Текст книги "Аморальный долг. Рассказы"

– Ну как вам не стыдно! – вспыхивает ассистентка.

– Штопай, штопай, – отмахивается врач. И тут Бакминстер тоже решает принять участие в разговоре.

– Михаил Иваныч, – зовёт он жалобно.

– Семён Матвеич, – поправляет врач.

– Михаил Иваныч, – стоит на своём Бакминстер, – ну не ставьте единицу. Я же не виноват, что просил винограду, а кретин Хованский принёс рейсфедер.

– Вот как? – любопытствует врач.

– Ну конечно! – Бакминстер явно рад такому участию в его нелёгкой судьбе. – Разве можно носить чулки с цилиндром, не ущемляя права животных?

– Ой, как интересно! – хлопает в ладоши ассистентка. – А почитайте ещё что-нибудь из современной поэзии.

– Помолчи ты, – шикает Семён Матвеич и задаёт вопрос Фенечке:

– А вы в каких отношениях с пострадавшим?

– В личных, – отвечает Фенечка. – В личных и даже, можно сказать, интимных.

– Вот это жалко, – врач вздыхает.

– Кому как, – пожимает плечами Фенечка; она поняла, что самое страшное уже позади. – Мне вот не жалко.

– Это временно, – отвечает врач. – По всей видимости, мозги товарищу отбили. Так что не роман у вас теперь, а жалобная книга.

***

Это в романах героини бросаются героям на шею, готовые принять их любыми. Это в клятвах, зачастую лживых, обещают в горе и радости, пока смерть не разлучит. Фенечка сидит в коридоре (к пациенту её не пускают – ему нужен покой), и ей, признаться, жутковато. Справится ли она? Найдёт ли в себе силы изо дня в день мужественно терпеть испытания, щедро расточаемые судьбой? Или однажды, поняв, что больше не выдержит, удерёт трусливо, поджав хвост, и общество не только не осудит – оно всецело будет на её стороне. Ведь по всем законам правы именно они…

Но есть и другие законы. Есть новообретённый Бог, вырвавший Бакминстера из лап костлявой, потому что его смерть Фенечка не в силах выдержать. А всё остальное – в силах. И, когда её вызывают, она с высоко поднятой головой идёт в палату, готовая бороться до конца.

Бакминстер не спит. Его широко раскрытые глаза полыхают словно северным сиянием.

– Фенька… – восхищённо шепчет он. – Какая ты красивая, когда объёмная…

Всё, кроме последнего слова, мгновенно убеждает Фенечку в его полной и однозначной адекватности.

– Объёмная?

– Не, ну змеинообразная была тоже ничего, только с ней, наверное, неудобно.

Фенечка смотрит, не мигая, и безо всякого логического перехода задаёт вопрос:

– Семью восемь?

– Иди ты лесом! – возмущается Бакминстер.

– Отвечай, когда спрашивают!

Он отвечает – недовольно, но правильно.

– Ага, – отмечает Фенечка. – Седьмой роман Достоевского?

– Да отвяжись ты! Откуда я знаю?

– Адекватный, – заключает журналистка. – Значит, я была змеёй?

– Ещё какой змеёй! А уж когда потолок начал падать, так вообще такое началось…

– Вот свинья, – вздыхает Фенечка, пару минут назад готовая простить ему всё что угодно. – Я думала, ему мозги отшибло, а он накурился какой-то гадости, да ещё без меня.

– Проехали, – смущённо пожимает плечами Бакминстер. – Теперь моя очередь задавать вопросы. Скажите мне, журналист Студеникина – кто наш новый мэр?

– Нет, тебя всё-таки сильно торкнуло. Нет у нас никакого мэра, – ворчит Фенечка, но на всякий случай проверяет в унибуке – и изумлённо шепчет:

– Ну ничего себе… как он смог-то?

– Ты его знаешь? – удивляется Бакминстер.

– Немножко.

Чёрные глаза широко распахнуты.

– Это мой отец…

***

Вечереет. В палате – сонная тишь. Все привычные развлечения временно недоступны, и пришлось выдумать новую игру.

– Твой черёд, – говорит Бакминстер. – Только не спрашивай, люблю я тебя или нет. Всё равно сейчас не докажу.

Фенечка ненадолго задумывается.

– Ну хорошо. Что я такого вопиющего натворила в» Глэм Швайне»?

Бакминстер улыбается с самым наглым видом.

– Говори давай! Стриптиз на столе? Оргия на барной стойке?

– Это твои версии, – уточняет Бакминстер, – или планы на будущее?

– Сейчас моя очередь!

– Ладно, ладно. Ты тридцать восемь раз подряд заказывала «Владимирский централ». Вот они, гены папаши-уголовника.

– Папаши – мэра! – восклицает Фенечка.

– Ну, ну, золотой ребёнок! Теперь к тебе вопрос. Ты бы меня бросила, окажись я идиотом?

Чёрные глаза хохочут.

– Но ведь не бросила же!

Нажми на нежность

Мариэтта стояла на балконе.

Внизу переливался разноцветными огнями идеальный сферический город – выстроенные в чёткие линии дома, разделённые геометрически выверенными парками. Жилой квартал пересекала строгая линия кристально чистой реки, за которой начинался лес – большой квадрат симметричных деревьев. В безупречно голубом небе на соразмерной высоте искрился огромный радиатор, равномерно распределяя тепло во все точки Перфектуса.

Мариэтта стояла на балконе и думала – как, и самое главное – почему она оказалась совсем одна на чужой совершенной планете?

***

А случилось это два года назад, в жаркий июльский полдень; там, на Земле, ещё зависели от перепадов температуры. Аристарх Матвеевич потел, пыхтел, поминутно вытирал мокрую лысину ладошкой и наотрез отказывался выдать визу худосочной парочке.

– Ну почему, почему? – восклицала белёсая девица, заламывая тонкие руки и поминутно цепляясь за своего тщедушного спутника.

– Сами виноваты, – буркнул Аристарх Матвеевич. – Нечего было целоваться в коридоре.

– Разве нельзя? – Мариэтта удивлённо захлопала рыжими ресницами.

– В коридоре – можно, – милостиво разрешил Аристарх Матвеевич. – А на Перфектусе их сочтут извращенцами и сообщат в посольство. Думаете, нам нужен межпланетный скандал?

Парочка взвизгнула и тут же испарилась. Мариэтта возмущённо покачала головой, и высокий хвост огненных волос метнулся из стороны в сторону.

– Я думала, Перфектус – передовая планета, – разочарованно вздохнула она. – А там даже целоваться нельзя.

– Много ты понимаешь, – проворчал Аристарх Матвеевич. – Перфектус – не просто передовая, а идеальная планета. Только там удалось создать общество, к которому мы шли бесконечно долго.

– То есть…

– Человеком, – продолжал Аристарх Матвеевич, – управляют эрос и танатос. Избавившись от жажды любви и страха смерти, он станет по-настоящему свободным. И Перфектус – самая удачная попытка. Живых любовников там давно уже заменили роботы, как и всю прочую рабочую силу.

– Брр, – Мариэтта скривилась.

– Идеальные роботы. Создаваемые по индивидуальным запросам с учётом малейших подробностей. Никаких сбоев в системе, не говоря уже о невзаимности. Разве не об этом мечтало человечество, веками страдая от безнадёжной любви?

– Ну, допустим, – Мариэтта пожала плечами. – Но ведь от смерти никак не убежишь!

– Земной человек, конечно, смертен. И тут ничем не поможешь. Но идеальный климат в сочетании с несколько отличным от нашего набором хромосом дал жителям Перфектуса возможность жить вечно. Теперь ты понимаешь? Они не размножаются и не умирают.

Мариэтта задумалась, но ненадолго. Минуту спустя она, надув розовые губы, капризным тоном заявила:

– Хочу на Перфектус!

– Какого чёрта? – предсказуемо возмутился Аристарх Матвеевич. – Ты уже ходила в отпуск, когда…

– Когда вы отправили браконьеров на Плутон, – невозмутимо продолжила Мариэтта. – Между прочим, нелегально. А если я сообщу…

Через полчаса Мариэтта получила визу. Как любой хороший секретарь, она умела управляться со своим начальством.

***

До отправления рейса Земля – Перфектус осталось двадцать минут. Мариэтта же всё никак не могла вырваться из крепких объятий верных подруг.

– Смотри, чтоб был брюнет, – в который раз велела Эвелина. – Глаза – как у Круза, а бёдра – как у Гоши Девяткина. И смотри не перепутай!

– А мне всё равно, какого, – вздохнула Эммелина. – Лишь бы не ломался.

– Да сколько можно! – возмутилась Мариэтта. – Не пропустят ваших роботов через земную таможню.

Девочки, мгновенно утратив к Мариэтте всякий интерес, разжали объятия, и весьма кстати – ещё немного, и она опоздала бы на ракету. Согласитесь, не очень приятно, учитывая стоимость билета.

Два часа спустя они прибыли на место; стюардесса вручила Мариэтте наушники, и незнакомая речь местных жителей мгновенно выстроилась в хор звучных басов, баритонов и сопрано.

Первое, что поразило Мариэтту – люди. Толпа безупречно красивых людей, высоких, стройных, с идеальной кожей и безукоризненными причёсками, приближалась к ней, широко и белозубо улыбаясь. В стеклянной витрине Мариэтта увидела собственное отражение и вспыхнула – вся в веснушках, и оттопыренные уши, торчащие розовыми локаторами!

По счастью, здесь на каждом шагу стояли генераторы внешности – небольшие кабинки, в которых можно было измениться до неузнаваемости. Вскоре результат превзошёл все ожидания Мариэтты, и она отправилась покорять Перфектус.

Дома – все до единого – были круглыми.

– Сфера – идеальная форма, – охотно объяснила приветливая незнакомка. – У нас на Перфектусе всё – идеальное.

Пару часов спустя Мариэтта уже веселилась вовсю в люминесцентном крутящемся баре – тоже сферическом, и заказывала один коктейль за другим. Восхитительные на вкус, они совсем не вызывали неприятных последствий. С потолка лилось волшебное сияние, а музыка, созданная с помощью всех передовых технологий, своей необычностью радовала слух.

Люди улыбались друг другу – а что ещё им оставалось делать? На Перфектусе не было ни политических дебатов, ни религиозных войн. Потому что ни политики, ни религии не существовало. Не было социального неравенства, потому что всю работу выполняли механизмы, и деятельность людей сводилась к нажатию двух-трёх кнопок, после чего день был абсолютно свободен, и можно было снова отправляться в бар, на танцы или на прогулку по бесконечно прекрасному городу. Денег тоже не водилось, поскольку вся индустрия развлечений представлялась к услугам людей совершенно бесплатно. И, в подтверждение слов Аристарха Матвеевича, на Перфектусе не было детей. Стало быть, цивилизация, избавленная от неизбежных мук взросления, с самого начала существовала в самом своём расцвете и собиралась существовать вечно… а отпуск Мариэтты подошёл к концу.

Вернувшись домой, она первым делом подхватила простуду, поругалась с четырьмя тётками в метро и одной соседкой, послала подальше приятеля, весьма отличавшегося от роботов – любовников в сторону далеко не лучшую, собрала все документы и навсегда эмигрировала на Перфектус.

Чтобы ещё через полгода в нём разочароваться.

***

– Чем сегодня заняться? – задала Мариэтта вопрос в пустоту. Начиналось восхитительное ясное утро, небо всё так же сияло, а радиатор всё так же грел. Небольшой частный самолётик, очень комфортный, уже успел облететь почти все районы Перфектуса, но – странное дело! – чем дальше, тем сложнее становилось отличить их друг от друга. Везде одни и те же круглые дома и квадратные парки. Если это идеально, зачем что-то менять?

Во всех барах играла одна и та же музыка. Собственно говоря, трудно было назвать музыкой тщательно подбираемый ряд звуков. Невзирая на безукоризненность формы, звуки эти не выражали почти ничего.

Точно так же дела обстояли с поэзией. Так называемое чистое искусство, воспевающее красоту Перфектуса, вскоре надоело нестерпимо – но альтернативы не было никакой. Так называемые живые картины – фотографии с эффектом 4D – полностью воспроизводили реальный мир. Или это реальный мир полностью воспроизводил искусственный?

Некоторое время она развлекалась тем, что меняла роботов-любовников, но, самостоятельно настраивая все опции, она довольно быстро запоминала алгоритм работы, и происходящее становилось предсказуемым. Назойливая мысль об этом возникала в самые неподходящие минуты, и Мариэтта довольно быстро охладела к технолюбви.

Ей хотелось живого общения – но общаться было не с кем и не о чем. Безукоризненно вежливые, жители Перфектуса улыбались друг другу и непринуждённо болтали на светские темы, но не более того. Ведь нельзя было обсудить ни политику, ни религию, ни личную жизнь… за полным неимением всего вышеперечисленного. Литература же вся сводилась к разноцветным комиксам, герои которых занимались тем же самым, что реальны их прототипы – совершали прогулки и веселились в люминесцентных барах.

Господи, хоть бы собаку какую-нибудь завести!

Животные на Перфектусе были… в зоопарках, где все желающие могли на них любоваться. А для чего ещё нужны животные?

Да что им вообще нужно? – думала Мариэтта с тоской. Только с утра до вечера веселиться? Но, похоже, идеальная жизнь не устраивала только Мариэтту. Все остальные выглядели на редкость довольными. Когда же она попыталась пожаловаться новой знакомой, та окинула Мариэтту удивлённым взглядом. Как можно жаловаться? И самое главное – на что?

Но скука всё росла, росла и постепенно превращалась в щемящую тоску по странной, часто жестокой и несправедливой, но такой непредсказуемой родной планете… куда больше не было возврата.

Мариэтта стояла на балконе и с грустью смотрела вниз.

– Девушка!

Задумавшись, Мариэтта не сразу поняла, что обращались к ней.

– Девушка! С вами всё в порядке?

Молодой человек в чёрном плаще стоял под окном и обеспокоенно смотрел на неё.

– В идеальном, – фыркнула Мариэтта, смущённая неожиданным вопросом. Но прозрачный лифт уже поглотил странного незнакомца и теперь летел вверх – прямо к недоумевающей Мариэтте.

– Меня зовут Броган, – сказал он раньше, чем она успела что-либо спросить. – Я врач.

Теперь он стоял напротив, и Мариэтта могла разглядеть его как следует. Она уже привыкла к идеальной красоте, воспринимая её как нечто само собой разумеющееся – но молодой человек был не кукольно, а как-то осмысленно красив. Большой, мощный. Высокий умный лоб, тёмные волосы до плеч. Серо-голубые глаза смотрели спокойно и ласково.

– Со мной всё в порядке, – растерянно протянула Мариэтта. Вместо ответа Броган вынул из кармана плаща небольшое зеркальце, в котором Мариэтта увидела собственное недовольное лицо.

– Вы не улыбаетесь, – сообщил он, и странная фраза, прозвучавшая как диагноз, напомнила Мариэтте избитый приём земного флирта. «Девушка, девушка! Это не вы потеряли… улыбку?» Довольно глупый флирт, но на Перфектусе не было и такого. И от неожиданности Мариэтта в самом деле улыбнулась – широко и радостно.

– Ну, значит, показалось, – облегчённо вздохнул незнакомец и направился к выходу, но в дверях обернулся и увидел погасшую улыбку Мариэтты.

– Нет, не показалось, – заключил он. – Поэтому я как врач назначаю вам интенсивную терапию.

– Какой вы, к чёрту, врач? – возмутилась Мариэтта. – Можно подумать, здесь кто-нибудь болеет.

– Если бы вы знали… можно? – не дожидаясь согласия, Броган уселся на кожаный диван. – Вчера прибыла пациентка, у которой из глаза текла непонятная жидкость. Задавала такие вопросы… ну, например, зачем мы живём.

А зачем вы живёте? – хотела спросить Мариэтта, но передумала. Удивительный собеседник оказался интереснее.

– Но вперёд! – он ободряюще улыбнулся. – Нас ждёт терапия.

Тот вечер они провели вместе в совершенно незнакомом баре, который ничуть не отличался от знакомых. Но, в танце незаметно прижимаясь к большому нежному телу Брогана, Мариэтта снова наслаждалась давно опротивевшей техномузыкой. Конечно, и тело его было результатом несложных манипуляций с генератором внешности. Но об этом почему-то не думалось – и всё.

***

Все последующие вечера они тоже проводили вместе. Потому что, как только Броган исчезал, исчезала и улыбка с лица Мариэтты, и его как специалиста в области психологии сильно расстраивал этот факт.

Она рассказывала ему глупые земные истории, стараясь не выдать своей причастности к ним; он делился необычными случаями из медицинской практики. К удивлению Мариэтты, на Перфектусе всё же были несчастные; но их несчастья рассматривались как психические отклонения от нормы.

– Представляешь, рифмует слова! – удивлялся Броган. – Но не в гимны Перфектусу, как положено, а чёрт знает как. А ещё один не любит наши техногалереи. Там, говорит, скучно.

Мариэтту и саму тошнило от обилия хрестоматийных портретов и пейзажей, к тому же созданных бездушными механизмами, но сообщать Брогану об этом почему-то не хотелось. Он так старался порадовать её этими походами!

– А книги! – восклицал он. – Разве тебе не нравятся наши книги?

Лишённые сюжета? Ну-ну. Куда как интересно читать о героях, которые только и делают, что пьют коктейли, танцуют и заказывают роботов.

– А они хотят новых! И это при том, что на прошлой неделе вышло пятьсот тридцать семь бестселлеров!

Пятьсот тридцать семь сгенерированных механизмами бестселлеров ни о чём. На следующей неделе, чуть заменив слова, выпустят ещё пятьсот тридцать семь.

Но Мариэтта никогда не говорила об этом. Она понимающе кивала в нужных местах. Она не хотела расстраивать Брогана, почему-то не отдавая себе отчёта в его неспособности расстраиваться вообще, и словно не замечала, что выражение его лица никогда не меняется. То ли она уже привыкла к вечно счастливым лицам и научилась замечать тончайшие оттенки эмоций, то ли приписывала Брогану чувства, которых у него не было, потому что…

В последнем она боялась себе признаться.

Просто страсть, говорила она себе. Глупое земное желание.

– Я хочу заказать робота по твоему подобию, – сказала она. – Ты не мог бы…

Броган понял с полуслова и без смущения распахнул перед ней чёрный плащ. Мариэтта задохнулась, поражённая роскошью обильно цветущей плоти, и долго смотрела, не в силах отвести взгляд, пока он не спросил:

– Всё запомнила?

– Всё, – прошептала Мариэтта.

Робота ей доставили через два дня. Но, несмотря на усиленную теплоизоляцию, его кожа показалась Мариэтте холодной, и она ощутила неприятный привкус железа на губах.

А потом Броган пропал. И страх полюбить его сменился другим.

***

Шли дни. Он не появлялся.

Разумеется, в идеальном обществе, лишённом не только опасностей – малейших неудобств, ничего страшного случиться с ним не могло. Просто лечение закончилось.

Это она воспринимала его как единственного собеседника, отдушину среди бесконечной тоски и однообразия. Она же была для него лишь пациенткой – а всех пациентов рано или поздно выписывают. Их танцы до вечера и разговоры до утра он воспринимал как терапию. И только.

Ему незачем было возвращаться. Но он всё равно вернулся две недели спустя, прекрасный, талантливый, необыкновенный. Самый лучший.

Но теперь он отрешённо смотрел куда-то мимо Мариэтты и казался бесконечно уставшим. Или, может быть, его усталость тоже была заметна только ей? Пухлые розовые губы были всё так же растянуты в вечной улыбке.

Он вертел в руках потрёпанную бумажную книгу, взятую неизвестно где. На Перфектусе такой появиться не могло – технический прогресс не допустил бы ничего подобного. Но тогда откуда…

Внимательно всмотревшись в обложку, Мариэтта изумилась ещё больше. Старая, как мир, история Ромео и Джульетты, до боли знакомая ей, но совершенно неизвестная Брогану.

– Тридцать шесть перфектизаций, – сказал он, и в его голосе Мариэтте послышались печальные нотки. – Тридцать шесть перфектизаций, одна за другой. Такого со мной никогда не было. Тридцать шесть человек читали эту невиданную мерзость. Откуда она взялась? Кажется, кто-то нелегально провёз с Земли.

Мариэтта вздрогнула, услышав имя родной планеты, и потрёпанная книжечка тут же стала для неё бесконечно родной.

– Подари мне, – попросила она.

– Ты с ума сошла! Её нужно уничтожить, и немедленно. Там такое… такое… ты даже не представляешь себе.

Устыдившись своих познаний, Мариэтта опустила взгляд – и, честное слово, прекрасные пальцы Брогана чуть заметно дрожали.

– Там два человека… они… – Броган явно пытался подобрать выражения помягче. Мариэтта удивлённо смотрела на него. Но в конце концов, не сдержавшись, он выпалил на одном дыхании:

– Они вступили в связь… друг с другом.

– Да не переживай ты так, – пожала плечами Мариэтта. – Это просто выдумка. Фантастика.

– Я знаю… но даже если это выдумка, кому в голову может прийти такое?

Картинка вспыхнула в памяти Мариэтты, и недавнее воспоминание ожгло огнём. Она отдала бы всё, лишь бы стать бездушным куском железа, обработанным с безупречным мастерством. Любовницей Брогана. Точной копией Мариэтты.

– И я совершенно не понял, что стало с ними потом, – продолжал Броган. – Одна пила странный коктейль, другой пытался повредить ножом эпидермис, и оба… не знаю, как сказать… сломались?

– Умерли, – чуть слышно сказала Мариэтта. – Они умерли, Броган.

– Что ты имеешь в виду?

– Некоторые живут вечно. А некоторые просто однажды перестают существовать.

Броган надолго задумался. Потом его взгляд прояснился, и он торжествующе воскликнул:

– Я понял! Кто вступает в связь друг с другом, перестаёт существовать.

– Чушь собачья! – возмутилась Мариэтта. Броган недоверчиво покосился на неё:

– Откуда ты знаешь?

Мариэтта поняла, что сболтнула лишнего, но отступать было уже поздно. Поэтому она ответила:

– Я была на Земле.

– Да что ты говоришь! – Броган чуть заметно нахмурился. – Может, ты тоже таким… занималась?

– Нет, – соврала Мариэтта, не задумываясь. – Но от этого не умирают.

Недавно увиденный образ снова всплыл перед глазами; опустив рыжие ресницы, она робко предложила:

– Если хочешь проверить, мы можем…

Договорить ей не удалось. Прекрасное лицо Брогана впервые изменило выражение. Уголки розовых губ по-прежнему жизнерадостно смотрели вверх, но сами губы скривились от отвращения, и с такой-то перекошенной гримасой он взглянул на Мариэтту, не в силах вымолвить ни слова.

– Шутка, – поспешно сказала она. – Глупая шутка.

– Отвратительная шутка, – прошипел Броган, изо всех сил стараясь вернуть самообладание. – Никогда больше не…

И тут он заметил прозрачную каплю, бегущую по щеке Мариэтты. Гнев мгновенно сменился ужасом.

– Господи, та самая жидкость! Ты заболела!

Он прижимал к себе Мариэтту, ласково гладил по голове; её била дрожь от его прикосновений, и слёзы было уже не остановить.

– Броган, я… – шептала она, – понимаешь, Броган…

– Я понимаю, – шептал он в ответ, – я всё понимаю. Срочная, срочная перфектизация!

– Броган… я тебя…

– Я тебя лично и завтра же, – заверил он. – Как же я позволил дотянуть до такого?

***

Так будет лучше.

Всю ночь Мариэтта, не в силах сомкнуть глаз, думала о предстоящей перфектизации и приходила к неизбежному выводу – так будет лучше. Сама она никогда не сможет привыкнуть к чужой и невероятно скучной планете. Ей не нужна вечно счастливая жизнь. Ей нужны приключения. Страдания. И любовь.

Любовь существа, которому сама мысль о подобном внушает ни с чем не сравнимое отвращение.

Так жить нельзя. И если нет выхода, нужно стать такой же, как все.

Броган сдержал обещание и явился утром с небольшим светлым чемоданчиком в руке.

– А что это значит? – поинтересовалась она. – Перфектизация?

– Некоторые участки твоего мозга, – охотно пояснил Броган, – дали сбой. И, чтобы тебе помочь, их просто необходимо удалить.

Так вот, значит, как.

Вот откуда ужасающий примитивизм жителей Перфектуса. Вот откуда однообразная музыка, картины, здания, книги, создаваемые по одной модели без малейшего намёка на фантазию. Вот откуда вечно довольные лица и полное нежелание что-либо менять.

Перфектизация – это лоботомия.

Ни любви, ни души, ни жалости.

И так будет со всеми хоть сколько-нибудь живыми людьми. Очаровательный Броган с гордым осознанием необходимости своей работы превратит их в безликий скот.

– Сволочь! – закричала Мариэтта и ударила острым кулачком в широкую грудь. – Сволочь!

– Тихо, тихо, – с отеческой нежностью он похлопал её по плечу. – Сейчас всё пройдёт. Вчера выписали одну такую девочку, похожую на тебя. Совсем нормальной стала. А то всё спрашивала, зачем мы живём.

Мариэтта подняла на него полные слёз глаза и прошептала почти неслышно:

– А зачем вы живёте? Да и живёте ли?

– Мы бессмертны, – Броган непонимающе пожал плечами.

– Нет, – отрезала Мариэтта. – Вы так боитесь жизни, что давным-давно умерли.

– Как же всё запущено-то… – печально вздохнул Броган. – Как же я мог…

***

Всё закончилось быстро. Вскоре Мариэтта уже лежала на кушетке, и лицо её понемногу принимало бессмысленно-блаженное выражение. Такое же, как у всех жителей Перфектуса.

Внезапно Броган заметил на полу маленький скомканный клочок бумажки. Наклонился, поднял. Кривые буквы прыгали вверх и вниз.

«Броган, Мир без тебя обескровлен…»

Дальше он читать не стал, потому что всё равно ничего бы не понял.

Он поймёт позже – через семьдесят земных лет, закрыв глаза умирающей Мариэтте. И тогда он, по-прежнему молодой и прекрасный, сделает перфектизацию самому себе. Чтобы остаться в мире, где нет смерти и любви.