Текст книги "Скарлетт"

Глава 27

Месса несколько вдохновила Скарлетт. Ей очень нужны были внутренние духовные силы. Она еле смогла смотреть на Ретта во время ужина, который был устроен вчера Клубом скачек после заездов.

Возвращаясь после мессы, Скарлетт пыталась найти причину, чтобы только не завтракать вместе с тетушками. Но те ничего не хотели слышать.

«Нам нужно поговорить с тобой о чем-то очень важном».

Скарлетт уже предвкушала лекцию по поводу того, что она танцует слишком много с Мидлтоном Кортни.

Но, как оказалось, его имя вообще не было упомянуто.

– Мы узнали, что ты уже Бог знает сколько не писала своему дедушке Робийяру, Скарлетт.

– С чего вдруг я буду ему писать? Этому старому крабу, который за всю жизнь и пальцем не пошевелил ради меня.

Элали и Полина онемели от шока. «Прекрасно!» – подумала Скарлетт. Ее глаза победно блестели.

– Вам нечего ответить, не правда ли? Он никогда ничего не делал для меня. И для вас тоже. Кто вам дал денег на то, чтобы душа не рассталась с телом, когда дом чуть не продали за неуплату долгов? Не дед, это уж точно. Я. Я дала денег, чтобы достойно похоронить дядю Кэри. И благодаря мне вам есть что одеть и чем накрыть стол. Вам только остается смотреть на меня, как двум лупоглазым лягушкам. Вам нечего мне сказать?»

Но у тех было, что сказать! Об уважении к старшим, о долге, о добропорядочности, о преданности семейным традициям.

Скарлетт грохнула чашкой о блюдце.

– Хватит нотаций, тетя Полина! Я устала от них до смерти! Мне наплевать на дедушку Робийяра. Он был груб с мамой, со мной, я ненавижу его. Пусть даже за это мне придется гореть в аду!

Она выпустила пар и сразу почувствовала себя легче. Слишком долго копилось! Слишком много было вечеринок, завтраков, приемов, где ей приходилось держать язык за зубами, притворяться и выслушивать о достоинстве предков и прапредков, вплоть до древнейшего средневековья.

– Не смотрите на меня так, как будто у меня выросли рога или в руках вилы. Вы знаете, что я права. Но вы не так воспитаны, чтобы говорить об этом вслух! Дед мешал всех с дерьмом. Я дам вам сто долларов, если он ответит на ваши письма. Он их даже не читает. Так же, как и я ни разу не читала его писем. Потому что там всегда одно и то же. Стремление побольше захапать денег!

Скарлетт закрыла рот рукой. Она зашла слишком далеко. Она нарушила три непреложных правила южного кодекса поведения. Она упомянула слово «деньги», напомнила старухам, что те находятся на ее иждивении, и она «добила» поверженного врага. Ее охватил стыд, когда она посмотрела в глаза тетушкам. «Я никогда не была такой прямолинейной и никогда не была великодушной. Я могла бы им дать гораздо больше, совсем не жалея об этом».

– Простите меня, – прошептала она дрожащим голосом и заплакала.

Прошло некоторое время, прежде чем Элали вытерла глаза и нос платком.

– Я слышала, у Розмари появился новый поклонник, – сказала она неровным голосом, – говорят, очень милый. Ты его не видела, Скарлетт?

– Он из хорошей семьи? – добавила Полина.

Скарлетт сморщилась, но лишь слегка.

– Его зовут Эллионт Маршалл. Смешнее типа я не видела. Длинный, как жердь, и тощий. Должно быть, он храбрый. Но если он будет слишком досаждать Розмари, она разорвет его на кусочки. К тому же он янки.

Тетушки издали звук неодобрительности. Скарлетт закивала головой в знак согласия.

– Из Бостона, – Скарлетт старалась говорить медленно и многозначительно. – И мне кажется, более обамериканившегося янки вы не встретите. Какое-то крупное предприятие по удобрениям открылось, и он там работает управляющим…

Скарлетт откинулась на спинку стула, уселась поудобнее, рассчитывая на долгую беседу.

Когда время завтрака вышло за всякие границы, Скарлетт встала и поблагодарила за прекрасно проведенное время.

– Я не могу остаться дольше. Мисс Элеонора будет ждать меня к обеду.

Я ей обещала. Надеюсь, что мистера Маршалла не позовут к обеду. Янки совсем не чувствуют, когда им не рады, и могут прийти в любой момент.

Скарлетт поцеловала тетушек.

– Если придется обедать с янки, возвращайся к нам, – пошутила Элали.

– Вот именно, – подхватила Полина. – И постарайся поехать с нами на день рождения отца в Саванну. Мы едем на трехчасовом поезде, сразу после мессы.

– Спасибо, тетя Полина, но у меня скорее всего не получится. У нас приглашения практически на все дни и ночи Сезона.

– Но, дорогая. К тому времени Сезон вроде кончится.

Слова Полины резанули слух. «Почему Сезон такой короткий? Совсем не остается времени, чтобы позаботиться о Ретте».

– Посмотрим, сейчас мне нужно идти, – быстро попрощалась она.

Скарлетт удивилась, обнаружив дома только маму Ретта.

– Джулия Эшли пригласила Розмари к себе пообедать, – объяснила Элеонора. – А Ретт плавает с Купером-младшим.

– Сегодня так холодно.

– Да. И зимой нам всем придется несладко. Я это вчера на скачках почувствовала. Такой сильный холодный ветер. Я чуть не простудилась. – Миссис Батлер улыбнулась и сделала таинственный вид.

– Как насчет тихого маленького обеда в библиотеке перед камином? Это немного заденет самолюбие Маниго, но я его упрошу. Это будет так приятно. Ты и я вдвоем.

– Конечно, хочу.

Внезапно Скарлетт почувствовала, что хочет этого больше всего на свете. Это было так хорошо еще раньше, до Сезона. Когда Розмари еще не приехала. И внутренний голос добавил: «И Ретт не вернулся из Лэндинга». Ей так не хотелось признавать этого. Как было спокойно: она не вздрагивала от каждого его шага, не нужно было следить за его поведением, стараясь понять, о чем он думает.

Тепло камина так расслабило Скарлетт, что она зевнула.

– Простите, мисс Элеонора. Это же не в компании.

– Да, ты права, – и Элеонора тоже зевнула. И они обе рассмеялись. Скарлетт и забыла, какой веселой может быть мать Ретта.

– Я люблю вас, мисс Элеонора, – выпалила Скарлетт, не долго думая.

Элеонора Батлер взяла ее руку.

– Я так рада, дорогая Скарлетт. Я тебя тоже люблю. Я даже не спрашиваю тебя ни о чем и не ругаю, когда мне что-то не нравится в твоем поведении. Ты сама знаешь, что делаешь.

Скарлетт слегка опешила от скрытой критики.

– Я ничего такого не делаю! Она вырвала руку.

Элеонора никак не отреагировала на замечание Скарлетт.

– Как поживают Элали и Полина? Я их обеих так давно не видела. Сезон так отвлек меня, – спросила она непринужденно.

– Прекрасно. Они хотели меня уговорить поехать с ними на день рождения дедушки.

– О Господи! Он еще не на том свете? Скарлетт снова засмеялась.

– Я об этом тоже подумала, но Полина сняла бы с меня кожу заживо, если бы я обмолвилась об этом. Ему около ста лет.

Брови Элеоноры съехались от арифметических расчетов, которые она пыталась сделать. «Больше девяноста, это точно», – наконец, подсчитала она.

– Я помню, он женился, когда ему было под сорок, в 1820 году. У меня была тетя – она уже умерла – она так и не смогла с этим смириться. Она так его любила. И он обращал на нее внимание. Но Соланж – твоя бабушка не оставила тете Алисе никаких шансов, и та даже пыталась покончить собой.

Скарлетт стало грустно.

– А что она сделала?

– Выпила бутылку болеутоляющего средства. Она была при смерти.

– И все из-за деда!

– Он был очень красив. У него была отличная солдатская выправка. И, конечно же, французский акцент. Когда он говорил, «доброе утро», это звучало, как в опере. Десятки женщин сходили по нему с ума. Я слышала, мой отец говорил, что когда Пьер Робийяр приходил к церковь Гугенотов, там службу читали на французском, она была битком набита женщинами, а корзинка с подаяниями была полна с горкой. – Элеонора мечтательно улыбнулась. – И, только подумай, моя Алиса вышла замуж за профессора французской литературы из Гарварда. И вся ее практика во французском очень ей пригодилась.

Скарлетт не хотела, чтобы Элеонора отклонялась от рассказа о деде.

– Это прекрасно, но что дальше было с дедом? И бабушкой? Я вас спросила о ней однажды, но вы ушли от ответа.

– Я даже не знаю, как и сказать. Она была очень необычной женщиной.

– Она была красивой?

– И да и нет. О ней сложно говорить. Она была такой переменчивой. Как настоящая француженка. Французы говорят, что женщина не может быть понастоящему прекрасной, если в ней нет чего-нибудь гадкого. Они очень тонкие люди, очень мудрые. Англо-саксонцам их никогда не понять.

Скарлетт не могла уяснить, что Элеонора имела в виду.

– В Таре есть ее портрет, и она на нем очень красивая, – упорствовала Скарлетт.

– На портрете – да. Она могла быть прекрасной. Могла – гадкой. Как захочет. Она была такой, какой хотела быть. Она могла быть такой незаметной среди других. Затем могла посмотреть своими темными, прожигающими глазами, как будто гипнотизируя. Дети тянулись к ней. Животные ее очень любили. Мужчины сходили с ума. Твой дед очень чтил военную службу и был готов выполнять неукоснительно любой приказ. Но стоило ей посмотреть на него, и он становился ее рабом. Она была старше его. Но разницы не было заметно. Он не придавал этому значения. Она была католичкой, но он не обращал на это внимания. Она настояла на том, чтобы дети были католиками. Он шел на все, хотя сам был протестантом. Он бы стал даже друидом, стоило ей только захотеть. Она была для него всем. Я помню, она решила, что должна быть окружена только розовым светом, потому что стареет. Он приказал солдатам заменить все светильники на другие, с розовыми плафонами. Она сказала, что была бы счастлива, если бы вокруг все было розовое. Это закончилось тем, что в доме все было перекрашено в розовый цвет: стены, полы, потолки и даже дом снаружи. Он был готов сделать все, лишь бы она была счастлива.

Элеонора вздохнула.

– Все было так прекрасно, сумасбродно и романтично. Бедный Пьер. Когда она умерла, он тоже умер, вскоре. Он оставил в доме все, как было при ней. Очень тяжело было твоей матери и ее сестрам…

На портрете Соланж Робийяр была одета в такую облегающую одежду, что казалось, под ней ничего нет. «Вот что, наверное, сводило мужчин с ума, и деда тоже», – подумала Скарлетт.

– Ты мне часто напоминаешь ее, – сказала Элеонора, и Скарлетт вновь заинтересовалась.

– Каким образом, мисс Элеонора?

– Твои глаза так же блестят. Они так же глубоко посажены. Ты такая же страстная и так же хорошо этим играешь. Вы обе удивляете меня, жизнь в вас плещет через край.

Скарлетт улыбнулась. Она была так польщена.

Элеонора смотрела на нее с такой любовью.

– Сейчас я думаю немножко поспать, – сказала она с чистой совестью.

Рассказала очень много, чистую правду. И вместе с тем не сказала ничего лишнего. Она не сказала, сколько было вздыхателей у Соланж и как много любовников. И как много дуэлей по этому поводу. Не говорила, чтобы не забивать неискушенную голову Скарлетт такими мыслями.

Элеонора действительно была озабочена отношениями между ее сыном и Скарлетт. Об этом она не могла спросить у Ретта. Если бы он хотел, он бы сам сказал ей. Скарлетт же не хотела открывать своих чувств.

Миссис Батлер закрыла глаза, пытаясь заснуть. Она сделала все, что было в ее силах. Оставалось только надеяться на лучшее. Скарлетт была взрослой, и Ретт был взрослым мужчиной. Но вели они себя, как считала Элеонора, как маленькие дети.

Скарлетт тоже попыталась расслабиться. Она поднялась наверх и схватилась за телескоп. Но на горизонте не было ни одной яхты. Наверное, Ретт утащил его на речку. Может, она что-то не уследила, когда смотрела в бинокль на скачках на Ретта и Анну. Это по-прежнему ее беспокоило. Впервые в жизни она почувствовала себя старухой. И очень усталой. Что все это могло значить? Анна Хэмптон безнадежно влюблена в чужого мужа. Разве Скарлетт не влюблялась в чужих мужей в свое время? Будет ли Анна тратить свои молодые годы на безнадежные мечтания о Ретте? Какой смысл в любви, если она несет разрушение.

«Что со мной случилось? Я веду себя, как старуха. Нужно пойти погулять, что ли. Стряхнуть с себя эту белиберду, развеяться».

Маниго постучал в дверь.

– К вам пришли.

Скарлетт была настолько рада видеть Салли, что чуть не расцеловала ее.

– Садись сюда, Салли. Поближе к огню. Не правда ли, кошмар – провести зиму взаперти? Я попросила Маниго принести чаю. Я думаю, что победа Милой Салли – самое прекрасное зрелище в моей жизни, – оживилась Скарлетт.

Салли веселила ее рассказами о том, как целовали лошадь Майлз и жокея. Наконец Маниго принес поднос с чаем.

– Мисс Элеонора спит, а то бы я ее позвала. Когда она проснется…

– Я тогда уйду, – прервала ее Салли. – Я знаю, что Элеонора спит после обеда. Потому и пришла сейчас. Я хотела поговорить наедине.

Скарлетт насыпала чай в стакан. Ее заинтриговал голос Салли. Салли Брютон ничто, казалось, не могло расстроить или выбить из колеи. Она налила кипяток в стакан с заваркой.

– Скарлетт, я хочу сделать непростительное, – отрывисто проговорила Салли. – Я хочу вмешаться в твою личную жизнь. Я, хуже того, хочу дать тебе несколько советов. Продолжай в таком же духе с Мидлтоном Кортни, если так хочешь. Но ради Бога, будь осмотрительной. То, как ты это делаешь, меня просто потрясает.

У Скарлетт глаза медленно поползли на лоб.

«Продолжай в том же духе! Как ей стукнуло в голову подумать обо мне такое? Только падшие женщины могут этим заниматься».

– Я хочу, чтобы вы поняли, мисс Брютон, что я тоже леди.

– Тогда веди себя, как леди. Встречайся где-нибудь днем и веселись сколько угодно. Но не заставляй своего мужа и его жену наблюдать на вечеринках, как вы пялитесь друг на друга. Как кобель на сучку в брачный период.

Скарлетт казалось, что ничто не может быть ужаснее ее слов. Но это было еще не все.

– Должна предупредить тебя, что в постели он не так уж хорош. Он донжуан. Но во всем другом деревенский идиот.

Салли протянула руку за чайником.

– Тебе подлить? – Она приблизилась к лицу Скарлетт. – Бог мой, тебе, по-моему, все равно. Я не понимаю, давай я насыплю тебе побольше сахара.

Скарлетт откинулась на спинку. Ей хотелось плакать. Закрыть уши. Она любила Салли. Она гордилась, что та ее подруга. И она оказалась такой дрянью!

– Бедное дитя, если бы я знала, что это произведет на тебя такое впечатление. Я бы обошлась другими словами. Считай все это дополнительным образованием… Ты живешь в Чарльстоне и замужем за чарльстонцем. Это старый город со старыми традициями. Ты должна чувствовать то, что могут чувствовать другие. Пустяковые проступки не замечаются. А серьезные грехи становятся темой для разговоров среди твоих друзей. Ты должна делать все так, чтобы другие могли притворяться, что ничего не знают.

Скарлетт не могла поверить в то, что слышала. Это – отвратительно. Она была замужем три раза. Но ни разу не изменяла мужьям физически.

«Я не хочу быть такой, как все это общество». Она теперь не сможет смотреть ни на одну женщину в Чарльстоне, не представляя ее любовницей Ретта в прошлом или настоящем. Зачем она приехала сюда? Здесь она чужая. Она не хочет принадлежать обществу, о каком рассказывает Салли.

– Я думаю, тебе пора, – сказала Скарлетт. – Мне нездоровится.

Салли кивнула.

– Я извиняюсь за причиненное тебе расстройство. Я не хочу тебя совсем расстраивать. В городе много таких же целомудренных, как и ты. Незамужние девушки и девы всех возрастов, которые не говорят об этом, потому что ничего не знают. Много верных жен. Я счастлива быть одной из них. Майлс изменял мне пару раз. Но я никогда не соблазнялась. Возможно, ты тоже. Прости за всю нелепость разговора. Допивай чай… и веди себя поаккуратнее с Мидлтоном.

Салли отработанными движениями надела перчатки и пошла к двери.

– Подожди! – остановила ее Скарлетт. – Я хочу знать. Ретт. Ретт с кем?

Мартышечье лицо Салли растянулось в милой улыбке.

– Никто не знает. Клянусь тебе. Он уехал из Чарльстона в девятнадцать лет. В этом возрасте ходят в бордели или же развлекаются с бедными белыми девчонками. После возвращения он вел себя очень добропорядочно, вежливо давая понять, что не имеет смысла закидывать удочки. Я уверена, что Ретт – верный муж.

– Хочу сама убедиться.

Как только Салли ушла, Скарлетт поднялась к себе в спальню и заперлась. Плюхнулась на кровать и лежала поперек нее без движения.

«Какой дурой нужно было быть, чтобы пытаться заставить его ревновать». Когда она устала от своих мыслей, она позвала Панси, умылась, привела себя в порядок. Она не смогла бы спокойно общаться с Элеонорой, ей нужно было уйти, хотя бы ненадолго.

– Мы идем гулять, – объявила она Панси. – Подай мне плащ.

Скарлетт быстро шла в полном молчании. Она проходила мимо чарльстонских домов. Они стояли так, словно им было все равно, как они выглядят. Главное, чтобы прохожие не узнали, что делается внутри, за высокими садовыми заборами.

Секреты. Все хранят свои секреты. Все вокруг притворяются.

Глава 28

Было почти темно, когда Скарлетт вернулась. Дом выглядел безжизненным. Ни лучика не пробивалось сквозь шторы, которые опускали с заходом. Она осторожно открыла дверь, не издавая ни звука.

– Скажи Маниго, что у меня болит голова и я не буду ужинать, – сказала она Панси в прихожей. – Развяжи мне шнурки, я иду спать.

Маниго всем расскажет. Она никого не хотела видеть. Она поднялась в натопленную комнату. Розмари громко рассказывала, что Джулия Эшли думает по тому или иному поводу. Скарлетт старалась ходить бесшумно.

Она забралась под одеяло, после того как Панси помогла ей раздеться. Если бы только она могла заснуть! Забыть Салли Брютон. Забыть все, забыться. Она была в полной темноте. Не могла даже заплакать. Слишком много она пережила сегодня.

В комнату пробился луч, и скрипнула дверь. Скарлетт подняла голову, щурясь от яркого света.

В дверях стоял Ретт с лампой в поднятой руке. Лицо искажали грубые тени от лампы. Он был мокрый. Прилипшая одежда подчеркивала его мышцы. Он выглядел страшным.

Сердце Скарлетт забилось от страха. Это было то, о чем она так долго мечтала, – Ретт зашел к ней в спальню. Он направился к кровати, закрыв дверь ударом ноги.

– Ты не спрячешься. Вставай, не притворяйся!

С грохотом он смахнул со стола погашенную лампу и поставил свою горящую. Сгреб одеяло с нее, взял за руки и вытащил из кровати.

Растрепанные волосы упали на ночную рубашку. Щеки вспыхнули, а зеленые глаза стали почти черными. Ретт бросил ее на кровать, она попыталась уползти в угол, но он вновь сгреб ее.

– Проклятая девчонка! – его крик был ужасен. – Тебя следовало бы убить, как только твоя нога ступила на землю Чарльстона.

Скарлетт держалась за спинку кровати, чтобы не упасть. Кровь застыла в жилах. «Что могло привести его в такое бешенство?»

– Не строй из себя забитое создание. Теперь я тебя знаю, как никогда лучше. Не бойся, я не убью тебя и даже пальцем не трону. Но, Бог свидетель, ты заслуживаешь этого.

Рот Ретта страшно искривился от гнева.

– Двуличность тебе к лицу, моя дорогая. Грудь вздымается, глаза широко раскрылись – я так невинна! Все несчастье в том, что ты действительно невинна для своего извращенного сознания. Тебе абсолютно все равно, что переживает жена этого несчастного ловеласа.

Губы Скарлетт невольно растянулись в улыбке. Он переживает по поводу ее победы над Мидлтоном Кортни! Сработало – заставила его признаться, что он ревнует. Теперь она должна сделать так, чтобы он признался ей в любви. Она заставит его.

– Я не кляну тебя в том, что ты из себя сделала посмешище, – странно повернул Ретт. – Это действительно было весело наблюдать, как средних лет женщина пытается себя убедить, что она еще в соку и ее так же легко соблазнить, как девочку. Ты не можешь никак выйти из детства, Скарлетт? Сильнейшее твое желание – навечно остаться красавицей. Сегодня уже это звучит смешно! – кричал Ретт. Он отчаянно жестикулировал. – Сегодня утром, когда я возвращался из церкви, ко мне подошел старый друг и даже близкий родственник и предложил свои услуги в качестве секунданта на дуэли с Кортни. Он не сомневался в том, что у меня могут быть другие намерения. Как ни странно это звучит, но твое доброе имя должно быть защищено. Ради семьи.

Беленькие зубки Скарлетт отстукивали барабанную дробь.

– Что же ты сказал ему?

– Приблизительно то же, что и тебе. Дуэль не потребуется. Моя жена не привыкла к такому обществу, и ее поведение не так поняли. Я ее проинструктирую.

Он резко приблизился к ней и больно схватил за локоть.

– Урок первый.

Ретт приблизил ее к себе так, что она откинулась назад, пристально посмотрел ей в глаза.

– Мне плевать, что меня будут считать рогоносцем, моя дорогая преданная жена. Но ничто не заставит меня убить Кортни.

Скарлетт почувствовала теплое и соленое дыхание Ретта.

– Урок второй. Если я убью его, то мне придется покинуть город или иметь проблемы с военными. И я, естественно, не собираюсь быть мишенью для него. Он может, конечно, ранить меня, но тут возникают свои проблемы.

Скарлетт попыталась освободиться, но он так ее тряхнул, что у нее отпала всякая охота. Он схватил обе ее руки своей одной, и она почувствовала себя, как в клетке.

– Урок третий. Это было бы иронией моей судьбы – или судьбы глупца Кортни – рисковать жизнью ради спасения чести падшей женщины. Как можно спасать то, чего нет. И поэтому – урок четвертый. Ты будешь следовать всем моим распоряжениям при появлении в свете до тех пор, пока Сезон не кончится. И никакого следа досады или разочарования. Это не твой стиль и только подольет масла в огонь и даст новую пищу для сплетен. Вверх голову и продолжай игры в уходящее детство. Но играй чаще среди женской половины. Я был бы рад сам посоветовать, какого мужчину предпочесть. Я даже настою на этом.

Его руки расслабились, и он толкнул ее на кровать.

– Урок пятый. Ты будешь делать только то, что я скажу.

Рубашка Скарлетт промокла от холодного пота, и она почувствовала усиливающийся озноб. Она попыталась обнять себя руками, чтобы хоть както согреться. Ее рассудок постепенно приходил в норму. Ему было все равно… он смеялся над ней… он заботился только о своем «я».

Какой храбрец! Как смело смеется над ней и выставляет посмешищем среди людей! Как бросает ее по комнате, словно кусок мяса. «Чарльстонский джентльмен» был таким же картонным, как и «леди». Двуличные, притворные, с любовью на стороне…

Ретт продолжал ей что-то говорить, периодически встряхивая ее. Скарлетт подняла руки, чтобы заправить назад волосы.

– Можешь перевести дух, Ретт Батлер. Мне не нужны твои советы и уроки. Я не собираюсь им следовать. Я ненавижу твой вонючий Чарльстон. И всех, кто в нем живет, особенно тебя. Я уезжаю завтра. Оставь меня одну.

Она гордо сидела на кровати, высоко подняв голову и решительно скрестив руки на груди. Но тело дрожало под ночной рубашкой.

– Нет, Скарлетт. Ты не уедешь. Побег только подтвердит вину, и мне придется убить Кортни. Ты упросила остаться меня на Сезон, потому что очень хотела. Теперь следуй своим желаниям. И ты будешь делать то, что я тебе скажу. Тебе придется с этим смириться. Или, Бог свидетель, я сделаю из тебя мешок с костями.

Ретт направился к двери.

– И не старайся больше умничать, радость моя. Я буду наблюдать за каждым твоим шагом.

– Я ненавижу тебя! – крикнула Скарлетт вслед закрывающейся двери.

Она услышала, как в двери щелкнул замок. В дверь полетел увесистый будильник. Затем кочерга.

«Слишком поздно», – подумала Скарлетт, толкая двери других спален. Все они были заперты снаружи. Она вернулась в свою комнату и упала на кровать без сил.

– Я уеду, ничто не остановит меня.

Но закрытая дверь убеждала ее в обратном. Не было смысла сопротивляться Ретту, нужно было бежать. Она найдет способ, как это сделать. Нет смысла брать с собой вещи. Вот что она сделает. Она пойдет на вечеринку и потихоньку исчезнет. Сразу в дилижанс. У нее хватит денег на билет. Билет куда?

Всегда, когда у Скарлетт было нелегко на душе, она вспоминала Тару. Там так тихо, мирно и спокойно… там Сьюлин. Если бы Тара была ее, вся ее. Она вспомнила дни, когда она была у Джулии Эшли. Как Кэррин так могла с ней обойтись?!

Какая польза от наследства в Таре была для монастыря в Чарльстоне? Они не могли продать его, даже если бы нашелся покупатель, потому что Уилл на это никогда не согласится. Может быть, они получат часть от каких-нибудь доходов от хлопковых полей? Но это в лучшем случае тридцать-сорок долларов в год. Может быть, они рискнут продать.

«Ретт хотел, чтобы я осталась». Прекрасно! Если только он поможет ей получить третью часть Тары. Тогда, имея две трети, она предложит выкупить у Уилла и Сьюлин. Если Уилл не захочет, она пошлет его к черту.

Какой-то стопор в сознании тормозил ее мысли, и она пыталась встряхнуться. Ну и что, что Уилл любит Тару. Она любит больше. И она ей нужна. Это единственное место, которое ей небезразлично, единственное место, где небезразличны к ней. Уилл бы понял. Тара ее единственная надежда.

Она позвонила. Панси подошла к двери и зашуршала в двери ключом.

– Скажи мистеру Батлеру, что я его хочу видеть здесь в моей комнате, и принеси ужин, я хочу есть, в конце концов.

Она переоделась в сухую рубашку. Зачесала назад волосы. И долго смотрела сама себе в глаза в зеркальном отражении.

Все потеряно. Она не вернется к Ретту.

Слишком быстро весь мир перевернулся в ее глазах. За несколько часов.

Она еще не успела переварить то, что сказала ей Салли Брютон. Она не могла остаться в Чарльстоне после того, что узнала. Это будет все равно, что строить дом на песке.

Скарлетт схватила голову руками, как будто пытаясь удержать расползающиеся, как тараканы, мысли. Она не могла одновременно думать обо всем сразу. Нужно было сконцентрироваться на чем-то одном. Ей всегда везло в жизни, когда она занималась чем-то одним.

Тара… Тара главнее. Когда с Тарой будет решено, тогда все остальное…

– Ваш ужин, мисс Скарлетт.

– Поставь поднос на стол и оставь меня одну. Я позвоню, когда закончу.

– Да, мэм. Ретт сказал, что после еды будет свободен.

– Оставь меня одну.

Трудно было объяснить, что выражало лицо Ретта. Разве что любопытство.

– Ты хотела меня видеть, Скарлетт?

– Да. Не беспокойся, не для поединков. Хочу предложить тебе дело.

Выражение его лица не изменилось. Он не сказал ни слова.

Скарлетт продолжала спокойно и по-деловому.

– Ты и я понимаем, что в твоих силах заставить меня остаться в Чарльстоне и ходить на балы и приемы. И мы оба понимаем, что когда ты оставишь меня одну, я смогу говорить и делать все, что захочу, и ты не сможешь меня остановить. Я останусь и буду вести себя, как ты захочешь, если ты мне кое в чем поможешь. Это не имеет никакого отношения к Чарльстону.

Ретт присел и зажег лампу.

– Я тебя слушаю.

Она объяснила свой план, все больше и больше увлекаясь, и с нетерпением ждала, что скажет Ретт.

– Я восхищаюсь твоими нервами, Скарлетт. Я никогда не сомневался, что ты одна можешь противостоять армии генерала Шермана, но перехитрить римскую католическую церковь тебе не по зубам.

Он смеялся над ней. Но это был дружеский смех. Как в старые добрые времена.

– Я не хочу хитрить, это честное дело.

Ретт удивился.

– Ты? Честное дело? Ты меня разочаровываешь. Ты так много теряешь из-за этого. С тобой что-то случилось.

– Честно! Почему ты такой противный. Ты сам прекрасно знаешь, что я не хочу вовсе хитрить с Церковью.

Наивные порывы Скарлетт еще больше веселили Ретта.

– Я никогда не знал ничего подобного. Тебе эти планы пришли в голову по дороге на мессу по воскресеньям?

– Вовсе нет. Сама не знаю, почему я так долго думала над этим. Ну, что, ты можешь мне помочь?

– Я бы и рад. Но не пойму, как. Если не получится, ты останешься до конца Сезона?

– Я же сказала, что останусь, разве нет? Кроме того, не вижу причин для неудач. Я могу предложить гораздо больше, чем Уилл. Я могу использовать твое влияние. Ты знаешь каждого. У тебя всегда все выходит.

Ретт улыбнулся.

– Ты меня тронула, Скарлетт. Я знаю каждого никудышного политика за тысячу миль и каждого захудалого бизнесмена. Но я не могу пользоваться своим влиянием среди порядочных людей. Могу только дать совет. Не води никого за нос. Расскажи все игуменье и соглашайся со всем, что она скажет. Не торгуйся.

– Какой ты дурачок, Ретт! Никто, кроме дураков, не спрашивает цену, если действительно хочет купить то, что ему очень нужно. Монастырю действительно не нужны деньги. У них огромный дом, а в церкви золотые подсвечники и огромный золотой крест над алтарем.

– Я говорю языком человека и ангела, – пробормотал Ретт.

– Что ты там лепечешь?

– Да так. Цитирую.

Он старался быть серьезным, но у него плохо получалось.

– Я желаю тебе удачи, Скарлетт. Считай это моим благословением.

Он спокойно вышел из комнаты, и только на лестнице послышался его смех. Скарлетт сдержит свое обещание. С ее помощью он избежит скандала. Через две недели Сезон закончится, и Скарлетт уедет. Уйдет напряжение и усталость от жизни, которую себе здесь устроила она сама. И он спокойно сможет возвратиться в Лэндинг. Ему так много предстоит сделать.

Как Ретт и предполагал, отношения Скарлетт с игуменьей совсем нельзя было назвать простыми.

– Она не говорит ни да, ни нет. Она даже не хочет выслушать моих объяснений. И понять выгоду от продажи, – объясняла Скарлетт после своего первого визита к ней.

И после второго, третьего… Она была расстроена. Ретт благодушно выслушивал, а в душе смеялся. Он понимал, что он единственный человек, с кем она могла так поговорить. Более того, попытки Скарлетт доставляли ему удовольствие, по мере того как она усиливала свои нападки на игуменью. Затем она стала навещать Кэррин так часто, что скоро узнала по именам всех монахинь. После недели безрезультатных хлопот с игуменьей, Скарлетт была готова на все. Она даже стала навещать вместе со своими тетушками их подружек, пожилых людей, католичек.

– Я вываливаюсь из своей одежды, – нервно жаловалась она Ретту. – Как эти старухи не могут понять, чего от них требуется?

– А может быть, они хотят спасти твою душу, – предположил Ретт.

– У меня с душой все в порядке, спасибо. Я начинаю уже задыхаться от ладана. Я стала похожа на ведьму от недосыпа. Каждый вечер эти праздники.

– Ерунда. Круги под глазами делают тебя похожей на духа. Это должно произвести впечатление на игуменью.

– Ретт, как тебе не стыдно?! Сейчас же пойду пудриться.

Действительно, бессонные ночи стали сказываться. Напряжение прорезало маленькие вертикальные морщинки между бровей. Все в Чарльстоне только и говорили, что она ударилась в религию. Скарлетт стала совсем другой. Она вела себя очень пристойно, но была какой-то рассеянной. Не было уже той красивой обольстительницы. Она больше не принимала приглашений поиграть в вист. Она была озабочена лишь одним. Салли ей однажды сказала:

– Я очень чту Всевышнего. Но ты, по-моему, зашла очень далеко, Скарлетт. Это уже экстравагантно.