Текст книги "Скарлетт"

Глава 3

Скарлетт пошатывалась. Она, должно быть, так же устала, как уже когда-то уставала в своей жизни, но она не могла вспомнить, когда. Она слишком устала, чтобы вспомнить.

«Я устала от похорон, я устала от смерти, я устала от распада моей жизни».

Кладбище в Таре было не очень большим. «Могила Мамушки отличалась от Мединой своими размерами, – подумала Скарлетт, – но Мамушка так высохла, что ей не нужна была такая большая могила».

Дул резкий ветер. Хотя небо было ясным, и день стоял солнечный, пожелтевшие листья носились по небу, гонимые ветром. «Приближается осень, – подумала она. – Раньше мне нравилась осень в деревне, прогулки в лесах на лошади. Земля выглядела так, как будто ее осыпали золотом, и воздух был вкуса сидра. Так давно это было. После смерти Па в Таре больше не катались по-настоящему на лошадях».

Она посмотрела на надгробия. Джералд О'Хара, родился в графстве Миг, Ирландия. Эллин Робийяр О'Хара, родилась в Саванне, Джорджия. Джералд О'Хара, младший. Три маленьких камня, один похож на другой. Братья, но которых она никогда не увидит. Мамушку похоронили здесь же, рядом с мисс Элети, ее первой любовью, а не на кладбище для слуг. «Сьюлин орала до небес, но я выиграла эту битву, как только Уилл принял мою сторону. Если Уилл что-то решил, то это остается непререкаемым. Плохо, что он такой несгибаемый и не разрешает мне дать ему денег. Дом выглядит ужасно. И кладбище тоже. Сорняки повсюду, все это откровенно постарело. Эти похороны тоже откровенно никудышные. Мамушке бы они не понравились. Этот черный проповедник все говорил и говорил, а он даже не знал ее. Мамушка бы не потратила на него ни минутки, она была романской католичкой, как все в доме Робийяров, за исключением дедушки. Нам надо было бы позвать священника, но ближайший был в Атланте, и это заняло бы несколько дней. Бедная Мамушка. Бедная мама тоже умерла и была похоронена без священника. Па тоже, ко вряд ли его это так беспокоило. Он все время дремал во время молитвы по вечерам».

Скарлетт посмотрела на неухоженное кладбище, затем на обшарпанный фасад дома. «Я рада, что мама не увидит все это, – подумала она с неожиданной болью и раздражением. – Это разбило бы ей сердце». Скарлетт увидела на мгновение высокую, стройную фигуру матери так отчетливо, как будто Эллин О'Хара была среди пришедших на похороны. Всегда опрятная, с белыми руками, занятыми шитьем или одетыми в перчатки для поездки по делам милосердия, с мягким голосом, постоянно занятая наведением порядка, который при ней соответствовал жизни Тары. Как она это делала? Скарлетт молча плакала. «Как она делала мир удивительным все время, пока была здесь? Мы все были так счастливы тогда. Что бы ни случилось, мама всегда могла это исправить. Как бы я хотела, чтобы она была здесь! Она бы прижала меня к себе, и все мои несчастья исчезли бы.

Нет, нет, я не хочу, чтобы она была здесь, ее бы так огорчило, если бы она увидела, что стало с Тарой, что стало со мной. Она бы разочаровалась во мне, и я бы не вынесла этого. Что угодно, только не это. Я не буду думать об этом, я не должна. Я подумаю о чем-нибудь другом – интересно, сообразила ли Далила приготовить что-нибудь поесть для людей после похорон. Сьюлин не подумала бы об этом, да и не решилась бы потратить деньги на закуску.

Это вряд ли сказалось бы на ее бюджете – здесь почти никого нет. Только этот черный проповедник выглядит способным есть за двадцать человек. Если он не перестанет говорить об успокоении на груди Абрама и пересечении реки Иордан, то я закричу. Эти три тощие женщины, которых он называет хором, здесь единственные люди, которые не дергаются от смущения. Ничего себе хор! Тамбурины и духовые! Мамушке нужно что-нибудь торжественное на латыни, а не «Поднимаясь на лестницу Якова». Хорошо хотя бы, что здесь почти никого нету, только Сьюлин, Уилл и я, да еще дети и слуги. По крайней мере, мы все любили Мамушку и переживаем ее смерть. Глаза Большого Сэма покраснели от слез. Посмотрите на бедного старого Порка, также выплакавшего свои глаза. Его волосы почти что белые, я никогда не думала, что он так стар. Дилси не выглядит на свои годы, она не изменилась ни капельки с того момента, как приехала в Тару…»

Истощенное, блуждающее сознание Скарлетт неожиданно обострилось. Что делают здесь Порк и Дилси? Они не работали в Таре уже много лет. С тех пор, как Порк стал слугою Ретта, а Дилси, жена Порка, переехала в дом Мелани в качестве Мамушки Бо. Как они очутились здесь, в Таре? Они никак не могли узнать о смерти Мамушки. Если только Ретт не сказал им.

Скарлетт посмотрела через плечо. Вернулся ли Ретт? Ничто не говорило о его присутствии.

Как только кончилась служба, Скарлетт сделала знак Порку. Пусть Уилл и Сьюлин общаются с проповедником.

– Это печальный день, мисс Скарлетт, – из глаз Порка все еще струились слезы.

– Да, Порк, – сказала она. Не надо торопить его, иначе она никогда не узнает то, что ее интересовало.

Скарлетт пошла рядом со старым черным слугой, слушая его воспоминания о мистере Джералде, Мамушке и о первых днях Тары. Она ведь забыла, что Порк так долго был рядом с ее отцом. Он приехал в Тару вместе с Джералдом, когда здесь еще ничего не было, кроме сожженного строения и полей, поросших кустарником. Да, Порку, должно быть, ухе семьдесят или больше.

Понемногу она выжала информацию, которая была нужна ей. Ретт уехал жить в Чарльстон. Порк упаковал все вещи Ретта и отвез их на станцию для отправки. Это было его последней обязанностью в качестве слуги Ретта, он ушел на пенсию с премией, достаточной для приобретения собственного очага.

– Я тоже помогу своей семье, – гордо заявил Порк. – Дилси не надо будет больше работать, а у Присей будет приданое. Присей не красавица, мисс Скарлетт, и ей скоро двадцать пять, но с ожидающим ее наследством она так же легко поймает себе жениха, – как и симпатичная девчонка, у которой нет денег.

Скарлетт все улыбалась и согласилась с Порком, что мистер Ретт был отличным джентльменом. Внутри же ее раздирала ярость. Щедрость этого замечательного джентльмена смешивала все ее планы. Кто будет заботиться об Уайде и Элле, когда уйдет Присей? И как она найдет хорошую няньку для Бо? Он только что потерял свою мать, а его отец полусумасшедший от горя, и теперь единственный человек в доме, который был в здравом уме, уезжает. Ей бы хотелось тоже вот так собраться и уехать, оставив все и всех позади себя. «Матерь божья! Я приехала в Тару, чтобы отдохнуть, выправить свою жизнь, а все, что я здесь нашла, – это проблемы, которые мне придется решать – Найду ли я когда-нибудь спокойствие?»

Уилл тихо и спокойно Предоставил Скарлетт передышку. Он отправил ее спать и наказал всем, чтобы ее не беспокоили. Она проспала почти восемнадцать часов и проснулась, уже зная, с чего ей начинать.

– Я надеюсь, ты хорошо поспала? – спросила Сьюлин, когда Скарлетт спустилась вниз к завтраку. Ее голос был отвратительно слащавым. – Ты, должно быть, ужасно устала после всего, что перенесла.

Скарлетт поняла, что со смертью Мамушки перемирие закончилось. Глаза ее опасно засверкали. Она знала, что Сьюлин помнила об отвратительной сцене, которую она устроила, упрашивая Ретта не покидать ее. Но отвечала она такими же приторными словами.

– Я едва успела почувствовать прикосновение головы к подушке, как сразу же провалилась в сон. Деревенский воздух освежает и успокаивает.

«Ты, тварь противная», – добавила она про себя. Спальня теперь принадлежала Сюсси, старшему ребенку Сьюлин, и Скарлетт чувствовала себя посторонней. Сьюлин также знала это, Скарлетт была уверена. Но это неважно. Ей надо сохранить хорошие отношения со Сьюлин, если она собирается выполнить свой план. Она улыбнулась сестре.

– Что смешного, Скарлетт? У меня пятно на носу или еще что-то? Голос Сьюлин заставил Скарлетт заскрипеть зубами, но она продолжала улыбаться.

– Прости, Сьюлин. Я просто вспомнила вчерашний глупый сон. Мне снилось, что мы были опять детьми, и Мамушка стегала меня прутиком персикового дерева. Помнишь эти прутики?

Сьюлин засмеялась.

– Конечно, помню. Люти тоже стегает ими девочек. Я постоянно чувствую, как будто меня жалят, когда она их наказывает.

Скарлетт наблюдала за лицом сестры.

– Я удивлена, что у меня не осталось миллиона рубцов, – сказала она. – Я была такой ужасной девчонкой, не знаю, как вы с Кэррин меня терпели.

Она намазывала маслом печенье так, как будто только это ее занимало.

Сьюлин выглядела подозрительной.

– Ты действительно мучила нас, Скарлетт. Каким-то образом ты умудрялась сваливать всю вину за драки на нас.

– Я знаю. Я была ужасной. Даже, когда мы повзрослели. Я гоняла вас, как мулов, когда надо было собирать хлопок после того, как янки обокрали нас.

– Ты едва не убила нас. Еле живых после брюшного тифа, ты вытащила нас из постелей под жаркое солнце…

Сьюлин стала живей и эмоциональней, когда повторяла свои обиды, вынашиваемые многие годы.

Скарлетт кивнула вдохновляюще, издавая сокрушающиеся вздохи. Она подумала о том, как Сьюлин любит жаловаться. Это ее хлеб и мясо. Она подождала, пока Сьюлин не выговорится.

– Я так ужасно себя чувствую, и нет ничего, чем бы я могла возместить те неприятности, который я вам доставляла. Я думаю, Уилл не прав, не принимая от меня денег для вас всех. В конце концов, это ведь для Тары. Мужчины такие упрямые.

О, Сьюлин, я что-то придумала. Скажи «да», это будет такой радостью для меня. И Уилл не сможет придраться к этому. Что если я оставлю Эллу и Уэйда здесь и буду посылать деньги на их содержание? Они так зачахли в городе, что деревенский воздух будет им очень полезен.

– Я не знаю, Скарлетт. У нас и так будет много народу, когда родится еще один.

Сьюлин обуревала жадность, но она все еще проявляла осторожность.

– Я знаю, – с сочувствием произнесла Скарлетт. – Уэйд Хэмптон к тому же ест, как лошадь. Но это им так необходимо, бедным городским созданиям. Я думаю, будет уходить около сотни в месяц, чтобы их обуть и накормить.

Она сомневалась, что Уилл за год напряженной работы в Таре зарабатывал сто долларов наличными. «Сьюлин потеряла дар речи», – отметила с удовлетворением Скарлетт. Она была уверена, что к моменту ответа голос сестры вернется. «Я выпишу чек после завтрака», – подумала она.

– Это лучшее печенье из того, что я когда-либо пробовала, – сказала Скарлетт. – Можно, я возьму еще одно?

Она начинала себя чувствовать намного лучше, хорошо выспавшись, хорошо поев и пристроив своих детей. Она знала, что ей придется возвращаться в Атланту, – надо будет что-нибудь придумать насчет Бо Эшли, она пообещала Мелани. Но она подумает об этом позже. Она приехала в Тару ради деревенского спокойствия и тишины и собиралась насладиться этим, прежде чем снова уедет.

После завтрака Сьюлин вышла в кухню. «Наверняка, чтобы пожаловаться на что-то», – немилосердно подумала Скарлетт. Неважно. У нее есть шанс побыть одной…

«Дом такой тихий. Дети, наверное, завтракают на кухне, и, конечно, Уилл уже давно ушел в поле с Уэйдом, таскающимся за ним. Уэйд будет здесь намного счастливее, чем в Атланте, особенно, когда Ретт уехал. Нет, я не буду думать об этом сейчас, я сойду с ума, если начну. Я просто буду наслаждаться тишиной и спокойствием, ради которых и приехала сюда».

Она налила себе еще чашку кофе, не обращая внимания, что он был чуть теплым. Проникший через окно солнечный луч осветил картину на противоположной стене, над изрубцованной доской. Уилл проделал, большую восстановительную работу, чиня мебель, которую разбили янки, но даже он не мог стереть ни глубокие зарубины от их сабель, ни штыковую рану на портрете бабушки Робийяр.

«Солдат, который проткнул ее, очевидно, был пьян», – решила Скарлетт, так как он промазал и не попал в надменное, почти презрительное бабушкино лицо или в ее грудь, которая округло выступала из низкого выреза платья. Он только сделал прорез там, где была ее левая серьга, и сейчас она выглядела даже более интересной с одной сережкой.

Мать ее матери была единственным предком, который интересовал Скарлетт, и ее очень раздражало, что никто не рассказывал о ее бабушке. Была замужем трижды. Это все, что она узнала от своей матери, и никаких подробностей. Мамушка все время прерывала рассказы на самых интересных местах. Из-за бабушки происходили дуэли, а мода ее дней была скандальна, женщины намеренно увлажняли свои тонкие муслиновые платья, чтобы они прилипали к их ногам. И остальное тоже, судя по портрету.

Скарлетт посмотрела через плечо на портрет, когда выходила из комнаты. Интересно, какая она была на самом деле?

Общая комната носила на себе признаки бедности и постоянного пребывания детей. Скарлетт с трудом узнала обтянутый вельветом диван, где она мило усаживалась, когда появлялся очередной щеголь. Все было переставлено. Они признавала за Сьюлин право переделывать в доме все по своему вкусу, но это все же терзало ее. Это была не настоящая Тара.

Переходя из комнаты в комнату, она становилась все более унылой. Ничего не осталось по-прежнему. Каждый раз, приезжая домой, она находила все новые перемены и все большее одряхление. О, почему Уилл был таким упрямым?! Вся мебель нуждалась в новых чехлах, шторы превратились в тряпки, и можно было увидеть пол сквозь ковры. Она бы достала новые вещи для Тары, если бы Уилл разрешил ей. Тогда бы у нее не щемило сердце при виде так безжалостно истрепанных родных вещей.

«Она должна бы быть моею! Я бы лучше управилась здесь. Па всегда говорил, что оставит Тару мне. Но он не оставил завещания. В этом он весь, он никогда не думал о завтрашнем дне». Скарлетт бранилась, но не могла понастоящему сердиться на своего отца. Никто никогда не держал злобы на Джералда О'Хара: он был, как маленький непослушный ребенок, даже когда ему было шестьдесят.

«На кого я еще сержусь, так это на Кэррин. Маленькая сестричка не права, сделала то, что сделала, и я никогда не прощу ее, никогда. Она была упряма, как мул, когда решила пойти в монастырь, и я согласилась. Но она ни разу не сказала мне, что собирается третью часть Тары отдать в Качестве вступительного взноса в монастырь.

Она должна была сказать мне! Как-нибудь я бы нашла деньги. Тогда бы я обладала двумя из трех частей владения. Это, конечно, не полное владение, как должно было бы быть, но хотя бы четкий контроль. Тогда бы у меня было право голоса. А вместо этого я должна прикусывать язык и наблюдать, как все скатывается вниз, и позволять Сьюлин быть королевой. Это нечестно. Это я спасла Тару от янки и саквояжников. Она моя, неважно, что гласит закон, и она будет когда-нибудь принадлежать Уэйду, я прослежу за этим, чего бы это ни стоило».

Она положила голову на старую софу, покрытую потрескавшейся кожей, в маленькой комнате, из которой Эллин О'Хара тихо управляла плантацией. Здесь, казалось, сохранился застоявшийся запах маминой лимонно-вербеновой туалетной воды. Это и есть спокойствие, за которым она приехала. И несмотря на изменения и запущенность. Тара все еще была Тарой, все еще ее домом. И сердце ее было здесь, в комнате Эллин О'Хара.

Стук двери нарушил тишину.

Скарлетт услышала Эллу и Сюсси, идущих по коридору и болтающих о чем-то. Ей надо выбраться отсюда, она не выдержит шума и Конфликтов. Она поспешила на улицу. Ей все равно хотелось осмотреть поля. Они все были в рубцах пашни, плодородные и красные, как всегда.

Она быстро пересекла поросшую сорняком лужайку и прошла мимо хлева. Она никогда не справится с отвращением к коровам, даже если доживет до ста лет. Противные рогатые создания. На краю первого поля она облокотилась на ограду и вдохнула насыщенный аммиачный запах свежевспаханной земли.

«Уилл, безусловно, хороший фермер. Чтобы я ни делала, мы бы никогда не справились, если бы он не остановился здесь по дороге во Флориду и не решил остаться здесь. Он влюбился в эту землю, как другие мужчины влюбляются в женщин. А он даже не ирландец! Пока Уилл не появился, я все время думала, что только провинциальный ирландец, вроде Па, может так работать на земле».

На дальней стороне поля Скарлетт увидела Уэйда, помогающего Уиллу и Большому Сэму поправить покосившийся участок ограды. «Это полезные уроки для него, – подумала она. – Это его наследство». Она понаблюдала несколько минут за работающими. «Пора возвращаться в дом, – решила она. – Я забыла выписать чек для Сьюлин».

В подписи на чеке был весь характер Скарлетт. Четкая и неприукрашенная, без пятен и волнистых линий, как у начинающих писателей, она была деловая и прямая. Она посмотрела мгновение, прежде чем промокнуть ее, затем взглянула еще раз.

«Скарлетт О'Хара Батлер».

Когда она писала личные записки или приглашения, то следовала моде и добавляла сложные завитки к заглавным буквам, заканчивая послания замысловатыми вензелями под своим именем. Она сделала то же самое сейчас на обрывке оберточной бумаги. Затем взглянула еще раз на только что выписанный ею чек. На нем стояла дата. Ей пришлось спросить об этом Сьюлин, и она была шокирована ответом – 11 октября 1873 года. Более трех недель со дня смерти Мелли. Она пробыла в Таре уже двадцать четыре дня, ухаживая за Мамушкой.

Дата имела и другое значение. Бонни умерла более шести месяцев назад. Скарлетт может оставить глубокий траур, она может принимать приглашения, созывать к себе гостей. Она может вернуться в свет.

«Я хочу домой в Атланту. Мне нужно веселье. У меня было слишком много горя, слишком много смертей. Мне нужна жизнь».

Она сложила чек для Сьюлин.

«Я скучаю по магазину. Счетовые книги скорее всего в страшном беспорядке. И Ретт будет приезжать в Атланту, „чтобы не было сплетен“. Я должна быть там».

Единственным доносившимся до нее звуком был стук часов за закрытой дверью. Тишина, которой она так долго хотела, внезапно стала сводить ее с ума. Она резко вскочила на ноги.

«Я отдам чек Сьюлин после обеда, как только Уилл уйдет снова в поле.

Затем вечером упакуюсь и уеду завтра утром с утренним поездом.

Домой в Атланту. Тара уже больше не дом для меня, как бы я ни любила ее. Пора уезжать».

Дорога в Фэрхил заросла сорняком и корнями. Скарлетт помнила время, когда ее каждую неделю чистили и поливали, чтобы прибить пыль. «Было время, – с грустью думала она, – когда здесь в округе было по крайней мере десять плантаций, и люди постоянно приезжали и уезжали. А теперь осталась только Тара, и Тарлтоны с Фонтейнами. Все остальное – это обгоревшие камины и обсыпавшиеся стены. Мне действительно надо перебираться в город. Все в округе наводит меня на грустные размышления. Старая лошадь и рессоры багги были так же плохи, как и дорога». Она подумала о своем обитом тканью экипаже и объезженной упряжке. Ей необходимо поехать домой в Атланту.

Шумные приветствия в Фэрхиле рассеяли ее грусть. Как обычно, Беатриса Тарлтон была полна рассказами о своих лошадях и не интересовалась больше ничем. «Конюшням, – заметила Скарлетт, – поменяли крышу. Крыша же дома была в свежих заплатах. Джим Тарлтон выглядел стариком с посветлевшими волосами, но он собрал вместе с одноруким зятем, мужем Хетти, хороший урожай хлопка. Остальные три девушки откровенно были похожи на старых дев».

– Конечно, мы переживаем это несчастье день и ночь, – сказала Миранда, и все засмеялись.

Скарлетт их совсем не поняла. Тарлтоны могут смеяться по любому поводу. Может, это было как-то связано с рыжими волосами.

Не был новым для нее укол зависти. Она всегда желала быть членом такой любящей и веселой семьи, как Тарлтоны. Но она задушила зависть. Это было предательством по отношению к матери. Она пробыла у них довольно долго. А завтра придется поехать к Фонтейнам.

Было почти совсем темно, когда она приехала в Тару. Она услышала завывание младшей дочки Сьюлин еще до того, как открыла дверь. Определенно, пора ехать в Атланту.

Но услышанная новость мгновенно изменила ее планы. Когда Скарлетт вошла, Сьюлин подхватила вопящего ребенка и стала успокаивать его. Несмотря на засаленные волосы и бесформенное тело, Сьюлин выглядела более милой, чем когда была ребенком.

– Ох, Скарлетт, – воскликнула она, – у нас такая волнующая новость, ты никогда не догадаешься… Тише, сладкая, тебе дадут на ужин хорошую косточку, ты избавишься от этого своего дрянного старого зуба и тебе больше не будет больно.

«Если новый зуб – это и есть волнующая новость, я даже не хочу этого слышать», – собиралась сказать Скарлетт. Но Сьюлин не дала ей это сказать.

– Тони дома! – опередила Сьюлин. – Салли Фонтейн приезжала к нам, чтобы сказать это. Тони вернулся. Жив и здоров. Мы едем к Фонтейнам завтра на ужин, как только Уилл управится с коровами. Ох, как это замечательно, Скарлетт!

Сьюлин сияла. Округ опять наполняется людьми.

Скарлетт захотелось обнять сестру. Такого желания она раньше не испытывала. Сьюлин права. Это замечательно, что Тони вернулся. Она боялась, что больше никто никогда не увидит его. Теперь это ужасное воспоминание последней встречи с ним может быть забыто навсегда. Он был так измотан, промок до костей, дрожал. Кто бы не замерз и не испугался? Янки шли по пятам за ним, он спасал свою жизнь после убийства чернокожего, который избивал Салли, и скалливага, которые подговорили черного дурака напасть на белую женщину.

Тони вернулся домой! Она едва дождалась следующего вечера. Округ возвращался к жизни.