Текст книги "Последний сын"

День рождения

Путь Телля на работу и с работы за долгое время на «Нацводе» сложился в годы. Телль знал, когда лучше выйти из дома, когда – с проходной, когда перед пешеходным переходом на улицах загорался зеленый свет. И теперь он пользовался этим своим опытом, чтобы хоть на несколько минут побыть подольше рядом с Ханнесом.

Вот и сейчас Телль спешил со смены, подходя секунда в секунду к загорающемуся зеленым светофору, ловко на быстром шаге обгоняя прохожих. Перейдя проезжую часть, он уже запрыгнул на тротуар, как один из стоявших у будки нацполиции патрульных свистнул, жестом показав ему остановиться. Телль замер, не успев даже подумать, в чем дело.

– Пожалуйста, приведите свой внешний вид в порядок, – подошел к нему патрульный.

– Хорошо, поправлю, – Телль хотел было идти дальше, но патрульный взял его за плечо.

– Не спешите. Поправьте воротник, рубашку.

Второй полицейский, прикрыв дверь будки, направился к ним. Понимая, что спор, тем более – уже с двумя нацполами, только займет время и неизвестно чем закончится, Телль стал заправляться.

– Кому-то это надо же! – вырвалось у него.

– Гражданин нашей страны должен выглядеть так, чтобы мог своим видом подавать пример иностранным туристам, – ответил заученной фразой первый патрульный.

– Так их же перестали к нам пускать, – удивленно поглядел на него напарник.

– Кто-то, может, не уехал еще, – нашелся первый патрульный.

– Я все поправил, я пойду, – сказал Телль.

Патрульные уже забыли про него, лениво обсуждая друг с другом иностранных туристов.

Вынужденное общение с нацполами, а также потерянные на «приведение в порядок» минуты отвлекли Телля, сосредоточенного исключительно на пути домой. Телль сердился на себя за то, что дал повод прицепиться к нему, да еще и из-за одежды. Ведь он специально одевался всегда как положено.

Телль не понимал Фину, к которой на улице не раз из-за брюк придирались полицейские. Однако он никогда ничего не говорил жене. Фина со времен детдома ненавидела одинаковую одежду. Отличавшиеся друг от друга только цветом, юбки, в которых ходили все женщины в городе, она не носила. Лишь переступив свою проходную, Фина вынужденно надевала форму, снимая ее по окончании смены.

В один из выходных Телль собрался в кино с женой и сыном. На первом же перекрестке Фину, почти как его сейчас, остановил полицейский. Спросив, далеко ли Фина живет, нацпол велел ей вернуться домой и переодеться. Телль, чтобы не стоять возле полицейского, отправился с Ханнесом следом за женой. Фина окликнула их сразу за углом. Переодеваться она даже не думала.

– Пойдем другой дорогой, – попросила Фина.

В кино они не успели. А идти в театр на спектакль для детей Ханнес не захотел. Маленьким он очень боялся больших, с человеческий рост, кукол. Тогда Фина и Телль решили погулять с сыном по городу просто так.

* * *

Сегодня дома Телля ждал празднично накрытый стол с тортом, на котором горели – он посчитал – 25 свечей.

– Что за праздник у нас? – удивленно смотрел Телль на встречавших его жену с сыном.

– Сегодня Карлу исполнилось бы 25 лет, – сказала Фина. – Он был бы совсем взрослый.

У Телля кольнуло внутри. Он действительно забыл, что сегодня такой день.

– Прости. Я… – Телль не мог произнести это слово – «забыл».

– Ничего, – сочувственно ответила Фина. – Я мать, я должна помнить.

– А я – отец, – сказал не столько жене, сколько сам себе, Телль.

– Все верно, – согласилась с ним Фина.

Ханнес принес из своей комнаты стул для матери, а сам сел на табурет со стороны окна.

– Я сейчас, – сказала Фина и вышла из кухни.

Телль слышал, как закрылась дверь родительской, скрипнул шкаф. Ханнес придвинулся к отцу.

– Пап, если Карл родился мертвым, то он уже был мертвым? – прошептал он Теллю в самое ухо.

– Да, – кивнул отец.

– А почему тогда мама говорит про день рождения Карла? Он же умер к тому времени, как родился.

– Мама отмечает день, когда Карл появился на свет. Он же появился на свет, он родился, – как мог, объяснял Телль. – Только родился – мертвым.

Фина вышла на кухню в платье, которое она надевала в дни рождения и на новый год.

– Задувай свечи, – сказала она Ханнесу.

Сын придвинул к себе большую плоскую тарелку с тортом и начал дуть, осторожно поворачивая ее. Когда остались гореть четыре свечи, Ханнес вспомнил о сидевших рядом родителях. Смутившись, он предложил им задуть эти свечи. Мать отказалась, покачав головой.

– Задувай уж до конца, раз начал, – ответил Телль. – Здесь наша помощь тебе не нужна.

Ханнес то ли не понял, то ли не прочитал слова отца, а вот Фине сказанное совсем не понравилось. Чуть поджав губы, она взглянула на мужа так, словно тот был чужим человеком.

Телль налил себе воды.

– Я кому чай делала? – забрав у мужа стакан, Фина поставила ему чашку, из которой шел пар.

Ханнес, задувший все свечи, теперь рассматривал торт. Мама иногда сама пекла торты – простые, песочного цвета, в несколько коржей, с густым сладким кремом между ними. А этот был белый-белый, с розочками, листочками, светло-коричневыми завитками по краю. В Нацхлебе он стоял в витрине выше остальных тортов – на специальной подставке. Всякий раз заходя в магазин, Ханнес устремлялся к нему и стоял, смотрел, пока мама была в очереди за хлебом. Когда они шли в отдел за печеньем или пряниками, сын показывал на тот торт Фине. Ханнес боялся, что его когда-нибудь купят, и он больше не увидит этого торта в магазине.

– Давай я разрежу, – Фина взяла нож.

Подвинув к ней тарелку с тортом, Ханнес внимательно наблюдал, как мать аккуратно делит его на равные части.

– Это Ханнес ходил, сам покупал, – сказала Фина мужу, поддев кусок лопаткой и аккуратно кладя его на блюдце. – Он давно этот торт выбрал.

Телль посмотрел на сына. Довольный тем, что он сделал, Ханнес ждал похвалы отца. Телль с улыбкой потрепал его по голове.

– Тогда тебе самый большой кусок. В честь брата.

Ханнесу было очень вкусно. Правда, сын стеснялся показывать это. Он ел, опустив голову почти к самому блюдцу. Закончив с куском, Ханнес собрал на ложку с блюдца все крошки и отправил их в рот.

Фина в задумчивости глядела на сложенные сыном на краю стола у стены свечи, вытащенные из отрезанных кусков.

– Для меня Карл всегда был первым ребенком, – тихо произнесла она. – Нашим старшим мальчиком.

Медленно поднявшись, Фина вышла из кухни, ничего не сказав. Кусок торта так и лежал целым в ее блюдце.

Ханнес непонимающе взглянул на отца. Он давно уже выпил свой чай, а теперь сидел, решая: идти ли к себе в комнату или подождать, когда ему предложат еще торта.

– Возьми, – сказал сыну Телль. – А поешь – я помою посуду.

– Я пойду, у мамы спрошу.

В родительской на диване были разложены распашонки, которые когда-то Фина сшила для Карла. Сама она сидела на полу перед ними, нежно гладя их рукой.

– Мам, почему ты не стала торт? – спросил тихо вошедший Ханнес. – Ведь я же его купил для всех нас, а ем только я, и папа чуть-чуть.

– Я попробую, – пообещала Фина.

Поднявшись, она достала с верхней полки шкафа зеленую папку на белых завязках. Ханнес видел эту папку несколько раз. В ней мама хранила документы. Отложив в сторону все, что там находилось, Фина показала Ханнесу оставшийся на дне папки выцветший лист.

– Вот. Эту бумажку мне принесли вместо Карла.

Фина опустилась на диван. Ханнес аккуратно, чтобы не задеть распашонки брата, сел рядом с ними.

«Ребенок родился без признаков сердечной деятельности», – прочитала Фина.

– А я ведь чувствовала, как бьется его сердце. И оно билось.

– Мама, – Ханнес обнял Фину и, жалея, стал гладить ее по голове.

Но для матери сейчас Ханнеса словно не было рядом. Фина видела, как принявшая у нее роды врач сказала: «мальчик», – и отдала ребенка медсестре, которая тут же ушла с ним.

– Покажите мне малыша, – просила Фина. – Почему он не кричал?

Ей никто не ответил. Врач лишь покачала головой.

Когда Фину выписывали, санитарка вынесла из морга завернутое в простыню тельце.

– Забираете? – бросила она свой вопрос ставшему вдвое меньше Теллю.

– Карл был здоровым. Он был совершенно здоровым, – шептала сейчас, глядя перед собой, Фина.

Стоявшая перед ней в палате врач говорила, что так случается, что ничего страшного, что у Фины еще будут дети.

– Вы так говорите, как будто это обшить новую пеленку, – каждое слово Фине давалось с болью. – Мне нужен был этот малыш, этого малыша у меня больше не будет.

Выход

После письма Нацлидеру Фина подала в суд на отмену решения комиссии. Первые заседания она пропускала, из-за чего те переносились. Потом, перед решающим слушанием, Фина до поздней ночи готовила речь, однако ее простые, проникновенные слова судей не убедили. Жалобу отклонили, но Фина теперь знала, как действовать дальше. Не полагаясь на совершенно беспомощных адвокатов, которые присутствовали лишь для проформы, она сама подала жалобу в инстанцию выше. Как и прежде, Фина не являлась на назначенные заседания, добившись несколько раз их переносов. Когда этот суд тоже оставил решение комиссии в силе, Фина подала в верховную инстанцию. И вот теперь она держала в руках окончательный отказ.

– Я знала, что ничего не будет, – с сожалением сказала Фина. – Мы просто выиграли два года для нашего сына. Жаль, что за это время ничего не изменилось.

Она разорвала решение верховной инстанции и хотела его выбросить, но Телль протянул руку.

– Дай, я порву мелко, а то Ханнес еще найдет, прочитает…

Телль с Финой договорились просто ничего дальше не делать. Им пришло одно предписание, второе. Телль рвал их сразу возле почтового ящика, клал в карман и бросал в урну где-нибудь на улице. Туда же отправлялись сменившие предписания вызовы Телля в инспекцию.

За ним пришли на работу, как раз к началу перерыва. Рядом с мастером стоял юноша в фуражке и форме инспекции, которая была ему немного велика. Телль сразу все понял. Он молча взял протянутую повестку, где уже стояла подпись мастера, вытер руки тряпкой, достал из ящичка сверток с бутербродами и направился к выходу.

Юноша в фуражке всю дорогу не спускал с Телля глаз, при этом не говорил ни слова. Только когда они уже были в здании инспекции, поднялись на знакомый этаж, подошли к знакомой двери, Телль услышал его голос.

– Подождите здесь, я доложу, – сказал юноша и, постучав, зашел в кабинет.

Телль прислонился к стене. Достав из кармана обед, он стал медленно есть. Из кабинета вышел юноша в фуражке. Телля он заметил не сразу. Повернувшись к нему, юноша распахнул дверь, всем своим видом показав, что Теллю нужно войти.

Телль доедал бутерброд. Юноша стоял, держа дверь открытой.

Закончив жевать, Телль завернул оставшиеся бутерброды. Он спрятал их в карман, вынул оттуда платок, вытер рот, руки, потом сложил платок, убрал его, и только после этого пошел в кабинет. Телля сразу же пронзил строгий взгляд старшего инспектора. Он стоял впереди своего стола, – видимо, хотел отправиться за Теллем сам.

– Почему вы до сих пор не выполнили предписание? – спросил инспектор.

Он не мог вернуться за свой стол, потому что не мог повернуться спиной к Теллю.

– Отвечайте! – не выдержал его молчания старший инспектор.

– Вы уже очки носите, – заметил Телль.

– А вы уже третий год нас за нос водите. Думаете, что-то поменяется?

И все-таки он был еще прежним, этот старший инспектор.

– Хотелось бы, – честно ответил Телль. – У вас есть дети?

– Двое. Внуку год уже, – как-то по-хорошему ответил инспектор, но тут же спохватился. – Вы разжалобить нас хотите?

– Просто, может, вы так поймете.

– Как и везде, у нас есть плановые показатели. Вы на своей работе должны ведь выполнять план?

– Плановые показатели? По детям? – Телль не хотел в такое верить.

Теперь старший инспектор повернулся к нему спиной. Дойдя до своего кресла, он достал из стола толстую папку и положил ее перед собой. Ладони инспектора легли по обе стороны папки.

– Мы изучали вашу историю и, знаете, не нашли документа о том, что вам разрешено иметь детей. Его у вас не было.

– Не было, – согласился Телль.

После того, как его брак с Финой зарегистрировали, им приходило предписание сдать анализы и пройти медосмотры. Фина сразу разорвала его, сказав, что не станет жить так, как от нее хотят.

– Слуховой аппарат вы не нашли? – словно напоследок спросил инспектор.

– Нет.

– Вот вам последнее предписание с датой проверки исполнения, – протянув Теллю документ, решительно сказал старший инспектор.

– Почтой пришлете.

Телль сунул руки в карманы и вышел из кабинета, чувствуя, как на него наваливается молчание старшего инспектора.

* * *

Почтальон в сопровождении коменданта дома принес предписание через два дня. Едва Телль, собравшись на работу, открыл дверь квартиры, ему протянули конверт с печатью инспекции Нацдетства.

– Вам документ, – сказал почтальон. – Подпишитесь за получение.

Из-за Телля выглянула Фина. Она сразу столкнулась с недовольным взглядом коменданта.

– Сейчас, за ручкой схожу, – сообразил Телль.

Он хотел уже шагнуть обратно в квартиру, но почтальон быстро вытащил из сумки авторучку и снял с нее колпачок.

– Возьмите, – сказал он.

От грохота двери за спиной Телль вздрогнул. Он оглянулся – Фины не было, а на половике белела пыль штукатурки. Комендант с захлопнувшейся двери не сводил глаз. Почтальон тем временем проверил авторучку на какой-то бумажке.

Тишина после грохота была невыносима. Она давила отовсюду. Чтобы вырваться, Теллю пришлось взять авторучку и расписаться. Его сразу отпустило.

– Спасибо, – забрав авторучку, почтальон положил в руку Телля конверт.

Тишина рассеялась. Телль услышал легкие шаги почтальона вниз по лестнице.

– Скажи жене, чтобы не хлопала так, – лениво произнес комендант, показав пальцем на дверь. – Штукатурка слетит – за ремонт сниму с вас.

Дождавшись, пока тот уйдет, Телль спрятал письмо в карман пиджака и тихо постучал в дверь. Фина не отозвалась.

– Они ушли, – шепнул Телль.

Фина не отвечала. Он постучал еще раз. Фина вышла. Не обращая внимания на мужа, она стала спускаться по лестнице. Телль закрыл брошенную женой дверь и догнал Фину. Он хотел взять ее за руку, но жена сложила ладонь в кулак, крепко прижав его туловищу.

– Я на работу опаздываю, – холодно бросила Фина.

– Пока не опаздываем, – сказал Телль.

Выходя с женой на работу, обычно он открывал дверь подъезда. Сейчас Фина нажала кнопку замка сама.

– Ты же видела: они нас просто подловили, – наконец поравнялся с ней Телль.

Фина остановилась.

– Дело не в них. Зачем ты взял это письмо?

Телль тронул ее руку. Ему хотелось, чтобы они пошли вместе, но Фина не шелохнулась. Тогда он тоже остановился, спрятав ладонь в карман.

– Сейчас не брать уже было нельзя. К тому же, там ведь сроки написаны. Мы хоть их узнаем.

Выслушав мужа, Фина продолжила путь. Телль шагал следом за ней. Так они дошли до угла, где дальше Фине нужно было прямо через перекресток, а Теллю – налево. Он остановился в ожидании своего сигнала светофора. На то, что сейчас жена скажет ему, как обычно на этом месте, «до вечера», Телль не надеялся. Действительно – Фина не повернула головы. Телль с грустью смотрел, как она переходит проезжую часть.

Но даже с таким настроением Фины ее присутствие рядом делало Телля сильнее. Теперь же он остался один с этим письмом. Письмо росло, оно уже было больше кармана, в котором лежало. Скоро оно станет больше самого Телля, заполнив все вокруг.

* * *

Чтобы забыть о письме, да и об остальном, всю дорогу до проходной Телль пел. Он пел про себя, даже не шевеля губами. Мелодии и слова наполняли его голову, не оставляя места ничему другому. Голова гудела от песен, голоса здоровавшихся с ним рабочих доносились словно издалека, а сам Телль отвечал им, как будто откуда-то со стороны.

Зайдя в туалет, он открыл кран умывальника, набрал в ладони воды и опустил в них лицо. Голова начала остывать, Телль почувствовал привычный металлический запах. Оставив этот запах на полотенце, Телль стал переодеваться. Снимая пиджак, он зацепил конверт во внутреннем кармане.

Письмо вернулось. Оно снова стало расти. Телль, беспомощно оглядевшись и не найдя поддержки, подумал о Фине. Вдруг до него дошло, что жена сейчас тоже переживает из-за письма. Теллю в эти минуты даже легче: он может открыть его, прочесть – и все станет ясно. Тревога уйдет, он будет знать, сколько у них времени, как надо действовать. А Фина узнает это только вечером, до которого еще – Телль посмотрел на свисающий над выходом из цеха циферблат – целый рабочий день. Девять часов ей не находить себе места, думая о письме, о сыне, о том, что предстоит сделать!

Телль решил: только с Финой он откроет конверт.

– Нам осталось всего девять часов, родная. Мы встретимся и все узнаем, – тихо сказал он.

Весь день Телль разговаривал с женой, успокаивал ее, просил подождать, считал каждый час до конца смены. В перерыв он пошел к начцеха, пока тот был в столовой, взял на столе телефонный аппарат и стал набирать номер, который Фина ему когда-то вышила на платке на всякий случай. После первых цифр в трубке все время шли гудки, но Телль упрямо крутил диск, смахивая рукавом стекающие на брови капли пота. Он несколько раз проверял номер на платке, смотрел – в порядке ли сам телефон. Все было правильно, все работало, однако номер почему-то никак не набирался.

– Ага! Кому звонишь, Тридцатый?

От голоса сзади Телль вздрогнул. Он оглянулся – в двери стоял, уперев руки в бока, довольный мастер.

– На работу жене? – чуть улыбаясь, мастер пристально смотрел на Телля. – Отсюда ты только по заводу можешь позвонить.

Телль поднялся со стола начцеха, положил трубку и направился из кабинета, сопровождаемый взглядом мастера.

– А я смотрю, тебя нет нигде. Пошел искать, – слышал Телль за спиной всю дорогу. – Тут старые телефоны. В главном корпусе в приемной – новый, и в сбыте. Там кнопки на них. Когда разрешат телефоны дома, я с кнопками поставлю. Мне нравится – удобно.

Вернувшись на свое место, Телль бросил взгляд на циферблат над выходом. Оставалось еще четыре часа.

– Меньше половины, – удовлетворенно произнес Телль.

Чем ближе был конец смены, тем чаще он смотрел на часы.

– Скоро, уже совсем скоро, родная.

Последний час тянулся бесконечно. Телль чувствовал, что устал от ожидания, но сигнал о конце смены должен придать ему сил.

– Помнишь, как мы первый раз договорились встретиться? Пошел дождь, ты подумала, что я не приду. Зонта у тебя не было, и ты сидела на работе. А я пришел. Я тогда ждал часа три или четыре. И ты пришла. Сегодня тебе пришлось ждать больше…

– Что ты там шепчешь? – раздался над самым ухом голос мастера.

Телль повернулся к нему. За головой мастера были видны часы. Оставались минуты, и если б не мастер, Телль мог бы уже пойти в раздевалку.

– Ты весь день – мне уж все сказали – смотришь на часы и разговариваешь. С часами что ль?

– Да. С телефоном ведь не получилось.

Мастер усмехнулся.

Когда он подходил к двери своей комнаты, Тридцатый пронесся мимо него к раздевалке. Но сигнала об окончании работы мастер не слышал. Он посмотрел на часы – до завершения смены были еще две минуты. Мастер хмыкнул, подумав, что ни слова не скажет, если сейчас Тридцатый нарвется на начцеха и получит хорошую взбучку.

* * *

Фина ждала Телля с работы у подъезда. Он заметил жену сразу, как только вывернул на свою улицу. Стоя так, чтобы Ханнес не мог видеть ее из окна, Фина смотрела на приближавшегося мужа.

– Давно тут? – спросил Телль.

Наконец-то он рядом с Финой, и она ждала его.

– Я не знаю… Кажется, нет, – чуть пожала плечами Фина.

Радость мужа, о причинах которой ей размышлять было некогда, показалась Фине неуместной.

– Ты письмо читал? – спросила она, внимательно глядя на Телля. – Я весь день думала об этом письме. Ты не открывал его?

– Нет. Без тебя не стал, – Телль почувствовал, как тревога жены передается ему.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнула Фина. – Давай, когда Ханнес уснет, все посмотрим и решим.

– Он, наверно, нас уже заждался, – Телль поднял голову на окно сына. – Пошли?

Телль открыл дверь. Когда Фина вошла в подъезд, он взял ее за руку. Так они поднялись на этаж. Пропустив Фину в квартиру, Телль ждал на лестничной площадке, пока она разуется. Громоздкие грубые туфли снимались тяжело. Фина одной рукой оперлась о стену, чтобы другой высвободить заклеенные пластырем натертые ноги.

На включенный в прихожей свет из своей комнаты вышел Ханнес.

– Мама! – удивленно воскликнул он. – А я ждал, что папа первым придет.

– Я здесь, сынок! – Телль шагнул в прихожую, махнув Ханнесу рукой.

На столе в кухне стояли три чашки с чаем. Ханнес осторожно взял одну из них.

– Уже остыли. Я увидел, как папа идет домой и пошел ставить чайник. Было еще светло.

Фина вопросительно взглянула на мужа.

– Я смотрел на окна и не заметил тебя, – оправдывался Телль.

– Я не был вот прям у самого окна. Я был, – Ханнес вытянул руку, – еще дальше, чем, если так.

Переодевшись в домашнее, Фина прошла к сыну на кухню.

– Спасибо за чай, родной! Я очень хотела пить! – проведя рукой по голове сына, она взяла чашку.

Ханнес сел на табурет у стола.

– Я думал, мы будем вместе чай пить, – чуть двигая свою чашку, произнес он.

– Будем! Давай только чайник нагреем и сделаем еще! – бодро предложила Фина.

Взгляд ее зацепил висевший за открытой дверью кухни фартук. Сама Фина фартука не надевала со времен детского дома. Она очень удивилась, когда сын принес его из школы, купив там на благотворительной ярмарке, где собирали деньги на помощь голодающим детям какой-то африканской страны. Фартук сшили на уроках труда старшие ученицы. Увидев его, Ханнес решил сделать маме подарок. В школе учили, что еду на кухне надо готовить всегда в фартуке, а его у мамы никогда не было.

Поставив на плиту макароны, Фина вытащила из-под стола табурет и села рядом с сыном.

– Ты хотел ужин приготовить нам? – улыбнулась она, показав на фартук.

– Да. Я открыл ящик, где стоят крупы, но так и не решил, что лучше, – пожал плечами сын.

– Почему?

– Ты говоришь, что манная каша лучше, папа любит – которая в банке под номером три, а я хотел макароны, – Ханнес выглядел озадаченным.

– Ну и сварил бы макароны, – подхватила Фина.

– А если бы вы не стали? – осторожно спросил сын.

– Мы же с работы только пришли. Еще как бы стали! – воскликнула Фина.

Воспрянув духом, Ханнес выпрямился. Фина положила ладонь на руку сына.

– Все, что бы ты ни делал, о чем бы ни думал и что бы ни говорил, мне очень важно. И папе тоже.

– А что папа все не идет к нам? – вспомнил вдруг сын.

Взглянув на него, Фина встала и быстро вышла из кухни. В родительской было темно. Фина включила свет. Дверь стукнулась о ноги сидевшего на полу у стены Телля и поплыла обратно.

– Ты чего сидишь здесь, еще и в темноте? – не поняла Фина.

– Думаю, – пожал печами Телль.

– А письмо где?

Телль кивнул на кровать, где лежал запечатанный конверт. Фина спрятала его под подушку.

– Потом. Договорились же.

Подойдя к мужу, она протянула ему руки, чтобы помочь подняться.

– Макароны убежали, – вошел Ханнес. – Я их выключил и накрыл крышкой.

– Отлично! – похвалила его Фина. – Тогда доставай колбасный сыр.

Когда все сели за стол, она положила ладони по обе стороны тарелки и торжественно посмотрела на сына.

– Если бы не Ханнес, мы бы остались без ужина. Спасибо тебе, родной!

– Пожалуйста!

Довольный Ханнес наклонился к своей порции. Поев первым, Телль сидел теперь, наблюдая за сыном.

– Папа? – остановив вилку у рта, спросил Ханнес.

– Не отвлекай его, – строго сказала мужу Фина. – Поел – иди в комнату.

– Я лучше сделаю чай и помою посуду.

Телль встал из-за стола, зажег конфорку под чайником, а потом повернулся к раковине и открыл кран.

– Чашки ополосни, – Фина поставила ему со стола три чашки от чая, который к их приходу делал Ханнес.

– Вот ты зря меня подняла со стола, когда Ханнес ел, – сказал негромко Телль, ополаскивая вымытую кастрюлю. – Все дни без него, кроме воскресенья. Хочется смотреть, как сын ест, спит, читает, как он думает, радуется.

Убрав кастрюлю, Телль быстро вымыл чашки и протянул их жене.

– На тот момент самым важным было то, что Ханнес ест, – осторожно, чтобы сын не видел, ответила Фина. – Мешать, глазея на него, не надо.

Телль понимал, что жена не хотела его обидеть своими словами. И все же они задели Телля. Было так, словно он провел рукой по некрашеному дощатому забору.

– У нас нет печенья? – как издалека раздался голос сына.

– Было, – сходу вспомнила Фина. – «Шахматное».

– «Шахматное» я съел, пока вас не было, – признался Ханнес.

– Тогда давай просто так чай попьем. Не успела я сегодня ничего вкусненького купить… – сказала Фина. – Забыла.

Стоя позади жены, возле мойки, Телль наблюдал, как Ханнес медленно пил чай, обхватив чашку ладонями. Когда сын, чувствуя взгляд, поднимал голову к отцу, тот сразу переводил глаза на свою чашку на столе, из которой лениво поднимался пар.

– Пап, ты что чай не пьешь?

– Горячий, – Телль обрадовался, что сын обратился к нему.

– У меня не горячий.

– У тебя что там, вода льется? – забеспокоившись, Фина заглянула за мужа. – Закрой кран.

Тонкая струйка воды лилась в раковину. Фина давно еще рассказывала, как в детском доме их учили беречь воду и свет, наказывая, если что-то горело попусту или проливалось лишнее. Жена до сих пор не могла избавиться от вбитой привычки их экономить, ненавидя ее, как и все остальное, вынесенное из детдома.

Телль повернул кран.

– Спасибо, – Ханнес отодвинул пустую чашку. – Мне с вами посидеть?

Фина видела, что сын уже устал, и чуть качнула головой.

Ханнес отправился в свою комнату. Телль хотел было пойти за ним, но Фина взяла его за руку.

– Не надо, – мягко сказала она. – Дай все же Ханнесу побыть одному. Чашки я сама помою.

Сев на табурет, Телль уставился на свой чай. Фина готовила суп на следующие дни.

– О чем думаешь? – небрежно спросила она мужа.

– Да о чем тут другом можно думать? – Телль не поднимал глаз от узора на клеенке стола.

– Слушай: тяжело, да. Но не надо этой тяжестью мешать жить другим. Не нагнетай, – попросила Фина.

– Хорошо, не буду.

Телль порой слышал от жены такие слова, которые, кроме нее, вокруг никто не произносил. По Нацвещанию часто дикторы рассказывали, как в других странах народ «угнетают», а слово «нагнетают», как ему казалось, говорила только Фина. Телль связывал это с тем, что она много читала – особенно раньше, когда не так уставала, когда не было детей, и когда еще можно было найти разные книги. Сейчас Фина перед сном иногда открывала что-то из прочитанного Ханнесом. Как правило, надолго ее не хватало, и наутро книга оказывалась в сумке. На работе Фина старалась читать в перерыве, но, случалось, что политинформация и обязательная, как для сидячего работника, производственная гимнастика занимали все отведенное на обед время.

Телль подошел к комнате сына. Дверь была чуть приоткрыта. Телль увидел, что Ханнес читал. Голова его была скрыта за книгой, ноги свисали с дивана. Приглядевшись, Телль узнал обложку «Принца и нищего». Ханнес читал его уже четвертый или пятый раз.

– Ты чего тут стоишь? – раздавшийся сзади голос Фины напугал Телля.

– Просто.

Радио в коридоре объявило время – 20.55. Надо было включать Нацвещание. Фина зашла в родительскую спальню и повернула выключатель телеприемника. Дождавшись, пока засветится экран, она настроила громкость, чтобы не было совсем тихо, после чего закрыла дверь в комнату.

– Пошли, переберешь пшено, – шепнула Фина мужу. – Я завтра кашу утром сварю – и нам на завтрак, и Ханнесу на весь день.

Несмотря на то, что сын не мог слышать родителей, разговаривали они негромко.

– Ты видел, какую Ханнес книгу читает? – спросила Фина.

Сложив руки под столом, чтобы не мешать мужу, она смотрела на поглощенного перебиранием крупы Телля.

– Да, про принца и нищего, – сказал тот, не отрываясь от дела.

В отличие от жены, Теллю это занятие нравилось. Он сосредоточенно выбирал пальцем, а потом отодвигал в сторону от желтых зернышек темные и шелуху.

– Это была одна из первых книг, которую я прочитала после детдома. «Принц и нищий» стоял у нас в библиотеке, но без начала. Кто-то его вырвал, много страниц. Я не брала эту книгу специально – ждала, когда смогу открыть целую, – вспоминала Фина.

Во взгляде ее мелькнуло сожаление.

– Неужели тебе не интересно было читать?

– Что? – подняв голову, переспросил Телль. – Нет.

Фина с досадой вздохнула и отвернулась, не желая сейчас видеть Телля. Двадцать восемь лет этот человек был ее мужем, но иногда он казался совершенно чужим. В такие моменты Фина спрашивала себя: как они могли столько прожить вместе?

Отряхнув пальцы, Телль удовлетворенно смотрел на собравшуюся горстку мусора. Фина взяла кастрюлю и аккуратно ссыпала туда хорошее пшено.

Потом она заглянула к сыну. Ханнес уже спал. Руки его лежали вдоль тела, а на груди с каждым вдохом поднималась раскрытая книга. Фина осторожно убрала ее, поправила сыну одело, погасила в комнате свет и закрыла дверь.

Телль хотел выключить телеприемник.

– Не надо, – шепнула Фина, показав на стену, за которой были соседи.

Достав из-под подушки конверт, она положила его перед мужем.

– Что ж… – Телль вскрыл конверт, медленно прочел документ и передал его жене.

Фина тоже читала медленно, возвращалась к уже пройденному, останавливалась.

«В случае неисполнения предписания в срок ребенок будет изъят из семьи с последующей передачей в институт развития человека»… – закончила она вслух.

Опустив руку с документом, Фина задумалась.

– Может, у сына будет шанс выжить, если его заберут? – стремясь зацепиться хоть за что-то, она посмотрела на мужа. – Ты знаешь кого-то, кто отдал туда своего ребенка?

– Нет. Оттуда еще никто не возвращался. И никаких вестей.

– Почему?

Телль не знал, что ответить. Он чувствовал, как его ум уперся в стену. Эта стена была прямо в его голове, во лбу.

– Почему ты молчишь? – требовательно спросила Фина. – Почему ты боишься принять решение?

– Нет здесь хорошего решения, – слова давались Теллю с трудом. – Тут – либо мы, либо они. Инспекции тоже нужно план выполнять.

Фина взглянула на мужа так, будто он сказал какую-то гадость. Телль согласился с женой. Даже, несмотря на то, что сам он такое ну никак не мог придумать, все же – именно он произнес эти слова.

– А если сказать, что сын умер? – подумав, осторожно предложила Фина. – Даже можем сделать похороны, а сына спрячем в квартире? Пусть он не выходит на улицу, не подходит к окнам…

– Будет протокол с опознанием, – Теллю казалось странным, почему Фина об этом не подумала.

– Кому опознавать-то? Кто Ханнеса помнит в лицо? Соседи только.

– Соседи его услышат и скажут.

– Я поговорю с ним, он будет тихо разговаривать.

– Сколько он будет жить такой жизнью?

– Зато живой, – уверенно подытожила Фина.