Текст книги "Стынь неба осеннего"

– Держи на газах… Давай гранату…

Передние ноги медведицы надломились и, ткнувшись оскаленной мордой в асфальт, она взревела. Ревела от нестерпимой боли, несправедливости, безысходности и отчаяния. Собрав последние силы, она попыталась сделать в сторону машины последний огромный прыжок и, не сумев подняться, растянулась на городском тротуаре во весь рост, откинув в сторону большую клыкастую пасть.

Сержант Серегин кинул в зверя гранату, но, к счастью, впопыхах забыл в дежурке запал к ней.

В окнах домов стал зажигаться свет. Начинался новый день старинного города.

* * *

Утром ошеломляющая весть в одночасье разлетелась по всему городу: доблестные стражи порядка, рискуя жизнью, всю ночь по улицам гоняли медведей. Их было так много, что, пожалуй, бы, хватило, чтоб слопать каждого жителя маленького города.

А немного позже в автобусе маршрута «Синегорск-Кемь» люди поговаривали, что на днях у пристани появилась огромная стая волков. Кто-то этим утром над Белым домом видел НЛО. И уже после ледостава на Енисее со стороны Епишино в город заявился снежный человек. Но с ним, как и с медведем, милиция быстро расправилась, посадив в Синегорскую тюрьму. При выяснении обстоятельств оказалось, что это вовсе не снежное чудовище, а всего-навсего обмороженный человек в стеганной замызганной фуфайке, сбежавший из-за колючей проволоки.

Все эти наваждения к добру не приведут. Ждать хорошего не приходится. Но что бы ни говорили, как бы не обсуждали люди события последнего месяца, происходящие на улицах города, время неумолимо продвигалось вперед. А пока что в полную силу коптили трубами небо городские предприятия, работающие получали вовремя зарплату, в домах правили свадьбы, роддом переехал в новое светлое здание, где все чаще слышались первые крики новорожденных. Осмотрительные горожане некоторое время побаивались ночами шастать по улицам. Пьяные дебоширистые мужики немножко приутихли, зарываясь одутловатыми физиономиями в грязные подушки, засыпали с тяжелой думой: где утром сшибить на фуфырик. Медвытрезвитель перестал выполнять план. В сумеречную пору только самый храбрый тащил с производства сворованное добро. Капитан Сукасян, говоря милицейским языком, за оперативность по обезвреживанию опасного преступника получили внеочередное звание майора. Сержант Серегин, походив в героях, обремененный славой, но не дождался медали «За храбрость», махнул рукой на беспокойную и опасную службу в «органах», встал за прилавок, где много теплее и наваристее.

В древнем городе Синегорске все постепенно улеглось и образумилось. В тихие места с севера, с правобережья Енисея, шла суровая и долгая зима, а с запада, из столицы, – новая перестройка…

Глава XI. Ураган

Кривая молния раздвоила небо. Удар был такой силы, что земля, казалось, сдвинулась с места. Сильный ветер зашумел в темной хвое, качнул деревья. А затем разом в тайгу пришла ночь. Хотя полчаса назад светило солнце, угадывалась размеренная деловая жизнь зверей и птиц.

Ветер мощной грудью налег на лес, пригнул кустарники к земле. Уже пожелтевшая листва густо закружилась в воздухе. Она хотела последними усилиями продлить жизнь, жалко цепляясь за ветки, стволы деревьев, но, скользнув лощеной поверхностью, беспомощно падала на корни, густым ковром покрывала землю.

Надломившись, где-то хрястнуло дерево, за ним другое, третье…

Смешались земля и небо, страшным гулом наполнилась тайга. Лес трещал, ломался, валился, подхваченный неимоверной силой ветра, впереверт летел на сотни метров, с грохотом ударяясь о землю, превращаясь в щепу.

Ветровал не жалел древнюю тайгу, он оставлял после себя широкую полосу непроходимых завалов с искореженными деревьями, со страшными изуродованными выворотнями.

Вся эта круговерть длилась недолго. Но трудно переживать это время в тайге всему живому: бегущему, летящему, ползущему.

В глубокой выемке, вымытой дождями, под корявым старым выворотнем, дрожа от страха, жались друг к другу медвежата. Чтобы не видеть стихии, Фур зарылся носом в пах. Свернувшись в комочек, втиснулся в углубление Бэр. В последнюю минуту перед грозой сама Природа пожалела одиноких медвежат, упрятав их в надежное потаенное убежище.

Буря пыталась достать животных и здесь. Но высокий кедровый выворотень, с годами утрамбованная земля на нем, взявшаяся мхом, сдерживали напор ветра. Лишь сверху на медвежат густо сыпала листва и хвоя, летели с деревьев сучья и ветки.

Бэр плотнее прижимался к теплому боку брата. Фур чувствовал, что и другой его бок грело живое существо, появившееся в размоине неожиданно. Не прошло и несколько минут, как сверху пестуна придавил большой мягкий ком. Фур мог бы подняться и разобраться с тем, кто мешает ему, но сейчас, когда тайга ревет и стонет, он не шевелился, боялся приподнять голову.

Вот рядом хрястнул вековой кедр, переломился. Вершина стремительным перевертышем полетела вниз. Она гулко стукнулась о землю, густыми хвойными лапами закрыла размоину под выворот-нем, в которой пережидали стихию испуганные звери.

Вслед за ветровалом в тайге начался ливень. Надвигаясь с юга-запада, он сильными струями безжалостно хлестал по хвое, оставшейся листве, стволам деревьев, земле. Образовавшиеся бурные потоки стремительно ринулись в низины, под косогоры, быстро заполняя водой глубокие, пересохшие летом овраги, сметая все на своем пути.

В последнее время Фур многому научился. Он не отталкивал от себя Бэра, а старался приблизить его – вместе легче пережить невзгоды. Своенравный Бэр стал теперь послушнее, примирился с судьбой. В его движениях, повороте головы, в жгучих глазах угадывалась грусть. Он тенью ходил за братом.

Медвежата неделю не покидали ручей, где их оставила мать-медведица. Уходил яркий день, и наступала темная осенняя ночь, погожая погода сменялась ненастьем, а мать не возвращалась.

С наступлением сумерек медвежата выходили на охоту – ночью охотятся все. В это время легче встретить удачу. В основном они питались мягкими корешками, раскапывали большие муравейники. Изредка удавалось подкараулить зазевавшуюся птицу.

Как-то вечером в ручей шумно упала осина. Ее вершина оказалась рядом с медвежатами. Фур насторожился. Он уже готов был броситься наутек, скрыться в чаще. Но вскоре послышался всплеск воды и рядом, шелестя травою, к вершине осины проковылял темный зверь. На его гладкой шерсти играли слабые блики луны. Зверь прислушался, повертел головой, приподнялся на задние лапы и, не уловив опасности, стал старательно грызть ветку.

Фур долго глядел на него и слушал, как поскрипывает под его зубами мягкое дерево. Медвежата встречали в ручье бобров не раз. Фур пытался даже подкараулить зверя. Но тот, почуяв опасность, срывался с места и бросался с крутого яра вниз головой, скрывался под водой. Медвежата иногда слышали, как поздним вечером то выше, то ниже по течению ручья валились в водку деревья. Запасливый зверь распиливал их на бревнышки, трудился допоздна.

Бобр не заметил медвежат. Увлеченный работой, он думал о приближающейся зиме, холодной и суровой. Очень много корма идет в стужу. Припасти его надо вовремя. Лишнее осиновое бревнышко не помешает зимой, спасет от голода. Бобры предусмотрительны. Они живут по правилу: запас не помешает.

Когда перепиленная осиновая ветка качнулась, готовая отвалиться от ствола, Фур понял, что медлить больше нельзя. Он сделал стремительный прыжок, и, придавив сверху бобра, стукнул его по голове лапой. Но зверь отчаянно сопротивлялся. Он изворачивался, хлестал противника сильным хвостом, напрягая свои крепкие ноги, пытаясь выбраться и броситься в спасительную воду.

Большими и острыми зубами он норовил добраться до глотки медвежонка. Однако пестун был больше и сильнее. Неожиданно сильным ударом лапы он переломил бобру позвоночник. Подрыгавшись в конвульсиях, зверь скоро затих.

Медвежата с жадностью и остервенением рвали добычу. Они не ссорились. Каждый ел столько, сколько мог съесть. Жирным мясом бобра они утолили голод. Ночная удачная охота помогла им продержаться на обжитом месте еще два дня.

С приближением зимы медвежата острее почувствовали одиночество. Повзрослевший Фур знал, что мать не вернется и пришло то время, когда надо самому позаботиться о себе, нагулять жира, вернуться в свою тайгу, отыскать старую берлогу.

Сначала он направился к овсяному полю, откуда недавно их выдворили люди, но, вспомнив выстрелы, запах крови, исходящий от матери, передумал и через разлог, направился к потаенной овсяной полоске, умостившейся в вершине ручья. Там работали комбайны. И шум машин, и прощальный крик улетающих птиц, и холодные сквозящие ветры, и частые моросящие дожди – все говорило о том, что пора отыскивать свою тропу, торопиться в родные угодья.

Ураган застал их на полпути. Под выворотнем Фур учуял неприятный запах. Он выбрался наверх. Зябко выгнув дугой худую хребтину, терпеливо стал ждать Бэра.

Гроза расходилась. Последняя в этом году гроза. Свирепая. Страшная. И внезапная. Звери бояться грозы. Испугался ее и Фур. В такие минуты тревожно, одиноко, боязно. Фур не раз встречал стихию, но тогда рядом была мать, бесстрашная всесильная Зева.

В нелегкой лесной жизни судьба пестуна незавидна. С появлением малышей он обделен вниманием. За любую провинность его наказывают. Пестун терпеливо сносит незаслуженные обиды. Придет время, и строгая мать оттолкнет его, отправит в самостоятельную жизнь.

По стечению обстоятельств Фур стал старшим в семье медведей.

В тайге темно. По спине пестуна, деревьям, земле хлестал ливень. Он заволакивал хмарью даль. И тут Фур вспомнил: точно так же пахло, когда весной они с матерью на увале зорили волчье логово. Взрослые волки, не щадя себя, отчаянно защищали волчат. Но Зева была безжалостна.

Другой раз медведи встретились с волками на Сочуре. Фур помнит их голодные и жадные глаза. Свора серых полукольцом окружила их семейство. Медведи не боятся одиночных волков, но когда их стая…

Казалось, выхода у медведицы не было. И она, сделав медвежатам условный знак спасаться на дереве, смело ступила навстречу стае, чтобы в последний момент обманным движением сбить их с толку. Волки растерялись. Они привыкли, что все живое в тайге под их стремительностью и натиском трепетало, бежало, пряталось, хоронилось, спасалось. Даже сильный и быстрый на ногу лось не мог устоять от волчьего напора. А тут медведи! Окружив их, они готовились к кровавой бойне. Ничто в тайге не дается легко.

Стараясь сомкнуть круг, волки двинулись навстречу медведице. Однако молодые переярки немного приостановили бег – от внушительного и дерзкого зверя дохнуло смертью. Никто из них не рискнул первым распрощаться с жизнью.

Зева поднялась на дыбы. Наблюдая боковым зрением за медвежатами, она сделала вперед осторожный шаг, прикрывая собой малышей.

Стая остановилась. Не выдержал самый молодой волк. Он робко попятился назад, разомкнул кольцо. Воспользовавшись замешательством хищников, Зева опустилась на все четыре лапы, молниеносно бросилась на врагов, разорвала одного из них в клочья.

Волки в панике отскочили. Зева прижалась спиной к дереву, на котором сидели медвежата. Она готова была защищать своих детей и себя.

Все это вспомнил Фур. Исходивший из вымоины волчий запах привел его в ярость. Издав воинственный рык, он метнулся к вершине кедра, прикрывающего выворотень, сильно тряхнул ее. Из ямы выскочил лохматый зверь, метнулся к дереву. Пестун подумал, что это Бэр, но, подняв голову, увидел на толстом суку удобно умостившуюся росомаху Россу.

Пока пестун разглядывал беспрестанно мочившегося на дереве зверя, из-под выворотня выполз большой матерый волк. Оскалив пасть и вывалив в сторону длинный красный язык, он беспомощно рычал, захлебываясь слюной, нервно царапал когтями размокший дерн. Зад зверя волочился по земле, на хребтине запеклась кровь.

Отступив на несколько шагов, Фур принял бойцовскую стойку, затем угрожающе двинулся на искалеченного зверя. Из-под хвои вынырнул Бэр, с любопытством посмотрел на брата. Волк, отчаянно скуля, пополз прочь.

Сплошной ливень захлестывал зверей. Не время сводить старые счеты, надо искать укромное место, спасать свою жизнь. Лучше это делать вместе. Стихия на время объединяет, роднит всех: зверей и людей, мирных птиц и стервятников. Вместе легче пережить беду. Угрюмая тайга помнит немало случаев, когда в стихию птицы и хищные звери уживались рядом, в одной расщелине, в одной норе, под выворотнем. Прижимаясь друг к другу, радушно отдавая последнее тепло беспомощному и хилому. Расходятся тоже мирно. Но проходит короткое время, веками устоявшаяся жизнь в тайге налаживается. Звери и птицы снова занимают свое место на этой земле, предназначенное им природой.

Росса соскользнула с дерева. Мокрые, избитые, изувеченные звери, с трудом перебираясь через стремительные потоки, спешили найти новое укрытие.

Ветер и ливень будто хотели уничтожить все живое на земле. В водяной лавине мчались убитые ураганом птицы, зайцы, белки. Некоторые еще боролись за жизнь, пытались уцепиться когтями за стремительно проносившуюся корягу. Другие погибали, и свирепая стихия с легкостью швыряла их безжизненные тела от берега к берегу. Потоком несло полосатого барсука. Судорожно хватая пастью воздух, он ронял тяжелую голову в воду, и поток легко тащил его в низовье. Бушующая вода превращалась в бурную реку, устремленную к Сочуру.

Медвежата со страхом смотрели на непонятный им гнев Природы. В эти минуты им открылась во всей неприглядности черная сторона жизни, жестокая, беспощадная, требующая от каждого из них выносливости, мужества и сообразительности. Здесь нет пощады слабому – выживает самый сильный, самый выносливый, самый сообразительный, самый-самый…

Буря умчалась за Сочур. Тучи унеслись за лес. Свет дня стал снова спокойным и привычным. Только отголоски ливня каплями дождя еще долго барабанили по хвое.

А вскоре в лесу наступило затишье, хвоя стала ярче и зеленее. На толстых ветках деревьев покачивались не упавшие на землю обломанные сухие сучья. Огромные буреломные завалы закрестили тайгу. Она стала неуютной и непроходимой.

– Крэк, крэк…

Росса не нуждалась больше в посторонней помощи. Она быстро покинула перепуганную насмерть компанию. По мокрому мху, скуля от боли, ползал обреченный волк.

Фур потянул оборвавшуюся было тропу к Кедровой пади. Именно в этот час испытаний медвежата повзрослели, стали самостоятельными. Фур заметил, что брат стал степеннее. Он мягче и осторожнее ходил по лесу.

Законы тайги жестоки: здесь нет места слабым. Надо испытать невзгоды и, сохранив себя, продолжить род.

Глава XII. Несчастье

В тайгу торопилась зима. Все чаще сквозили холодные северные ветры. Ночью выпадал мокрый снег, но днем таял и земля, густо покрытая листвой, дышала, отдавая последнее тепло поникшим травам, деревьям и кустарникам.

Уже несколько ночей медвежата шли к Кедровой пади, интуитивно отыскивая тропу. Отдыхали мало: тянуло в родные края. Днем они прятались в укромных местах, это были густые заросли пихтача и ельника, где опасный враг, протискиваясь, обязательно выдаст себя. Чаще всего ложились под ниши вывороченных буреломом деревьев, выворотни и выскори. Отдыхали и там, где застанет утро, на пышной опавшей листве, которую они подгребали под себя лапами.

Сон был короток и тревожен. Прижимаясь друг к другу, медвежата даже сквозь сон слышали происходящее вокруг: шорохи трав, чужой запах, треск сломанного сучка. Когда возникал подозрительный шум, Фур поднимал голову, принюхивался, присматривался. Неизменными спутниками нелегкого перехода от овсяных полей до Кедровой пади были оставшиеся на зимовку птицы. При любом движении в тайге они поднимали невообразимый шум, предупреждая медвежат об опасности. К тому же большой черный ворон Крэк, а ночью филин Уху всегда были рядом.

На рассвете Фур выбрал для отдыха укромное место под плотно лежащими поваленными деревьями, под которые медвежата без труда пролезли. Они удобно устроились на дневку на густых пихтовых лапах.

– Крэк, крэк… – вдруг тревожно возвестил об опасности ворон.

Медвежата, чуть оторвав головы от земли, сквозь густой подрост пихтача стали всматриваться в просветы деревьев, вслушиваться в тайгу.

По перелеску, потрескивая кустарником, в сторону медвежат шел лось. Его большая голова качалась в такт размеренного шага.

Фур сразу же узнал большого Хрипа. Узнал и обрадовался. Значит, он не ошибся, шел правильной невидимой тропой. Значит, их встречают родные края, где они родились, росли и впервые познали суровую, дикую жизнь тайги. Пестун приподнялся на подстилке, готовый броситься навстречу громадному лосю, поприветствовать его. Встретиться так, как встречаются близкие после долгой вынужденной разлуки.

Но рядом с могучим лосем стояла стройная молодая лосиха с лиловыми глазами. Это насторожило Фура. И осторожность, переданная ему с рождения матерью, заставила затаиться. Он снова прилег на подстилку, со стороны наблюдая за лосями. Если бы Фур увидел Хрипа на овсяном поле, то он не узнал бы его, не обрадовался бы так, как сейчас. А здесь, после долгих мытарств увидев лося, пестун возликовал как никогда. Значит, лес живет, в нем прокладываются новые звериные тропы, рождается новая неповторимая жизнь.

Хрип очень изменился с того времени, когда медвежата дружно жили рядом с ним на берегу Сочура. Шерсть на его холке лоснилась, и сам он был бодрым и здоровым. Огромные рога с девятью отростками внушали почтение. Хрип осенью одержал еще одну блестящую победу за продолжение рода. Это тайна соперничества. Тайна борьбы в своем роде, племени.

Вот и сейчас, гордо подняв гордо подняв голову, Хрип вслушивался в тайгу, прошел несколько шагов вперед по тропе, ласково посмотрел на свою подбористую подругу. Остановился, презрительно фыркнул и из больших ноздрей, нависающих над губами, со свистом выпустил пар. Или это был вздох облегчения, или великан учуял настораживающий его медвежий запах.

У лосей пришло время любви. Великому Хрипу предстоит жестокая борьба, чтобы собрать сородичей в единое стадо, стать его предводителем. У зверей так же, как и у людей, есть свой признанный покровитель, которому доверяют, который защитит их. Он спит меньше других на лежках, весь в заботах, во внимании.

Когда Хрип ушел, медвежата поднялись с нагретой подстилки и, не таясь, направились в Кедровую падь. Это их дом, их территория, земля предков. А в своем доме даже пустые стены помогают выжить. Солнце озарило вершины леса. Все пылало огнем: горели осенние разноцветные листья, подсохшие травы, стволы сосен. В тайгу пришла осень. Воздух стал влажным. Кедровый лес притих и задумался.

– Крэк!

Медвежата остановились. Старый ворон сидел на толстом нижнем суку дерева, поглядывал на них. Фур осмотрелся. Пока опасности ждать неоткуда. В лесу стояла тишина. Просыпались редкие птицы, отряхивались, приглаживали перышки, но до поры, до времени голоса не подавали.

Фур понял: черный ворон обрадовался возвращению медвежат, приветствовал их. Все так же шумел и поскрипывал древний лес. Огромные мохнатые ели и пихты размеренно покачивали обомшелыми ветками. По склону в разложье Сочура спускались Кедровые леса.

Пестун стал понимать, что с потерей матери жизнь его изменилась, а младший брат стал ему более близок. Без Бэра сейчас он не мог. Дни, проведенные здесь с матерью, еще надолго останутся в памяти, будут приходить в воспоминаниях и снах. И только Бэр будет сглаживать одиночество, напоминать ему о минувших счастливых днях. Темный лес, полный запахов, шорохов и неожиданностей, стал для пестуна не таким, как раньше. Он встретил его приветливо. Но Фура ждут здесь серьезные испытания: надо готовиться к зиме, отыскать старую берлогу под выворотнем, обиходить, очистить ее от гниющих остатков, хвои и листьев. Но стоит ли рассчитывать на нее? Пестун помнил, что стремительные весенние воды размыли семейное убежище. Возможно, что придется обустраивать новую берлогу на высоком непотопляемом месте.

Таежные знатоки уверяют, что все медведи, как правило, ложатся в берлогу в конце сентября, «под лист». Но этого неписанного закона придерживается не каждый медведь. Тайга непредсказуема, коварна, своенравна. Случается, что одни, гонимые стихией, поздно возвращаются в свои леса, другие не запасли достаточно жира и рыскают по лесу в поисках пищи, у третьих – сильный соплеменник захватил территорию. Бывает и такое, когда медведи устраивают берлогу уже по снегу, когда охотник становится на лыжи.

Вот и Фур, вернувшись в родные места, сомневался, что территория его матери будет принадлежать ему. Пестун еще не медведь. Он полуторагодовалый медвежонок, которого может обидеть любой взрослый зверь. Он не может рассчитывать на помощь сородичей, их поддержку. Закон тайги: побеждает сильный. Теперь ему надо быть, как никогда осторожным: сам он еще слаб и рядом меньший брат. Фур должен рассчитывать только на себя, на свои силы, на свою удачу, на свой маленький опыт. При встрече с настырным соперником, возможно, ему придется оставить свою землю и поторопиться до морозов отыскать новые укрытые места в другом лесу, в непроходимой глухомани.

Но сейчас Фур с удовольствием слушал голос ворона. Всезнающая птица говорила ему о том, что они благополучно вернулись в свой старый лес, где их все знают.

Вот желна Клюэ попробовала долбануть сухое дерево. Затем застучала сильнее. Пестрый болтливый дятел сорил на землю трухой. В разложье Сочура свистнул рябчик. Ему откликнулся другой.

Фур понял: начался день и надо быстрее отыскивать старую берлогу. Но трудный переход изнурил его, захотелось есть.

Медвежата ходили по сумрачному лесу. Волглая листва уже не шуршала.

Законы тайги неизменны: сильный добывает пищу силой, хитрый – хитростью, осторожный не торопиться попасть в лапы хищнику. Каждый здесь выживает благодаря своему уму, опыту, силе. Этими качествами Фур еще не обладал. Он повел брата в густые кедрачи, где еще оставалась застрявшая среди толстых корней обглоданная шишка-паданка. Но ее было так мало, что пришлось обойти всю Кедровую падь, обшарить каждое дерево, чтобы немного утолить голод.

Осенний день вроде расходился. Давно прошло теплое ласковое бабье лето с летящей в воздухе паутиной, но еще случались в Кедровой пади редкие погожие деньки. С утра хмарь неохотно отступала за сопки, поднималось солнце, ветерок подсушивал землю, и в тайгу ненадолго приходило тепло. Зима не торопилась в северные края.

Фур старательно зорил муравейник. Невдалеке, на вершине молодого кедра, суетились и нахально галдели кедровки. На землю летела пожелтевшая отжившая хвоя, шелуха от шишек. Под кедром Бэр увлеченно рыл яму. Его черная шерсть закаталась, свисала сосульками с боков, и сам он был неузнаваем, с головы до пят в земле. Лишь яркими огоньками светились круглые глаза.

Кедровые орешки Бэру пришлись по вкусу, но в эту позднюю пору их трудно сыскать в лесу. Беспощадный лесной гнус за считанные дни успевает спустить с кедров богатый урожай шишки. Когда в Кедровой пади появляется орех, то белки, соболи, бурундуки, кедровки, кукши, птички-синички здесь завсегдатаи. Все лесное население долбит, шелушит, грызет, а то и прячет кедровый орех. Каждая зверушка ли, птица ли спешит урвать себе побольше. Но сейчас жирные орешки можно найти только в кладовых бурундуков и кедровок. Предусмотрительные бурундуки делают норки под мощными корнями деревьев.

Бэр уже знал, что ради горстки сладких орешков стоит работать до изнеможения, копать яму в свой рост. И придет та долгожданная минута, когда отчаянно заверещит полосатый рачительный хозяин, бросится наутек. Но ловкий Бэр придавит его лапой к отвесной стене, не жуя, проглотит, а после разыщет кладовую с орешками.

Медвежонок быстро добрался до гнезда бурундука. Видно, зверек поленился сделать поглубже норку.

Бурундук верещал. Бэр не мог никак ухватить его лапой. Припертый к стене зверек острыми зубами вцепился врагу в палец. Бэр, взвыв от боли, быстро выдернул лапу. Смекалистый бурундук пулей взлетел наверх, юркнул в крону дерева. Медвежонок кинулся за ним. Бурундук затаился в густой хвое кедра. Бэр удивленно поднял голову. Как могло это случиться? Он выпустил из лап поживу.

И тут произошло невероятное! Полупустая кедровая шишка упала с кедра, стукнула медвежонка по чувствительному носу. Он взвыл от боли. На вершине дерева все резвились крикливые кедровки, обклевывая редкие шишки.

Бэр, увлеченный охотой, не видел и не слышал птиц. Ему показалось, что это бурундук швырнул в него шишку. Раньше бы медвежонок простил обиду этому полосатому хулигану. Но сейчас им овладело любопытство: почему с кедра летят шишки, можно ли взять их. И он стал взбираться наверх по скользкому дереву, гонимый и любопытством, и жаждой добычи.

Кедровки почуяли опасность и, скрежеща от злости длинными клювами, сорвались и улетели. Гонимый медвежонком бурундук взобрался на тонкую вершину. Добравшись до вершины, Бэр увидел зверька. Чем выше забирался он, тем громче и притягательнее верещал бурундук. Забыв про осторожность, Бэр поднялся еще на полметра выше. Протяни лапу, и бурундук окажется в когтях.

Случилось непредвиденное. Вдруг, качнувшись, слабая вершина кедра надломилась, и медвежонок кубарем полетел вниз.

Бэр без движения лежал на корнях. Вывалив на бок лиловый язык, он слабо дышал. Фур не видел, а почувствовал, что произошла непоправимая беда. Он подскочил к медвежонку и хотел его наказать. Но кровь, струившаяся из пасти Бэра, встревожила его. Пестун лапой тронул бездыханное тело малыша. Он качнулся, как холодец…

Сознание медленно приходило к Бэру. Сначала он почувствовал запах крови. Он забил глотку и ноздри. Затем услышал шелест сухой травы, скрип дерева.

Скоро вспомнил все, что произошло с ним. С трудом открыл глаза, приподнял голову. Пестун лежал рядом. Слабо светило осеннее скупое солнце.

Пестун поднялся и, чтобы выразить свою жалость, потерся о бок медвежонка. Пересилив слабость, Бэр поднялся, неуверенно переставил лапы. Его качнуло. И он понуро побрел за пестуном.

* * *

Старая берлога обвалилась. На ее месте осталось небольшое углубление, замытое песком и илом. Усыпанная разноцветной листвой большая куча земли напоминала медвежатам о матери. Они постояли, покружили вокруг кедрового выворотня и, удрученные неудачей, пошли вверх по распадку, где их встретили могучие древние кедры. Уже несколько дней Фур бродил по знакомым окрестностям, отыскивая для берлоги подходящее место. Он придирчиво осматривал северные склоны, покрытые сухой травой, непроходимые ельники.

Медвежата перешли топкое болото и только здесь, на острове, покрытом густолесьем, они остановились. Пестун выбрал ядреный надежный кедр и под его корнями стал копать берлогу. Толстые смолянистые корни мешали быстро продвигаться вглубь. Фур лапами тянул их на себя, но скоро убедившись в их прочности, стал копать в стороне. Иногда он впивался зубами в корень, грыз, рвал, кромсал их на щепье. Из десен сочилась кровь, молодые зубы крошились.

Когда глубокая пологая яма стала походить на берлогу, пестун сгреб в кучу сухие листья, устлал ими дно ямы. У болота наломал мягких веточек и, поднявшись на задние лапы, принес их к жилищу. Здесь же нацарапал когтями мха. Не забыл он и про затычку, чтобы с наступлением морозов надежно закупорить ею чело.

Бэр лежал у берлоги. Глаза его слезились, в теле была слабость. Медвежонок похудел. Большее время суток был неподвижен.

Надвигалась зима. Ночи стали темными. В тайге завыл ветер. Дождь сменялся снегом. Пушистый, он ровно ложился на деревья, на землю, на спину медвежонка.

Обреченный Бэр лежал неподвижно. Пестун неохотно выползал из берлоги, обнюхивал медвежонка и устраивался рядом, стараясь теплом своего тела согреть малыша.

Ночью на небе высветились яркие звезды. Молодая луна неподвижно зависла над тайгой. Она все видела, но не могла помочь, не могла подсказать медвежатам, как поступить.