Текст книги "Особенности личностного и семейного функционирования родственников наркозависимых"

Комментируя механизмы формирования этих чувств, О. П. Зинченко непосредственно связывает их с морбидной динамикой. Так, негативные ощущения, по мнению автора, являются следствием переживания младшим сиблингом симбиоза матери и подростка-наркомана, когда «старший забирает всю любовь и внимание матери себе, а младшему оставляет только ее тревогу, вину и неуверенность» (Зинченко, 2004).

В качестве основы личностных нарушений у младшего сибса наркозависимого О. П. Зинченко также называет противоречия между внутренними характерологическими проявлениями, а именно: тревожностью, закрытостью, ранимостью, и ожиданиями родителей, которые, желая видеть в ребенке поддержку по отношению к себе и к старшему сиблингу, формируют у него искажающее действительность «псевдородительское состояние». Формирование данного феномена сопровождается искаженным представлением родителей о собственном ребенке, которые воспринимают его не во всей совокупности человеческих черт, а частично как «маленького родителя».

В этой связи можно вспомнить о ролевой типологии Claudia Black (см. 1.4.4), описывающей психологические характеристики детей, растущих в семьях аддиктивных больных. Во многом сходные феномены приводятся автором при описании роли «ответственного человека» (responsible person).

Работа О. П. Зинченко демонстрирует выраженные нарушения личностного функционирования, развивающиеся у младших сиблингов наркозависимых в результате дисфункциональности семейного взаимодействия, обусловленного наркотизацией старшего ребенка. В то же время в работе отсутствуют данные о том, что происходит с братом или сестрой в том случае, если он/она является старшим/ей по отношению к наркотизирующемуся.

Проведенное пилотное исследование 25 сиблингов (12 братьев и 13 сестер) отражает более выраженную личностную дисфункциональность старших по отношению к наркозависимому сиблингов по сравнению с младшими братьями и сестрами больных наркоманией. Старшие сиблинги пациентов с героиновой наркоманией характеризуются такими чертами личностного функционирования, как повышенная тревожность; сужение круга интересов; трудности дифференциации собственных ощущений и переживаний, регуляции межличностной дистанции и выраженным снижением самооценки. Важно отметить, что выявленный у старших сиблингов наркозависимых паттерн нарушений личностного функционирования, по нашим наблюдениям, является во многом сходным с характеристиками личностной дисфункциональности, диагностированной у матерей и жен таких больных (Бочаров, Шишкова, Карловская, 2013).

Можно говорить о том, что более выраженные нарушения личностного, как, впрочем, и семейного функционирования, в группе старших сиблингов связаны с характерной для них ролевой позицией по отношению к употребляющему наркотики младшему брату или сестре. Так, в ходе клинической беседы старшие сиблинги говорили о том, что они часто выполняли различные функции, связанные с уходом за младшими, активно участвуя в организации жизненного пространства семьи. С развитием заболевания старшие дети часто становились основной опорой родителей в борьбе с недугом, разделяя с ними ответственность за происходящее с больным наркоманией. Такая позиция обусловливает увеличение стресс-нагрузки и формирование специфического паттерна личностной дисфункциональности у старших сиблингов больного героиновой наркоманией.

Вместе с тем в общей группе сиблингов пациентов с героиновой наркоманией личностная дисфункциональность носит парциальный характер и проявляется в стремлении к избеганию ситуаций конфронтации, снижении способности к контролю межличностной дистанции и открытому проявлению собственных эмоциональных переживаний. Нарушения личностного функционирования у сиблингов таких пациентов не достигают уровня выраженной психологической дезадаптации, а показатели конструктивно-адаптационных ресурсов личности и уровня «психического здоровья» в целом находятся в нормативном диапазоне (обращает внимание сходство с ролевой позицией «adjuster» по классификации С. Black, см. 1.4.4).

Обобщая данные исследований, посвященных личности родственников аддиктивных больных, следует отметить, что многие авторы обнаруживают у них наличие широкого спектра нарушений, от незначительных характерологических особенностей до выраженных психопатологических отклонений. Большинство исследователей выделяют у родственников больного наркоманией такие расстройства, как тревожность, эмоциональная неустойчивость, гиперконформность/гиперсоциальность, заниженная самооценка, пассивный уход от трудностей, чувствительность к оценке окружающих/сенситивность к отвержению, ригидность. Нарушение границ личности, характерное для родственников больного, как правило, проявляется в снижении способности к контролю межличностной дистанции, в неприятии или непонимании индивидуальности другого человека, искаженном представлении о собственных близких.

Вопрос о происхождении личностной дисфункциональности родственников наркозависимых остается трудноразрешимым. Одни авторы основополагающей считают преморбидную личностную дисгармонию, возникшую до манифестации болезни (аддикции одного из членов семьи), другие делают акцент на феноменологии психической травматизации, связанной с болезнью родственника. Однако и те, и другие отмечают необходимость оказания специализированной психокоррекционной (психотерапевтической) помощи близким аддиктивного больного, которая должна осуществляться с учетом как преморбидных особенностей, так и ситуативно обусловленных реакций их личности.

Важно отметить неравномерность исследования различных категорий родственников больного. Так, в настоящий момент в большей степени изучены психологические особенности матерей и жен наркозависимых. Это, вероятно, обусловлено решающей ролью матери в формировании личности ребенка, а также относительной доступностью матерей и жен таких больных для исследования. Именно матери и жены больных гораздо чаще, чем другие родственники, принимают активное участие в мотивировании больного к лечению, посещают реабилитационные мероприятия, идут на контакт со специалистами. Однако, несмотря на многочисленные исследования этой группы, до настоящего момента не вполне выясненными остаются сведения о характерологических особенностях, эмоциональном состоянии, модусе межличностного взаимодействия и стилях отношений с окружающими матерей и жен аддиктивных больных. Сведения о психологических особенностях отцов и сиблингов наркозависимых, а также мужей, жены которых страдают аддиктивными расстройствами, фрагментарны и также требуют дальнейшего уточнения.

Исследования большинства авторов отражают неразрывную связь личностных особенностей и характера функционирования всей семейной системы, которая одновременно формирует личностный облик того или иного родственника и является зависимой от его психологических особенностей.

Перечисленные в предыдущих разделах параметры семейного и личностного функционирования родственников аддиктивного больного зачастую рассматриваются как проявления феномена созависимости. В этой связи в следующей главе мы более подробно остановимся на проблеме созависимости.

1.6. Проблема созависимости

В настоящее время для описания психического состояния, развивающегося у членов семьи больного зависимостью от психоактивных веществ (наркомания, алкоголизм, токсикомания и др.), различными авторами используется понятие «созависимость» (Баранок, Крупицкий, 2012; Медико-психологическая помощь созависимым членам семей больных алкоголизмом: пособие для врачей / сост. Т. Г. Рыбакова, 2006; Терентьева, 1998; Чирко, Демина, 2005; Шайдукова, Овсянников, 2004; Beattie, 2001; Hughes-Hammer, Martsolf, Zeller, 1998; Mancuso, 1998; Meyer, 1997).

Термин «созависимость» появился в конце 70-х годов XX столетия, однако попытки обращения к проблемам, впоследствии связанным с этим термином, возникли намного раньше: уже в 1940-е годы жены больных алкоголизмом организовали группу самопомощи для борьбы с влиянием на них алкоголизации мужей (Beattie, 2001).

Janice Haaken (1993) рассматривает формирование концепции созависимости как социальное явление, отмечая, что в ее основу легли феминистические идеи о равенстве полов, а также медицинская концепция, подчеркивающая наличие болезненного процесса у страдающих созависимостью. Поскольку анализ распространенности химических аддикций на протяжении XX века характеризовался явным преобладанием мужчин, то в группе созависимых неизбежно оказывались преимущественно женщины. В свете феминистических идей негативные психологические переживания, испытываемые женщинами, находящимися в близких отношениях с аддиктами, трактовались как последствия неравенства полов. Ранее воспринимавшиеся как естественные и социально одобряемые способы семейного существования, сопряженные с заботой и зависимостью, в контексте новых социальных тенденций стали восприниматься как неадекватные, болезненные и приносящие личностный и микросоциальный вред, а потому подлежащие искоренению. В этой связи созависимость концептуализировалась как в меньшей степени неадекватность или болезненное состояние, требующее коррекции. В качестве примера автор приводит идеи Anne Wilson Schaef (1986), которая пишет о том, что женщины непреднамеренно поддерживают патриархальную систему взаимоотношений, которая в значительной степени подавляет их. Непреднамеренность в этом случае имеет глубокие корни и связана с формирующимся у женщин в детстве стремлением к признанию значимыми другими, которое приводит их к уязвимости в плане построения зависимых отношений.

В этом феномене, на наш взгляд, отражается процесс изменения гендерных ролей, происходящий в западном обществе. Как отмечают A. K. Calderwood и А. Rajesparam (2014), в момент первоначальной концептуализации модели созависимости стереотипический образ женщины предполагал наличие таких черт, как покорность и зависимость, а ее социальная активность, как правило, была связана с опекой, заботой о близких. По мнению авторов, сегодня женщины в западном обществе более самостоятельны, как в финансовом отношении, так и эмоционально.

Ряд исследователей подчеркивает, что концепция созависимости базируется на англоцентристской модели культурных ценностей, ставящей во главу угла личностную автономию, что может вступать в противоречие с культурными ценностями социальных систем, в которых поведение индивида определяется семейными традициями и поощряется взаимозависимый (опекающий) стиль семейных отношений, не укладывающийся в представление о «здоровых границах», характерное для американской семейной системы (Borovoy, 2001; Chang, 2012; Granello, Beamish, 1998; Inclan, Hernandez, 1992; Kwon, 2001).

В этой связи простой перенос концепции созависимости на российскую действительность, осуществляемый без оценки особенностей культурных ценностей контингента, обращающегося за помощью, часто обусловливает гипердиагностику, когда приемлемое и социально одобряемое взаимодействие в семье интерпретируется как патологический процесс созависимости. По сути, сам термин «созависимость» представляет собой экспансию проамериканского эталона межличностной дистанции в другие культуры.

Несмотря на то, что официально понятие «созависимость» появилось более 40 лет назад, единого определения данного явления до сих пор не существует. Изначально феномен был описан в семьях больных алкоголизмом, однако затем, получив широкое распространение, стал использоваться для обозначения различных проявлений, характерных для семей, где один из членов страдает зависимостью от психоактивных веществ, имеет психические заболевания или расстройство личности (Cullen, Carr, 1999; Fuller, Warner, 2000; Gotham, Sher, 1996; Zuboff – Rosenzweig, 1996).

Один из ведущих исследователей в области созависимости, психиатр-нарколог Timmen L. Cermak в своей книге «Diagnosing and treating co-dependence» («Диагностика и лечение созависимости») определяет созависимость как: «узнаваемый паттерн личностных характеристик, с большой долей вероятности обнаруживаемый у всех членов семьи химически зависимого» (Cermak, 1986). Автор разработал диагностические критерии, позволяющие определить наличие созависимого расстройства личности. В качестве симптомов такого расстройства он описывает следующую тетраду: необходимость повышать собственную самооценку за счет осуществления контроля за собой и окружающими в трудных жизненных ситуациях; принятие на себя ответственности за удовлетворение потребностей других и пренебрежение собственными; переживание выраженной тревоги и нарушение границ в сфере близости и сепарации; наличие «запутанных» отношений с людьми, страдающими личностными расстройствами, алкогольной или наркотической зависимостью. Кроме того, по мнению автора, для постановки диагноза «созависимое расстройство личности», необходимо наличие трех и более из следующих проявлений и симптомов: отрицание, «сжатые» (constricted) эмоции (с эмоциональными вспышками или без), тревожные или депрессивные расстройства, гипербдительность, компульсивные расстройства, аддикция, переживание повторяющегося физического или сексуального насилия в анамнезе или настоящем времени, связанные со стрессом болезни, поддержание близких отношений с активно употребляющим ПАВ наркозависимым как минимум в течении двух лет, без попыток обращения за помощью.

T. Cermak (1986, 1991) подчеркивает, что созависимость отличается от других видов личностных расстройств «скрытой добровольностью и манипулятивной природой отношений с окружающим миром». В отличие от других видов психопатологических расстройств, таких, как истерия и пограничное расстройство личности, созависимость представляется в виде трудно различимого нарушения, скрывающегося за фасадом псевдофункциональности. По мнению Т. Cermak, созависимые обладают необходимой силой эго, но добровольно открывают границы собственного «Я», пытаясь усилить связь с другими (1986). У созависимых женщин автор также подчеркивает наличие замаскированных агрессивных импульсов и тенденцию к чрезмерной настойчивости.

С точки зрения А. В. Терентьевой, «созависимость представляет собой психологическую зависимость, подчинение своего Я, своих чувств, ожиданий, убеждений и восприятия реальности состоянию человека, имеющего химическую зависимость» (Терентьева, 1998).

Описания сходной личностной проблематики встречаются в книге R. Norwood (1985) «Women Who Love Too Much» («Женщина, которая любит слишком сильно»). Автор описывает женщин, которые испытывают потребность поддерживать эмоционально зависимые отношения с нуждающимися в эмоциональной поддержке мужчинами (emotionally needy men) в том случае, если отношения с таким партнером позволяют женщине поддерживать положительный образ собственного «Я». Экстериоризируя и пытаясь контролировать отрицательный образ своего эго, такие женщины приписывают партнеру собственные негативные качества и манипулируют им.

R. Norwood рассматривает потребность поддерживать эмоционально зависимые отношения не как некоторый аналог зависимости, а как одну из разновидностей аддикции, и для ее обозначения использует термин «любовная аддикция» (Norwood, 1985).

Потребность устанавливать такие эмоционально зависимые отношения и быть постоянно привязанным к значимому близкому, характерная для созависимых, может выступать также в качестве способа компенсации собственной недостаточности, являться попыткой заполнить внутреннюю пустоту, обрести уверенность в себе, осознать собственную значимость и определить себя как личность (Емельянова, 2004).

Критически анализируя эту ситуацию, J. Haaken отмечает, что эксперты в области психического здоровья стали применять термин «созависимость» для описания личностного расстройства, имеющего явную и устойчивую констелляцию жестко фиксированных и не способствующих адаптации личностных характеристик, которые предопределяют склонность индивида к патологическим формам зависимости (Haaken, 1993).

Резюмируя приведенные выше описания и определения, можно подчеркнуть, что они, так или иначе, связывают наличие созависимости с потребностью в компенсации существующего дефекта в психологической структуре личности посредством установления эмоционально зависимых отношений со значимым близким, который при этом также имеет определенные нарушения личностного функционирования и/или страдает химической зависимостью.

Большое внимание в литературе уделяется вопросу о факторах, влияющих на возникновение созависимости.

Так, одни авторы связывают формирование созависимых черт личности с ранневозрастной психологической травмой, рассматривая их как защитную компенсаторную реакцию на внутриличностный конфликт (Психологический словарь, 2007; Уайнхолд Б., Уайнхолд Д., 2006; Ушакова, 2011; Кулик, Лавриненко, 2011).

Другие считают, что возникновение созависимости зачастую связано с неблагополучием в родительской подсистеме семейных отношений. В частности, было выявлено наличие взаимосвязи созависимости с принуждением, гиперконтролем и/или гипоопекой, компульсивностью со стороны матери (Burris, 1999; Crothers, Warren, 1996).

По мнению М. Битти, созависимость формируется в результате того, что человек длительное время подвергался воздействию угнетающих правил, которые препятствовали открытому выражению чувств, а также открытому обсуждению личностных и межличностных проблем (Битти, 1997).

Большое влияние на процесс протекания созависимости оказывают факторы социальной поддержки. P. Bhowmick отмечает, что отсутствие социальной поддержки является фактором риска развития созависимости у жен больных алкогольной или наркотической зависимостью (Bhowmick, Tripathi, Jhingan, Pandey, 2001).

Приведенные работы показывают, что в развитии созависимости подчеркивается важность различных факторов: внутриличностных, семейных (микросоциальных) и макросоциальных.

В литературе встречаются различные мнения относительно психологического значения созависимости.

Л. В. Мазурова, И. В. Запесоцкая, С. Т. Посохова, С. М. Яцышин, Е. В. Кротова, Ю. В. Добровольская [и др.] рассматривают созависимость как защитно-адаптивную реакцию в ответ на длительную подверженность стрессу, вызываемому специфичностью межличностного взаимодействия с аддиктом (Мазурова, 2009; Запесоцкая, 2012; Посохова, Яцышин, 2008; Благов, 2005; Березин, Лисецкий, Серебрякова, 2001; Добровольская, 2005; Кротова, 2012).

Определенное сходство с таким рассмотрением данного феномена выявляется в позиции P. Bhowmick [et al.]. Рассматривая созависимость в рамках модели стресса и копинга, они приводят данные, согласно которым созависимость значительно чаще диагностировалась в группе женщин, продолжительность заболевания мужей которых была менее десяти лет, и практически не встречалась у женщин, мужья которых страдали зависимостью более десяти лет (Bhowmick, Tripathi, Jhingan, Pandey, 2001). Авторы предполагают, что снижение созависимости может быть обусловлено трансформацией отношений в семье больного алкоголизмом, понимаемой в рамках концепции J. Jackson, предложенной в 1954 году (см. 1.1). По их мнению, реогранизация семейной системы может сопровождаться освобождением жен от созависимости. Эти данные показывают принципиальную возможность изменения характера компенсаторных реакций, который в первые годы взаимодействия с больным в большей степени может быть описан как созависимость, однако в последующем изменяется за счет формирования новой семейной идентичности, в которой аддикту отводится место отвергаемого, не обладающего правами члена семьи (инвалида).

P. H. Wright и K. D. Wright отмечают более высокие показатели стресса, как связанного с наркотизацией, так и обусловленного другими жизненными стрессорами, а также снижение показателей, отражающих интерперсональное функционирование, в группе созависимых по сравнению с нормативной выборкой, тем самым подчеркивая скорее негативный, чем адаптивный характер реакций, связанных с формированием данного феномена (Wright, Wright, 1999).

Исследователи описывают самые разнообразные феномены, связывая их с созависимостью. Если одни авторы фокусируются на механизмах психологической защиты и копингах, то другие – на межличностных отношениях, психическом состоянии и личностных ценностях.

P. Bhowmick [et al.] (2001), исследуя жен больных алкоголизмом и наркотической зависимостью, отмечает у них наличие различных проявлений созависимости, выражающихся прежде всего в значительном снижение копинг-ресурсов.

J. Orford и S. Guthrie выделяют следующие копинг-стратегии, характерные для жен при совладании с наличной жизненной ситуацией: обращение в суд, угрозы, спор, избегание, снисходительность, гиперконтроль и ответственность, поиск поддержки, попытки отделиться (Orford, Guthrie, 1976).

S. Stanley описывает такие особенности, присущие женщинам, страдающим созависимостью, как: неудовлетворенность браком, высокий уровень конфликтности, наличие симбиотических отношений, повышенная аффективность, высокий уровень вербальной агрессии (Stanley, 1998).

Другими особенностями созависимых являются: экстернальный локус контроля, самопожертвование, реактивность, депрессия, потребность оказывать помощь окружающим (Dear, Roberts, 2000; Hughes-Hammer, Martsolf, Zeller, 1998; Lindley, Giordano, Hammer, 1999; Mancuso, 1998; Martsolf, Sedlak, Doheny, 2000).

Описанию преклинических изменений поведения у созависимых родственников больных опийной наркоманией посвящено исследование, проведенное Л. К. Шайдуковой и М. В. Овсянниковой, в ходе которого родственники демонстрировали сужение кругозора до аддиктивных проблем, мистическое мышление, формирование стилей поведения «опекуна» или «жертвы», повышенный контроль за воздерживающимся от употребления родственником, провоцирующее поведение, «запрограмированность» и фиксацию на неудачах, ожидание рецидива заболевания (Шайдукова, Овсянникова, 2004).

Неоднозначность трактовки созависимости различными авторами отражается в том, что одни рассматривают ее как специфический психологический облик, другие как психопатологический феномен, а третьи подчеркивают наличие как психологических, так и психопатологических составляющих.

И. Ж. Калашников пишет о созависимости как о сложном интегративном образовании, имеющем факторы социальной дезадаптации человека, формирующем черты отклоняющегося поведения у родителей наркозависимых, которое может стать константным качеством психической деятельности человека и при крайних его проявлениях выйти за рамки социального отклонения и прогрессировать, переходя от формы акцентуации характера в психическое заболевание (Калашников, 2002).

Исследование жен больных алкоголизмом, проведенное Т. Г. Рыбаковой, позволило выявить у них выраженное чувство беспокойства и снижение настроения, определить структуру созависимости, выделив когнитивную, поведенческую и эмоциональную составляющую. Вместе с тем в качестве основных клинических феноменов созависимости, по мнению автора, выступают невротические и эмоциональные нарушения. Психическое функционирование характеризуется: превалированием депрессивного и тревожного типов реагирования на трудности, когнитивной и эмоциональной ригидностью, трудностями в выражении собственных чувств и страхом открытых, близких отношений с другими людьми, стремлением к совершенству и сверхдостижениям (Медико-психологическая помощь созависимым членам семей больных алкоголизмом: пособие для врачей / сост. Т. Г. Рыбакова, 2006).

Существуют исследования, отмечающие наличие не только психопатологических, но также соматических и психосоматических проблем, например, расстройств пищевого поведения (Hughes-Hammer, Martsolf, Zeller, 1998; Martsolf, Sedlak, Doheny, 2000; Meyer, 1997).

Сходные данные, как уже отмечалось, приводятся в исследованиях, говорящих о том, что для родственников психически больных характерно ощущение плохого самочувствия, повышенное количество посещений терапевта и высокий риск госпитализации в соматические стационары (Dyck, Short, Vitaliano, 1999; Gallagher, Mechanic, 1996; Tennakoon L. A. [et al.], 2000; Magaña, Greenberg, Seltzer, 2004; Schulz, Visintainer, Williamson, 1990). Необходимо отметить сближение представлений о родственниках больных, как о лицах, имеющих выраженные проблемы не только на психопатологическом (депрессивные расстройства), но также соматическом и психосоматическом уровне, в рамках различных концепций (концепции «созависимости» и «бремени семьи»).

Некоторые авторы рассматривают созависимость как психопатологию психотического уровня. В. В. Чирко, М. В. Демина, М. А. Винникова, М. А. Баринов определяют созависимость как разновидность реактивного психоза: «синдромологическое содержание данной психогении интерпретируется в качестве затяжной атипичной эндоформной депрессии с ведущей тревожно-депресонализационной симптоматикой и сверхценными паранойяльными включениями» (Чирко, Демина, 2005; Чирко [и др.], 2005). Отстаивая мнение о созависимости как психическом заболевании, авторы предложили описание симптомокомлекса, характерного для «созависимости», который включает в себя: деформацию, искажение и утаивание анамнестических сведений о ребенке, блокаду высших эмоций, пуэрилизм и элементы псевдодементности, легкую индуцируемость, легкость сверценного симптомообразования, нарушение критической оценки своего состояния и др. (Чирко [и др.], 2005).

Понимание клинических проявлений созависимости в качестве психопатологических синдромов, интегрирующих тревожно-деперсонализационные расстройства, позволяет рассматривать их в качестве объекта не только психокоррекционно-психотерапевтического, но и психофармако-терапевтического воздействия (Чирко, Демина, 2005).

Интересной представляется точка зрения S. A. Farmer. Автор предполагает, что поведенческие проявления созависимости в действительности являются манифестацией нарциссического расстройства. Созависимые воспринимают других как продолжение собственной личности, не считаясь с их правом на собственное мнение, и зачастую имеют нереалистичные ожидания в отношениях с окружающими (Farmer, 1999).

Определенный вклад в понимание феномена созависимости внесла В. Д. Москаленко, разработав концепцию параллелизма зависимости и созависимости. По мнению автора, созависимость – зеркальное отражение зависимости. Основными психологическими признаками любой зависимости является триада: обсессивно-компульсивное мышление, когда речь идет о предмете зависимости (алкоголь, наркотики); отрицание как основная форма психологической защиты; утрата контроля. Указанные выше признаки относятся и к созависимости. Сходство зависимости и созависимости, по мнению В. Д. Москаленко, состоит в том, что оба состояния представляют собой первичное заболевание, а не симптом иного заболевания; приводят к постепенной физической, психической, эмоциональной и духовной деградации; при невмешательстве могут привести к преждевременной смерти; для выздоровления требуют системного сдвига как в физическом, так и в психологическом плане (Москаленко, 1994).

Важно отметить сходство феноменологических проявлений так называемой созависимости с характеристиками симбиотических отношений.

Впервые концепция симбиоза была представлена M. S. Mahler для описания фазы нормального развития объектных отношений у детей в возрасте от трех месяцев до 1 года. Согласно этой концепции, ребенок в данный период функционирует так, как будто он и его мать представляют собой «всемогущую систему» – двуединство, имеющее единую границу – симбиотическую мембрану (Mahler, 1952).

M. Bowen (1960) рассматривает симбиоз как отношения в диаде, при которых ее части не чувствуют себя отдельными, различными индивидами.

В настоящее время можно наблюдать широкое применение термина «симбиоз» в психоаналитической литературе. Так, например, он используется для описания взаимоотношений, характеризующихся чрезмерно выраженной зависимостью и часто применяется для определения взаимоотношения взрослых людей.

F. Summers и F. Walsh (1977) предприняли попытку исследовать уровень и тип симбиоза во взаимоотношениях матери и ребенка, больного шизофренией. В проведенном исследовании приняли участие 17 семей, где дети страдали шизофренией, кроме того, авторы исследовали группу клинического (семьи, где дети страдали другими психиатрическими расстройства) и нормативного контроля. Возраст детей во всех обследованных семьях составлял от 18 до 26 лет. В качестве основных характеристик симбиотических отношений, которые измерялись авторами при помощи проективных методов и специальной процедуры кодирования данных, полученных в ходе интервью, описаны следующие:

1) недифференцированность – трудности в определении различий между собственными желаниями, интересами, взглядами и желаниями другого, убежденность в идентичности (то, что верно для одного, верно и для другого), сопротивление восприятию другого как отличного;

2) зависимость – необходимость в том, чтобы другой являлся кем-то или делал что-то для индивида. Может проявляться как в прямом обращении за помощью, советом и т. д., или выражаться в едва различимых угрозах по отношению к независимости другого;

3) интервенции – действия, совершаемые для другого, который рассматривается как нуждающийся в помощи; принятие ответственности за благополучие другого, попытки решать возникающие у него проблемы;

4) неодобрение других отношений – сопротивление возникновению отношений вне симбиоза, проявляющееся в выражении дискомфорта, тревоги, депрессии или открытого вмешательства в дружеские отношения;

5) трудности в сепарации – нетерпимость к окончанию отношений или временной сепарации, проявляющихся в негативных реакциях, таких как дискомфорт, тревога, депрессия или других трудностях в функционировании без другого человека;

6) установление директив – ожидание того, что другой человек будет действовать в заданной манере, полностью соответствовать ожиданиям, выполнять пожелания. При этом выдвигаемые требования имеют ригидный характер и не корректируются в соответствии с обстоятельствами.

В ходе кодирования данных, полученных при помощи проективных методов, авторами были выделены дополнительные категории:

навязчивость/вторжение – стремление вмешиваться в чужие дела, которое может проявляться на поведенческом и эмоциональном уровне. В поведении навязчивость выражается в стремлении действовать за другого, принимая ответственность за разрешение его проблем, препятствуя любой автономной активности, вторгаясь в личную жизнь. На эмоциональном уровне данная особенность проявляется в ощущении того, что другой нуждается в помощи, беспокойстве о его способности действовать независимо. При этом тревога за другого не сопровождается какими-либо действиями, что позволяет дифференцировать уровень эмоциональных переживаний от поведенческого;