Текст книги "Последний сын"

С тех пор Ханнес на переменах старался не упускать наставника из виду. Но он ничего не мог поделать, если тот на уроке диктовал, объяснял или спрашивал, глядя в окно. У Ханнеса появились по предмету средние и плохие оценки. Наставнику казалось, что ученик их получает специально.

Однажды, выйдя из школы, он заметил Ханнеса, который уже был за школьными воротами. Наставник пошел за ним. Он звал ученика по номеру, фамилии, но ученик не останавливался и не оборачивался. Даже когда наставник уже почти догнал его, требуя объяснения, он не оглянулся.

Стоя у светофора в ожидании зеленого, Ханнес посмотрел налево – и испугался. Возникшее рядом лицо наставника было краснее красного сигнала.

– Я за тобой что, бегать должен? Почему ты не отзываешься? Я от школы за тобой шел и все время звал тебя. Ты даже не обернулся! – кипел наставник.

Брызги из его рта падали на нос, щеки Ханнеса. Не выдержав, Ханнес вытер лицо.

– Простите, я задумался, – он не чувствовал за собой никакой вины.

Наставник смотрел, как ученик, не отрывая от него глаз, шагнул на проезжую часть. В этот момент зеленый свет пешеходам уже мигал и загорался красный.

На лице наставника мелькнула тревога. Повернувшись туда, куда глядел наставник, Ханнес увидел перед собой грузовик, который из-за него не мог тронуться с места. Быстро вернувшись на тротуар, Ханнес заметил, что из кабины на него ругается, стуча кулаком по лбу, водитель.

Грузовик уехал, а взгляд классного наставника так и застыл на Ханнесе.

* * *

На следующий день в дневнике Ханнеса появилась запись. Родителей вызывали в школу.

Прийти Фина и Телль смогли только в субботу после короткого рабочего дня. В медкабинете, где была обычно лишь медсестра, градусники да зеленка, сгорбившись на кушетке, ждал родителей встревоженный Ханнес. Возле него стоял врач из поликлиники, а сзади на стуле сидел классный наставник.

– Сынок, оставь нас, – ласково сразу попросила Фина. – Подожди в коридоре, пожалуйста.

Наставник хотел возразить, но Фина тут же дала понять, что иначе разговора не будет.

– Хорошо, – согласился наставник. – Можешь выйти.

Ханнес не мог видеть, что он сказал.

– Тебе разрешили, – пришла на помощь сыну Фина.

Проводив Ханнеса до двери, Телль подмигнул ему.

– Ваш сын не говорил, что произошло? – спросил наставник.

– Нет, – ответила Фина, настороженно косясь на врача.

– Позвольте тогда в вашем присутствии осмотреть его, – сказал тот.

– Для чего это вам нужно? – шагнул вперед Телль.

– Мы уже вчера уже провели осмотр, – встав с кушетки, начал объяснять классный наставник. – Он был как плановый – всего класса. А сейчас просто хотим показать вам – чтобы избежать с вашей стороны к нам претензий.

– Что показать? – осторожно спросила Фина.

– Насколько хорошо слышит ваш сын. В среду – да, в среду – грузовик сигналил ему с двух метров, а он никак не отреагировал. А перед этим я шел за ним от ворот школы и звал все всю дорогу – и тоже безрезультатно, – наставник пытался расхаживать по медкабинету, но не хватало места.

Остановившись у окна, он повернулся к родителям Ханнеса.

– Вашего разрешения на осмотр не требуется.

– Не надо осмотра. Ханнес плохо слышит, – призналась Фина.

– Он вообще не слышит. И не будет слышать, – уверенно заявил врач.

Он направился к двери, но на пути его стоял Телль.

– Вы позволите? – показал на дверь врач.

– Нет, – Телль не сдвинулся с места.

Наставник поглядел в окно.

– Что ж. Сделаем заключение на основе уже имеющихся данных. И укажем отказ родителей от осмотра. Вопрос в том, как давно он не слышит? Сколько лет вы это скрывали?

* * *

– Я не знал, что так будет. К нам просто в класс пришел врач, подошел к каждому, посмотрел глаза, горло, послушал – и все, – сказал виновато Ханнес, когда родители вышли из медкабинета.

– Ты не сделал ничего плохого, – присев, Телль положил руки на плечи сына.

Фина повела Ханнеса домой, а Телль отправился к директору школы.

– Вы не могли не знать, – по дороге злобно шептал почти на ухо Теллю классный наставник. – Вы обманули школу. Вы обманули всех нас! Вы обманули страну!

Телль совсем не слушал его. Он думал, что ему, наверное, пришлось бы убить этого человека, если бы, кроме него, сейчас никто не знал о Ханнесе.

– Вам туда! – пропустив Телля в кабинет директору, наставник добавил: – Надеюсь, больше вас не увижу здесь.

Телль обернулся. Дверь за ним уже закрылась. Кроме директора, который тонул в огромном кресле по ту сторону длинного стола, на него смотрели Нацлидер, Нацпремьер и глава Нацобра. Даже у начальника цеха не висело столько портретов, как здесь. Телль думал, что ему предложат сесть. Сам он не решился – из-за Ханнеса.

– Ваш сын не может учиться дальше в нашей школе, – объявил директор.

Его руки лежали на столе ладонями вниз. Он как будто опирался на них.

– Почему? – Телль не удивился этим словам, но от директора хотелось услышать не только их.

– Вы сами знаете, – директор не желал разговора и надеялся, что родитель сейчас уйдет.

– Но Ханнесу нужно учиться. Он хочет учиться, и у него получается, – пытался объяснить Телль.

– Мы не имеем права учить таких детей, как ваш сын, – скрестил руки на груди директор.

– Каких «таких»? – приставив к себе стул, Телль сел.

Ему хотелось, чтобы директор произнес слово, о котором думал. Тот молчал.

– Так каких? – не отпускал Телль директора.

– Не таких, как обычные дети, – наконец, нашелся у того ответ.

– А каких?

Поправив пиджак со значком Нацпартии, директор стал уверенней.

– Пожалуйста, со всеми вопросами обратитесь в инспекцию Нацдетства. Как они решат, так мы и сделаем, – качнувшись креслом назад, сказал он.

В инспекции Телля ждали. Несмотря на отсутствие повестки, дежурный на входе ему сразу оформил пропуск.

– Вот вы опять к нам пришли, – встретил Телля из своего кресла все тот же старший инспектор. – Если вы были членом Нацпартии, с вас спросили бы строго.

– Мой сын преступник? – спросил Телль.

– Нет, – уверенно ответил старший инспектор.

– Тогда почему?

– Таков закон, – словно сочувствуя Теллю, произнес инспектор.

За эти годы он поседел, стал по-другому зачесывать волосы.

– Вообще, вы сами виноваты. Вам потери трех детей было мало? Я бы после второго уже задумался. Вас предупреждали. Вам не рекомендовали…

– Ханнес всего лишь не слышит, – не стал дослушивать Телль.

– Ваш сын относится к категории неизлечимых, – серьезно смотрел на него старший инспектор. – Неизлечимых, понимаете?

– Почему вы не подумаете о том, что, может, из таких детей вырастут ученые, которые и создадут лекарства от неизлечимых сегодня болезней? Или там…

– Да бросьте вы, – уверенно прервал инспектор. – Не вырастут. Условий обучать их нет. Средств на лечение и реабилитацию тоже. Мы окружены санкциями, в стране нет денег.

– Ну, парады военные проходят же, – пытался понять Телль. – На вооружение деньги есть.

– У нас должно быть, чем себя защищать, – объяснил очевидную вещь инспектор.

– А аппарат для слуха? – вспомнив, как его искала в аптеках и магазинах Фина, спросил Телль.

– Нашего производства – нет, – немного подумав, ответил инспектор. – А зарубежные ввозить нельзя – санкции ведь, запрещен ввоз всего.

– Эти запреты ввело само наше государство, – не выдержал Телль. – И на лечение наших детей за границей, и на ввоз лекарств оттуда. А лекарств, которые могли спасти моего Боба, у нас как не делали так и не делают.

Инспектор взглянул на него с сожалением.

– Вы для чего мне это сейчас говорите?

Телль не ответил. Он думал о другом.

– Все же, если найти где-нибудь слуховой аппарат…

– Поищите, – кивнул старый инспектор, словно пожелав Теллю удачи.

Черный рынок

На работе Теллю сказали, что слуховой аппарат можно купить на черном рынке. Считалось: там есть все. Конечно, Телль знал про черный рынок, знал даже, что он находится в парке Мира, но сам никогда там не был. Работал черный рынок только по воскресеньям.

Подойдя к парку, Телль не увидел ни торговых рядов, ни продавцов. Но, когда он вошел внутрь парка и направился по аллее, прохожие, а также сидевшие на скамейках люди начали предлагать ему кофе, сигареты, книги, чай.

Чаще всего предлагали сигареты. Но, даже если бы сейчас курение не было запрещено, – Телль не понимал, зачем употреблять эту отраву, да еще и платить за нее. Что до кофе, то он несколько раз интересовался ценой. Она казалась Теллю просто заоблачной.

Чем дальше он шел, тем больше людей ему встречалось в парке. Многие уже были не налегке, а с сумками, портфелями, у одного торговца Телль даже увидел тележку, на которой стояла в оберточной магазинной бумаге коробка.

– Швейная машинка. Заграничная. Не использовалась, – мужчина кивнул на тележку.

– А слуховой аппарат есть здесь? – Телль поднес руку к уху.

Человек с тележкой показал на левую дорожку парка.

– Тебе туда. Медицинское там.

Торговцы мебелью разворачивали сделанные из простых школьных альбомов каталоги, продавцы техники держали инструкции с иллюстрациями своих товаров. Телль, сколько ни вглядывался, – ни за кустами, ни за деревьями не стояло ни стульев, ни комодов, ни кресел. Даже маленького радиоприемника ни у кого в руках он не видел.

– Первый раз здесь? – окликнул Телля небритый человек средних лет в серой кепке, из-под которой свисали, закрывая уши, жирные волосы.

– Да, – остановился Телль.

Человек сдернул с плеча дерматиновую залатанную сумку, вытащил оттуда тетрадь.

– Я продаю книги. Вот список. Если что интересует – скажи, – он ткнул Теллю тетрадь. – Вот недавно десять книг достал…

– Нет, не надо! – оборвал его Телль.

Он хотел пойти дальше, но ему стало неловко своей грубости. Телль повернулся к торговцу книгами, который осторожно застегивал молнию сумки.

– Подскажите, а где товар у всех?

– В сумках носим, – торговец показал на свою. – Если товар большой или это техника, то договариваешься, идешь, куда скажут и забираешь. А, если это одежда, то вон…

Книготорговец кивнул на толстого мужчину в длинном пальто.

– Одежду под одежду можно надеть. У него там халат. Но одеждой и обувью тут один-два человека торгуют. И то – одним и тем же людям продают, кто давно у них берет.

– Почему это? – спросил Телль, которому было интересно слушать торговца.

– Ты со шкафом станешь по улице ходить? – тот не понял вопроса и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А с радиоприемником? Или ты будешь прямо на улице кофе пить?

– Кофе у нас на работе, я знаю, покупали тут…

– На работе, опять же. Для себя! По-тихому. А носить сапоги по-тихому в квартире, или пальто, неразумно. Хотя, говорят, есть и такие чудаки. Поэтому – тут только тот товар, за который покупателю, если его остановят на улице, не пришьют контрабанду. Мебель собирают сами в гаражах. Технику – из запчастей, целую ее никак к нам не провезти…

– Ты чего ему поешь? – налетел на торговца книгами человек в рабочей куртке. – Сейчас окажется, что он из эндэшнков.

Не желая быть причиной конфликта, Телль тихо отправился туда, где предлагали медицинские товары.

– Витамины, биодобавки надо? – встретил его на той аллее огромный человек с крошечной сумкой на ремешке через кисть руки.

– Нет, мне нужен слуховой аппарат, – ответил, обходя его, Телль.

– Этого тут нет, – торговец раскрыл сумочку, как бы мимоходом показав лежавший там товар, достал оттуда платок и вытер им шею.

– Вообще нигде? – не хотел верить Телль.

– А смысл нам такое продавать, если его не зарегистрируют? – огромный торговец пожал плечами. – Его не разрешат носить. Дома только в нем ходить и во двор – до первого стука соседей. Не, такого у нас нет.

– Мне очень нужно, – серьезно сказал Телль.

– Я тебя понимаю. Но вряд ли мы такое достанем. На нем особо не заработаешь, а риск на всех этапах доставки.

– Мне – нужно, – Телль вытянулся почти к самому лицу огромного торговца. – Я за любые деньги куплю.

– Не. Это ты сейчас так говоришь. А потом окажется, что денег у тебя не хватит. Не будет никто этим заниматься, пойми.

Вздохнув, Телль беспомощно огляделся.

– Какие-то халаты вонючие, в которых на себя даже в зеркало смотреть – позор, а того, что действительно нужно, нет, – вдруг выпалил он.

– В халате или лифчике ты на улицу не выйдешь.

– Халат или лифчик не смогут спасти жизнь. А это вообще есть в любой аптеке, – Телль ткнул пальцем на упаковку витаминов в сумочке торговца.

– Ну, жуй аскорбинку дальше, – хмыкнул тот.

– Неужели это покупают?

– Я бы с ними не стоял.

– Как же это тогда привозят?

Огромный продавец посмотрел на Телля как на маленького мальчика.

– Ты думаешь, если нет туристов за границу, то туда никто не ездит? Везут все, кто может.

– Ни одного покупателя на всем рынке не видел, а я его вдоль почти весь прошел, – не унимался Телль.

– Ты первый раз тут, и это видно. И ты не отличишь покупателя от торговца или простого прохожего. Они тут тоже есть.

Огромный торговец хотел что-то добавить, но его мысли оборвал крик.

– Нацдружина!

Огромный торговец тут же исчез, и Телль увидел, как все, кто был в парке, бросились из него врассыпную. Спасались они, как успел понять Телль, от людей в похожих на армейские штанах и куртках, с красными повязками на рукавах. Люди те зашли в парк группами с нескольких сторон, а теперь шеренгами продвигались вглубь по аллеям. В руках некоторых были палки, лица – скрыты капюшонами. Чтобы не попасться им, торговцы бежали по газонам, прорывались через заросли кустарника, перепрыгивали забор, отделяющий парк от улицы. Тех, кому это не удалось, погромщики валили на землю, вытряхивали из сумок товар и поливали зеленкой.

Поначалу Телль остался на месте. Он не мог понять, почему должен спасаться. Однако решив, что для безопасности лучше покинуть парк, Телль направился к ближайшему выходу. Навстречу ему шли несколько человек в форме и с палками.

«Сверну – будет плохо», – мелькнуло в голове Телля.

Каждый новый шаг, сближающий его с эндешниками, был тяжелее предыдущего. Внутри все дрожало. Хотелось убежать, как остальные, но глаза, смотревшие на Телля из-под капюшонов, уже не отпускали его. Когда между ним и нацдружинниками оставалось несколько метров, взгляд Телля скользнул по красным повязкам. Эндешник, который был ближе всех к нему, прищурился. Палка в руке приподнялась от земли. Его глаза были в полуметре. Глядя в них, Телль шагнул вперед. Мимо мелькнула красным повязка, и шеренга оказалась на спиной Телля.

Он обернулся. Нацдружинники продолжали свое молчаливое, суровое шествие. На Телля никто из них не оглянулся.

Выйдя из парка, Телль остановился отдышаться. На аллее, где до появления эндешников стояли картины, скульптуры и что-то еще яркое, нацдружинники окружили несколько человек.

Один из торговцев держал какую-то рамку, эндешники стали ее отнимать. Тот отдавать рамку не хотел, тогда его ударили сзади палкой по ногам и толкнули на гравий аллеи. Нацдружинник, видимо главный, показал остальным торговцам поднять лежащего товарища, который беспомощно водил руками по земле. Наконец, он нащупал очки, надел их и потянулся к своей рамке, но главный эндешник отшвырнул ее ногой.

Поддерживая под руки товарища, торговцы побрели к выходу. Их было четверо. Шли они медленно, без конца оглядываясь на смотревших им в спину эндешников. О случившемся они говорили, как об обычном деле.

– Картину мою забрать надо, – озабоченно произнес человек, который не хотел отдавать рамку.

– Ничего, новую сделаешь, – подбодрил его торговец с веселым лицом.

– Это надо новую рамку. А на что ее покупать? Оно и так почти ничего не берут, а тут еще эти… – художник снял очки, осмотрел их и надел обратно.

– Так ты нормальные картины рисуй. Для выставок там, музеев.

– Картины пишут, – поправил художник. – А для выставок разрешение надо.

Бросив еще раз взгляд туда, откуда их прогнали, помятая компания скрылась в кафе.

Из уличных динамиков раздались позывные нацновостей. Телль посмотрел на часы. Полдень. Надо было возвращаться домой. Вытащив руки из карманов, Телль пошел через парк.

Он шагал по той самой аллее, где разогнали торговцев картинами. Рамка, которую спасал от нацдружинников художник, валялась на сером газоне. Телль остановился рассмотреть ее. Ближе к низу, внутри рамки на проволоке держался вырезанный из металла кленовый лист, а в углу было приклеено выведенное карандашом на бумаге название – «Рамка приличия».

– Чего смотришь? Нравится? Забирай! – поправляя повязку, весело крикнул проходивший мимо эндэшник.

– Это не мое, – коротко ответил Телль.

– Это теперь ничье, – махнул рукой нацдружинник.

Он спешил к остальным, которые стояли у центрального входа в парк. Телль начал считать, сколько же их было. Когда он дошел до 28, нацдружинники стали расходиться, и Телль сбился. В опустевшем парке ветер гонял по аллеям обрывки бумаги, полиэтиленовой пленки. Телль задумчиво стоял над рамкой, не зная, что с ней делать.

– Убирали бы они так за собой, а то только гадить могут, – злобно сказал вышедший с метлой на плече дворник и плюнул.

Увидев рамку, он поднял ее, повертел в руках.

– Целая. Отдам этому.

Дворник оставил метлу и, аккуратно держа рамку перед собой, куда-то ее понес.

На дорожках парка валялись разорванные пачки сигарет, высыпанный чай, акварельные краски, носовой платок, флакон духов. У выхода Телль чуть не зацепил ногой книгу. Название на обложке оказалось залито зеленкой. Телль поднял книгу и смахнул с нее мокрые камешки гравия.

– Это Джек Лондон, «Рассказы южных морей», – подошел сзади торговец, тот самый неопрятный мужчина.

– Возьмите, – протянул Телль ему книгу.

– Оставьте себе. Я ее уже не продам.

Он показал туда, где час назад стояли торговцы, ходили покупатели, а теперь одинокий дворник убирал следы погрома.

– Вы видели? Теперь вы понимаете, почему тут нет большого товара?

– Да, – тихо ответил Телль.

Продавец кивнул на книгу в его руках.

– Мой покупатель так и не пришел.

Убедившись, что зеленка высохла, Телль расстегнул плащ, сунул книгу за пазуху и отправился домой.

– Нашел? – открыв дверь, спросила мужа Фина.

– Нет, – покачал головой Телль. – Нет там этого.

– Жаль, – разочарованно произнесла Фина. – Ханнес ждал.

Телль обнял загрустившего сына.

– Ну ладно, – смирился Ханнес.

– Я принес тебе вот что, – погладив обложку книги, Телль отдал ее сыну.

Учитель

Ханнеса вызвался учить старый математик из их школы. Фина встретила его у подъезда, когда шла с работы. Старик считал окна дома.

– Тринадцатый раз считаю, – учитель повернулся к Фине и приподнял шляпу. – Привычка у меня такая – все считать, умножать… Я к вам. Если позволите.

Он сказал, что ему не надо денег, но один из родителей должен на занятиях присутствовать. Телль предложил учителю платить хотя бы символически, но тот категорически отказался. Старик объяснил, что живет один, на жизнь ему хватает, свободного времени у него много, а вот мальчику учебу бросать нельзя.

Ханнес был рад учителю. Он тяжело переносил расставание со школой, по привычке собирал вечером к занятиям ранец, готовил форму, рано вставал. Ханнес бы и в школу пошел, но Фина, понимая, какое унижение его там ждет, откладывала ранец, прятала форму, брала сына за руку и шла с ним до своей работы. Там, обняв Ханнеса, она просила его вернуться домой, а по пути – в магазине, который уже откроется, купить хлеба, печенья, молока.

Отпуская Ханнеса одного, Фина волновалась – не обидит ли его кто по дороге, не попадет ли он, задумавшись, под машину. Успокаивалась она только, увидев вечером по дороге к дому свет в окне сына. Поэтому, когда учитель предложил заниматься с Ханнесом, у нее отлегло от сердца.

– Ну, молодой человек, начнем, – бодро говорил, потирая руки, старик.

Он ставил рядом со столом, где сидел Ханнес, стул, садился и открывал свой старый портфель.

– Сегодня давайте мы займемся… – учитель называл тему урока, а Ханнес тут же ее записывал.

Так они прозанимались почти три месяца. Старик приходил в одно и тоже время трижды в неделю. Встречала его Фина, которой с работы до дома было ближе, чем Теллю. Когда учитель входил следом за ней в квартиру, Ханнес уже ждал его у дверей своей комнаты. Так он встречал только родителей.

Телль успевал со смены на занятия учителя с сыном. Обычно он тихо появлялся в комнате и садился на полу у стены. Поначалу старого математика смущала эта привычка Телля, но он быстро принял ее.

– Если у вас есть ко мне вопросы – задавайте, – всегда говорил по окончании занятия родителям старик. – Ханнес всегда задает, а вы – как будто хотите, но не решаетесь.

У Ханнеса действительно было, о чем спросить учителя. Он спрашивал про корабли, о которых читал в книгах; про древних математиков, которые, хоть и жили давным-давно, но знали больше, чем сейчас многие взрослые; про то, почему в школе носят форму только ученики, а учителя – нет, и почему она такая неудобная.

Старик был только рад этим вопросам. Его нисколько не смущало, что они, как бы выразился классный наставник Ханнеса, оказывались совсем по теме. Сложив свои учебники на край стола, учитель откидывался на спинку стула и начинал рассказывать. Не было на свете ничего такого, чего бы он не знал.

Боясь что-то упустить, Ханнес смотрел на старика, не моргая. Тем, что рассказывал ему учитель, он потом делился с родителями. Маме с папой было известно многое, но, конечно, не все.

Однажды, когда старик, перед уходом, по обыкновению спросил Телля, есть ли у того вопрос, Телль решился.

– Мы хотели поговорить с сыном, чтобы он после уроков задавал вам вопросы только по предмету. Можно?

Улыбнувшись, учитель сделал шаг к Теллю.

– Это хорошо, что Ханнес спрашивает, интересуется. Это правильно, – уверенно сказал он.

Поправив очки, старик взял плащ.

– Или, может, задерживаясь, я вас отвлекаю от дел? – в его голосе прозвучала озабоченность.

– Нет, – покачал головой Телль. – Но, честно говоря, я бы тоже хотел быть полезным вам.

Старик поднял портфель, надел шляпу.

– Хорошо, – сказал он, взглянув на Телля. – Тогда пойдемте, проводите меня. Это недалеко, у школы.

Быстр одевшись, Телль вышел с учителем на улицу. Уже стемнело, и окна квартир, витрины магазинов, кафе пришли на помощь тусклому свету уличных фонарей. До отбоя было более двух часов, а до школы – всего минут десять.

– Я, признаться, люблю гулять в темноте, среди домов с горящими окнами. Свет в окне – жизнь, тепло, надежда. Когда я смотрю на свет окон, чувствую умиротворение, – говорил учитель.

Старик шел медленно, что для Телля оказалось неудобно. Он привык спешить – домой, на работу, заскочить в магазин. В темноте всегда смотрел под ноги, чтобы не споткнуться, а из всех окон города для него имели значение только окна его квартиры.

Телль думал о ненужности такой прогулки, о том, что лучше бы учитель попросил его отремонтировать кран или плиту в своей квартире, починить обувь, в конце концов. Для Телля это было бы понятно и правильно, но как-то обижаться или сердиться на старика, единственного, кто не отвернулся от Ханнеса, он не мог.

Через два дома должна была показаться школа.

– Вы не в ней ведь учились? – спросил старик.

– Нет, я не отсюда, – мягко ответил Телль.

– Многие взрослые, кто живет в этих домах, учились в ней. И их родители в ней учились, и их дети учатся сейчас. Дома те же, школа та же. Магазины, парикмахерская, аптека – все на том же месте. Меняются только люди.

Остановившись, учитель повернулся к дому на той стороне улицы.

– Давным-давно в том доме жила пожилая женщина с дочкой. У дочки – совсем еще девушки – было немного перекошено лицо: нос и рот чуть сдвинуты в сторону, один глаз больше другого и навыкате. Я всегда видел их с матерью вместе, слышал, как они разговаривали. Именно слыша их общение, можно было понять, что дочка – нормальный человек. Девушка правильно произносила слова, ясно выражала мысли. Прошло несколько лет – она стала совсем взрослой, ждала ребенка. У нее родилась девочка. С нормальным лицом. Эту девочку из-за матери дразнили другие дети. Она потому и не играла во дворе со всеми. И я понял, что это взрослые так называли ее мать, так говорили про нее. От них дети переняли те оскорбления. Одни смотрели на ту женщину с жалостью, другие с отвращением. А любила ее только дочка. Она пошла в нашу школу… Женщина приходила ее забирать после уроков. Девочка шла с ней, держала за руку. А кругом все смотрели на них, и хорошо, если просто молчали. Те минуты для девочки были самыми тяжелыми, но она не отпускала руку мамы.

– Что стало с ними? – Телля тронул рассказ учителя.

Старик задумчиво вздохнул.

– Девочка доучилась. В последних классах на собрания к нам приходила ее бабушка. Она сильно постарела, но была такая же полная, как раньше. А ее дочь, маму той девочки, больше не видели. И не знали ничего о ней. Сама девочка никогда о ней не рассказывала. После школы девочка уехала.

– А ее бабушка?

Учитель рукой пригласил Телля продолжить путь.

– Не знаю. Не помню, чтобы потом я ее встречал или что-то о ней слышал… Вот и школа.

В здании не горело ни одного окна. Света фонарей хватало только чтобы увидеть школьный забор.

– Дальше не надо провожать, я почти пришел, – устало сказал учитель. – Сейчас витрины погаснут, станет темнее добираться… Ну, всего вам доброго!

– До свидания, – от души пожал ему руку Телль.

Подождав, пока учитель скроется в темноте за школой, он повернулся и не спеша пошел домой.

* * *

Однажды пришел не учитель, а нацполиция и инспекция Нацдетства. Фина простодушно открыла дверь, думая, что это старый математик. Она не успела опомниться, как в квартиру зашли два инспектора с нацполицейским. Еще один нацпол остался на этаже.

– Учитель к вам больше не придет, – сказал первый инспектор.

Он спросил у Фины, зачем старый математик ходил к ней домой.

– Занимался с больным ребенком.

Фина поначалу не могла понять, для чего эти люди интересуются учителем. Ей казалось, что они явились из-за сына.

– С ним можно и не заниматься, – махнул рукой в сторону стоявшего в дверях детской комнаты Ханнеса второй инспектор.

Фина взглянула на своего мальчика. Ханнес, вышедший по обыкновению встречать учителя, видел, что сказал инспектор. От обиды опустив голову, он зашел в комнату и закрыл дверь.

– Вы зачем пришли? – жестко спросила Фина.

– Мы хотели поговорить… – начал первый из инспекторов.

– Не буду я с вами разговаривать, – резко перебила Фина. – Вызывайте к себе, если нужно.

– Подождите. Здесь речь не о вашем сыне. К нему же приходил учитель? – пытался объяснить первый инспектор.

Фина поглядела на нацполицейского. Тот не спускал с нее глаз.

– Тогда вам надо ждать, пока муж вернется с работы, – нашлась Фина. – Это он был в комнате с ними каждый раз, когда учитель занимался с Ханнесом.

– Долго ждать? – спросил второй инспектор.

Фина пожала плечами.

– Конец года. Они там план гонят…

Нацполицейский посмотрел на первого инспектора. Тот покачал головой. Все трое вышли из квартиры, не сказав ни слова.

Фина набрала воды в ведро, взяла тряпку и стала мыть за ними полы.

* * *

Телля вызвали в Нацкомитет безопасности. Телль, которому приходилось иметь дело лишь с инспекцией Нацдетства да с нацполами, не знал, что думать. Нацкомитет занимался врагами, а на врагов ни сам он, ни Фина вроде как не тянули.

Время явки по повестке было 14.00 – разгар рабочего дня, поэтому о предстоящем походе в Нацбез пришлось сообщить мастеру. Телль поначалу думал отпроситься под предлогом, что его вызвали в школу, но в конце года, когда фабрика не останавливалась, в школу могли и не отпустить. Нацбез – дело другое. И лучше пойти туда, чтобы потом не пришли оттуда.

– Что ж ты такого сделал Тридцатый? – говорил мастер, выписывая пропуск Теллю.

– Пока не знаю, – пожал тот плечами.

Огромное серое здание с большими деревянными дверями выглядело как неприступная крепость. Телль никогда не видел, чтобы туда кто-нибудь заходил или выходил, даже стоящих рядом людей там никогда не было. Подойдя к двери, он показал в глазок камеры повестку. Дверь медленно открылась. За ней сразу находилась рамка металлодетектора, которая противно запищала, едва Телль шагнул в нее.

– Что у вас там металлического?

Дежурный протянул Теллю пластиковую коробку, в которую тот положил ключи.

– Пряжка ремня еще, – сказал Телль.

– Кладите.

Когда Телль повторно прошел через рамку, она промолчала.

– Кабинет 210, это второй этаж. Лестница справа, – дежурный вернул Теллю повестку, отметив в ней время.

Внутри Нацбеза тоже было безлюдно. Ни на лестнице, ни на этаже Телль не встретил ни одного посетителя. Только дежурные сидели за столами. Протянув дежурившему у правой лестницы повестку, Телль направился к кабинету. Как ни старался он ступать тихо, шаги его раздавались на весь коридор.

На часах оставалась минута до назначенного времени. Телль хотел постучаться, но дверь сама открылась. Голос из кабинета позвал: «заходите!»

Между тяжелыми коричневыми шторами висел портрет Нацлидера. Под ним, за столом, на котором не было ничего, сидел человек.

– Первый раз здесь? Волнуетесь? Не стоит, – снисходительно произнес он.

Каждое его слово задевало Телля. Хотелось спросить, зачем он здесь, ведь он ничего не сделал.

– Мы позвали вас, чтобы вы помогли нам разобраться, – хозяин кабинета, опять снисходительно, показал на стул.

Телль сел.

– Вам? – спросил с недоверием он.

Телль весь напрягся. Руки, которые он не мог засунуть в карманы штанов, держали друг друга под свернутой курткой. Спина уперлась в спинку стула.

Но человек не услышал вопроса. Он положил на стол лист бумаги, ручку, потом еще один лист.

– Вы знакомы ведь с… – наклонившись над вторым листом, человек прочел неизвестное Теллю имя.

– Я никогда не слышал о нем, – немного покопавшись в памяти, ответил Телль.

Незнакомое имя озадачило его.

– Это тот учитель, который ходил к вам домой, – подняв глаза на Телля, пояснил хозяин кабинета.

– Да, к нам приходил учитель, заниматься с сыном, – теперь Телль догадался, что приход к ним домой нацполов с инспекторами, и его вызов сюда – связаны.

– Вы оставляли этого человека наедине с вашим ребенком?

– Они занимались в комнате сына, – ответил, как было, Телль.

– Под вашим присмотром? Вы были дома в тот момент? Или жена? – настойчиво спрашивал человек.

– Конечно! Как бы тогда учитель смог попасть к нам в квартиру?

И тут Телль понял, что сказал лишнее. Руки под плащом сжали друг друга еще сильнее. Главное, чтобы сейчас человек с той стороны стола не задал вопрос про то, почему Ханнес сам не мог ему открыть дверь. Но человека эта деталь не интересовала.

– То есть, вы находились в квартире во время занятий? Или прям в одной комнате? – уточняя, спросил он.

– Ну, с самого начала учитель сказал, что станет заниматься с сыном только в присутствии меня или жены. Кто-то из нас всегда был во время занятий рядом.