, когда уже перевалило за сорок, он вкусил, наконец, все прелести комфортного одиночества и решил не подвергать свою устоявшуюся и такую понятную, а временами очень даже приятную жизнь никаким неожиданным опасностям и психологическому дискомфорту. Тем более, что мама жила на соседней улице, поэтому вопрос с горячим питанием был решен и не требовал корректировки, а верный друг-будильник каждую ночь был рядом. После смерти отца, а скончался он от цирроза печени, когда Павел был еще школьником, мама полностью переключилась на единственного сына, принимала активное и действенное участие в его повседневной жизни. А было бы возможным это привычное горячее питание и тикающий верный друг у подушки, появись в доме новая хозяйка? Вряд ли. И как бы она посмотрела на давнишнее увлечение Петра Игнатьевича?.. Увлечением этим был театр. Народный театр, в который Павел Игнатьевич «поступил», как только вернулся в родной городок после окончания института.

Будильник прозвенел, Павел Игнатьевич привычным жестом нажал на вылезающую при звонке металлическую холодную кнопочку, посмотрел на стрелки, которые как обычно показывали семь часов, но дальше что-то пошло не так. Не хотелось вставать. Причем настолько, что обычная установка «Вставать! Учиться и трудиться!» сегодня почему-то не сработала. Что-то вчера произошло. Что-то очень важное! Павел Игнатьевич поправил одеяло, подоткнул его с боков под себя, сложил на груди руки, устремил глаза в потолок и начал думать.

Роль! Новая роль! Причем какая! – Белого Короля! За свою бытность в народном театре, а театральный стаж месяц в месяц совпадал с трудовым, Петр Игнатьевич переиграл уже множество ролей. Вот она, творческая биография – он перевел взгляд с потолка на книжную полку, где стопками лежали сценарии пьес, в которых Павлу Игнатьевичу довелось участвовать. Помимо разного рода юмористических миниатюр, детских сказок и весьма сомнительных с точки зрения идейности и литературности пьес современных авторов, там были и Островский, и Чехов, и Гоголь, и Шварц, и… всех не перечислить. Но вчера, вместо полновесного сценария, Серафима Сергеевна, которая работала в театре всего третий год, вручила ему несколько листов. «Белый Король e1. Илья Ильич Обломов». Королём ему быть еще не приходилось. Даже в мечтах.

Шахматы Павел Игнатьевич любил с детства. С пятого класса ходил в местную шахматную секцию, которую по совместительству вел тренер по волейболу. Даже получил второй юношеский разряд, выступая за городскую команду на межрайонном шахматном турнире. Но потом учёба в техникуме в областном центре, институт, где не только в группе, но и на всем факультете только девушки, – в общем, шахматы остались личным хобби, когда можно было разбирать интересные партии или решать задачки из шахматных бюллетеней. Вчера на репетиции, окинув взглядом сцену, после того как Сиренева расставила всех на исходные позиции, Павел Игнатьевич, конечно, сразу понял, кто какой фигурой будет в этой постановке. Встретившись глазами с Сашей Куликом, понял, что тот тоже оценил расстановку. Даже приветственно помахали друг другу руками, обменялись приветственными королевскими жестами. Пока не понятно, что за персонаж у Кулика, у Черного Короля.

Но как?! Как догадалась она про меня, как увидела меня и дала мне именно Обломова? Героя, с той философией и тем течением жизни, которое с первого знакомства со школьной скамьи казалось Павлу Игнатьевичу идеальным… И как угадала она и «вытащила» из любимого романа именно те главные слова, которыми он, конечно, ни с кем не делился, потому что Илью Обломова, несмотря на то, что был он потомственным дворянином и человеком неглупым, героем считать было не принято. Даже наоборот. Павел Игнатьевич взял лежащие у изголовья листы.

«Жизнь в его глазах разделялась на две половины: одна состояла из труда и скуки – это у него были синонимы; другая – из покоя и мирного веселья. От этого главное поприще – служба на первых порах озадачила его самым неприятным образом.» А как она могла понравиться, эта самая служба, когда изо дня в день с утра и до самого вечера одно и то же? Нет покоя, нет уединения, вечные разговоры посетителей о болезнях, коллег – о семейных проблемах, непослушных детях, ленивых или неверных мужьях, несносных соседях…

«Он не привык к движению, к жизни, к многолюдству и суете. В тесной толпе ему было душно; в лодку он садился с неверною надеждою добраться благополучно до другого берега, в карете ехал, ожидая, что лошади понесут и разобьют». Но все ли должны быть именно деятельными героями, быть смелыми, бряцать оружием или вещать с высокой трибуны?.. «Голова его представляла сложный архив мертвых дел, лиц, эпох, цифр, религий, ничем не связанных политико-экономических, математических или других истин, задач, положений и т. п. Это была как будто библиотека, состоящая из одних разрозненных томов по разным частям знаний.» Но даже если и так, то разве я не пользуюсь этой своей «библиотекой» всю жизнь? Разве все, пусть и разрозненные, мои знания должны были служить достижению какой-то единой большой цели, например, карьере. Или удачной счастливой женитьбе? Да бывают ли они вообще – счастливые браки? И в чём же счастье удачной карьеры?..

Эти люди, которых я вижу каждый день – они же постоянно болеют. От чего они болеют? От нервов, от стрессов, от обид, разочарований, от нелюбви… А если Серафима увидела во мне Короля, причём Короля-Обломова, значит можно быть тем, кто ты есть! А достойные люди увидят, разглядят в тебе то самое ценное, что есть внутри… «А между тем он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть теперь уже умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой. Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли.» Как это верно, как это тонко, как пронзительно… В горле защекотало. Чтобы ненароком не расплакаться от нахлынувшего к себе чувства, Павел Игнатьевич перестал читать, листы легли на грудь, а взор снова устремился в потолок.

Но, если Король – Обломов, то непременно должен быть Штольц. Или я не угадал её замысла. Закрыл глаза и вспомнил вчерашнюю расстановку. Штольц должен быть в моём лагере. Молодые ребята – точно нет. Тимофей Голенцов, ладья a1 – нет: возраст, типаж не тот. А вот ладья h1 – Антон Петрович Берёзов, наш деятельный судебный пристав и примерный семьянин с двумя детьми – наверняка Штольц. Может позвонить, спросить? Нет, рано еще. Днём ему позвоню, проверю.

А еще женщины. Роль белого ферзя она отдала Любе Рауде. Красавица, умница, наша ведущая актриса. В банке работает. Жаль, замуж быстро выскочила и уже двоих успела родить. Девочка эта мне всегда нравилась. А теперь вот будет стоять подле меня по левую руку. Королева… Может Ильинской будет? И тогда пусть не в романе, но на сцене станет Ольга Сергеевна Ильинская женой Ильи Ильича Обломова… В голове тут же возникла картина венчания в церкви, хор… Нет, все-таки слишком молодо выглядит. А вот перед Штольцем, на h2 стоит моя тайная мечта, моё несбывшееся желание – Полюшка Малышкина. Хотя какая она уже Полюшка – ей за тридцать перевалило. А ведь тоже всё одна. Архивариус в музее, теперь её Полиной Михайловной величают. Может она будет Ольгу Ильинскую играть? Тогда её позиция радом со Штольцем логична. Да-да. Ведь именно он их познакомил, свёл, а потом взял и женился… Вот это я понимаю – вот это игра! Скорей бы следующая репетиция. А это уже завтра.

Павел Игнатьевич взглянул на будильник. Без четверти восемь. Через пятнадцать минут он должен быть на рабочем месте. Но разве Король не может себе позволить один выходной день среди недели. Дотянулся до телефона: «Галина Петровна, доброе утро. Это Полежин. Вы знаете, у меня сегодня непредвиденные обстоятельства возникли, и я вынужден вас попросить отпустить меня на отгул. У меня ведь их достаточно. Только один день, Галина Петровна, очень вас прошу войти в моё положение. Именно сегодня. Да-да, завтра обязательно буду и заявление на отгул за прошлое воскресенье задним числом подпишу. Благодарю. До завтра!»

Павел Игнатьевич был человеком педантичным. И, конечно, любимый с детства роман был в его, пусть небольшой, но методично и скрупулёзно собранной домашней библиотеке. Он, наконец, поднялся с кровати, подошёл к книжному шкафу, достал книгу и, потянувшись, улыбаясь предстоящему прекрасному дню, вернулся обратно в постель, поднял повыше подушку, уютно накрылся одеялом и погрузился в чтение.