Текст книги "Я оставлю свет включенным"

– Но по мосту в замок залезет дракон и украдет принцессу! – глаза маленькой Маши, его сестры, наполнились слезами. Ей отчаянно не хотелось подвергать принцессу опасности.

– Ну и пусть залезет, прекрасный принц принцессу защитит, – пожала плечами Катя. Старшая, ей в этом году исполнялось двенадцать, насколько помнила Татьяна из личного дела. Девочка уже начала превращаться из тощего нескладного утенка в молодого лебедя, обещающего стать самым красивым в стае.

Пушистая коса до пояса, длинная шея, изящный поворот головы, стройные длинные ноги, виднеющиеся из-под короткого платья серого цвета, пошитого из той же материи, что и штаны брата. По мнению Татьяны, платье было слишком коротким, но Ташу наверняка не беспокоили такие условности.

Самый младший член семьи – трехлетний Антон – ничего не сказал. Ребенок еще не говорил и на первый взгляд отставал в развитии – сидел на полу в одной распашонке и грыз заготовку фигурки, которую позже заселят в домик.

– Выношу на семейный совет, – вздохнув, вступила в роль третейского судьи Таша, и Татьяна буквально впилась в нее взглядом.

В сельской избе женщина выглядела чужеродным элементом: длинное платье и косынка, с трудом сдерживающая тяжелые темно-медные локоны. Тонкие черты лица и кожа молочной белизны английского фарфора. Она казалась персонажем, переместившимся во времени и по нелепой случайности очутившимся в этой эпохе.

На краткий миг лицо хозяйки показалось Татьяне знакомым, но она тут же убедила себя, что показалось: встреть она такую женщину, наверняка бы не смогла забыть.

Абсолютно все в Таше действовало на усталые директорские нервы – от дурацкого старомодного наряда до блуждающей на губах улыбки.

Она не сходила с Ташиного лица, и Татьяне показалось, что женщина не в себе. Впрочем, в этом не было никаких сомнений: ну кто бы в наше время стал добровольно жить в викторианской эпохе? Вместо того чтобы потакать ее странностям и капризам, женщину следовало бы госпитализировать и хорошенечко обследовать. И уж, конечно же, забрать у нее детей, пока не стало слишком поздно и никто не пострадал.

Но окружающим словно пеленой застлало глаза. Все ахали и охали при упоминании ее имени. Высказать вслух мысли о невменяемости Таши означало бы добровольно придать себя анафеме. Татьяна бы сразу стала врагом номер один для всех жителей поселка.

Татьяна поморщилась – горьковатый привкус во рту напомнил о недавно вырезанном желчном пузыре и вынужденной диете. Этот вкус диссонировал со сладостью цветущих кустарников, разливающейся в воздухе, и запахом ванили и сахарной пудры, который, казалось, окружал маленький домик. Чувствовать себя в диссонансе с окружающим миром было неприятно, и Татьяна решила закончить свой визит как можно скорее. Она сделала решительный шаг по направлению к дому и тут же остановилась, прислушиваясь к дискуссии, которая вновь разгорелась в доме.

– Голосование. Сделаем так, как решит большинство, – объявила Таша, пряча в уголках губ улыбку. – Кто за мост?

– Я. – Митя тут же поднял руку и строго посмотрел на старшую сестру.

– И я, – присоединилась Катя, поднимая руку вслед за братом.

– Я в меньшинстве, – со слезами на глазах констатировала маленькая Маша и, надув губки, посмотрела на Ташу.

– Ну почему в меньшинстве? – удивилась та.

– Потому что нас с Катей больше, – триумфально подытожил Митя, хватая валявшуюся рядом с ним маленькую дощечку и принимаясь строгать ее острым ножом.

Татьяна прикусила губу, чтобы не закричать и не выдать своего присутствия раньше времени: как можно давать детям в руки такие опасные предметы? Сумасшедшая, что ни говори! Раньше таких называли блаженными.

Осторожно она достала из сумочки телефон и сделала снимок Мити, строгающего деревяшку.

– Я сейчас сделаю мост, – хвастливо заявил мальчик и победоносно посмотрел на младшую сестру. Та изо всех сил старалась не разреветься от страха за судьбу принцессы.

– Кто у нас бежит впереди паровоза? – покачала головой Таша, подмигивая Маше. Девочка посмотрела на нее и замерла. Слезы на глазах просохли быстрее утренней росы. Таша, как обычно в последнее время, подарила ей надежду на счастливый исход.

– Я ведь еще не проголосовала, Митя, – мягко обратилась она к мальчику, – так вот, я считаю, что если мы делаем замок спящей красавицы, то мы должны придерживаться сказки. А в сказке было сказано что?

– Что пока принцесса спала, замок окружил непроходимый лес, – ворчливо ответила Катя, вздыхая и с жалостью глядя на брата.

– Но нам ведь не обязательно делать так, как написано в сказке! – уперся Митя, не желая так быстро сдавать свои позиции.

– Обязательно, мы ведь делаем замок спящей красавицы, и это именно то, чего от нас ожидают, – пожала плечами Таша. – Вот когда будем делать замок Рапунцель, тогда ты и сможешь вырезать красивый мост, по которому ходила ведьма.

– Ура! – Маша, не в силах сдержать восторг, кинулась на шею к Таше, а Митя, отбросив нож и дощечку, скрестил руки на груди и, надувшись, отвернулся к стене.

– А что у нас происходит с обиженными? – понизив голос до заговорщического шепота, поинтересовалась Таша у девочек. Катя рассмеялась, Маша расплылась в улыбке, а Митя, немедленно забыв об обидах, вскочил как ужаленный и бросился вон из комнаты, визжа одновременно от ужаса и восторга.

– Они у нас выносят горшок за Темой. – Таша, схватив на руки маленькую Машу, легко подхватилась на ноги и бросилась вслед за стремительно убегающим мальчиком. – А ну стоять! Твой приз тебя ждет, мой мальчик!

Митя с громким воплем вылетел во двор, а Таша уперлась в неожиданную преграду – Татьяну Николаевну, стоящую на пороге ее дома.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась она и улыбнулась так искренне, что непосвященный человек наверняка решил бы, что она до смерти рада его видеть. Татьяне снова на краткий миг показалось, что она уже где-то видела эту Ташу. Но где и когда? Директор не жила в поселке, на чаепития не ходила, а детей Таша в школу не водила. И тем не менее в образе женщины сквозило нечто до боли знакомое.

– Здравствуйте, меня зовут Татьяна Николаевна, я директор школы, – сухо представилась она. Таша кивнула и выжидающе уставилась на гостью. Та кашлянула.

– Наталья Александровна, у меня к вам серьезный разговор, касающийся ваших детей. – Поджав губы, Татьяна уставилась в упор на хозяйку дома, игнорируя пытливый взгляд маленькой девочки, сидевшей у Таши на руках. Маша ее пока не интересовала. Детские сады не входили в зону ее ответственности. Вот когда подрастет, тогда и заинтересует. Если доживет до школы, конечно. С такой матерью в этом нет никакой уверенности. Вон уже какая здоровая, а ее все на руках таскают! Что из нее вырастет?

– Конечно, входите, я сейчас чай заварю. – Таша осторожно опустила девчонку на пол. – Милая, поставь на стол пирог, а потом можешь пойти поиграть.

Таша почувствовала легкое движение за спиной – Катя, прихватив Антона, испарилась из гостиной. Митю она не видела, но сомневаться не приходилось: мальчишка наверняка где-то рядом, весь глаза и уши. Про новую школьную директрису он талдычил уже несколько дней, наслушавшись от друзей, ходивших в школу, страшных историй о новых порядках. Зная Митю, можно было быть уверенным в том, что тот не упустит шанса узнать, зачем директор к ним пожаловала.

– Я не чаи распивать пришла, – излишне резко сообщила Татьяна Николаевна, но Таша уже не смотрела на сухощавую, рано состарившуюся женщину в темном платье с аляповатыми цветами, она направилась в глубь дома, чтобы поставить казанок с водой на огонь.

– Охотно верю, Татьяна Николаевна, но время к пяти часам, – крикнула она незваной гостье откуда-то из глубины дома. – Мы в это время пьем чай, как вы, возможно, знаете.

– Знаю. – Татьяна снова поджала тонкие губы. За излишней агрессивностью она пыталась скрыть собственную растерянность. В голове она прокручивала миллион вариантов разговора со странной родительницей, но ни в одном из них та не оставляла ее и не шла заниматься собственными делами. Она не знала, что ей делать. То ли идти в дом за хозяйкой, то ли подождать в саду и рисковать, что разговор так и не состоится. Насколько она знала, через полчаса здесь будет яблоку негде упасть.

– Я предлагаю вам присоединиться к чаепитию, зачем вести серьезные разговоры на пустой желудок? – Таша снова появилась на пороге, держа в руках пузатый заварной чайник. Все так же, не обращая особого внимания на директора, она направилась в сад, и Татьяне не оставалось ничего другого, как пройти вслед за ней.

– Я знаю, что ваши дети находятся на домашнем обучении, я внимательно ознакомилась с их личными делами и не вижу никаких оснований, почему они должны продолжать на нем оставаться, – сообщила она Ташиной спине. Чаепития хотелось избежать любыми способами. Она официальное лицо, а не скучающая соседка.

– Неужели? – ничуть не удивилась Таша, сворачивая от крыльца налево, проходя под благоухающей аркой из плетистых роз и направляясь в глубь сада, где на засыпанном серым гравием пятачке стоял большой кованый круглый стол, обставленный огромным количеством стульев, вокруг которых были разбросаны плотные подушки, лежавшие прямо на гравии и предназначенные для тех, кому не хватит места за столом. Стулья были массивными, коваными – подарок Генриха Карловича, который он заказал у местного кузнеца. Вместе с детьми они выкрасили их во все цвета радуги. Подушки же были украшены вышивкой. Судя по не очень ровным стежкам, это была работа Кати.

При виде вполне мирной домашней картины Татьяну Николаевну внезапно обуяла злость.

– Наталья Александровна, я жду завтра же ваших детей в школе! – почти прокричала она в прямую спину и остановилась.

Таша повернулась и посмотрела директору прямо в глаза, напоминавшие грязный снег по весне – мутноватые, холодные, невнятного серо-зеленого цвета, в то время как глаза самой Таши были похожи на спелые черешни – темные, круглые, смешливые.

– Зачем? – поинтересовалась она.

О домашнем обучении она договорилась с предыдущей начальницей областного отдела образования, снабдив свою просьбу небольшим барашком в бумажке, чтобы подстраховаться.

Она заказала для Мити и Кати учебники из Британии, и каждый день они самостоятельно занимались. Раз в месяц ездили в областной центр, где проходили тесты онлайн и неизменно показывали хорошие результаты. Параллельно им приходилось заниматься и по русской школьной программе. Таша не знала, где они захотят жить, когда подрастут, поэтому убедила детей заниматься по двум программам одновременно. Пока ей это удавалось, ведь большую часть времени Митю и Катю одолевала скука, а учебники и книги помогали с ней бороться. Плюс они еще не растеряли заложенное с младенчества британское воспитание, при котором дети не обсуждают решения взрослых. Но сколько это будет еще продолжаться, Таша сказать не могла. Если они пойдут в школу, где их нагрузят огромным количеством ненужной информации и домашними заданиями, то вряд ли у них будут силы и желание штудировать еще и британские учебники.

– Как это зачем? – возмутилась Татьяна, не подозревая о мыслях своей собеседницы. – Потому что в нашей стране у всех детей есть право на обучение, а вы их его лишаете!

– Ничего подобного, – отрезала Таша. – Они учатся и успешно сдают экзамены, я не понимаю, какие у вас есть возражения.

– Дети не социализированы! – вынула последний козырь Татьяна.

– С чего вы взяли? – удивилась Таша. – Их сверстники, которые ходят в школу, проводят в нашем саду огромное количество времени. Здесь они играют и общаются с моими детьми куда больше, чем они могли бы себе это позволить в школе на перемене.

Аргументы закончились. Таша, эта малахольная, играючи одержала верх. Это было слишком для одного человека: ум, красота, любовь окружающих и четверо детей. Слишком, чтобы Татьяна могла это вынести.

– Если вы завтра же не отправите детей в школу, я организую комиссию, которая протестирует ваших детей абсолютно по всем предметам и, поверьте, сможет доказать, что ваше домашнее обучение неэффективно. К тому же ваши дети, по всей видимости, просто не знают своих прав и не могут никому пожаловаться, что вы подвергаете их жизнь опасности.

– Я? – захлебнулась Таша, директору все-таки удалось вызвать эмоции.

– Да, вы! Ваши дети играют с колюще-режущими предметами, и это недопустимо!

Женщины уставились друг на друга как две самки, собирающиеся делить территорию.

– Этот странный шум в саду, это были вы? – догадалась Таша, а Татьяна прикусила губу от злости на саму себя. Зачем она это сказала?

– При чем тут сад? Все и так знают, чем занимаются ваши дети! Они обязаны учиться, а не делать эти ваши финтифлюшки. Сами занимайтесь чем хотите, но детям, будьте добры, обеспечьте хотя бы обязательное образование.

Несколько мгновений Таша обдумывала, что же делать. За два года ей удалось завоевать если не любовь, то хотя бы хорошее расположение почти всех местных жителей, и она позволила себе немного расслабиться, почувствовала себя в безопасности. Это было ошибкой, за которую ей теперь придется расплатиться. Невооруженным взглядом было видно, что у женщины серьезные проблемы и она сливает желчь и яд на окружающих. С такой пререкаться себе дороже – сделает жизнь невыносимой. Ясно как божий день, что дружбы у них не получится. Нужно просто выгадать время и придумать, как ее обойти.

– Ладно, я поговорю с ними, – неожиданно кивнула Таша. – Попрошу их прийти завтра в школу.

– Что значит – вы попросите? Вы должны им приказать! – возмутилась Татьяна Николаевна, не поддаваясь на уловку. – Кто здесь взрослый ответственный человек – вы или дети? У них спроси, так они целыми днями будут играть и есть шоколад!

– Ну что вы, нет, – улыбнулась Таша, – им очень быстро надоест играть, если это не развивающие игры, конечно. Дети же любознательны по своей природе, они не могут заниматься глупостями целыми днями. А вот делать какие-то познавательные вещи – это пожалуйста. Мы сегодня почти четыре часа мастерили домик, попутно вспоминали разные сказки, обсуждали их на английском языке, и я объясняла им, как были устроены средневековые замки.

– Вы не учитель! И устройство средневековых замков пока что не входит в образовательную программу, в отличие от математики и родного языка, – визгливо заявила Татьяна.

– Нет, я не учитель, но я тоже ходила в школу, и временами мне там было ужасно скучно, – миролюбиво согласилась Таша, окидывая щуплую фигуру директрисы внимательным взглядом. Что же у этой Татьяны Николаевны в жизни происходит такое, что она ненавидит весь мир? Надо будет осторожно расспросить Клавдию Семеновну. Первая сплетница наверняка в курсе.

– Я не намерена обсуждать эту ересь, – отрезала Татьяна, кидая торопливый взгляд на часы, – жду ваших детей в школе завтра же. Надеюсь, у вас хватит ума и ответственности этому не препятствовать.

Не дождавшись ответа, Татьяна Николаевна резко развернулась и заторопилась к выходу, снова украдкой бросая взгляд за часы – без десяти пять, успела!

– Может быть, останетесь на чай? Мы испекли черничные кексы! – крикнула ей вслед Таша, и Татьяне Николаевна послышалась нескрываемая издевка в ее голосе.

Она торопилась к выходу, не оборачиваясь и не замечая, как из кустов поочередно вылезают все четверо детей и облепляют Ташу, как спелые ягоды – куст малины, обнимая и крепко прижимаясь, словно бы сплачиваясь перед лицом внешней угрозы.

– Чтоб ты подавилась своими кексами, – пробормотала Татьяна себе под нос и, резко открыв калитку, чуть не задела Григория Антоновича, паркующего ржавый велосипед. Велосипед казался ровесником Первой мировой, как, впрочем, и сам Григорий Антонович, несмотря на молодежную одежду, в которую его заставила переодеться Таша.

– Что? – не расслышал он бормотание Татьяны.

– Здравствуйте, говорю, – буркнула та, стараясь проскочить мимо любопытного старика.

– А вы чьих будете? – тут же поинтересовался Григорий Антонович, в последнее время живо интересующийся окружающим миром.

– Неместная, – пробормотала Татьяна, делая еще одну попытку пройти.

– А, вы новый директор, – догадался Антонович. – А куда это вы так спешите? Оставайтесь на чай! Познакомимся, подружимся! Я сегодня буду читать новую эпиграмму, нуждаюсь в оценке профессионала, так сказать.

– Мне некогда, всего доброго, – сквозь зубы процедила Татьяна и, проскользнув мимо старика, заторопилась вдоль по небольшому переулку, ведущему к главной улице поселка.

* * *

– Мама, тебе здесь будет хорошо, – нагло и неумело врала Лида и отводила глаза, крепче впиваясь в руку Вареньки, которую зачем-то притащила с собой. Впрочем, понятно зачем: ей нужна была опора. Анна Ивановна с горечью подумала, что Лида наверняка пошла характером в отца – мягкая и совершенно не умеет врать.

– Я приеду в субботу, ну, то есть мы все приедем в субботу, – продолжала мямлить Лида, не зная, куда деть глаза.

Господи, невыносимо!

В комнате царила невообразимая духота – и это они называют домом повышенного комфорта для пожилых людей? Да она тут словно муха в банке! Рука Анны Ивановны метнулась к горлу с целью сорвать дурацкую камею и расстегнуть высокий ворот блузки. Задуманное удалось ей со второй попытки – от волнения рука дрожала сильнее обычного. Анна Ивановна разозлилась на саму себя: зачем она так вырядилась? Блузка с высоким воротом, строгая юбка ниже колен, туфли на небольшом каблуке. Сказалась многолетняя привычка всегда выглядеть хорошо и по-деловому – это был единственный способ выжить в мире мужчин. Но ей уже давно пора об этом забыть. Больше ей не с кем бороться за место под солнцем и не на кого производить впечатление. Не на этих же ходячих мертвецов, в самом деле, или как там назывался дурацкий сериал, который взапой смотрела Варвара? Ничему хорошему не учится современная молодежь. Понятно, что и ценностей у них никаких нет. Впрочем, у Лиды, выросшей на советских мультфильмах, их, как оказалось, тоже немного.

«Не ной! – строго одернула себя Анна Ивановна. – Тебе нужно продержаться всего день. В конце концов, это было твое решение и твой собственный выбор».

– Ба, ты телефон не выключай, я буду звонить или фотки тебе сбрасывать. – Двенадцатилетняя Варенька была уже достаточно взрослой, чтобы ощутить всю горечь момента.

Не в силах больше это выносить, Анна Ивановна строго приказала:

– Ну все, идите, хватит тут прощание устраивать, я позвоню, – соврала она, подставляя дочке сухую щеку под поцелуй и чуть дольше обычного задерживая дрожащую руку в кудрявых золотистых волосах Варвары.

Лида и Варя молча кивнули и направились к двери. Дочь взялась рукой за дверь, но все-таки не выдержала, разревелась и повернулась к матери:

– Мама, давай поедем домой, а? Ну наймем кого-нибудь!

– Еще чего. – Анна Ивановна выпрямила спину чуть более необходимого. – Мне нужен профессиональный уход, а вы даже чай нормально заварить не можете, все, идите! – строго приказала она.

Варя шмыгнула носом, отвела глаза, но ослушаться не посмела, выскользнула в коридор первой.

Когда за Лидой закрылась дверь, Анна Ивановна уставилась в открытое окно, выходящее во все еще цветущий сад. Лето в этом году выдалось поздним, тепло установилось только в августе, и растения бушевали, попутав сентябрь с июлем.

При других обстоятельствах она бы наверняка оценила талант ландшафтного дизайнера: строгие геометрические линии свежеподстриженных кустарников и тщательно выверенные пропорции все еще изумрудных лужаек. Простые формы завораживали ее всю жизнь. Но сейчас она смотрела на сад, не замечая его аскетичной красоты. Пожалуй, впервые в жизни она была не в силах совладать с собственными мыслями и почувствовала нечто похожее на эмоции.

Анна Ивановна гордилась тем, что всегда была им неподвластна. В молодости ее, к счастью, миновали любовные страсти. Она наблюдала за драмами близкого окружения, взлетами и крушениями надежд и лишь деликатно морщила нос, удивляясь, на какие глупости люди тратят лучшие годы. Любовь была ей неинтересна ввиду своей неконструктивности.

Куда больше ее привлекали работа и карьера. Всю свою нерастраченную страсть Анна сублимировала в архитектурные проекты, принесшие ей имя и славу в профессиональных кругах, а также весьма внушительный стабильный доход и полную независимость.

Единственную дочь Лидию она родила ближе к сорока, съездив в санаторий и познакомившись там с отдыхающим с другого конца страны. На тот момент Анна Ивановна, главный архитектор города, могла себе позволить уже не обращать внимания на досужие сплетни. Дочку она любила, но переворота сознания после ее рождения не произошло. Всегда оценивала девочку трезво и понимала, что та звезд с неба не хватает и лучшим выходом для нее будет удачное замужество. Немного подсуетилась, вовремя пригласив домой коллег с сыновьями подходящего возраста, и все устроилось. Теперь Лида прочно сидела за спиной Толика, руководителя небольшой, но стабильно работающей компании, и будущее ее было прозрачно и предсказуемо, как фильмы про Джеймса Бонда.

Варя тоже не беспокоила Анну Ивановну, хотя к девочке она была привязана куда больше, чем к дочери. С годами у внучки стал проявляться ее, Анны Ивановны, железный характер, а если она унаследовала хотя бы половину ее интеллекта, то за нее и переживать не стоило.

Анна знала, что между собой коллеги называли ее «штангенциркулем» за железные нервы и несгибаемость. Поэтому диагноз – болезнь Паркинсона – прозвучал для нее просто насмешкой. Долгое время она поверить в это не могла. Что угодно, но только не это! Даже подумала, что бывший любовник Костик так своеобразно мстит за то, что она сама разорвала с ним отношения. Но болезнь оказалась мучительно реальной, этакая насмешка судьбы, чуть было не согнувшая даже несгибаемый штагенциркуль.

Анна Ивановна закрыла окно и, задушив ненужную рефлексию, бегло осмотрела свой «номер», как деликатно назвала его симпатичная девушка на рецепции. Безликое помещение, лишенное индивидуальности и действительно смахивающее на номер в неплохой гостинице. О том, что это не гостиница, напоминало лишь отсутствие замков на дверях в ванную и саму комнату. «Это для вашей безопасности», – прощебетала девушка, проводя экскурсию.

«Плевать я хотела на такую безопасность», – подумала Анна Ивановна, подходя к кровати и ложась прямо в одежде поверх покрывала. При других обстоятельствах она бы обязательно потребовала врезать в дверь замок и отдать ключ ей. Но сейчас это не имело ни малейшего смысла.

Она отвернулась к стене и закрыла глаза. Может быть, поспать? Так время пролетит быстрее, она будет представлять, как оно несется стрелой по прямой прямо к пункту последнего назначения. Ей объяснили, что ужин в семь часов, а до семи она предоставлена самой себе. Свободное время – вот как это называлось. Как в пионерском лагере или в интернате. Интересно, почему к старикам относятся как к детям? Не все же впадают в маразм к концу жизни, в конце-то концов! Это ужасно несправедливо, когда безмозглое яйцо вдруг начинает учить хорошо пожившую мудрую курицу.

– Это, подруга, спишь? – Номинальный стук, и дверь распахнулась.

Анна Ивановна подскочила на кровати и уставилась на тетку в цветастом халате, похожую на тесто, прикрытое кухонным полотенцем и сбежавшее из кадушки замотавшейся хозяйки. Тесто впервые вышло в большой мир и оглядывало его с выражением жадного любопытства.

– Ну, будем знакомы, я Клава, из соседней палаты. – Тесто без приглашения завалилось в «номер» и присело к столу из светлого дерева, водружая на него нехитрый гостинец – пачку печенья.

– Анна Ивановна, – немного подумав, прохладно представилась Анна, опуская ноги на пол и борясь с желанием наорать на наглую тетку, ворвавшуюся без приглашения.

– Аня, значит. Ты тут давай не грусти, а то я знаю, как это: по первости всем тяжело, а потом ничего, привыкают. У нас тут не так плохо, как ты себе удумала. Пойдем сегодня к Таше, там познакомлю тебя со всеми нашими. – При ближайшем рассмотрении плохо подстриженная Клава напомнила Анне Ивановне толстого взъерошенного воробья, зачем-то накрасившего губы ужасной красной помадой.

– Анна Ивановна, – поправила она бесцеремонную собеседницу. – Вы простите, но я не хочу идти ни к какой Таше, мне бы хотелось побыть одной, если вы, конечно, не возражаете. – Максимально холодно она попыталась поставить наглую гостью на место.

– Да что ж возражать-то, вот только не дело это – себя так хоронить раньше времени и убиваться. Деточки-гады у всех есть. Мой Ванюшка, правда, помер еще мальцом, так я поначалу так убивалась за родненьким, а потом как посмотрела на всех этих красивых-успешных, которые родителей сдают, вот вроде твоей доченьки, так и думаю: и хорошо, что помер, не дай бог дожить до такого.

Клава быстро перекрестилась и погрузилась в молчание. Анна Ивановна боролась с подкатывающим бешенством: как обидно тратить последние минуты жизни на такую вот Клаву. С чего она вообще решила, что ей интересны ее истории?

– А я сама себя сюда сдала, как почувствовала, что тяжело за хозяйством глядеть. Я ведь раньше на местной ферме главбухом была, дом у меня был знатный, скотину держала, вот только тяжело стало мне, ноги больные. Ну и сдалась сюда. А что? Никаких тебе забот и хлопот, – по-крестьянски рачительно принялась перечислять Клава плюсы пребывания в доме престарелых, игнорируя просьбу Анны Ивановны.

– Комната чистая, теплая, убирают каждый день, готовят вкусно и лекарство когда надо дадут. А люди у нас тут приятные, ну есть пару сумасшедших, – вдруг хихикнула она, – но то такие дурачки безобидные. Один все сына – путешественника во времени ждет, а второй вообще овощ. Ты, главное, в столовой с ним рядом за стол не садись, а то аппетит испортишь.

– Клавдия, – Анна Ивановна резко встала и, сделав несколько шагов по направлению к собеседнице, холодно посмотрела на нее сверху вниз, – пожалуйста, оставьте меня одну. Мне совершенно неинтересны овощи и путешественники во времени, и я не собираюсь сводить с ними близкое знакомство. Пожалуйста, идите, у меня очень болит голова.

– Ладно, – незлобиво вздохнула Клава, тяжело поднимаясь и опираясь на стол, – но если передумаешь, приходи, я справа от тебя живу. Свожу тебя к Таше, тебе там понравится. И печенье попробуй, вкусное, к нам тут раз в неделю лавка на колесах приезжает…

Анна Ивановна сделала несколько шагов по направлению к двери и, распахнув ее, молча уставилась на незваную гостью. Та вышла, не прощаясь, а Анна Ивановна, отпустив дверь и удостоверившись, что та с мягким щелком закрылась, вновь легла на кровать и отвернулась к стенке, уставившись в нее немигающим взглядом. Потерпи. Недолго осталось.

* * *

Конечно же, ни в какую школу он не пойдет. Митя ловко взобрался в свой домик, спрятанный в кроне старого развесистого дуба, и забился в угол, поджав под себя ноги и обхватив их руками. Не пойдет, и все! И пусть его даже не уговаривают. Скукотища в той школе. После британского интерната он вдохнул воздух свободы и вместо заучивания скучной латыни рыл с Генрихом подземные ходы, узнавая по ходу массу всего интересного о строительстве, геологии и военной науке, и решил, что больше никогда в школу не вернется. Да он уже знает больше учителей! Таша сама говорит, что тратить жизнь попусту – это преступление. А в школе он только этим и занимался.

Митя взял в руки «Мифы Древней Греции», валявшиеся на полу домика. Открыл книгу на странице с недочитанной историей про Афродиту. Глаза зацепились за строчки, и Митя тут же позабыл гнев и злость, которые испытывал буквально несколько минут тому назад, споря с Катей. Та убеждала его, что в школу нужно пойти, иначе зловредная Татьяна Николаевна пожалуется в опеку, и их, чего доброго, заберут в детский дом. Но Мите казалось возмутительным и несправедливым подчиняться директрисе, смахивающей на Бабу-ягу. Идти в школу только, чтобы она от них отцепилась? Еще чего! Можно придумать сто пятьдесят других интересных способов заставить директрису оставить их в покое. В конце концов, возле школы еще сохранилась допотопная телефонная будка, из которой можно звонить хоть каждый день и объявлять о бомбе, например.

Про такой интересный способ мятежа Митя узнал от Григория Антоновича. Он разделял Митину нелюбовь к повиновению и был готов предложить миллион и одну шалость, чтобы избежать скучных уроков. Даром, что древний, как Кощей Бессмертный, а соображает! Хорошо, что Таша не выгнала его из дома, чтоб они без Антоновича делали бы? Конечно, есть еще Генрих… При мысли о Генрихе Митя нахмурился. Вот уж кто точно не одобрит неповиновение и нарушение дисциплины. Митя тяжело вздохнул: сердце разрывалось между шутником Антонычем и строгим Генрихом Карловичем, к которому он успел привязаться больше, чем к родному отцу. Как быть? Кого слушать?

Пообещав самому себе вечерком хорошенечко поразмыслить над тем, как избежать ненавистной школы и убедить Генриха в правильности такого решения, Митя погрузился в чтение.

История увлекла настолько, что ему даже показалось, что он слышит шум морской пены, из которой рождается богиня Афродита. Но шум становился все более осязаемым и начал мешать чтению. Митя отложил книгу в сторону и припал к своему «наблюдательному посту».

Окошко его домика выходило на соседский сад, принадлежавший Светлане Фоминичне. В самом саду обычно не было ничего интересного, кроме толстого кота Лютика, в которого можно было стрелять из рогатки вишневыми косточками в тот момент, когда он охотился за птицами. Птиц Митя любил больше, чем котов, и этим летом поставил себе целью их спасение (как учила Таша – всегда ставить цели и разрабатывать детальный план их достижения). Так вот, его целью было спасти сто птиц, а вдруг среди них попадутся редкие экземпляры из Красной книги? И хотя к сентябрю у полосатого бандита удалось отбить только пятерых воробьев, Митя не отчаивался – план он собирался выполнить до конца года, у него еще куча времени.

Митя прильнул к «наблюдательному пункту», ожидая увидеть Лютика, и замер.

Вначале ему показалось, что это птица. Огромная, похожая на фантастическую Рух из сказки, которую они читали в прошлом месяце. Золотая голова, переливающиеся изумрудно-рубиновые перья и трогательные нежно-розовые лапки. Птица напевала дивный мотив, показавшийся Мите смутно знакомым, и плескалась под водой из летнего душа, установленного зачем-то посреди огорода. Ничего красивее Митя в жизни своей не видел. Он замер, стараясь не дышать, чтобы не спугнуть видение.

– Николь, ну хватит там плескаться, простудишься еще! Тебе завтра в школу, давай уже заходи, – раздался из глубины дома зычный голос Светланы Фоминичны.