Текст книги "Лошадь как искусство. Часть 3"

Нам повезло, что мы любопытны. Многие высшие животные любопытны в детстве, но со временем это проходит, а вот некоторые люди способны сохранять любопытство до старости. Наблюдения за шимпанзе доказывают, что если одна обезьяна добывает банан, открывая сложную систему из ящичков, засовов, дверок и т.д., придуманную экспериментаторами, то другим обезьянам интересен не сам факт получения банана, а какими способами она это сделает, что придумает, как использует навыки. И можно ли это сделать проще и быстрее. Похожую ситуацию мы наблюдаем в спортивных играх, например, футболе или гонках. Нас захватывает процесс, драматургия! Как игрок герой ведет мяч, обходя других, как он борется, какие способы дойти до ворот выдумывает. Мозг наблюдателя присваивает победу себе, субъективно повышая свой статус. Отсюда, кстати, снобизм многих искусствоведов, менторский тон и желание смотреть свысока – они причастились к таланту через его произведение. Поэтому основная задача режиссера и хорошего актера – придумывать способы «как достать банан». «Достать банан» – это смысл, а «как» – это творчество.

Любая картина или статуя – это материализованный результат процесса творчества. Давайте вспомним, как работает зрительное восприятие. Глаз не видит картину целиком. Или если видит, то, не обращает внимания на мелочи. «Луч сознания» выхватывает детали, скользит, пытается увидеть знакомое или разгадать смысл непознанного. Такова природа любого искусства, любой сложности, не говоря о таких динамичных вещах, как музыка, танец или взаимодействие с лошадью. Приматы от природы не очень пугливы, поэтому любопытны. Лошади другие. Поэтому первое, чему мы учим лошадь, никогда ничего не бояться. Не замирать в подчинении, а относиться спокойно. Не равнодушно, а без страха. Только тогда может возникнуть любопытство. Но любопытство будет держаться только до тех пор, пока мозг надеется понять, что происходит, то есть узнает общий рисунок, но пытается додумать детали. Неинтересно наблюдать за тем, что вы совершенно не понимаете. Поэтому человеку важно стать для лошади своим и понятным. Не хозяином, надсмотрщиком, боссом, а членом табуна, другом, может учителем… но сперва учеником. Показать, что у вас такие же эмоции, понятный язык телодвижений. Для лошади тот, кто проявляет эмоции ярко, но не агрессивно, тот не опасен, а интересен. Если лошадь реагирует агрессивно, значит, она не понимает, боится или чувствует унижение. И тогда в дело вступают инстинкты – полная противоположность понятиям «думать» и «учиться».

И еще одно важное дополнение: как наука, так и искусство способны существовать и восприниматься лишь в какой-то среде. Невозможно донести смысл кубизма индейцам Амазонки, точно как «палеолитические Венеры» вызывают у нас явно не те чувства и мысли, что были у их современников. Искусство меняется во времени. Впрочем, как и знания, и даже направление знаний. Это определяется общим уровнем и вектором мышления общества. Скажем, для кого-то в лошади главное мясо, которое можно вкусно приготовить, или удовольствие, которое приносит удовлетворение инстинкта доминирования во время скачки или победы, ощущение себя покорителем дикой природы. Другие люди, напротив, получают удовольствие от сложности взаимодействия, ощущения нематериального духа или «тонких энергий», которые не слишком понятны большинству. Во всяком случае, пока.

Но развитие и усложнение в общественных представлениях, с течением времени, все равно просматривается. Изменения происходят медленно и неравномерно, но происходят. Австралопитеки не задумывались о луке и полете стрелы, тем более о компьютерах, без которых многие уже не представляют своей жизни. Да еще 30—40 лет назад никто не поверил бы в такое! Лет десять назад предположения о том, что галактики разлетаются, считали вымыслом, а теперь это факт. В Средние века за изучение анатомии могли сжечь на костре, а сегодня без учебника по анатомии сложно представить современного студента-медика.

Фантазии мечтателей и идеалистов меняли мир. Общество становилось все более свободным и гуманным, а произведения фантастов вроде Жюля Верна о подводных лодках и полетах на Луну подтолкнули ученых к поиску решений и накопления знаний. И хотя Жюль Верн никогда не был в тех местах, которые описывал, его воображение строило объемные, многомерные и достоверные модели, а его романами зачитывались целые поколения. Кстати, достоверность значит очень много, без нее фантазии бессмысленны, что видно на жалких попытках «актуализировать» классические произведения. Без достоверности не могли бы возникнуть пророческие романы Джорджа Оруэлла, Кафки и Айн Ренд, о реальности которых в эпоху развитой демократии никто не мог и подумать… Но художник, подмечающий малейшие нюансы происходящих вокруг процессов, всегда находится в среде, если угодно, в пространстве смыслов, которые создают для него другие люди.

Идею создания соответствующей атмосферы интуитивно понимают даже животные: «я хочу быть с тобой» или «ты мне не нравишься, я ухожу» – нормальное поведение и среди лошадей. Но целенаправленно нужную атмосферу может создавать лишь человек. «Вымачивание лошадей в скуке» – прием, широко используемый мастерами Высшей школы. Происходит он от идеи, что содержание в естественных условиях глубоко биологично по своей сути, и поэтому кроме как развития инстинктов и примитивных форм поведения у лошади, ничего принести не может. Посему нужно исключить такие условия, держать лошадь взаперти, чтобы она с удовольствием занималась. Честно говоря, это прием из арсенала манипулятора. В отличие от честного обмена, манипулятор создает условия, в которых нет или кажется, что нет выбора. Стоя в конюшне, лошадь ограничена в базовой потребности в контакте и движении, она вынуждена контактировать с человеком.

Хотя некоторая разумная основа здесь тоже присутствует. В условиях конюшенного содержания, гуляя в очень ограниченных левадах, при часто меняющемся составе соседей, лошади находятся в перманентном стрессе. Не удивительно, что у них появляются «конюшенные пороки», агрессия, желание поиска «приключений» и т. п. Это совсем не то, что естественная среда, где организм сталкивается с трудностями и развивается.

Впрочем, даже на вольном выпасе, при отсутствии постоянной миграции, нападения хищников и встреч с другими табунами, табун представляется довольно бедной информационной средой. Для развития интеллекта приходится искусственно ее усложнять, придумывая новые задания. К примеру, такова среда в университетах и серьезных научных учреждениях. Но организм лошади, вырванный из окружения, в котором он формировался миллионы лет, не готов к замене табуна на имитацию человеческой стаи, тем более, что табунное окружение постоянно, а человек приходит лишь время от времени.

Поэтому наиболее оптимальным мне кажется содержание в среде максимально близкой к природной, но без катастрофически воздействующих факторов вроде волков, бурь и эпидемий, и, вместе с тем, интеллектуально и культурно обогащенной занятиями, препятствиями, различными заданиями и играми. Лошади становится интересно с человеком, потому что он не подчиняет, а развивает и способен заинтересовать собой. И в табуне умных таких же животных лошадь не растеряет приобретенные навыки и уровень мышления. Тем более, если весь табун будет состоять из таких особей.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

Юлия Худякова: Именно! Лошадь, у которой удовлетворены абсолютно все потребности, относится к занятиям с человеком, если они не ломают ее природу, как к развлечению, включаются механизмы исследовательской деятельности, любопытства, которые подкрепляются дофамином. То есть сам процесс обучения заложен эволюционно для развития и выживания. Если мы находим ключ по законам природы, то нам открывается целая сокровищница мотивации лошадей к занятиям – обучению и даже работе! Мне мало кто верит – но лошади способны бросить табун ради общения и работы с человеком!

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

С точки зрения развития психики Искусство – сверхсложный интеллектуальный объект, с помощью которого мы можем усложнить и разнообразить связи и ассоциации со множеством областей нашей жизни и знакомого нам мира. И чем сложнее мышление, чем больше у нас знаний и интересов, тем выше уровень искусства, доступный нашему пониманию. Причем смыслы, содержащиеся в произведении, могут быть не очевидны, и скрыты для сознания! Но поскольку мозг, по большей части, работает подсознательно, он все равно воспринимает эту информацию, и выстраивает связи между нейронами и вставляет эти смыслы в свою конструкцию мироздания. Как мы помним, в мире мы учитываем материю, энергию, информацию и время. Разумеется, искусство работает со всеми этими параметрами. Идеи – это информация, а реализовывать ее мы можем через пространство, предметы, звуки, образы, запахи, символы, но так же через импульсы, экспрессию, энергию, эмоции, паузы, эксперименты со скоростью и т. п.

Джексон Поллок писал свои картины под музыку джаза, Кандинский говорил, что его картины и есть музыка. Боясь, что его работы сочтут просто дизайнерскими решениями, он объяснял каждую деталь, линию, символизм каждого оттенка цвета. А вот детям часто не нужно объяснять, что изображено на полотне, они сами могут рассказать, потому что чувствуют это лучше, чем взрослые. Ведь взрослые привыкли мыслить чужими схемами, навязанными штампами и вербальными конструкциями, но дети, не отягощенные общественным мнением, находятся ближе к естественному восприятию, которым обладают и животные. Мы врожденно воспринимаем контуры лица и основную мимику, откуда и происходят театральные маски, известные еще с Древней Греции. Мы видим очертания глаза или фигуры в облаках – это естественная реакция мозга. У лошадей тоже есть свои матрицы, которые они прекрасно воспринимают с рождения: движение, пространство, ритм и эмоциональные составляющие.

Кроме того, они не только прекрасно понимают интонацию, но запоминают слова. Лошади могут запоминать до двух сотен слов (привет Эллочке-людоедке!), что для животного другого вида очень много. Разумеется, на уровне этологии, они используют те же схемы поведения, что и люди: поворот головы в нужную сторону, разглядывание, прислушивание, исследование предметов, с целью найти ритм в хаосе и новизну в обыденности. И, конечно, они получают дофаминовое подкрепление. Поверьте, как только вы нащупаете то, что лошади будет понятно и интересно, ваше общение превратится в бесконечную феерию.

Это и понятно, ведь через искусство мы выражаем не только смыслы внешнего мира, но и, в первую очередь, свои собственные. Себя! Это, можно сказать, философия в материальном исполнении. На самом деле хороший ученый или художник, еще и хороший философ, умеющий правильно думать. А что главное в правильном мышлении? Правильно заданный вопрос! Как многие гении, люди искусства задают нужные вопросы и могут предчувствовать то, что еще не открыла наука. Например, импрессионисты за несколько десятилетий поняли, как на самом деле мозг воспринимает информацию, а Сальвадор Дали, что такое время, и как воспринимается его ход. И это одна из самых главных функций искусства, которое помогает человечеству пройти еще не хоженой тропой.

В XIX веке еще не существовало противопоставления классического искусства и импрессионизма – все это был один художественный мир. И художники-импрессионисты прекрасно умели рисовать в классическом стиле. Классицизм – это, прежде всего, разум, точность, и строгость, а импрессионизм и романтизм ориентируются, в первую очередь, на ощущения, чувства. Русские классики Репин и Поленов были в восторге от работ импрессионистов. Репин говорил, что теперь ему придется разучиться делать все, на что его так тщательно натаскивали преподаватели классицизма, чтобы научиться выражать свои чувства. С этой точки зрения, если взглянуть на конные школы, работа Гериньера – это явный классицизм, а Фредерик Пиньон больше сторонник романтизма.

Давайте взглянем на картину импрессиониста Франца Марка «Синий конь». Художник, как многие его коллеги, был любителем символов и скрытых смыслов. В своих записях он утверждал, что синий цвет – это мужское начало, аскетизм, звук виолончели. Он, как и Василий Кандинский, любил животных, в частности лошадей, за их искренность и чистоту. Вместе они организовали альманах «Синий всадник». На картине конь напоминает юношу, его голова склонена, и создает впечатление, что лошадь – это восприимчивое существо, которое способно тонко чувствовать чужие эмоции и малейшие духовные перемены в мире. Это даже не лошадь, а чья-то душа.

Но ведь именно так воспринимают мир дети и животные, в частности, лошади. Мы часто говорим лошади «Тут нечего бояться», но не видим мир ее глазами, не относимся к нему так, как она. Наша задача, подобно опытному психологу, вывести пациента из этого состояния… в более комфортное. Мы не изменим его взгляд на мир, но можем сделать его лучше. Или, сбросив все интеллектуальные оболочки, спровоцировать инстинктивное поведение. Или загнать в оковы невроза. В импрессионизме очень важно мгновение. Нельзя долго вырисовывать картину: уйдет свет, сменится настроение, изменятся обстоятельства. Поэтому часто все смазано, и в тоже время мимолетно. Времени, в нашем понимании, нет, зато ведущую роль играют чувства. Так чаще всего и работает мышление лошади.

Искусство нужно учиться воспринимать! Из простых вещей, посредством ассоциаций, мы строим все более сложные конструкции, создаем общий язык и общее пространство смыслов, учитывающее все большее количество тонкостей и нюансов. И вот когда вы выходите с лошадью на этот уровень, вам уже не нужны команды, приказы, дрессировка и условные рефлексы. Вы даже перестанете думать о такой ерунде, как положительное или отрицательное подкрепление. Все это вроде бы имеет место быть, но незаметно, потому что на первое место выходит общение. Даже скорее удовольствие от общения. Это как с другом или интересным собеседником, вы просто говорите, а не разбираете каждое слово. С лошадью вы начинаете воспринимать смыслы, понятные вам обоим. Именно для этого нужно долгое общение на свободе и в руках, и это не топорное «воспитание», свойственное административно-командной системе, а деликатное и многогранное «взращивание», больше напоминающее становление актера или художника. В этом случае даже грубость, которая временами случается, может оказаться приемлемой. Как легко воспринимают панибратское общение по-настоящему близкие люди. Но это особого рода грубость, наигранная, преувеличенная, имеющая целью не унижение, а просветление, как удар палкой в практиках дзенских монахов. На самом деле это не грубость, а «больше, чем грубость»! Лошадь, кстати, тоже может вас ущипнуть, как бы говоря: «Проснись, тряпка!» И в этом нет ничего страшного! Это не демонстрация неуважения человека, а стимулирование просветления и принятие его в свой мир.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

Юлия Худякова: «Проснись, тряпка!» – замечательный метод моего Гриши мгновенно и эффективно привести меня в ресурсное состояние «здесь и сейчас». Причем, он использует его так четко, мгновенно искусно, больно, но не разрушающе, а затем очевидно хвалит мою осознанность своим просто идеальным поведением! Причем, мы находимся на таком уровне, что окружающие уже могут этого не заметить! Мы буквально читаем мысли друг друга и благодарны друг другу за взаимные щелчки, чтобы вернуться в унисон. Что касается общения с лошадьми, когда мы демонстрируем людям определенные навыки, лошади буквально входят в раж на уровне моих мыслей, мы не доходим с ними до каких-либо подкреплений, просто реальность окрашивается в игровое представление! Буквально вчера, Легалос и Гриша устроили настоящий спектакль для наших гостей, а затем нарисовали им картины. Это было настолько чудесно, что я на мгновение расслабилась, больше общаясь с людьми, и Гриша чуть ущипнул меня за ладонь, как бы «за кулисами», чтобы никто не заметил, поднимая мою осознанность в моменте. Я с благодарностью оценила! Он моя настоящая поддержка!

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

Существует расхожее мнение, что искусство создано для эмоций. На самом деле эмоцию вызвать чрезвычайно просто, и такая сложная вещь, как искусство, здесь не нужна. Эмоция – продукт лимбической системы, чье поведение запрограммировано и легко предсказуемо. Собственно, так работает низкопробный ширпотреб, называемый «массовым искусством». В нем нет сложности, для него вполне достаточно знаний уровня шимпанзе. Это неплохо, поскольку отдыхать и развлекаться тоже нужно. Но в высоком Искусстве, в первую очередь важно понимание, смыслы. Эмоцию вы испытываете от результата понимания сути сложных вещей, скрытых в произведении, сострадания, сопоставления с личным опытом. И вот тогда вы чувствуете восторг и переживание от ассоциаций, хотя путь к пониманию не легок и всегда индивидуален. Эмоция – это инструмент или побочный продукт, а не самоцель, но благодаря ей, вы вовлекаетесь в процесс, и это вовлечение позволяет вам дольше удерживать произведение в голове, обдумывать, и выявлять еще больше смыслов. И чем выше ваш уровень опыта и знаний, тем более высокий уровень искусства вам доступен. Именно поэтому настоящее Искусство всегда уникально, его нельзя ставить на поток!

Фото Романа Виктюка с сайта https://russcult.ru

Существует интересный факт: в ходе эволюции человечества, искусство появляется, в первую очередь, у тех групп, которые, менее всего технически и практически приспособлены к условиям среды! Это странно, ведь если искусство – результат усложнения мышления, то и возникать оно должно у тех, кто более технически продвинут. А если это побочный продукт более эффективного приспособления, то почему у максимально приспособленных к экосистеме неандертальцев, его почти нет?

Мне кажется, это вопрос направленности мышления. Те, кто мыслит практически, напоминают идеально приспособленных и узкоспециализированных динозавров или животных, например, Ледникового периода. А те, кто витает в облаках, похожи на виды, которые не имеют узкой специализации, поэтому готовы приспособиться к любым условиям. В эволюции узкоспециализированные процветающие виды всегда вымирают при смене условий. Их место занимают животные невзрачные, но способные на все сразу. Вероятно, тоже самое происходит и с людьми: прагматики лучше выживают в жестких условиях, но их мир крайне ограничен, и они не готовы измениться при кардинальной смене обстоятельств. Их система идеально отработана под узкую специфику, а значит, любые отклонения ей противопоказаны. Они не склонны к искусству, приятному ничегонеделанию и разным глупостям, то есть к широкому, но неконкретному мышлению, которое и является основой для эволюции человечества.

В каком-то смысле, и в этом есть доля истины, поскольку украшение жизни и связанное с этим удовольствие – одна из основных функций искусства. Не случайно оно расцветает в Ледниковый период около 40 тысяч лет назад, когда усложняется буквально вся человеческая культура. В это время одомашниваются первые собаки, появляются копьеметалки и луки, усложняются костюмы и украшения, жилища, развивается язык, возникают первые образцы сложного искусства… Вот представьте, вы сидите долгой холодной зимой, проедаете свои запасы, делать нечего… Знаете, чем занимаются люди в изолированной комнате, в которой есть только одна кнопка, нажатие на которую вызывает удар током? Начинают нажимать на эту кнопку! Наш организм не терпит однообразия и пустоты. Нелюдимые неандертальцы идеально приспособились к жизни… и вымерли вместе со средой. Наши же предки, пережидая зиму, мечтали об общении, впечатлениях, вспоминали о прошлом или грезили о будущем. Отсюда разговоры, разные звуки, перерастающие в музыку, рисунки на стенах, резьба по кости, украшения, которыми они поразят своих соседей при следующей встрече. Искусство – это воображаемая «фигура на фоне», привлекающая внимание, нечто яркое, необычное, непривычное.

Разумеется, все начинается с осознания себя, как отдельного персонажа, который, вроде бы и вместе с родичами, но сам по себе. Первые украшения появились еще во времена гейдельбергского человека. Каждый член общины, вероятно, старался отметить какие-то личные подвиги или особенности, выделяющие его из массы других людей, особенно незнакомцев. Конечно, пока не было широких контактов с чужаками, то и выделяться среди тех, кто знает тебя как облупленного, особенно незачем.

Физические и физиологические основы восприятия – это одна из основ, наравне с обучением тому, что считать красивым. Но не менее важно и то, что будет привлекать внимание к предмету – необычность! Из-за чего красота в мире – довольно большая редкость. Будь красота везде, вы бы перестали ее замечать, как не замечаете воздух… пока он не станет жарким, сухим, мокрым, холодным, сладким и т.д., то есть отличным от привычного. Живи вы постоянно при самом прекрасном закате, вы не обращали бы на него внимания. Но закаты случаются всего раз в день, и каждый непохож на другой.

Или улыбка Моны Лизы Леонардо ДаВинчи! Она абсолютна реальна и естественна… но никто не умеет так улыбаться! В ней и гармония с природой, и ирония, и легкость… Про улыбку Моны Лизы написаны целые тома, потому что она естественная, и крайне необычная. Так вот: для лошади вы должны быть естественным и одновременно необычным, сродни художнику, творящему красоту из лошади и для лошади. Как и она для вас.

Искусство всегда связано со временем и теми реалиями, в которых оно создается. Нам вряд ли понятно искусство палеолита, потому что мы живем в другое время, у нас в головах другие идеи о мире и себе. Поэтому оно интересно только как экзотика или воплощение идеи «связи времен». А вот некоторые идеи периода Ренессанса нам понятны до сих пор. После Первой и Второй мировых войн многим стали понятны и привлекательны идеи авангардистов, символистов, примитивистов, потому что социальные отношения и устройство мира изменилось, и многие чувствовали эти изменения, а новые виды искусства позволяли выразить эти ощущения и понимание нового. После испытаний ядерного оружия произошел качественный перелом в сознании, мир перестал быть привычным, и это мгновенно отразилось на искусстве, которое не слишком близко нам сейчас, потому что мы привыкли даже не к наличию ядерного оружия, а к тому, что его никто не применяет.

Но давайте возьмем не европейскую, а какую-нибудь незнакомую, например, индийскую культуру. Чтобы понять и оценить ее произведения вам нужно знать условность, в которой она создавалась, жизненные ценности, приоритеты, символизм, общественное устройство, проблемы, идеи и т. д. Или музыка другой культуры совершенно по-другому может взаимодействовать с пространством и временем. Современная адаптированная «народная» музыка нам более-менее терпима, но если вы начнете слушать традиционную музыку североамериканских индейцев или Кореи, то она произведет шоковое впечатление. Большой необычностью отличаются некоторые современные произведения для органа. «Слушайте тишину!» Удар по клавишам – и двухминутное молчание. То есть всегда существует некоторая авторская условность, и именно поэтому для одних это произведение высокого искусства, а для других какофония. Простые произведения понятны всем, но уровень мастерства там невысок и с идеями не богато. А вот сложные произведения доступны немногим. Поэтому они дорогие. И тоже самое мы наблюдаем с лошадьми: поточная работа берейтора стоит недорого, но работа настоящего мастера, даже если она длится всего несколько минут в день, ценится в десятки раз дороже.

Творчество сейчас определяется как деятельность, в ходе которой возникают новые продукты или результаты, которых до этого не было в природе или обществе. Но, если честно, принципиально новые вещи выдумать предельно сложно, зато можно «содрать мрамор с Колизея, чтобы построить собор Святого Петра». К примеру, многие творческие люди внимательно наблюдают за природой, которая и подталкивает их к созданию чего-то нового или используют намеки или части чужих идей, которые «носятся в воздухе».

Сложность не то что в сочинении, но даже в восприятии чего-то необычного неплохо иллюстрирует история с индейцами и кораблями Колумба. Несмотря на то, что корабли стояли на рейде в непосредственной видимости, индейцы не обращали на них внимания, и когда Колумб поинтересовался, что они видят, аборигены ответили, что не видят там вообще ничего. То есть они даже не представляли, что такое явление, как корабль вообще возможно, потому что в их мире не существовало ничего подобного. Поэтому, оригинальность – это, конечно, хорошо, но если художник хочет, чтобы его творение признали, нужно, чтобы оно воспринималось другими.

К примеру, почему так мало людей смотрят «альтернативное» или авторское кино? Потому что, с одной стороны, в нем часто встречаются излишне привычные бытовые сцены, а с другой, слишком много нового и непривычного. Точно также с лошадью: скука утомляет, а переизбыток сигналов, амуниции, новых заданий или непоследовательность сюжета перегружает гиппокамп и, на самом деле, вредит восприятию. Свободная лошадь просто уйдет, а связанная (амуницией или психическими приемами) начинает просто рефлекторно отвечать на механическое воздействие, но не думать, что она делает. Совсем другое дело фантастика, приключения, сказки и комиксы! В них много необычного, нас привлекает новое прочтение, сюжет или внешность, но по-настоящему нового там не так много и стереотипы знакомы нам с детства!

Вот это узнавание и формирует эмоциональную связь, которую мы называем сопереживание. Если актер (на актерах это показать проще) чем-то похож на нас своими действиями, если он испытывает сходные эмоции, мы думаем, что он нас понимает, начинаем ему сопереживать, встаем на его точку зрения, принимаем его сторону и т. д. Или если кто-то рассказывает нам случай из жизни, вы сразу вспоминаете «и у меня так было» или «я о таком слышал».

Сейчас мы понимаем, как это работает на уровне нейробиологии. С одной стороны мозг постоянно «оптимизирует» то, что запомнил, создавая алгоритмы за счет упрощения связей между разными областями. Но с другой стороны, идет постоянный процесс нейрогенеза. В трех областях появляются новые нейроны, а по всему мозгу происходит как переключение контактов между синапсами, так и создание новых связей. Если вы думаете, конечно. Вот это и есть творчество. Однако электрический сигнал идет не напрямую от нейрона к нейрону, а в разные стороны по соседним отросткам аксона – шипикам. И временами на эти слабые сигналы отвечают другие нейроны, которые не должны были отвечать. Так возникают ассоциации и озарения. По тому же принципу происходят мутации в генах, так же формируется иммунная система, создающая сразу всевозможные антитела. Какие соединения нейронов сработают, определяется уже средой, поэтому художнику необходимо «напитаться» произведениями других авторов, пойти на природу или найти другой способ запустить столь желаемый процесс творчества.

На самом деле, нет никакого противостояния между наукой и искусством. Первая использует аналитический подход, второе скорее синтетический – все как в жизни, где происходит распад и соединение, разрушение и творение, и одно без другого не существует. Элементы одного и второго есть и в науке, и в искусстве, все дело лишь в процентном соотношении знаний и фантазии. Это процентное соотношение и дает разный уровень верификации – надежной проверки теорий и сопоставлении их с реальностью – «разделения мух и котлет».