Текст книги "9+1"

9. Жизнь пятая. Южная Америка. Мужчина

Был представителем древнего рода ацтеков, воспитанного в духе хранителя древних тайн и знаний. Жил в племени, уединенном от остальной цивилизации. Обладал необычайными способностями телекинеза. Считался одним из самых перспективных последователей философии ацтеков. В зрелом возрасте принял обряд безбрачия с оскоплением. Жизнь полностью посвящена служению Космическому Закону. Прожито 58 лет.

Часть вторая. +1. Чахлаш БУТЫРНИК

Тридцать шесть тысяч утренних зорь

В одной сотне лет.

Разве ты до сих пор не знаешь,

Что это все тот же старый приятель?

(Фа Янь)1212
  Это четверостишие пятый патриарх школы Лин-чи Фа Янь написал на собственном портрете, который висел в монастыре в день отмечания его смерти. Ко Бонг, присутствующий на похоронах, прочел последние две строки и достиг просветления.


[Закрыть]

Четверг

Редактор Семен Львович откинулся на спинку вращающегося кресла, снял очки и выверенным стильным жестом запустил их по гладкой поверхности стола. Одновременно двумя руками протер лицо, более подробно останавливаясь на глазных впадинах, приятно поскреб ощетинившуюся шею, всклочил и без того лохматую шевелюру и как бы в назидание и слегка играючи шлепнул ладонью по только что прочитанному тексту.

– Н-да… все же в этой бредятине что-то примечательное имеется, – стоило этой мысли промелькнуть в сознании редактора – тут же заверещал мобильник.

– Семен Львович?

– Никак нет, Лев Семеныч – сын я евоный, чего передать изволите, у барина тихий час.

– Да я… это… скажите, что… а нет, спасибо…

– Чахлаш, ты что ли?

– Да, – обрадовано ответил абонент, – так это вы все-таки, Семен Львович, здравствуйте!

– Здравствуй-здравствуй, чего надо, губитель русского языка?

– Да я вам на днях материал приносил – в пятницу, у секретарши оставил… вот звоню узнать – не затерялся ли?

– Если что и затерялось, так это твой мозг в дебрях современного общества. Чего ты все стелишься-то? А? Неужто совсем на мели?

– Да не стелюсь я, просто это… как бы с уважением я к вам отношусь, вот и тушуюсь немного… Знаете, как бывает у аспиранта с профессором.

– Хм-м… тушуется он… словечки какие-то все буржуазные… А почему аспирант, а, скажем, не студент?

– Студент – тип неопределившийся, он может сегодня студент, а завтра студень. У аспиранта же намерения нежелеподобные, фиксированные у него намерения – он человек целеустремленный.

– А-а-а… логично. Я прочел твои девять жизней. Знаешь, они как-то… слишком пафосны что ли?

– Пафосные? А какими же им быть-то… жизни-то не Ивана Линейкина, а Чахлаша Бутырника! – пытался острить Чахлаш Бутырник.

– Народ, конечно, любит всякие чудесные истории, – не реагируя на реплику Чи, продолжил редактор, – но чтоб они правдоподобными были, понимаешь? Не то чтоб казалась или претендовали на правду, а чтоб прям были и баста! Ему нужна сенсация правды, открытие правды в его личной жизни, понятно? Ты сам-то во все это веришь?

– Так ведь я такими их и видел…

– Как?!

– Ну, в смысле… это… как его…

– Бе-ме, ну что ты там бубнишь-то все… Твоя книжонка без веры не имеет даже ничтожного шанса быть услышанной. На свете существуют миллиарды книг, в которых рассказаны миллиарды различных историй об одном и том же. И даже неважно, что за жанр и какова его тема! Ценность любого произведения измеряется верой писателя в его истинность. Чем больше у писателя веры и как сейчас модно говорить – харизмы, через которую он проводит свое слово в мир, тем больше народу его слышит! Тут даже грамотность на втором плане, понимаешь? Но у него каждая буква на вес золота. КАЖДАЯ. Все в его тексте ЖИВЕТ И КИПИТ, врубаешься? Текст бывает живым или мертвым. Другого просто нет. Вот ты, например живой. А текст отдает падалью, понял? Можешь, конечно, обижаться или еще как-то себя успокаивать или идти в другие издательства просиживать свою жопу. Да только проку-то тебе от этого мало, парень. Думаешь, я каждому такое говорю. Да ехала-болела мне такая наука. Просто кажется, что ты не безнадежный. Я в отпуске был месяц назад. Лежал на даче загорал, в огороде копался, водку пил. И все! Больше ни хрена не делал. Только то – что хотелось! Встану утром – искупаюсь, потом в лес схожу, потом приду домой, пожру, телик включу, почитаю, к соседу зайду на пару пузырей. Я к чему тебе все это? Правильно оно только тогда, когда изнутри, когда не вопреки себе, а по желанию, по радости и хотению, понимаешь? Вышел, значит, я на работу и решил – все, хорош, пошли все неудачники в жопу, ни какой больше мертвечины. Да гори оно все огнем, пусть все рухнет к чертовой матери, на крайняк уеду на дачу, буду жить в свое удовольствие, пенсия не ахти, но на деревенскую жись хватит. И выпить и пожрать, а остальное все даром. Мать-Земля прокормит. Вот месяц как на работе, и ни одной книжонки не подписал. Отказ. Отказ. Отказ. Отказ. Отказ. В чем причина, обоснуйте? Думаю, да пошли вы в жопу со своей причиной, имею право без объяснения причин. Отказ. Отказ. Отказ. Уж лучше займусь старыми добрыми книжками. На переизданиях доход хоть не велик, но на хлеб хватит, не хочу больше в грязи валяться – скучно и противно…

– Семен Львович, а поконкретней?

– Слушай, дружище, ты меня пойми правильно, не обижайся, но пока – сказать тебе особо нечего. Или так – мало у меня данных для того, чтобы сделать выводы, а мало потому, что до конца непонятно – то ли тебя крепко по черепу долбанули в детстве, то ли дураком прикидываешься, то ли в самом деле у тебя лимонка за пазухой. Понял?

– Не совсем…

– Во-во, и я о том же. Ты, Чахлаш, что в выходные делать собираешься?

– Да ничего такого, дома сидеть буду.

– Что – провинился? На домашнем аресте что ли?

– Да нет. Просто я дома люблю время проводить. Точнее – мне везде нравится, но дома лучше всего. Да даже если бы дома так же как везде было, то какой смысл лишний раз куда-то идти, если и так хорошо?

– Да-а-а, парень, дело с тобой и вправду серьезное, не врут, значит, люди. Семья-то у таких дурней как ты хоть бывает?

– Семен Львович, ну конечно бывает, что это вы, в самом деле… Да у меня самая лучшая семья на свете! И жена Алексюшка, и сын, и дочка, и собака, и кошка, и кот, и еще один пес…

– Ого! Мир, труд, май, июнь, июль, август, сентябрь…

– Не понял?

– Анекдот один вспомнил. Ладно, неважно, чего спрашиваю – хочешь, чтоб дело с твоим творчеством прояснилось, вернее с моим к нему отношением – поехали в деревню, в пятницу туда, в воскресенье обратно. Я сначала с женой собирался, но она передумала – с внучатами, то ли в цирк, то ли в зоопарк пойдет. Ну? Что скажешь?

– Я …как-то неудобно… знаете…

– Слушай, не морочь голову… да – да, нет – нет.

– Конечно! Да! Так пятница-то ведь завтра?

– Гениально! И?

– Да нет. Просто Вы так сказали, будто пятница еще не завтра.

– Что-то я не припомню, когда это я сказал, что пятница не завтра. Да и зачем мне вообще говорить такую идиотскую фразу!?

– Семен Львович, обычно если люди куда-то собираются завтра, то они так и говорят – поедем, мол, завтра, а вернемся в воскресенье. А вы сказали – в пятницу туда, а в воскресенье назад. Вот я и подумал, что вы запутались немного в днях недели и думаете, что сегодня среда. Уловили?

– А-а, вот куда ты клонишь… а почему именно среда?

– Да потому. Такие люди как вы редко ошибаются сразу на два дня.

– Ты что же это – потешаться над стариком вздумал? Ладно, умник – в пятницу в моей конторе в три – свалим пораньше, чтоб порыбачить успеть. Поедем на моей машине, так что приезжай на общественном транспорте, а то на постоянку на него пересядешь.

– Как это?

– Да так как-то…

– Хорошо, понял… до пятницы…

– Ха-ха… понял он там… пока.

Ξ

Чахлаш Бутырник валялся на диване в скрюченном идиотском положении. Его левая рука была заломлена за валик-подушку, а правая подоткнута себе под спину. Ноги согнуты и заплетены в косичку. Как достичь изобилия, гармонии и счастья? Надо отметить, что с тех пор, как он задался этой непосильной задачкой, его мышление и восприятие приобрели паранормальную гибкость и проницаемость. Он с легкостью принимал то, что многих отпугивало, раздражало и гневило. Например, свою настоящую позу – она воплощала собой край неудобства и скованности. Однако упорным расслаблением Чахлаш достиг немыслимого комфорта в теле. Даже не так. Он довел ноющую и болезненную мышечную массу до такого критического уровня, что пропали не только боль, зуд и онемение, но и само ощущение физического тела. И не только. Его посетило чувство единства с окружающим пространством. Такой однородный, мягкий, приятно потрескивающий фон. Когда Чахлаш погрузился в это состояние впервые – ему стало понятно, что означает выражение «времени не существует».

Когда время исчезает, в зеркалах сознания может случиться приличный кавардак…

Ω

…Что случилось? Почему так тихо? Неужели настает конец Великой Империи Страха? Неужели непостижимость Вселенной распадается в бубновом уме на техническое уравнение прожитых жизней? Неужели я могу открыть дверь, к которой шел так долго?

Нет, что-то не так. Не похоже. Приближается что-то жуткое… Иногда мир становится таким невыносимым, что лучше закрыть глаза. Закрываем глаза. Смотрим, что происходит внутри головы. Обычно очень всего много. Хаос и неразбериха. Та-а-ак. Справа есть выключатель. Небольшая красная кнопочка. Нажимаем ее и тут же все погружается в абсолютно непроницаемый мрак. Густой черный мрак с привкусом жженой карамели. Чуть позже всплывают мерцающие разноцветные пятна. Сперва немного — три, пять, семь, двадцать… а после как хлынут и давай дробиться и мельчать. Купаемся там некоторое время… Хоп! В центре появляется стеклянный куб. В левом верхнем углу куба резко вспыхивает галогеновая лампочка. На плоскости куба стоит граненый стакан, наполовину наполненный прозрачной жидкостью без единого пузырька. В свете пронзительно яркого бивня лампы вид на стакан потрясающий! Берем и залпом осушаем его. Восторг переполняет наше сердце. Это ж в-о-0—0-0-одка!

Будем здраве, бояре! То есть – здравствуйте! Такое уж психоделическое вышло приветствие… между прочим, пить спиртное никого не призываю, представьте себе – некоторые особи способны знакомиться… с ума сойти можно… в сухую!

Изначально у меня был только идентификационный код КР-99112456/22. Человек, в теле которого я поселился, счел это неудобоваримым и присвоил мне имя – Кред. Впрочем, мне оно по душе, то есть мне оно по мне. Намного приятнее, чем КР-99112456/22 и оригинальнее чем Петя, Коля или даже Ростислав. В обществе, как вы знаете, подобную схему сожительства двух независимых сущностей в одной голове называют шизофренией. Но Чахлаш, он же Чи, обо мне никому не рассказывал, так что если он и шизофреник, то не более чем латентный. Я же решился на такой шаг исключительно из благих намерений. А куда приведет эта дорога – увидите сами.

Даже не знаю, как начать свой рассказ… С какой стороны, с какого места? Что утаить, о чем не вспомнить? Как не обидеть человека и не стать лжецом? Как не налить воды и не намусорить в умах? Как не нацепить ярлык ботаника или рубахи-парня? Как не зависнуть в золотой, но замкнутой середине и не замылить перспективы? Как не упроститься до крестиков и не потеряться в складчатых материях? Как не увязнуть в банальностях и не перегнуть с альтернативой? Как остаться самим собой и оказаться полезным? КАК…

А так.

В отличие от Чи, который (не лишним будет разъяснить) преимущественно состоит из ума и тела, я существую уже давно. Мои «старинные часы» меряют десятую главу, то есть десятую жизнь в физическом смысле. Проблески моего обособленного существования начали мелькать перед Чи в пору усиленных оккультных практик. А через некоторое время он получил прямой доступ к ячейкам памяти моих прошлых жизней, точнее сказать – жизней моих биологических партнеров. Он тогда еще не был стопроцентным шизиком и принял их за свои собственные. Послушайте, вы только послушайте… На планете мало кто сомневается в том, что у человека есть душа. Люди говорят – у меня душа поет или болит, или еще как-то себя проявляет. Если у человека есть душа и она умеет петь и плакать, пусть даже и метафорически, то, что ей мешает говорить буквально? Я вам открою один небольшой секрет – каждая душа в любую секунду способна выразить свое мнение через речь, но далеко не каждый индивид способен услышать ее голос. Подождите, немного не так – голоса эти слышат все… Ну же, Чахлаш, подскажи мне – как ты вычислил мой голос среди прочих, всплывающих в сознании? Ага! Понятно! Чахлаш сказал, что в основном люди не парятся на эту тему и просто об этом не думают, либо всю внутреннюю болтовню относят к разгулу собственных мысленных акций. Спасибо, Чи. Секундочку, я от себя хочу добавить – среднестатистический биоробот способен воспринимать голоса из двенадцати тысяч различных источников. Попробуй-ка тут осознать и выделить голос своей души!

Ай да, Чахлаш, ай да… не будем забегать вперед, точнее назад, вернее в никуда, так как никакой Чахлаш не сукин сын. Скорее наоборот, даже не то чтобы скорее, а так и есть. Сам-то он как раз и есть порядочная и обстоятельная скотина. Надеюсь, вы понимаете, что есть такое «порядочная и обстоятельная скотина». Постойте, так не пойдет. Давать определения и облекать в формы на этапе предварительного чтения – дело не только неблагодарное, но и низкое. К тому же убежден – к скотине многие питают нежные чувства (и я не исключение), а стоит этой скотине проявить порядочность и обходительность, которые тут же примут за хитрость и изворотливость, то… Стоп!

– Чахла-а-аш, просим немного фактов из исторической грядки, на которой вы имели честь взойти столь экзотическим овощем…

Немного фактов Чахлаша о Чахлаше

Рассказывать свою жизнь по ряду причин нелегко. Призадумался Чахлаш – с чего начать? Эй, вы там наверху? Или внизу… За какой конец потянуть? Как мотнуть клубок жизни и не оборвать, не запутать тонкую теплую ниточку самого себя? Он закрыл глаза и стал ждать. Пусть в этой темноте что-то появится само собой. Тик-так, тик-так… Спустя минуту мозг Чахлаша уловил некое движение – из стороны в сторону, туда-сюда…

Факт 1. Качели и Робин

Мне примерно шесть лет. Я раскачиваю качели, стоя на сиденье. В белой, в черный горошек рубашке; под воротником болтается великолепный, глянцевый галстук на резинке от трусов; рубашка заправлена в коричневые колготки, растянутые под коленями; на ногах сандалики. Качели набирают высоту, волосы и галстук развеваются на ветру, впереди огромный мир исполнения желаний. Качели самодельные – два крепких круглых деревянных столба на метр вкопаны в землю, на них крепится конструкция из арматуры – от поперечины идут две направляющих, к концу которых приварено основание из толстых металлических уголков, к уголкам прикручены деревянные ошкуренные и окрашенные доски (приятно затертые), представляющие собой спинку и сиденье качелей. Качели высокие – около двух с половиной метров в высоту. Качели очень высокие. Они построены прямо напротив нашего деревенского дома, через проезжую песчаную дорогу, немного в низине. С левой стороны от качелей, едва поросшие сорняками и лопухами виднеются развалины некогда жилого дома Кати Зайчиковой. За развалинами остатки огорода, кормящего хозяйку, навещающую его по необходимости. Я помню, как она приходила в наш дом и о чем-то разговаривала с бабушкой. Мне было всегда жаль ее, она проделывала путь в восемь километров для того, чтобы полдня вкалывать на земле предков и глядеть мокрыми глазами на останки прошлой жизни. По правую сторону от качелей и немного вдаль вырыта глубокая яма, служившая для слива помоев. Недалеко от ямы растет кучерявый и очень коренастый вяз, из которого мы с отцом мастерили луки. Мода на луки пошла после просмотра по телевизору сериала «Робин Гуд». Луки получались не особо удачными – то ломались, то были слишком жесткими, то корявыми. А стрелы и того хуже – тупые свинцовые наконечники постоянно отрывались от деревянных палочек. Но мне и в голову не приходило думать о том, что можно сделать лучше. Я был настоящим Робин Гудом – принцем справедливых воров! Если в жизни мне не хватало подвигов, я всегда мог добавить их в своих мечтах. Я предавался грёзам так часто, как того требовала жизнь. Мог часами воображать свои геройские похождения с обязательной романтической сердцевиной – спасением своей возлюбленной, поцелуями и прочей детской увлекательной фантазией.

Факт 2. Говно, Вовчик Цой и цветной телевизор

Из детского сада в памяти осталось не так уж и много. Суть в том, что я его ненавидел всем сердцем. Меня натуральным образом тошнило от жизни и еды, которой там пичкали. Я недолюбливал воспитательницу с жирной родинкой и черными волосинками над губой. Я чувствовал, что ей до меня нет никакого дела, что она как будто брезгует мной. Не знаю, по какой причине, но я стеснялся проситься на горшок и часто какался в штаны. Помню, как ходил по группе и терпел до последнего. А потом силы отказывали, и я наваливал полные трусы теплого влажного говна. А после этого сторонился воспитателя и нянечку, чтобы они меня не вычислили. Воспитателей обвести обычно удавалось, но с нянечкой такой номер редко проходил, у нее был острый нюх на такие дела. Она брала меня на руки и тащила подмывать. Мне было очень неуютно и стыдно за себя, и я был безмерно благодарен ей за то, что она не злилась и по-доброму смотрела во время этой неприятной процедуры. Еще помню девочку Олю, с которой мы устроили замечательный сеанс сравнительной анатомии. Ума не приложу – зачем она рассказала об этом своей маме? Ясное дело, после этого интимные отношения между нами прекратились. Вместе с этим умерло всякое желание посещать дурацкий садик. Никакого стимула, никакой зацепки. По утрам я просыпался сам не свой, в садик шел как на каторгу. Про себя и бабушке все время твердил – хоть бы его разбомбило.1313
  12 лет спустя я проходил мимо детского садика, каково же было мое изумление при виде полуразрушенного двухэтажного строения с обшарпанной облицовкой и торчащими острыми осколками из окон (примечание Чахлаша).


[Закрыть] Бабушка смеялась. Я просил ее забрать меня пораньше – в одиннадцать, до ненавистного блевотного обеда. И бабушка делала это, когда только могла. Родители не могли понять всю серьезность моего удручающего положения и никогда не забирали так рано. А бабушка понимала. К тому же, в садике у меня завелся враг – Вовчик Цой. Он дразнил меня, издевался, щипался, а иногда больно колотил. Кроме всего прочего, у него все и всегда получалось на удивление красиво и правильно. Разные рисунки, поделки и прочая самодеятельность. Взять, к примеру, подарок на 23-е февраля для папы – танк из пластилина. Я так старался, лепил-лепил, жужжал себе под нос, как он ревет, когда едет, а когда увидел творение Вовчика и услышал его издевательский смех, то чуть не сгорел от стыда и зависти. Почему так несправедлив этот мир? Почему у меня – такого хорошего, доброго и послушного мальчика слепленный от всей души танк и в подметки не годится танку хулигана и забияки Вовчика? Это был удар ниже пояса. Мама вела меня за руку домой, а я никак не мог оправиться от чудовищного потрясения. Хорошо еще, что у мамы была отличная новость. Она спросила:

– Сынок, отгадай, что мы купили?

– Не знаю, – я был не в духе, чтобы гадать.

– Сказать?

– Угу.

– Цветной телевизор!

Я подпрыгнул от радости и заглянул маме в глаза. Ее глаза лучились тихим семейным счастьем и гордостью, а я стал продолжением ее глаз. Цветной телевизор в то время был атрибутом определенного достатка и достойного уровня жизни, наряду с тяжелыми пыльными коврами на стене и громоздкими мебельными стенками в половину комнаты.

Так же припоминаю девочку Лену с густой копной грубых как советская спиннинговая леска недлинных волос, заканчивающихся, как будто отдельно висящим пышным прозрачным бантом. Она была мне послана в солидарность на время гастрономических мучений. Мы всегда до последнего ковырялись в тарелках и тянули время в ожидания конца лимита терпения воспитателей.

Если не считать совместного похода в кино с равнодушной воспитательницей с жирной родинкой в ближайшую школу и радости оттого, что по окончанию сеанса меня должны были встретить бабушка с моей двоюродной сестрой – то это весь садик.

Два года, что оставались до школы, я провел в деревне с бабусей и дедом. Бабушка открыла у родителей на меня визу и избавила от двух лет невыносимых детсадовских страданий.

Факт 3. Бабуся

Ранняя весна. Я навсегда бросаю ненавистный садик и приезжаю в деревню к бабусе. Ее нет дома, я несусь в огород, и замечаю по пути, как скрипит журавль-колодец, мчу туда, бабушка достает на цепи ведро, ставит на землю, смотрит на меня и счастливо улыбается, наклонив голову. На голове как всегда желтоватая косынка, завязанная сзади, на груди пегий передник. Я тут же запрыгиваю к ней на шею. И я в этот миг – самый счастливый человек на Земле.

– Бабуся я надолго приехал! Знаешь на сколько?

– Мальчишка-то золотой мой приехал, – обнимает меня, прижимает к себе.

Я вдыхаю ее родной запах, как же я ее люблю. Она всегда за меня горой, всегда смягчит замечание мамы или отведет от ремня отца. За ее спиной ничего не страшно!

– Бабуся, я буду до осени с тобой жить, только не до этой, что после лета, а до школы, поняла?

– Да знаю я, знаю, будем вместе жить полтора года, да?

– Да!

Дед никогда не был моим другом. Я не питал к нему теплых чувств. Единственное, что я любил в нем – редкие истории про войну. Полагаю – у него было много хорошего по отношению ко мне, но, вероятно, оно затмилось другой стороной его сущности. Он был мастером напиваться за пять минут. Наверное, если б его воля – он занимался бы этим постоянно. Хотя его редко что ограничивало, разве что непреодолимое отсутствие способов для добычи спиртного. Я проходил в его жизни под двумя кличками – «мазурик» и «немец пленный». Иначе он меня никогда не называл. Бывало бегу мимо деда, а он как схватит меня своей клешней за руку, аж слезы выступали от боли и обиды. Пальцы у деда на руке не разгибались – сухожилие перебито на войне. Но хватка была железная. А самое главное, он часто ругался с моей любимой бабушкой. После таких пересудов, бабуся сидела на кухне, гладила рукой по столу, накрытому, порезанной в некоторых местах клеенкой, разговаривала сама с собой и плакала. Смахивала украдкой слезы и пыталась пальцами сомкнуть клеенчатые порезы, сгладить неизгладимое. А это уже никуда не годилось. Что тут говорить – деда я побаивался и недолюбливал тем сильнее, чем больше он обижал бабусю.

Но как бы там ни было – все это мелочи жизни, по сравнению с тем, что меня ожидало в детском саду. Свобода от садика стоила для меня так дорого, что все остальные житейские неурядицы были сущими пустяками.

На буднях, когда в деревне не было родителей и сверстников, с которыми можно было поиграть или как-то развлечься, я был предоставлен сам себе. Бабушка говорила про меня так: «Это же золота комочек, тихий, спокойный, сидит, играет сам с собой, его не слышно и не видно». В устах бабушки – это была высокая похвала и успокоение для мамы, что я совсем не в тягость, что не персона нон грата.

У меня не было проблем с фантазией и творчеством. Всегда находилось достойное занятие или игра, в которую я погружался и коротал время. Иногда я просил бабусю поиграть со мной в шашки или сражение. Сражение – настольная игра на клеточном поле с бумажными фигурками двух цветов. Очень интересная и азартная, к сожалению, в настоящее время она исчезла из анналов наших семейных игр. Бабушка никогда мне не отказывала, и мы подолгу занимались настольными баталиями.

Родители привезли нам толстенную темно-синюю книжку под названием «Русские народные сказки» и мы с бабусей читали по одной каждый вечер. Один вечер я, другой – бабуся. В память врезалась сказка под названием «Набитый дурак». Там один мужик был неадекватным и совершенно не понимал, как нужно подстраиваться под ситуации и людей. На свадьбе он заплакал – ему бока намяли. На похоронах он принялся веселиться и смеяться – опять ему досталось. И так всю дорогу. Никак бедолага не мог тему просечь. Так и остался по жизни набитым дураком. Интересно, почему именно эта сказка?

Больше четверти века прошло с тех пор, столько разных вещей приключилось, казавшихся в свое время непременно важными и стоящими – и где сейчас все это? А сказку про набитого дурака, которую в шесть лет читал с бабусей могу пересказать. И даже как смеялись, как смотрели друг на друга и улыбались…

Одно время к нам повадились бабушкины друзья ходить – баба Женя и ее брат дядя Коля Ленинградский. Они нам какими-то дальними родственниками являлись. Вообще сказать, в нашей деревне порядка ста домов и чуть ли не каждый пятый можно считать в той или иной степени родственным. Дядя Коля и баба Женя играли с дедом и бабусей в карты – в «Козла», изредка в «Подкидного». А мне что делать было? Я за ними наблюдал. Через месяц из меня получился вполне приличный запасной игрок в козла. Если пары кому-то не хватало – брали меня без всякого опасения. Маме правда карточные игры не нравились, и она не была в восторге от моей новой квалификации, но что поделаешь – мало ли что кому не по душе.

Ближе к зиме я сдружился со своим ровесником, он тоже по каким-то причинам в деревне проживал. Мы беседовали о разных понятиях – о девочках, машинах, мотоциклах, иностранных языках, охоте, рыбалке. В снежки играли. Строили снежные крепости. Снегу в ту зиму столько было – просто невероятно! Тогда мне дед лопату деревянную сделал, как раз для моих рук! Напротив нашего дома был пустырь, куда счищали снег с дороги. В результате образовалась огромная снежная стена высотой почти с дом, а шириной не меньше десяти метров. Мы из нее замки строили с ходами-коридорами и комнатами отдыха…

Ω

– Ай да, Чахлаш, какой хитрец — очки зарабатывает… Замечательно! Теперь, по крайней мере, у нас появились первичные опоры, на которые будем крепить остальные кирпичи и камни здания или, лучше сказать, сооружения под именем «Чахлаш». А, впрочем, знаете что? Объективной крепости ради, забью-ка я лично еще одну беспристрастную сваю…