Текст книги "Последний сын"

Обман

Электричество с водой начали давать по часам. Об этом объявили по радио аккурат перед вечерними нацновостями, чтобы услышали все. С водой в городе уже такое бывало. Ее отключали днем, когда все должны находиться на работе, и ночью, когда все должны спать. Жители спасались тем, что набирали заранее тазы, банки, а также кастрюли, которые грели на плите. Поэтому сейчас к экономии воды приспособились быстро, а вот к отключению электричества оказались не готовы все. Власти города решили ограничивать его так же, как воду – днем в будни и на ночь, однако выяснилось, что не только лампочки в светильниках, утюги, пылесосы и холодильники, – еще и телеприемники не могут работать без электроэнергии. Без Нацвещания оставлять жителей никак было нельзя, поэтому электричество днем вернули. Но, с завершением ночного выпуска нацновостей, его неумолимо отключали до утреннего гимна.

Свечи на черном рынке стали главным товаром. Многие из них десятки лет ждали свой черед забытыми на верхних полках антресолей и в дальних ящиках шкафов. Покупалось все, даже слипшиеся огарки. Обычно их продавали пожилые люди, которые жались у входов в парк Мира, держась подальше от недовольных их появлением торговцев. Те, наверное, прогнали бы стариков с их огарками и осколками свечей, но боялись эндешников. Когда приходила нацдружина, старики, которых погромщики не трогали, чувствовали себя под защитой.

Продавцы свечей не расхаживали, в отличие от обычных торговцев, а молча стояли возле ограды парка, держа в руках свой товар. Вскоре к ним присоединились продавцы стеклянных банок, старой одежды, обуви, инструмента, заигранных и не очень игрушек, ложек, старых будильников, вязаных перчаток, носков, шапок. Торговцам черного рынка пришлось потесниться и пустить в парк старьевщиков, как они их презрительно называли. Тех стало столько, что из-за них на тротуаре у парка уже не хватало места простым прохожим. А спекулянтам, как их называли старьевщики, не хотелось создавать проблем городским властям и нацполиции.

Проходя по рынку, Телль нередко видел знакомые лица. От него прятал глаза младший сотрудник инспекции Нацдетства, остановившийся у торговца витаминами. Теллю кивнул мастер с работы, который покупал кофе начальнику цеха. Директор школы, где учился Ханнес, сделал вид, что не узнал Телля. Он рассматривал альбомы с фотографиями кресел и диванов.

– Ты представляешь? – рассказывал Телль дома жене.

Один раз к нему у входа в парк подошел незнакомый молодой человек в толстом пиджаке и кепке.

– Тебе нужен слуховой аппарат? – спросил он, уперевшись в Телля.

Тот от неожиданности замер, но, быстро поняв в чем дело, кивнул.

– Есть новый, стоит… – незнакомец сунул в руку Телля бумажку. – Если надумаешь, давай задаток, треть суммы, и жди.

– Погоди, – остановил его Телль. – Сколько ждать?

– Часа два, не больше. Но нужен задаток, – убеждал незнакомец.

– Треть от суммы это сколько? – напрягся Телль.

– Стоит аппарат полторы. Но отдам тебе за восемьсот.

Сниженная чуть ли не вполовину стоимость насторожила Телля.

– А что я тебя раньше тут не видел? – спросил он, рассматривая незнакомого торговца.

– Так раньше многих тут не было, – просто ответил тот.

– Но не с таким товаром.

– Не хочешь – не бери, – резко сказал незнакомый торговец и отступил.

На следующей неделе он уже предлагал «новые радиоприемники». Проходивший мимо Телль не обратил бы на него внимания, но обернулся на знакомый голос, который слышал на том же самом месте. Новый торговец стоял к нему спиной и рассказывал про радиоприемник высокому худому юноше в замотанном на шее длинном шарфе. Телль остановился, прислушался. Как и в случае с ним, новый торговец называл стоимость, потом сбивал ее чуть ли не вдвое и просил задаток. Наклонив к торговцу голову, худой юноша кивал. Когда юноша закивал часто, а его рука полезла в карман, Телль подошел к нему.

– Вы не покупайте у него ничего. Возможно, он жулик, – сказал Телль, глядя на нового торговца.

Торговец ответил Теллю злобным взглядом. Ни слова не сказав худому юноше, он отошел к ограде парка, где встал рядом с какими-то старьевщиками. Было видно: торговец ждал, пока Телль уйдет. Ну а тот, подтолкнув застывшего от неожиданности юношу, отправился в сам парк.

Телль рассказал о случившемся знакомому продавцу книг. Тот лишь ответил «сейчас» и исчез. Но через минуту Телля окружили с десяток торговцев.

– Где ты его видел? – спросил торговец сигаретами и кофе.

– У входа в парк.

– Это не наш. Мы там не стоим, – покачал головой продавец мебели.

– Я понял уже.

– Сколько он просил?

– За слуховой аппарат или за приемник?

– И за то, и за другое.

Телль назвал суммы.

– Ну, слуховой аппарат не может столько стоить, – объяснял, вытянув сумочку с витаминами и лекарствами на живот, большой продавец маленьких товаров. – Не будут столько людей с ним возиться за такие деньги. Стоимость товара растет на каждом этапе доставки, и в последнем звене цепочки, то есть у нас, – она самая высокая. А тут – снижение в два раза. И радиоприемник не может столько стоить. И задаток у тебя никто здесь не попросит. Если мы будем поступать так, как тот тип, то к нам никто ходить не станет. Нацдружинники не гонять, а истреблять нас начнут.

– Тогда почему он подошел именно ко мне и назвал именно то, что мне надо? Я это хочу понять.

– Значит, он ошивался тут и слышал тебя не раз, – сказал большой торговец.

– Значит, вы должны были его видеть, и представляете, кто это, – внимательно посмотрел на него Телль.

Продавец витаминов ненавязчиво оттеснил его спиной, и торговцы стали совещаться между собой. Телль слышал, о чем они говорили.

– В общем дело серьезное. Самозванцы покупателей дурят, – начал продавец витаминов.

– Много тут мутных появилось. Раньше мы знали хотя бы все друг друга в лицо.

– Пусть торгует, лишь бы делился.

– Тогда мы потеряем своих покупателей и станем такими же жуликами.

– Нацдружина тогда нас убивать начнет.

– Со всеми делиться не получится. На всех не хватит.

Телль потянул за рукав из толпы торговцев продавца книг.

– У тебя нет ничего для меня?

– Нет, – бросил тот и нырнул обратно.

Взглянув с негодованием на торговцев, поглощенных обсуждением произошедшего с ним, Телль решил больше не приходить сюда.

* * *

Вскоре о черном рынке заговорили все.

Нацправительство объявило о переходе с бумажных денег на карты. Когда-то оно уже хотело так сделать, но решило отказаться от затеи, сославшись на отсутствие технической базы. Правда, было понятно, что тогда пришлось бы убрать, вместе с остальными, купюры с видами присоединенных при Нацлидере территорий.

Теперь о необходимости нацкарт для расчетов заявил сам Нацлидер. Он сказал, что это сведет на нет черный рынок, а также не позволит финансировать бежавших за границу нацпредателей.

Те же самые эксперты в студии Нацвещания, несколько лет назад объяснявшие, почему не нужны карты, теперь говорили, как они необходимы. Телль со всем цехом смотрел это в перерывах в комнате мастера. Понять, что будет, хотел каждый. Народу в комнату набивалось много, лавки всем не хватало, и перед ней на полу рассаживался целый ряд. Телль тоже устраивался там, поскольку его привычное место у двери прочно занял кем-то принесенный табурет. Обычно слушали напряженно, молча, боясь пропустить что-то важное, показывая кулак опоздавшим, но сейчас, когда эксперт обмолвился о полном выведении из оборота банкнот с монетами, в комнате раздался недоуменный голос.

– А как же заначку делать?

Все переглянулись. Мастер отыскал глазами того, кто это сказал.

– Ты дурак что ль? Тут страна в опасности, а ты о заначке думаешь, – бросил он.

– Так страна все время в опасности, – поймав снисходительный взгляд мастера, спокойно ответил рабочий.

По голосу это был Сорок седьмой – оператор упаковочной линии. Кажется, его звали Виктор. Телль подумал, что, действительно, страна все время либо готовилась к войне, либо воевала. Называли это, правда, по-другому: укреплением обороноспособности и отражением агрессии. Как можно было отражать агрессию на чужой территории, Телль не понимал.

– Поговори мне тут! – рявкнул Сорок седьмому мастер.

Телль покосился на мастера. Что тот сказал бы ему, если бы узнал его мысли? Или если бы Телль произнес их вслух? Он никогда не обсуждал на работе происходящее. Случалось, спрашивали его мнение, но Телль обычно пожимал плечами или отмахивался.

– Заначка как раз для того, чтобы достать ее, когда есть надобность, – спокойно продолжал Сорок седьмой. Он спорил всегда, везде, со всеми, поэтому никто не удивился, что Сорок седьмой начал и сейчас.

Успокоившись, комната стала смотреть трансляцию дальше. Когда эксперт объяснял, как введение карт ударит по черному рынку, мастер хлопнул рукой по столу.

– Ну все. Хана барыгам! – не отводя взгляда от экрана, торжествующе произнес он.

– Точно! Понаживались на нас и хватит! – подхватила комната.

– Ага. Пусть попробуют поработать! Ходить взад-вперед раз в неделю все могут.

– Так они по дешевке теперь все отдадут, – донеслось из угла у окна.

Скажи это Сорок седьмой – на его слова никто не обратил бы внимания. А тут вся комната притихла. Головы дружно повернулись в угол. Там сидел наладчик с номером 37 на спецовке – молчаливый, тихий человек.

Глаза мастера забегали, лицо загорелось радостной мыслью, и он вылетел из комнаты. Его побег остался незамеченным. Все оживленно обсуждали, что нужно в первую очередь идти покупать на черном рынке, пока другие не разобрали. Перерыв подходил к концу, а пообедать почти никто не успел. Оглядевшись, Телль вытащил из кармана пакет с бутербродами. Развернув пакет, он взял один бутерброд, откусил его и стал медленно жевать. Запах слежавшейся за полдня вареной колбасы с хлебом оказался чужим в душной потной комнате.

– Едой пахнет, – потянул носом № 35, упаковщик соседней с Теллем линии.

Он уставился на зажатый в руке Телля бутерброд. Упаковщика дернули обратно вниз, где под пригнувшимися спинами вовсю планировался поход на рынок.

– Шел бы жрать в другом месте, – сказали оттуда.

– Не отвлекай своей едой, – попросил Телля сидевший рядом другой наладчик.

Телль в ответ только тщательнее жевал, глядя на наладчика и остальных. Если бы не эти бутерброды, никто бы не заметил его присутствия в комнате. Да и отсутствия, в общем-то, тоже. Вот так и жизнь пройдет, а что был ты, что не было – без разницы. Закончив есть, Телль стал пробираться к двери. Ему хотелось еще успеть к фонтанчику с водой.

По окончании перерыва обсуждение похода на черный рынок перенеслось в цех. Оно не стихало до конца смены. Рабочие договаривались, где будут ждать друг друга, чтобы потом вместе пойти на рынок, прикидывали, у кого из торговцев можно сбить цену, и кто этим займется.

– Ты с нами? Где встречаемся? – спросил Телля оператор его линии Ник, носивший тридцать первый номер.

Телль лишь покачал головой.

– Ты чего? Не пойдешь? – не поверил Тридцать первый.

– Не пойду, – поморщился Телль.

– Вроде ты на рынке каждый выходной бываешь. Ты же там все знаешь. Трудно помочь?

– Трудно, – не подумав, выдохнул Телль.

Тридцать первый с досадой швырнул тряпку, которой вытирал руки.

– Эх ты! А еще напарник, – злобно выдавил он.

Телль шагнул к нему вплотную.

– Никто просто так ничего там не отдаст, – произнес он отдельно каждое слово.

– Ну это ты знаешь. А мы – нет, – ждал Тридцать первый.

Теллю стало жаль его.

– Говорите тогда с теми, кто толкает товар, сделанный своими руками. Мебель там, картины, какая-то пошитая одежда. Они могут скинуть. А те, кто готовое продает – лекарства, кофе, сигареты, жвачки – они не уступят.

– Сказал бы сразу, – все еще дуясь на напарника, протянул Тридцать первый. – Чего ты начал-то?

– Просто вы ждете одного, а будет по-другому, – с сочувствием ответил Телль.

Парк

Фина давно хотела выбраться семьей в Горпарк. Каждую субботу она думала об этом и – не решалась. Вдруг там, где на выходной собираются тысячи людей из разных концов города, возникнет какая-нибудь ситуация, и про Ханнеса узнают все?

Но в это воскресенье город направлялся в другую сторону, на черный рынок. Ни Телль, ни Фина, ни Ханнес никогда еще не видели до отказа заполненных в выходной день автобусов и трамваев. Фина даже решила проверить, спросив в киоске Нацпечати у остановки, – точно ли сегодня воскресенье?

Подъехал почти пустой вагон. Ловко взобравшись по ступенькам, Ханнес сразу стал искать себе место поудобнее. Он садился у окна справа – слепило солнце, слева – мешали встречные трамваи. За кабиной водителя ничего не было видно, а обзор через вход в кабину загораживала всю дорогу болтавшая с вагоновожатой кондукторша.

Кроме Ханнеса с родителями, в вагоне ехали лишь четыре пассажира. Конечно, они с удивлением наблюдали за скачущим с места на место мальчиком. Кондукторша, пару раз оглянувшаяся на салон, видела Ханнеса, однако ничего не сказала.

– Пускай, – шепнула Фина мужу про сына.

Телль согласился.

Ныряя от солнца в тень домов, трамвай, покачиваясь, гремел по утренним улицам. Ханнес большими глазами смотрел в окно, вцепившись руками в поручень сиденья перед собой.

– Ты знаешь, я не помню, чтобы Ханнес ездил на трамвае, – повернулся Телль к жене.

– А когда мы сами на нем ездили, вспомни? – глядя в окно, шепотом ответила Фина. – Как в другой город попали.

Дома закончились. За широкой улицей начался серый кирпичный забор с выложенными посередине узорами. За забором тянули к трамваю свои ветки деревья.

– Городской парк, – объявила вагоновожатая. – Следующая конечная.

Трамвай остановился. Телль и Ханнес подали руки растерявшейся Фине.

– Я не помню тут забора, – поправив волосы, сказала она.

– А ты тут была уже? – повернулся к ней рассматривавший ворота парка Телль.

– Да. Только когда это было! Сейчас все по-другому.

Взяв руку Ханнеса, они медленно пошли к воротам, над которыми была большая вывеска с толстыми буквами: «Городской парк культуры и отдыха».

– Когда я увидел забор и не обрезанные, как на улицах, деревья, я подумал – еще одно кладбище. А то со стороны похоже на наше – только забор не железный, – Телль говорил так, чтобы Ханнес не видел это.

Телль сочувствовал Фине, которая ожидала совершенно другого и была – нет, не разочарована, а скорее растеряна. Зато Ханнесу нравилось все – сверкающие от солнца черные ворота парка, покачиваемые легким ветром макушки деревьев, возвышающееся за ними колесо обозрения.

– Мороженое! – воскликнула Фина, увидев у ворот киоск с надписью «Нацхолод».

Телль на ходу считал мелочь, но ее было недостаточно даже для двух мороженых. Тогда он вытащил из кармана брюк купюру.

– Ими же еще можно расплачиваться? – Телль положил купюру в окошко киоска.

– Конечно, – ответила оттуда продавец.

– Три мороженых, пожалуйста, – попросил Телль в окошко и улыбнулся ждавшему Ханнесу.

– Три каких?

Тут Телль задумался. В Нацторге, где он покупал продукты домой, всегда было только молочное мороженое – номер один. Телль знал, что есть еще сливочное, фруктовое. Наверное, их продавец и имела ввиду. Он повернулся к жене с сыном, чтобы узнать, какое они будут, но Фина уже успела изучить ассортимент.

– Давайте номер четыре – три штуки! – сказала она.

Из окошка высунулась рука с шоколадным пломбиром. Телль показал глазами сыну «иди бери», потом взял пломбир для Фины и себе.

– Только не спеши! – предупредила Фина Ханнеса.

Ничего вкуснее они не ели.

– А можно еще потом? – осторожно попросил Ханнес.

– Угу, – кивнул Телль, откусывая край вафельного стаканчика.

На входе в парк стояла будка. Когда Ханнес с родителями поравнялись с ней, оттуда вышла женщина.

– Вы в парк?

– В парк, – ответил, не удивившись вопросу, Телль.

– С мороженым нельзя. Доедайте тут.

– Почему это? – поинтересовалась Фина.

Закрыв от Ханнеса женщину в будке, Телль показал сыну рукой в левую от парка сторону.

– Смотри. Там уже нет домов. Там кончается город.

– Кончается город? – переспросил Ханнес.

– Да. Мы с тобой на краю города.

– А что там, дальше? – встав на цыпочки, Ханнес вытянул шею.

За зеленой полосой кустов тянулась вдаль асфальтовая полоса.

– Дорога, – сказал Телль. – Она ведет к другому городу. Возле дороги будут поля, деревни, лес. Река будет, мост через реку.

– У нас дома на карте она есть? – спросил сын.

– Думаю да.

Фине тем временем женщина из будки объясняла, почему нельзя с мороженым.

– Мусор в парке остается. С едой нельзя.

– Но оно же в вафельном стаканчике.

– Это еда. С едой нельзя. Вон почитайте правила, – женщина показала на стену будки, где они были выведены черными буквами на белом стенде.

– Хорошо, – согласилась Фина. – В парке есть где-нибудь еда?

– Кафе.

– Годится, – удовлетворенно заключила Фина и позвала Телля с сыном.

– Возьмите, – женщина из будки протянула им три маленькие карточки.

– Это что, билеты? – удивилась Фина.

– Конечно, – невозмутимо ответила женщина. – На посещение парка. Они бесплатны.

– Тогда зачем?

– Сколько зашли, столько и должны выйти.

– Понятно, – Фина спрятала билеты в задний карман брюк.

– Парк закрывается в восемь, – предупредила их женщина.

Посмотрев, не идет ли кто еще к воротам, она исчезла в будке.

Ханнеса с родителями встретили пустые скамейки по обеим сторонам главной аллеи. Возле каждой скамейка стояла урна.

– Никого, – с облегчением произнесла Фина.

– Здесь другой воздух, – заметил Ханнес.

– Да. И много лет назад здесь пахло так же, – чуть улыбнулась своим воспоминаниям Фина.

Аллея вела через мостик. Под ним блестел пруд. Справа от мостика стоял деревянный пирс, к которому веером были привязаны лодки.

– А мы можем их взять покататься? – робко спросил Ханнес.

Он остановился, посмотрел вниз на свое отражение и поднял на отца глаза в ожидании ответа.

– Наверное. Узнаем, – кивнул Телль.

Он пошел к лодкам, а Фина с сыном – дальше в парк.

– Там фонтан был с барельефами, отец туда подойдет, – сказала она Ханнесу.

– Фонтан с чем? – не понял сын.

– Барельефами.

Вытащив из сумки блокнот, Фина написала для сына незнакомое слово, а потом – что оно означает.

«На стенах фонтана вылеплены морды львов с кольцами в пасти. Такое выпуклое украшение называют барельефом», – прочел Ханнес.

– Понятно.

– Это самый центр парка, – объяснила Фина. – Там наверняка будут люди.

С края фонтана, на скамейках в тени сидели мамы с колясками. На дорожке вокруг фонтана играли малыши. На дальней скамейке что-то оживленно обсуждали трое ребят немногим старше Ханнеса.

Заметив их, Ханнес замедлил шаг и пошел как бы отдельно от матери.

Свободные скамейки оставались только на солнце. Фина села на одну из них подождать сына. Со стороны компании ребят вышел Телль. Махнув рукой Фине, он направился в ее сторону. Ребята посмотрели вслед Теллю, один из них что-то сказал друзьям, и все засмеялись.

Ханнес, не спускавший с ребят глаз, остановился. Фина видела, как любопытство на лице сына сменилось разочарованием. Задумчиво опустив голову, он побрел к скамейке.

Бежавший малыш сбоку ударился в ногу Ханнеса, шлепнулся на землю и от испуга громко заплакал. Глядя на сидящего малыша в слезах, спешащую к нему маму, Ханнес растерялся. Все, кто был в тот момент у фонтана, смотрели на него. Мать мальчика склонилась над малышом и стала его успокаивать. Показывая на Ханнеса, она что-то говорила сыну, потом взяла его на руки.

– Извините меня, – произнес Ханнес.

Бросив на него недобрый взгляд, женщина, подняла притихшего сына и понесла малыша к своим подругам на скамейке. А Ханнес остался стоять, не зная, что делать.

Большая ладонь мягко легла ему на плечо. Это мог быть только отец.

– Пойдем, сынок. Не нашел я хозяина этих лодок, – сказал Телль, когда сын повернулся к нему.

Они пошли к Фине. Ханнес краем глаза следил за ребятами на скамейке. Те не обращали на него с отцом никакого внимания, и от этого Ханнесу было легче.

Встречавшая сына с мужем на скамейке Фина ожидающее подняла брови.

– Нет никого возле лодок, – пожал плечами Телль. – Может, позже появятся.

– Вы посидите отдохнете? Или походим? – предложила Фина. – Просто здесь слишком много народу.

– Чего сидеть? Только пришли ведь, – ответил Телль.

– Походим, – согласился Ханнес, бросив украдкой взгляд на компанию ребят.

* * *

Они долго ходили по аллеям парка – Телль с Финой вместе, Ханнес чуть впереди. Глядя, как сын поднимает нос, чтобы глубже вдохнуть чистый свежий воздух, Фина жалела, что Ханнес не слышит, как шелестят листья, скрипят старые деревья.

Оставаясь дома одной, она часто закрывала уши. Фина хотела почувствовать, каково это – жить в полной тишине. Она поняла, что для человека, потерявшего слух, это будет сперва непривычно, потом – неудобно, но потом просто привыкаешь – и все.

– Особенность человека, – считала Фина. – Не недостаток, не уродство, а именно – особенность. Как и – если у человека нет руки или ноги, – это тоже особенность. Уродство – называть таких людей неполноценными, говорить, что они мешают и не должны жить.

Шагая по парку под руку с Теллем, она наблюдала за сыном. Сколько еще у них времени? Что еще можно сделать, чтобы, если не предотвратить, то хотя бы отдалить это? Может, просто прятать Ханнеса дома? Или отвезти куда-нибудь в лес, где нет людей, и никто его не выдаст? Сможет Ханнес там выжить?

Фина понимала, что, как ни пытайся спасти Ханнеса, результат может оказаться хуже, чем предложила им инспекция. Лес – голод, животные. Побег – погоня, поимка, Ханнеса заберут силой.

«А ведь так и выходит, что они самый безболезненный выход предлагают – нам самим сделать. Это они действительно хорошо, получается, придумали. Обложили со всех сторон», – размышляла Фина. И оказывалось, надежнее всего из возможного – просто прятать сына дома.

Устав от тяжелых мыслей, Фина решила повернуть на полянку, где стояли двое качелей. Неподалеку от них виднелись скамейки. Догнав Ханнеса, Телль позвал его туда.

Свернув с асфальтовой дорожки, они оказались на примятой траве. Ханнес, привыкший к асфальту и тротуарной плитке под ногами, водил по траве носком сандалии.

– Мягко. И нога не уходит вниз, как на песке школьной площадки.

– Можешь разуться и ходить здесь босиком, – предложила Фина.

Она с Теллем сели на скамейку, а Ханнес забрался на качели.

– Здесь хорошо, – раскинулся на скамейке, вытянув вперед ноги, Телль.

– Пойду тоже покачаюсь. Ты не хочешь? – повернулась к нему Фина.

– Что? – не понял поначалу Телль. – Нет, я не хочу.

Расслабившись в тени на свежем воздухе, он задремал. Фина сняла туфли, положила в них носки и направилась к качелям.

– Мама, ты застрянешь! – донесся до Телля веселый голос сына.

Телль открыл глаза. Фина возвращалась к нему на скамейку. Она смотрела себе под ноги и виновато улыбалась.

– Ты чего? – как спросонья спросил Телль.

– Спи.

Усевшись рядом, Фина беззвучно рассмеялась. Потом вытянула босые ноги и пошевелила пальцами.

– Я уж не помню, когда босиком ходила… Так здорово!

К пустым качелям подошли два мальчика. Один – как Ханнес по возрасту, второй – лет пяти. Коротко подстриженный младший был одет в легкую куртку и выцветшие штаны на вырост. Ботинки слегка болтались на его ногах, держась на черном и коричневом шнурках. У старшего, без конца зачесывавшего падающую на глаза челку, из-под пиджака с залатанными рукавами виднелась рубашка, которая была глубоко заправлена в брюки.

Телль с Финой внимательно следили за мальчиками.

– Братья, – шепнула Фина мужу.

Подсадив младшего на качели, старший мальчик принялся их раскачивать. Он долго и медленно водил качели в стороны, а, когда попытался качать с силой, младший кричал «не надо!»

Ханнес тоже следил за ними. Старший мальчик стоял к нему лицом, и Ханнес мог видеть, что он говорил.

– Дай я теперь покатаюсь, – попросил старший мальчик.

– Не дам!

– Тогда я тебя сейчас как раскачаю!

Старший мальчик поднял высоко качели, а его брат вцепился в поручни, чтобы не упасть.

– Нет! Не надо!

– Тогда слезай! – чуть ослабил руку старший.

– Нет! – всеми силами старался удержаться на сиденье младший.

Старший мальчик снял пиджак, повесил его на опору качелей, и стал подтягивать выше закатанные рукава рубашки. Младший вжался в сиденье.

– Садись сюда, – предложил Ханнес, соскочив со своего места.

Старший мальчик отпустил качели. Он подошел к Ханнесу и посмотрел на него в упор.

– А ты? – спросил мальчик, взявшись за поручень.

– Я уже качался сегодня, – улыбнулся Ханнес.

Усевшись, мальчик осторожно оттолкнулся, поглядывая на Ханнеса. Тот тоже глядел на него. Поняв, что никакого подвоха тут нет, мальчик начал с силой раскачиваться.

– Я Мартин, – Ханнес успел увидеть, что сказал его новый знакомый, пролетая мимо.

Качели отнесли Мартина назад. Он показал Ханнесу на младшего мальчика.

– А это мой брат Мик.

– Брат, – улыбнулся Ханнес.

– Ага, брат, – кивнул Мартин, взлетая вверх. – Тебя как зовут?

Ханнес не видел Мартина и не мог прочитать вопроса. Раскачавшись выше головы Ханнеса, новый знакомый вдруг выпрыгнул с качелей. Ловко приземлившись на корточки, он отряхнул руки и обернулся.

– Так как тебя зовут? Я не понял, – спросил Мартин.

– Ловко у тебя получилось прыгнуть! – восхищенно сказал Ханнес и назвал свое имя.

Мартин вернулся на качели.

– Мы сюда почти каждый день приходим, – похвалился он.

Младшему мальчику надоело качаться одному, и он решил напомнить о себе.

– Останови качели! – попросил Мик.

Мартин не ответил. Брат повторил громче, но Мартин, подмигнув Ханнесу, снова сделал вид, что не слышит.

– Останови, или я буду кричать! – требовал Мик.

– Да хоть оборись, – не поворачивая головы, ответил Мартин.

– Давай я подойду к нему, – предложил Ханнес.

– Да подойди, – начал раскачиваться Мартин.

Фина посмотрела на мужа. Телль внимательно следил за происходящим, скрестив руки и чуть нахмурившись.

– Ханнесу друзья нужны. Мы, к сожалению, их не заменим, – тихо сказала ему Фина.

– Да и не надо нам их заменять. Мы – родители, а друзья – это друзья.

Телль повернулся к Фине, неловко улыбнулся ей, а потом перевел взгляд на вытоптанную перед собой траву.

– Просто пока я вижу, что нужды в Ханнесе, как в друге, тут нет. Только как в няньке.

– Они сами разберутся. Ты не лезь, – предупредила Фина.

– Я и не думал даже.

* * *

Глядя на сына у качелей, Телль вспомнил, как когда-то в короткий рабочий день перед праздником они с Финой пришли вдвоем за сыном в школу. Ханнес попросил родителей немного погулять в школьном дворе. На спортивной площадке гоняли мяч несколько ребят.

– Я пойду с ними поиграю, – сказав родителям, сын направился к ребятам.

Приглядевшись к игравшим на площадке, Телль не увидел среди них никого из класса сына. Даже из параллельных с Ханнесом классов там никого не было.

– Не возьмут, – заключил Телль.

– Так надо предупредить Ханнеса, – Фина напряженно смотрела на площадку, к которой приближался сын.

– Мы ему только помешаем сейчас.

– Это если до кулаков не дойдет.

– Нет, не будет здесь этого, – знающе произнес Телль.

Остановившись у площадки, Ханнес попросил ребят взять его в игру. Никто ему не отвечал, даже проходившие мимо. Один из них отмахнулся, другой мотнул головой.

– Вот скажи: зачем ему сейчас такое разочарование? – не сводя с сына глаз, спросила мужа Фина.

– В последнее время мы и так бережем его от всего. Ханнес растет и не живет нормальной жизнью, он не знает ее.

– Разве в этом заключается нормальная жизнь? – показала на площадку Фина. – Ты неправ. Мы не знаем, как сложится жизнь Ханнеса, но, пока мы рядом, то пусть вокруг него будет только светлое – доброта, забота, любовь. А не обиды, боль и разочарования.

Тем временем Ханнес зашел на площадку. Телль с Финой услышали, как пробегавший мальчишка крикнул ему: «Не мешай!» Еще один мальчик оттолкнул его в спину. Ханнес не упал, а только сделал шаг вперед. С площадки уходить он не собирался.

– Надо вмешиваться, – сказала Фина.

Она решительно пошла к площадке.

Игра остановилась. Взяв мяч, старший из ребят подскочил к Ханнесу.

– Зачем ты вылез на поле?

– Я хочу играть с вами, – простодушно ответил Ханнес.

– Ты здесь учишься? – кивнул старший мальчик на школу.

– Да. Первый класс.

– Тогда понятно… Давай мы доиграем, а потом ты с нами, – предложил старший мальчик.

Ханнес согласился. Он вышел за площадку, встав у ее края. Он стоял долго, но игра все не заканчивалась. Фина тоже ждала, остановившись метрах в десяти позади сына. Заметив ее, игравшие начали оглядываться на наблюдавшую за ними взрослую женщину. Следом за ребятами оглянулся и Ханнес.

– Пойдем, сынок, – протянула ему руку Фина.

Ханнес взял руку мамы и пошел с ней, опустив голову. Некоторые ребята видели, что он уходит, но ничего не сказали. Игра продолжалась.

Сочувствуя расстроенному Ханнесу, Телль шагнул навстречу сыну. Ему самому было неприятно, что так получилось.

– Тебе ребята обидное сказали? – спросил Телль.

– Нет, – не поднимая глаз, покачал головой Ханнес. – Просто они специально не обращали на меня внимания. Поэтому я ушел. Зачем мне такие друзья?

Телль обнял сына, а потом поднял его над головой, как во времена, когда Ханнес был маленьким.

– Папа, ты что! Отпусти! – засмеялся от неожиданности Ханнес.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Телль, ставя сына на землю. – А кто тебя еще так поднимет?

* * *

Сейчас за Ханнеса было спокойно. Поначалу Телль хотел сказать сыну, что новый знакомый его просто использует, но, увидев, с каким интересом Ханнес слушал Мартина, с какой заботой обращался с Миком, передумал.

А Мартин рассказывал Ханнесу, как они с братом каждый день пролезают в парк через дырку в кирпичной ограде. Если ее заделают, то они станут, как прежде, лазить через забор. Как сидел с Миком три года, когда тот родился, и не мог ходить в школу, потому что матери пришлось работать. Теперь он – самый старший в своем классе. Как давно они с другом Петером выбрали себе это место в парке, где им никто не мешал. Они здесь сложили шалаш, а потом тот шалаш снесли, поставив качели со скамейками.

Теллю было любопытно, где отец этого мальчика, почему Мартин не приходит в парк со своим старым другом Петером, и почему они приходят сюда с Миком не через ворота. Может, им так ближе, а может, их не пускают такие женщины в будках? Ханнес же не задавал никаких вопросов. Ему и без таких деталей было слишком интересно.

– Давай оставим их и немного походим, – предложила Фина. – У них тут все будет нормально.

– Давай, – согласился Телль.

Он показал на ноги жены.

– Ты босиком хочешь пойти?

Фина спохватилась и стала надевать носки.

– Забыла, представляешь?

Телль поднялся со скамейки. Дождавшись, пока Мартин отвлечется на брата, отец показал рукой Ханнесу, чтобы тот оставался здесь, а они с матерью погуляют. Ханнес понял и кивнул.