Текст книги "Философия зла и философия преступности"

Одним из главных критиков парадигмы «борьбы с преступностью» выступил С. С. Босхолов. Как и другие сторонники отказа от приведенной парадигмы, он замечает, что «борьба» зачастую предполагает «непримиримое противостояние вступивших в нее сторон с конечной целью победы, для достижения которой могут быть использованы любые средства». Развивая свою мысль, автор приходит к следующему выводу: «Увлекшись борьбой (а борьба всегда увлекает, завораживает и даже ослепляет борющихся), те, кто призваны по долгу службы вести ее против преступности, зачастую переходят грань, которая разделяет право и произвол, законность и беззаконие»[323]323
  Там же. С. 39.


[Закрыть]. Призывы к войне с преступностью, усилению борьбы с ней, рассуждает далее С. С. Босхолов, по сути дела, ставят перед органами уголовной юстиции, государством и обществом несодержательную цель. Такие призывы «не только дезориентируют, но и дезорганизуют их деятельность по обеспечению безопасности и правопорядка, влекут, как правило, массовые нарушения законности, прав и свобод граждан». Вдобавок парадигма «борьбы с преступностью», по мнению криминолога, «держит правоприменителя заложником уголовной статистики, часто сводит его работу к пресловутой “борьбе” с показателями. Вот почему в органах внутренних дел и прокуратуры широко распространены сокрытие преступлений от регистрации и учета, манипулирование данными уголовной статистики для создания мнимого благополучия на соответствующей территории»[324]324
  Там же.


[Закрыть]. Наконец, целевая установка на «борьбу» с преступностью представляется автору негативной еще и потому, что она «изначально не требует объективного, а тем более критического, анализа криминологической обстановки и результатов деятельности органов уголовной юстиции. Она содержит в себе потенциальную опасность возврата на уже пройденный нашим обществом путь раскручивания маховика уголовной репрессии»[325]325
  Там же. С. 40.


[Закрыть]. Всякий призыв к войне с преступностью, констатирует автор, «означает, по сути, призыв к насилию и жестокости. Между тем насилие в ответ порождает только насилие, а жестокость – только жестокость»[326]326
  Там же. С. 41.


[Закрыть].

Однако, на наш взгляд (разделяемый, кстати, многими отечественными учеными), отказываться от устоявшегося и правильного по своей сути словосочетания «борьба с преступностью» никак нельзя. Дело в том, что именно «борьба» предполагает противодействие чему-либо с максимальным напряжением всех сил и возможностей; применительно к преступности это означает стремление добиться как можно более значительного снижения ее уровня, благоприятного изменения ее характеристик. Если же встать на позицию тех, кто полагает неприемлемым употребление термина «борьба» всюду, где нет уверенности в полной и безоговорочной победе, то следовало бы избегать его и во многих других устоявшихся словосочетаниях. Так, нельзя было бы говорить о борьбе с коррупцией, борьбе с инфекциями, болезнями, борьбе за соблюдение прав человека и др. Очевидно, что доходить до таких крайностей неразумно!

Кроме того, именно термин «борьба» указывает на двусторонний характер воздействия: не только государственная власть воздействует на преступность, но и последняя пытается диктовать государству и ориентированному на закон обществу свои условия. Речь, таким образом, идет о жестком противоборстве двух сторон, что соответствует объективной реальности.

Уместно вспомнить здесь и следующие слова В. В. Лунеева: «“Пропаганда” объективных закономерностей “вечной” преступности для некоторых экстравертированных групп населения сама по себе может быть криминогенной. Продолжая листовскую параллель (преступность – болезнь – смерть), нельзя не вспомнить бытовые циничные, но реалистичные выражения: “Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет”, “Один раз живем”, “Все равно умрем” и др. Это мотивации (мотивировки) и пьянства, и курения, и наркомании, и других бесспорно вредных для здоровья человека “удовольствий”. Криминологические аналоги: “Все воруют”, “Все мы преступники, только одни попались, а другие нет” – вполне достаточны для самооправдания преступного поведения различными субъектами»[327]327
  Лунеев В.В. Преступность ХХ века… М., 1999. С. XV.


[Закрыть]. Если продолжить этот приведенный В. В. Лунеевым ряд, можно обоснованно допустить, что замена термина «борьба» термином «противодействие» или «контроль» повлечет за собой снижение интенсивности работы сотрудников правоохранительных органов, по крайней мере некоторых из них, по принципу: «Я больше не борюсь с преступностью, а контролирую ее».

Ярко и эмоционально выразили свою позицию по рассматриваемому вопросу (применительно к теории оперативно-розыскной деятельности (далее также – ОРД)) И. А. Климов и Г.К. Синилов: «Политические реформы в России потребовали пересмотра идеологии классовой борьбы в нашем обществе. Однако термин “борьба” профессионально применяется в мировой науке также для обозначения тех сфер деятельности, где наличествует противоборство целей и интересов (спорт, военная наука, международное право). В юридической системе наук, как и теории ОРД, он применяется для единообразного понимания противоборства органов власти с преступными сообществами, игнорирующими конституционные принципы функционирования общественных отношений. В порядке угодничества, политизируя этот сугубо профессиональный, устоявшийся термин, сомнительные профессионалы ОВД настойчиво начали вытеснять обосновано применяемое понятие борьбы с преступностью путем его механической замены на термин “противодействие”. В криминалистике и теории ОРД этот термин также широко применяется, но обоснованно и полно отражает сущность нелегитимного поведения и поступков криминальной среды. Властные же структуры, в том числе оперативные аппараты ОВД, законодательно наделены правом проведения специальных разведывательно-поисковых мероприятий для наступательных действий против преступников. Политизированность языка теории ОРД не только вносит терминологическую путаницу, искажает профессиональную готовность к борьбе с преступностью, но психологически “разоружает” властные структуры»[328]328
  Климов И.А., Синилов Г.К. Методология развития теории и совершенствование практики ОРД в условиях современного российского общества // Актуальные вопросы теории и практики оперативно-розыскной деятельности / отв. ред. В.М. Атмажитов. М., 2001. С. 41-42.


[Закрыть].

Не выглядят убедительными и приведенные выше аргументы о якобы имеющейся связи между установкой на борьбу с преступностью и массовыми нарушениями законности и укрывательством преступлений. Полагаем, что сама по себе установка бороться с преступностью, предполагающая активные шаги правоохранительных органов по предупреждению, выявлению и раскрытию преступлений, привлечению к уголовной ответственности только в действительности виновных лиц (при недопустимости привлечения к уголовной ответственности невиновных), никак не может повлечь нарушения прав граждан. Если же некий нечистоплотный сотрудник (а по существу – преступник), погнавшись за высокими показателями раскрываемости, решится нарушить закон и привлечь невиновного, то никакая другая парадигма, будь то «контроль над преступностью» или «противодействие преступности», не удержит его от совершения этого преступления.

А вот какую позицию в разгоревшемся терминологическом споре занял академик В. Н. Кудрявцев: «В последнее время вместо выражений “война”, “борьба”, “искоренение”, “преодоление” применительно к преступности все чаще – не без влияния западной литературы – стал употребляться термин “контроль”, под которым понимаются продуманная криминализация и пенализация деяний, организация эффективной правоохранительной системы, привлечение общественности к ее деятельности и т.п. Однако замена термина “борьба” на термин “контроль” может пониматься и иначе, как невозможность одолеть преступность: ее якобы мы в состоянии лишь “контролировать”, т. е. просто наблюдать за положением дел. Такое понимание нельзя не отвергнуть, потому что оно означает пассивное отношение к этому опаснейшему явлению и, главное, признание нашего бессилия и сегодня, и в будущем (курсив мой. – А. А.). Если проводить аналогию с медицинской практикой, то, разумеется, человечество не может искоренить все болезни. Но оно ведет активную борьбу с ними, а не только “контролирует” ситуацию. И кое-что уже удалось сделать (сведены к минимуму многие эпидемии, практически ликвидированы такие болезни, как чума, оспа и ряд других заболеваний). К подобному результату должна стремиться и юридическая практика»[329]329
  Кудрявцев В. Н. Стратегии борьбы с преступностью. С. 36.


[Закрыть].

В то же время, по признанию В. Н. Кудрявцева, существует и более приемлемое понимание термина «контроль над преступностью», вытекающее из социологического понятия «социальный контроль». Поэтому, на взгляд академика, вполне применима классификация, согласно которой выделяют следующие методы социального контроля над преступностью: информационный метод – разъяснение норм права, ценностей права и морали; применение санкций – наказание преступников; социальная профилактика – устранение внешних причин и условий антисоциального поведения; медико-биологическое воздействие – преодоление внутренних причин отклонения от нормы[330]330
  Там же.


[Закрыть].

Ю.М. Антонян подчеркнул, что актуальной задачей остается удержание преступности на так называемом цивилизованном уровне, т. е. на таком, «когда в процентном отношении корыстная преступность превалирует над насильственной, когда жизнь, здоровье и достоинство человека более или менее ограждены от преступных посягательств и люди не боятся выйти на улицу, когда коррупция не душит общество и не ложится непосильным “налоговым” бременем на плечи граждан, когда они могут найти защиту в суде и правоохранительных органах, когда они, во всяком случае большинство из них, уважают закон и осуждают преступления и др.»[331]331
  Антонян Ю.М. Почему люди совершают преступления… С. 17.


[Закрыть].

Кстати, по наблюдению С. А. Солодовникова, преступность в США с середины 1990-х годов – и в абсолютных, и в относительных величинах – последовательно и весьма ощутимо снижается. За 10 лет преступность в этой стране в целом сократилась почти на 30 %. Наблюдается заметное снижение числа наиболее опасных преступлений, уровень насильственной преступности в США снизился на 33,4 %. Происходят определенные изменения в характерных особенностях деятельности преступных сообществ и методах борьбы с организованной преступностью. «В целом, – утверждает криминолог, – организованная преступность в США сегодня значительно “окультурилась”, а коррупция и “отмывание” денег обходятся без стрельбы. Отходят от откровенно преступных дел криминальные сообщества, которые стараются максимально легализоваться за счет законного бизнеса. Наряду с этим “громкие мафиозные организации” уходят если не в прошлое, то в тень»[332]332
  Солодовников С. А. Терроризм и организованная преступность. М., 2008. С. 60.


[Закрыть].

Не будем пессимистами. Добиваться значительных успехов в борьбе с преступностью можно, но для этого необходимо не только совершенствовать уголовно-правовое и уголовно-процессуальное законодательство, требовать точного исполнения законов от правоприменителей, эффективно организовать систему исполнения наказаний. Серьезные успехи не придут без создания системы широкой государственно-правовой пропаганды демократических ценностей, законопослушного поведения, уважения и соблюдения чужих прав, без продуманной профилактики противоправного поведения. Нужны комплексные меры для устранения или хотя бы значительного нивелирования разрушающего воздействия основных криминогенных факторов, кроющихся в социально-экономическом неблагополучии, нравственном опустошении, криминализации общественного сознания.

В завершение параграфа напомним блестящий вывод, к которому пришел Ф.фон Лист: «Криминальная (а сегодня точнее было бы сказать «уголовная». – А. А.)[333]333
  О понятии «уголовная политика» подробнее будет сказано ниже (§ 3 гл. 4).


[Закрыть] политика как основанное на твердо установленных принципах средство борьбы с преступностью имеет задачей выяснить причины преступления, так как борьба со злом может быть успешной лишь в том случае, когда зло это уничтожается в самом корне. Если, однако, общественный фактор преступления несравненно влиятельнее индивидуального, то криминалист прежде всего должен обратить свое внимание на общественные причины и стремиться к уменьшению преступности путем реформирования нездоровых общественных условий. Я не думаю, что нужно указывать на то, что руководящая и законодательная сферы еще очень удалены от полного сознания этого важного положения. Если какое-нибудь тяжкое преступление, как молния, внезапно прорезает тьму, скрывавшую от нас недочеты общественного строя, то часто ограничиваются введением нескольких новых параграфов в уложениях о наказаниях, хотя наказания в благоприятнейших случаях имеют влияние лишь на индивидуальный фактор»[334]334
  Лист Ф. Задачи уголовной политики… С. 93.


[Закрыть]. Слова эти удивительно актуально звучат и сегодня.

Итак, полная победа над преступностью и ее ликвидация практически недостижимы, по крайней мере в известных нам социально-экономических формациях; это лишь идеал, к которому нужно стремиться. И здесь требуется максимальное сосредоточение сил, поиск новых подходов в деле борьбы с преступностью, а также творческая переоценка и использование уже накопленного позитивного опыта. Это тем более важно, что сегодня возникают и стремительно развиваются новые формы проявления преступности, усиливается ее влияние практически на все стороны государственной и общественной жизни. Можно сказать, что она уже реально посягает на основы государственного управления обществом, на саму российскую государственность.

§ 4. Состояние преступности в России

Прежде чем рассмотреть нынешнее состояние преступности в Российской Федерации, предпримем небольшой экскурс в отечественную историю. Без учета прежних тенденций развития преступности сложно оценить ее текущие показатели, определить эффективность предпринимаемых государством усилий в деле борьбы с этим злом и сформулировать приоритетные задачи на будущее.

Сведения об уровне преступности в дореволюционной России достаточно скудны. Регулярный учет преступности и судимости в нашей стране начался лишь во второй половине XIX в. По данным петербургского криминолога Я.И.Гилинского, в 1874 г. в России было осуждено чуть менее 55 тыс. чел.; к 1912 г. это число троекратно возросло, превысив 176 тыс.[335]335
  Гилинский Я. И. Криминология: курс лекций. СПб., 2002. С. 58.


[Закрыть] При этом, как справедливо отмечают современные исследователи, число осужденных не является достаточным показателем уровня учтенной преступности даже в настоящее время, при более или менее систематическом ведении статистики. Ав XIX столетии в России, когда границы ее территории неоднократно менялись, когда учета преступлений не было вообще, а учет осужденных был неполным, судебная статистика лишь частично отражала криминальные реалии[336]336
  См. об этом: Лунеев В. В. Преступность ХХ века. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2005. С. 150.


[Закрыть]. По данным С. С. Остроумова, общая цифра уголовных дел в нашей стране перед Первой мировой войной составляла 2,5 млн (притом что в рамках каждого уголовного дела могло расследоваться несколько преступлений и привлекаться к ответственности несколько обвиняемых)[337]337
  Остроумов С. С. Преступность и ее причины в дореволюционной России. М., 1960. С. 68.


[Закрыть].

1917 год стал для нашего народа переломным и одним из самых трудных за всю отечественную историю. В период революции, иностранной интервенции и Гражданской войны фактическая преступность на территории бывшей царской России была чрезвычайно высокой. В. В. Лунеев пишет, что в то время «в один миг рухнули многовековые устои российского общественного поведения, государственные, правовые, нравственные, религиозные. Под знаменем борьбы за светлое будущее революция ввергла страну в условия генерализованной аномии и разбудила в малограмотных массах не только многовековые обиды на власть имущих, но и самые высокие и самые низменные мотивации. <…> Нравственно-правовая оценка “творимых” в то время общественно-опасных действий с позиций современного отечественного и международного уголовного права дает достаточно оснований полагать, что все жители страны – и красные, и белые, и неопределившиеся – были втянуты в криминальный водоворот в качестве преступников (соучастников) либо жертв преступлений»[338]338
  Лунеев В. В. Преступность ХХ века. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2005. С. 144.


[Закрыть]. Далее криминолог замечает, что никакого учета жертв классовой борьбы не вели ни белые, ни красные. Не было не только учета преступлений, но и их законодательного определения. Революционная расправа масс и создание репрессивных органов опережали законодательную криминализацию «общественно опасного поведения». Эти органы наделялись беспрецедентными полномочиями и действовали на основе революционного правосознания. Естественно, учет преступности в те годы был неполным и неточным[339]339
  Там же. С. 145.


[Закрыть].

Исследователи отмечают, что критическое положение, в котором оказалась Россия после революции, требовало решительных и эффективных мер защиты новой власти. Даже в столице страны – Петрограде обстановка грозила выйти из-под контроля; ужасающий масштаб приняли погромы винных складов, которых в городе насчитывалось более 700. С начала декабря 1917 г. нападения на хранилища спиртных напитков обрели характер специально организованной акции по провоцированию пьяного бунта. Революционное командование было вынуждено 17 декабря ввести в городе осадное положение и отдать приказ стрелять в погромщиков без предупреждения. Разгул бандитизма наблюдался такой силы, что петроградцы предпочитали вечерами не выходить из домов. Требовались чрезвычайные меры для наведения порядка[340]340
  Новиков С. А. Показания обвиняемого в современном уголовном процессе России. СПб., 2004. С. 42-43.


[Закрыть].

В качестве яркой иллюстрации нормативного регулирования борьбы с преступностью в те неспокойные годы приведем строки Декрета Совета народных комиссаров от 21 февраля 1918 г. «Социалистическое отечество в опасности!», в котором, в частности, содержались такие требования: «5) Рабочие и крестьяне Петрограда, Киева и всех городов, местечек, сел и деревень по линии нового фронта должны мобилизовать батальоны для рытья окопов под руководством военных специалистов. 6) В эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины, под надзором красногвардейцев; сопротивляющихся – расстреливать. <…> 8) Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления»[341]341
  Приводится по: В. И. Ленин и ВЧК: Сборник документов (1917-1922 гг.) / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. 2-е изд., доп. М., 1987. С. 44.


[Закрыть].

А вот выдержка из «Приказа о заложниках», датированного сентябрем 1918 г. и подписанного народным комиссаром внутренних дел Г. И. Петровским: «Чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии со стороны Советов показывают, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет. С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные местным советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы, из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочный массовый расстрел. <…> Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора»[342]342
  Известия. 1918. 4 сент. – См. также: История России. 1917-1940: хрестоматия / сост. В. А. Мазур и др.; под ред. М. Е. Главацкого. Екатеринбург, 1993.


[Закрыть].

Расследование дел велось предельно упрощенно, для получения показаний обвиняемых нередко использовались пытки. И хотя президиум ВЦИК признал их применение «противоречащим интересам борьбы за коммунизм», лишь немногие должностные лица, истязавшие арестованных, предстали перед судом[343]343
  См. об этом: Стецовский Ю. И. Право на свободу и личную неприкосновенность: Нормы и действительность. М., 2000. С. 317-319.


[Закрыть].

Противоречивы имеющиеся данные о состоянии преступности не только в постреволюционные, но и в последующие годы советской власти. Вновь обратившись к фундаментальной работе В.В.Лунеева, мы находим следующие сведения: в 1924 г. в СССР было осуждено 1 915 900 чел., или 1354 чел. на 100 тыс. населения. В РСФСР в том же 1924 г. коэффициент судимости составил 2910 осужденных на 100 тыс. населения, и этот показатель, по мнению криминолога, более объективен, хотя и он не отражает реальную криминологическую обстановку в СССР того времени. Она оставалась и в 1924 г. критической и слабо контролируемой[344]344
  Лунеев В. В. Преступность ХХ века. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2005. С. 146.


[Закрыть].

Каковы же были количественные показатели преступности в СССР в целом и в РСФСР в частности в следующие годы, вплоть до распада союзного государства? Первый (и поверхностный) взгляд на статистические данные может привести к мысли, что наше общество на определенном этапе лишь чуть-чуть «не дотянуло» до светлого дня полной победы над преступностью, ведь в отдельные годы советской власти удавалось добиваться поистине выдающихся показателей. Так, по официальным данным, коэффициент судимости в СССР в 1937 г. составил 529 осужденных на 100 тыс. населения, в 1950 г. – 505 осужденных, в 1960 г. – 443 осужденных.

Если взглянуть на количество зарегистрированных преступлений, то выяснится, что хотя оно преимущественно и росло в СССР в послевоенные годы, однако все же долгое время оставалось на непривычно низком для современных криминологов уровне, не достигая до 1970 г. и 1 млн преступлений: в 1956 г. – 579 116, в 1960 г. – 651260, в 1969 г. – 969186. В дальнейшем количество зарегистрированных в СССР преступлений в целом продолжало расти, преодолев в 1980 г. отметку в 1,5 млн, а в 1983 г. – в 2 млн. В 1990 г. в СССР было зарегистрировано 2 786 605 преступлений, а в 1991 г. – уже 3 224 273 преступления, т. е. почти в шесть раз больше, чем во времена хрущевской оттепели. Коэффициент преступности в СССР составлял в 1956 г. 292 преступных деяния на 100 тыс. населения, в 1960 г. – 306 деяний, в 1970 г. – 432 деяния, в 1980 г. – 577 деяний, в 1983 г. – 744 деяния, в 1990 г. – 968 деяний, в 1991 г. – 1115 деяний[345]345
  Там же. С. 152, 161.


[Закрыть].

В РСФСР, где в послевоенные годы количество зарегистрированных преступлений, как и по стране в целом, преимущественно росло, миллионная отметка была пройдена только в 1980 г., когда зарегистрировали 1028284 преступления. После этого кривая регистрируемой преступности продолжила ползти вверх, достигнув в 1991 г. отметки в 2 178 040 преступлений[346]346
  Там же. С. 211.


[Закрыть].

Для контраста с приведенными выше статистическими данными нелишне вспомнить, что за последние годы в нашей стране количество ежегодно регистрируемых преступлений, как правило, не опускалось ниже 2 млн, а нередко превышало 3 млн. Например, в 1999 г. в России впервые было зарегистрировано более 3 млн преступлений[347]347
  Там же.


[Закрыть], и хотя затем несколько лет подряд регистрируемая преступность до этих рубежей не добиралась, в 2005 г. количество зарегистрированных преступлений превысило 3,5 млн[348]348
  Новиков С. А. Правдивые показания: правовые меры стимулирования в России и за рубежом. СПб., 2008. С. 21.


[Закрыть].

Неминуемо возникает вопрос: почему регистрируемая преступность в нашей стране сделала такой гигантский скачок? Полагаем, причин здесь несколько.

Первая причина заключается в том, что для действительно объективного сравнительного анализа двух явлений необходимо обеспечить максимальную сопоставимость исследуемых данных. А в приведенном случае, по верному наблюдению В.В.Лунеева, использованные статистические данные плохо сопоставимы по уголовно-правовому, судебно-практическому и статистическому содержанию. Кроме того, они обходят стороной самые драматические периоды криминальной действительности в жизни нашей страны, такие как 1929-1934, 1937-1938, 19411945 годы[349]349
  Лунеев В. В. Преступность ХХ века… 2-е изд., перераб. и доп. М., 2005. С. 146.


[Закрыть].

Напомним лишь некоторые цифры, свидетельствующие о массовости репрессий в СССР. За период 1921-1954 гг. осуждено 3777380 чел., в том числе к высшей мере наказания (расстрелу) – 642 980, к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже – 2369220, к ссылке и высылке – 765 180 чел. Причем из общего количества арестованных за контрреволюционные преступления около 2,9 млн чел. были осуждены коллегией ОГПУ «тройками» НКВД и Особым совещанием, т. е. внесудебными органами, и только 877 тыс. чел. – судами, военными трибуналами, спецколлегией и Военной коллегией[350]350
  Александров А. И. Уголовная политика и уголовный процесс. С. 270.


[Закрыть].

Нельзя отрицать, что в 1930-е годы и особенно накануне Великой Отечественной войны против СССР велась активная разведывательно-подрывная работа, складывались реальные заговоры подпольных организаций против существующего режима[351]351
  Так, только в 1940 г. и в первом квартале 1941 г. в западных районах СССР было раскрыто 66 резидентур и обнаружено более 1300 немецких агентов (Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР. 2-е изд. СПб., 2002. С. 141).


[Закрыть]. Однако Сталин и его окружение использовали эту обстановку для борьбы с любым инакомыслием, и, как правило, большинству репрессированных граждан приписывалось мнимое сотрудничество с иностранными разведками и вымышленными антисоветскими организациями. Таким образом, сталинская идеология формировала соответствующие умонастроения широких слоев населения: мы осаждены в крепости, кругом враги, внутри страны множество их агентов. Это облегчало руководству страны осуществление репрессивной политики[352]352
  Новиков С. А. Показания обвиняемого. С. 45-58.


[Закрыть].

Косвенное свидетельство невиданной массовости и юридической необоснованности сталинского террора было дано Н. И. Бухариным: «Мне пришлось многое видеть и раньше… Но 1919 год ни в какой мере не идет в сравнение с тем, что творилось в 1930-1932 гг. Тогда была борьба. Мы расстреливали и нас расстреливали и еще хуже. А теперь шло массовое истребление совершенно беззащитных и несопротивляющихся людей – с женами, с малолетними детьми»[353]353
  Цит. по: Кудрявцев В. Н. Стратегии борьбы с преступностью. С. 134.


[Закрыть]. При этом Н.И.Бухарин не наблюдал еще более страшных картин 1937-1938 гг., так как сам уже был репрессирован.

Фальсифицированные судебные процессы, массовые осуждения невиновных не оставляют сомнения в том, что нарушения прав личности при расследовании и судебном рассмотрении уголовных дел превратились тогда в систему. Достаточно сказать, что известны случаи, когда на одном заседании особого совещания рассматривалось и разрешалось более 200 дел[354]354
  Неправедный суд. Последний сталинский расстрел / отв. ред. В. П. Наумов. М., 1994. С. 4.


[Закрыть]. Да и судебный порядок мало чем отличался от внесудебного, судебное разбирательство длилось нередко 4-5 минут[355]355
  Стецовский Ю. И. Судебная власть. М., 1999. С. 21.


[Закрыть].

Все сказанное должно учитываться, если мы хотим оценить тенденции изменения характеристик преступности в нашей стране. И здесь справедливым выглядит следующее замечание В.В.Лунеева: если попытаться при анализе тенденций преступности в СССР за все время его существования скрупулезно учитывать все криминальные «выбросы», связанные с политическими, экономическими, военными, идеологическими, уголовно-правовыми, регистрационно-статистическими и иными колебаниями, то «следует вообще отказаться от построения единых временных статистических рядов преступности (судимости), так как репрессивная политика, уголовное законодательство и следственно-судебная практика развивались не по эволюционным законам рационализации, а в соответствии с меняющейся политической конъюнктурой. Поэтому борьба с преступностью, ядром которой является следственно-судебная практика по зарегистрированным деяниям, до настоящего времени слабо отражает объективные криминологические реалии. Она была и практически остается обслугой политического обмана»[356]356
  Лунеев В. В. Преступность ХХ века… 2-е изд., перераб. и доп. М., 2005. С. 147.


[Закрыть]. Развивая свою мысль, криминолог приходит к разоблачающему выводу: «Имитация успешного “искоренения” преступности перед народами своей и других стран в СССР была доведена до совершенства»[357]357
  Там же.


[Закрыть].

Вторая причина роста преступности в СССР на протяжении 1960-1980-х годов, а также продолжения этой тенденции в постсоветской России заключается, на наш взгляд, в том, что по мере самоустранения государства от всеобъемлющего контроля над поступками и мыслями своих граждан растет их социальная активность, не всегда направляемая в общественно полезное русло. Характерен вывод, к которому пришел В. В. Лунеев: «Анализируя судимость за уголовные преступления в отрыве от “политических”, “трудовых”, “военных” осужденных и административно репрессированных, в отрыве от тенденций тотального контроля за поведением и деятельностью людей, можно назвать сокращение судимости по уголовным делам объективным статистическим фактом. Советский народ, жестко схваченный в ежовые рукавицы, посаженный в лагеря и беспощадно уничтожаемый, действительно все меньше и меньше совершал уголовных деяний»[358]358
  Там же. С. 154.


[Закрыть]. В документальном очерке «Бандитский Петербург» А. Константинов, описывая ликвидацию различных банд налетчиков в 1920-е годы, высказывает схожую мысль: «Наступило новое время – время тоталитарного государства, которое брало на себя основные функции насилия по отношению к своим гражданам. Уголовный мир уже не мог конкурировать с безжалостной машиной и начал перестраиваться»[359]359
  Константинов А. К. Бандитский Петербург: документальный очерк. СПб., 1997. С. 81.


[Закрыть]. Авторы монографии о политическом режиме и преступности особо подчеркивают, что при жестких политических режимах (диктатура, тоталитаризм) происходит подавление общеуголовной преступности, зато политическая преступность имеет значительный размах, хотя и не признается самой властью. Напротив, при мягких политических режимах (демократия) происходит резкий рост общеуголовной преступности, но ее политическая составляющая не столь уж велика[360]360
  Политический режим и преступность / под ред. В. Н. Бурлакова, Ю. Н. Волкова, В. П. Сальникова. С. 9.


[Закрыть].

В. В. Лунеев обоснованно отмечает, что низкие статистические показатели регистрируемой преступности в СССР «нельзя объяснить преимуществами социализма, как это делалось в недалеком прошлом. Хотя нельзя отрицать, что определенное улучшение условий жизни в 30-е гг. и особенно в послевоенные годы могло позитивно сказаться на уровне противоправного поведения. Но основные причины относительно умеренного уровня преступности в СССР и его снижения в определенные исторические периоды были связаны не с выдуманными преимуществами сталинского социализма, а с тотальным государственным и общественным, открытым и тайным контролем за поведением и деятельностью людей, с генерализированным страхом перед репрессивным режимом»[361]361
  Лунеев В. В. Преступность ХХ века. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2005. С. 182.


[Закрыть]. Ученый констатирует, что «с ослаблением тотального контроля над деятельностью и поведением людей во второй половине 50-х гг. уголовная преступность в СССР начала изменяться не по “нашим”, а по общемировым законам <…> т.е. стала расти быстрее, чем численность населения»[362]362
  Там же. С. 158.


[Закрыть].

Подобной позиции придерживается и С. С. Босхолов: «Сравнивая показатели преступности прошлых и нынешних лет, нельзя отрицать, что в целом в стране криминальная обстановка, скажем, в 80-х гг., была значительно спокойнее, чем сейчас. При тоталитарном режиме отсутствовал простор для формирования “тотальной” преступности. Преступления разных видов существовали, и в достаточно широких масштабах. Однако преступность не могла набрать силу для соперничества с самим государством, с системой уголовной юстиции. Деньги были влиятельны, но не всесильны. Легализовать нажитое преступным путем было непросто, а легализованное – столь же трудно реализовать»[363]363
  Босхолов С. С. Основы уголовной политики. С. 20.


[Закрыть]. Демократизация же общественной жизни и рыночные отношения в качестве побочного эффекта смели, по выражению криминолога, те «репрессивные плотины», которые сдерживали потенциал преступности. «Государство, – пишет ученый, – оказалось не готовым к “криминальной революции”, а общество – бессильным перед уголовным беспределом»[364]364
  Там же.


[Закрыть].

Одновременно с ростом преступности в нашей стране в 1980-е годы шел и другой негативный процесс: стремительно падала раскрываемость преступлений. И если до начала 1980-х годов раскрываемость составляла свыше 90 % зарегистрированных преступлений (в 1981 г. – 92,9%), то к 1993 г. этот важный показатель упал ниже отметки в 50 %. А как известно, основная превентивная сила наказания заключается не в его суровости, а в его неотвратимости.

Третья причина нынешнего высокого уровня преступности в России – это непродуманное, а подчас откровенно авантюрное реформирование всех сторон общественно-политической жизни нашей страны, резкая и радикальная смена политического курса, методы «шоковой терапии» в экономике, имевшие место с конца 1980-х по середину 1990-х годов. В один миг рухнули все прежние идеалы и ценности, а нескольким поколениям людей было предложено мгновенно «перестроиться», начать жить по-новому, так как вся их прежняя жизнь была названа «неправильной». Последствиями этого стали пагубное разрушение общественного правосознания и замена его общественным криминальным сознанием.