Текст книги "Сказка на ночь (сборник)"

«до свиданья с гусями…»

 
до свиданья с гусями
мальчик нильс
на щите написали
jesus lives
 
 
адреса на заборе
перечту
шлют в цхинвали и гори
и в читу
 
 
мозг для скорости чтенья
облегчен
каждый пункт назначенья
обречен
 
 
гром над городом вроде
типа зевс
или вот на билборде
jesus saves
 
 
к минимальному риску
понесусь
пусть спасает по списку
иисус
 

ПЕПЕЛ БЕСЛАНА

 
вдоль стены стены высокой в сумерках совы
ходит петр дозором проверяет засовы
ходит петр с ангелами летучим отрядом
на бедре ключ золотой борода окладом
 
 
тверда райская стена только стража тверже
бережет сон праведников и явь их тоже
оглядел петр божий мир закатную тучку
видит дитя перед ним протянуло ручку
 
 
видно ищет мать-отца да найдет не скоро
троекратно обошло вкруг стены-забора
только с севера с юга ли все никого там
и подошло в третий раз к жемчужным воротам
 
 
не горюй дитя говорит петр не печалься
пойдем глядеть мать-отца кто б ни повстречался
спросим хоть ночь лети напролет хоть вторая
берет дитя на руки и ходу от рая
 
 
вот идет петр по миру в калитки стучится
ищет мать-отца дитяти где свет случится
четвертый год ходит слез в бороде не прячет
на плече у петра мертвое дитя плачет
 
 
и где упадет слеза что младенца что старца
порастет земля цветом из чистого кварца
светло насквозь горит пламенем камень луг ли
а сорвешь только пепел в ладони да угли
 
 
все голоса в сумерках то ли совы кычут
то ли дети кричат во сне мать-отца кличут
вой ветер-ураган райская стена гнется
кличет господь сторожа а он не вернется
 

«на что уж блохи сучьи пассажиры…»

 
на что уж блохи сучьи пассажиры
или на стебле желтенькие тли
но как и мы дрожа на свете живы
хотя быстрее дня примерно три
 
 
тем пламенней любовь вскипает в каждом
животном ставя жребий под вопрос
тех юношей хитиновых под кайфом
и девушек с глазами летних гроз
 
 
фасеточными факт но тем усердней
всосавши сок иль выпив крови литр
знакомишься с красивой тлей соседней
создать семью или затеять флирт
 
 
тут только второпях не перепутать
блохе не выбрать тлю в подруги дней
как мы допустим любим воблу кушать
но никогда не женимся на ней
 
 
любовь любовь таинственная сила
то аппетит а то союз сердец
вчера блоха флиртуя укусила
потом чума и ты уже мертвец
 
 
я не мертвец чужой любви вчерашней
мне чувство общей близости острей
пока рука лопаты рукопашней
с латинскими названьями костей
 
 
блоха целует суженого влажно
трепещут страстью органы у тли
а завтра гроб и им уже не важно
кто автор книги имена любви
 

«вдруг на шлее у трепетного древка…»

 
вдруг на шлее у трепетного древка
нам виноградны с гелием шары
мороженым торгует в голос девка
и жители желтеют от жары
 
 
всем сердцем к ним но медленные мимо
чуть сумерки наискосок семья
как всем наедине с погодой мило
как жарко жить но хочется всегда
 
 
долой глотками перелетной пыли
в пространства утешительные швы
спасибо всем что мы такие были
и следующим славно что пришли
 
 
кто испытал но юношеству сложно
уж как бы кажется любил вон ту
когда бы жил но и отсюда можно
хорошую с мороженым во рту
 
 
в сень лесопарка искреннее это
в ее альбом вполголоса давно
у года гость единственное лето
из всей зимы второго не дано
 
 
еще с колен мольбой и всплеск олений
в слепую опрометь сквозь воск в зевке
там на лету из всех исчезновений
последнее как снег на языке
 

ВАЛЬС СО СЛЕЗОЙ

 
бродским ястребом бы в ресторанные орды бабах
с незапамятной urbi et orbi запиской в зубах
но закат по мозгам хоть слезай с подоконника
облизнулся недолго и шасть к поставцу за одной
что ли струпья скребком словно иов и тряпочкой гной
чист хрусталь на просвет как слеза подполковника
 
 
подчиненные чутко пока подполковник нальет
перечислит зачистки чем голос нежнее и тише
кто вчера учинял на чеченские села налет
нынче в ночь под чинарой задумчив над чачей и твиши
человек миротворческим ровня по крови чинам
снизу органы сплошь в камуфляже на репе беретка
но в дозоре ему дозировка сильнее чем нам
отчего и всплакнется нередко
 
 
терпеливое тело тем временем прыг из окна
поредела орда но осталась полоска одна
кровеносным снарядом без ведома пощажены
ближе к бирже в строю километры кретинов
впереди в белом венчике в образе вечной жены
конеборный кирилл анкудинов
в иске к синтаксису полон сил и виски
пунктуацию нам проставляет в записке
 
 
ваххабит в ущелье на уши туго тюрбан
подполковник наколет медали на китель
и мычит себе в тучах про черный тюльпан
но не ястреб скорее як-истребитель
камуфляж на парашютисте порван
тело чешет на траектории орган
вероятно глаз
 
 
так случается все понемногу с каждым из нас
 

«спросонок ни имени в мире ни рядом родни…»

 
спросонок ни имени в мире ни рядом родни
как будто продрогшее пригоршней сердце разжалось
и к зеркалу рысью но голые звезды одни
дрожат в промежутке где прежде лицо отражалось
 
 
неважно чужим что живое и жалко его
слипаются птицы в зрачках расступаются сосны
в лесу только зеркало тычет слепое жерло
наружу смотри как созвездия в нем кровеносны
 
 
так явь убеждает объекты в разлуке с собой
в пустеющем смысле стекла после птиц и растений
нулем в знаменателе сном в сердцевине самой
системы отсутствий сломав распорядок осенний
 
 
авральный архангел отбой воструби на губной
гармонике грома в искрящем зазоре контакта
обеих реальностей сердцу из двух ни в одной
не вычислить нынче чью полночь качало когда-то
 
 
отсюда вопрос на засыпку начальнику дней
в любой из действительностей где в зените десница
с гармоникой как относиться к отсутствию в ней
которому снилось бы снова но нечему сниться
 

РАССКАЗ ОЧЕВИДЦА

Zbyt stary żeby nosić broń i walczyć jak inni —

wyznaczono mi z laski poślednią rolę kronikarza

zapisuję – nie wiadomo dla kogo – dzieje oblężenia

Z. Herbert, Raport z oblężonego miasta

 
на солнечных часах четвертый век
до нашей эры мобилизовали
большое войско и вперед на персов
я состою историком в строю
описывая ход событий скоро
царю придется не по вкусу тон
моих записок он себе придумал
культ личности придворные на брюхе
к нему ползут он азиатский дух
вселил в свободные сердца а мой
крамольный стиль сулит немилость персы
повержены но побеждают лежа
меня швырнут в темницу здешний зной
похлеще пыток скоро мне хана
 
 
я впрочем время изогнул не в ту
из двух наукой признанных сторон
проклятый зной вначале был вильгельм
завоеватель а за ним альфред
великий и вторая половина
империи прилипла к первой так
заподлицо что семеро держи
как будто и не распадалась дарий
мчит прочь от гавгамел пока великий
завоеватель в пелле на горшке
агукает таблетку бы от боли
они такие блин изобретут
с пяти колес экстаз неописуем
я молча мертв
 
 
о путник передай
когда вернешься в грецию народу
вернее деду или лучше дяде
внучатому он академик минц
я знаю дорогая угадайка
по сколько кубиков они за раз
здесь вкатывают за такие чувства
я описал все в точности но жизнь
случилась как могла и вот народ
молчит и море черное как вакса
полным-полно бумажных кораблей
взгляните на часы они стоят
 

ЗМЕЯ

 
когда наш бриг швырнуло за гебриды
и гибель подступала велика
все были злы и третий день небриты
кромешный шквал несло с материка
сломайся грот ничто бы не спасло
но штиль настал как серое стекло
 
 
мы за сент-кильдой сеть бросали с юта
все снасти в клочья чертова зима
потом на палубе в бреду как будто
плашмя лежала женщина-змея
вся влажная в ожогах поздних звезд
и радужный стучал о мачту хвост
 
 
я знаю зло я раз безделки ради
убил и нож не залежится вновь
но лезвие в ее зеленом взгляде
срезало звук створаживало кровь
смерть пустяки смешно считаться с ней
коль страх на свете есть и пострашней
 
 
нас вскоре вынесло из мертвой зоны
и бригу бы ни горя ни вреда
но шкипер спятил и открыл кингстоны
там кабельтов от гавани едва
ни мы вверху ни мертвые со дна
не видели как уплыла она
 
 
теперь не пугало ни шквал ни плаха
лишь вспомню и до судорог струхну
она как будто в самом центре страха
у каждого потрогала струну
стыд извела испепелила честь
пожалуй что-то в вашей смерти есть
 
 
а впрочем как подумаешь однако
вдруг нам кресты надгробные сулят
не пустоту до истеченья мрака
а этот пристальный зеленый взгляд
навек в незатворимые глаза
уж лучше жить
нет
умирать нельзя
 

БУТЫЛКА В МОРЕ ВРЕМЕНИ

 
это конечно не ты никакой
который является на работу
и протягивает вахтеру пропуск
с фотороботом предъявителя
даже если и вылитый точь
в точь потому что оригинал
обитал вчера и между вами
в сознании кровоточит прорезь
все твои остальные тоже
дружные пришельцы на службу
не вполне оттуда где
полагают себя уроженцами
матрица это конечно кино
только мы его смотрим
лицом с экрана в зал
 
 
настоящий ты существовал
вчера и завершенный день
словно древняя цивилизация
о которой никто не скажет
правды никто не упомнит
достоверного факта на улице
нигде не встретишь вчерашнего
человека я может быть из всех
единственный кто выдал секрет
в приклеенной к монитору записке
завтрашнему во избежание
реккурентной ошибки но тщетно
время подобие шлимановой трои
с топологией слоеного пирога
 
 
если не веришь положи
этот якобы пропуск ночью
на подоконник сядь спиной
к зажженной свече и увидишь
как образ расслаивается
на тысячи узурпаторов
это нужно непременно делать
в полнолуние но ты уже
опоздал полнолуние пришлось
как раз на вчера и контакт
разомкнут все сказанное
тебе все равно без пользы
спроси меня откуда я знаю
и я спрошу тебя почему
ты поверил что я не другой
 
 
забегая вперед если спросишь
про летающие тарелки тебя тоже
ожидает разочарование они
прилетают из дней которых никогда
не было поэтому правды
не знает никто
 

СЧИТАЛОЧКА

 
рисовал небеса
бог
ярых недр в глубине
гул
захотел океан
смог
шквал чтоб пену с валов
сдул
нескончаемых лет
бег
карася в синеве
рек
росомахи в лесу
след
сверху вечный горит
свет
человек бочком у ларька
сигарета и пиво
тут у бога набок рука
получается криво
но как бог ни старается
человек не стирается
 
 
от попыток в поту
трех
от бумажных в углу
груд
как собака устал
бог
бесполезный прервал
труд
что ни делает бог
брак
неудача ему
в лом
напоследок творит
мрак
пусть им будет темно
в нем
лишь небес не отдаст
псам
станет жить в небесах
сам
рисованью подучится
может лучше получится
 
 
перепало с тех пор
крох
ради волчьих во мрак
морд
с белых круч где живет
бог
в угол где человек
мертв
 

АЛЬТЕРНАТИВА

 
с рассветом исполнитель у дверей
вертляв и кисть на кортике ретива
соображаешь наспех что верней
с поличным в путь или альтернатива
есть люк в полу под ним столетний лаз
в бреду сюда заглядывал не раз
но если выбор волк или козлята
настало время вниз и без возврата
 
 
там степь всегда там телу дома нет
в помине но стропила неба тверже
и спящему росой на веки свет
так дорого что свет навеки тоже
садись и пялься в небеса босой
она к ним в гости нынче не с косой
а с кортиком или в кирасе даже
и с ордером альтернатива та же
 
 
там вереск невысок там редок дрок
но в памяти пример такого места
где сколько правды ни нарубишь впрок
составят акт а дальше жди ареста
все глубже в лаз и глядя вслед ему
оставшемуся видишь как в дыму
чернеют неликвидные активы
любви
был выбор
нет альтернативы
 

АХЕЙСКАЯ ПЕСНЯ

 
я рос внутри троянского коня
играл в войну ходил к соседям в гости
хотя впотьмах сдирали кожу гвозди
и плотники сновали гомоня
мы даже выпив пели иногда
вполгорла за столом в натекшем воске
где сквозь неплотно пригнанные доски
заглядывала редкая звезда
там в небесах она жила одна
внизу была холодная война
 
 
звезду несло куда-нибудь за крит
там нивы целы и скоты рогаты
потом пришли из центра делегаты
с известием что наш проект закрыт
так я увидел город на горе
где афродита поднимала пену
багровую и саша любит лену
оружием холодным на коре
нет стороны которая права
конь юности разобран на дрова
 
 
здесь взгляд пристрастен сверху он верней
когда-нибудь и я взойду в светила
в зенит откуда столько лет следила
за мной звезда моих минувших дней
в зазор где мать как раньше молода
друзья поют вполголоса рябину
в холмах увижу прежнюю равнину
где обрекает ревность города
конь у стены как был и мы внутри
не исчезай за крит гори гори
 

«утром с кашей а в сумерки с водкой…»

 
утром с кашей а в сумерки с водкой
оказалось что жизнь не страшна
как снегурочка в сказке короткой
пролилась над костром и прошла
 
 
высоко на поляне скакала
веселилась со всеми детьми
а осталось воды с полстакана
в ковш ладони сложи и возьми
 
 
столько совести даром и разум
под конец не умнее камней
если вскачь со снегурочкой рядом
пожалеть не успеешь о ней
 
 
почему только к старости старший
а сначала как все молодой
тем скорее над пламенем ставший
быстрым паром и мокрой водой
 
 
наблюдал бы как было на свете
саламандрой в костре на ветру
а вокруг настоящие дети
не растают и сам не умру
 

«чем ночь темней тем пристальнее снитcя…»

 
чем ночь темней тем пристальнее снитcя
столетие ветвистым устьем вспять
к истоку лет и с нынешним не слиться
минувшему я начал чаще спать
там стол накрыт в саду там все друзья
в надежде ждут но мне туда нельзя
 
 
ребенком в лабиринте одеяла
в слезах жалел что жизнь обречена
мысль молодость мою не осеняла
что осенью темнее вечера
сон в сумерки как правильная рыба
он в русле от подушки до обрыва
отваживает сердце от труда
остепеняет мозг и каждый орган
но у обрыва бег времен оборван
я здесь живой мне нужно к ним туда
 
 
столетие назад пока разлука
сидят друзья не издавая звука
без воздуха где не слышны щеглы
их больше нет они уже пришли
 
 
проснуться в русле сна остаться с теми
кого любил когда и я войду
в их тесный свет тень из кромешной тени
умолкший голос пробуя во рту
горит свеча они должно быть вышли
сочти на пальцах звездное пшено
в саду как выстрелы навылет вишни
здесь зелено здесь все разрешено
 

«от московских мостов до излучин античного тибра…»

 
от московских мостов до излучин античного тибра
человеческий час под расческу столетий ровней
за глаза выбирал потому-то наверно и выбрал
эту землю в крови и безрукое небо над ней
 
 
где без ропота житель проворными розгами порот
где кругов на распиле аж в летопись лезть не смешно
как волчата в норе прижимается к городу город
стиснув в челюстях время покуда совсем не прошло
 
 
чем с примерами проще тем жестью учебник богаче
шелест летосчисления ночь огибает дугой
кто нам жуков жестокий у стен фьораванти на кляче
или марк совестливый аврелий орлом на другой
 
 
слишком густо мозги боронило у зеркала гребнем
не пристало ристать на маневрах минерве совой
раз в таверне на сретенке или в трастевере древнем
в траттории потомок ложится костьми под собой
 
 
номер третий с вещами на станции сплит или сочи
или вспомнишь в грозу расчехлить звездолет в гараже
чтобы к небу побегом в ком нет человеческой мочи
но оно отслужило живым не поможет уже
 

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ

 
приложить к зубам ободок жерла
траектория ровно в район затылка
потому что живопись умерла
сладко пела музыка да затихла
 
 
антилоп в альтамире нагнать не мог
беден бубен у капища вот наверно
почему себе ухо состриг ван гог
вот какая оса укусила берга
 
 
или в сторону ствол и обратно в дом
ни престолу отныне ни ржущей черни
в топку тряпки паяца остаться в том
что вернее со временем снимут черви
 
 
не как нежный уже укротитель лир
а библейских кровей проедатель плеши
жалить в жопу штырем онемевший мир
динамитом из дыр выгонять ослепший
 
 
жить без умолку зверем за дверью выть
шатуну в декабре вся земля берлога
во вселенной где кроткому трудно быть
богом надо быть больше бога
 

ЗМЕЯ В КОНЦЕ ОСЕНИ

 
где волшебная змея
из лукошка пляшет
хнычет дудочка в горсти
стынет мостовая
станет впредь трава расти
не переставая
если скоро не зима
если снег не ляжет
 
 
впрочем не исключено
что зимы не надо
кобру в ночь несут в сачке
дудочник не в теме
без нее черным-черно
в печени от яда
как белым-бело в зрачке
у песца в метели
 
 
змеи вмятой в немоту
музыке не снятся
навсегда в сибирь мозги
ссылка декабриста
мы плясали как мальки
перестали быстро
здесь в потемках никому
слов не доискаться
 
 
прекратили длиться дни
чередой ученой
году в горло не пролезть
глаз не нужно даже
хоть обоими моргни
из метели черной
весь песец каков он есть
в копоти и саже
 

«срок пробьет испарится река…»

 
срок пробьет испарится река
только ветры повадятся с юга
здесь вода и сегодня редка
камень мелок и с воздухом туго
 
 
постепенно растает и лес
где пустоты пространство расставит
лучше пусть он останется весь
лучше пусть никогда не растает
 
 
если вспомнить начало начал
там не существовало природы
только демон протоны качал
растопырив клешней электроды
 
 
я люблю чтобы было как есть
не дадим чтобы жизнь опустела
и посмел из расщелины лезть
за молекулой демон максвелла
 
 
надо воздуху быть и воде
хоть в глазах облаками одними
городам чтобы было нам где
обитать со своими родными
 
 
даже если все небо огнем
и судьба по нему полосами
иногда вспоминайте о нем
если вы существуете сами
 

ЭЛЕГИЯ НЕ БЕЗ АЛЛЕГОРИИ

 
ударил экскаваторный черпак
вмиг многолюдно с непривычки в луже
там жил на берегу один червяк
теперь их стало два и это хуже
 
 
откроем правду он гермафродит
ну то есть чтоб ни деверя ни зятя
бывало в тыл себе же поглядит
а там другой зовут допустим катя
 
 
или наоборот он был двупол
я в ихней зоологии не дока
кто за двоих работает как вол
тот и в любви не соблюдает срока
 
 
порой чем бог перекусив в земле
набравшись романтического пыла
они встречались с катей на заре
и разное тогда меж ними было
 
 
теперь они друг другу не семья
а были ведь как в капле две кровинки
вот так и нас разлучница-судьба
на трепетные режет половинки
 
 
кто состоял из двух материй встарь
наутро вдруг продукт утраты горькой
он червь еще но он совсем не царь
не генрих грубый с римскою восьмеркой
 
 
так человек заходит в туалет
внезапный болт под диафрагмой крутит
вдруг грохот глядь назад а кати нет
прощай любовь другой уже не будет
 

БИПОЛЯРНОЕ

 
в окне с малышами мамаши
авоськи с кульками крупы
мы мирные люди но наши
надбровные дуги круты
 
 
ты помнишь как явь наступила
завоз долгожданного пива
запой до заречной весны
в три вахты накатами пота
пока вдоль аллеи почета
рабочие лица честны
зазнобу с цигейкой на вате
в кино сорок первый патрон
и мы не рабы на плакате
а кто мы такие пардон
до выписки самой до срока
руин новогодним огнем
в испарине конусы сока
соседний светил гастроном
 
 
мы вышли из прежней икая
и в лучшую вечность вошли
так вот она значит какая
о чем рассуждали вожди
расправила члены стальные
страна отмыкая браслет
стакан бы сюда ностальгии
 
 
но тара пуста на просвет
приют на конечной трамвая
где двести на грудь принимая
томатного люди равны
добры санитары в палате
они нам опять на плакате
напишут что мы не рабы
 

«пес на песке невысок как с реверса в трубу…»

 
пес на песке невысок как с реверса в трубу
тучи отчетливы плавленым оловом в форму
чуткие чайки сбиваются к ночи в гурьбу
к шторму
 
 
мнимый сеанс если фэйсом к буфету в фойе
самый в уме маринист айвазовского толка
скоро с порога мороз и орехи в фольге
елка
 
 
в памяти ветер которым до ребер продут
властвует налысо липы ноябрьские брея
пса позови на ночлег даже если продукт
бреда
 
 
буря притворна из воздуха выпущен газ
след в канители где елка погасшая стыла
елка была наяву это знание в нас
сила
 
 
с детством в прощальной коробке собой невесом
сквозь паутину куда ни пощада ни почта
полуисчезнувший с несуществующим псом
точка
 

ШЕНБЕРГ В БРЕНТВУДЕ

 
давай долой умляут из фамилий
как древле гендель новой честью горд
среди парадных пальм и бугенвилий
здесь путнику вергилий верный форд
вот на одной из мутных фотографий
тропические признаки везде
садовый шланг свой силуэт жирафий
в пейзаже жадно изогнул к листве
не нас ли скопом подстрекал споем
предтеча в purgatorio своем
 
 
тогда и тот живущий в полумиле
глупей соседства в баснях не найдешь
кого сперва народы полюбили
а после освистала молодежь
уже душе по жабры ожиренье
а сердце плотно к прежней славе льнет
на берегу где небо в ожерелье
двенадцати зодиакальных нот
кто жаловался зря что жизнь страшна
ей год едва и вся она прошла
 
 
тринадцать бьет в одном отдельно взятом
раю под сводный хор небесных орд
там цру там царь зверей над златом
а утром умер от инфаркта форд
беда в ком скоро шестерни шершавы
и шустрых пассажиров ни души
там у ворот свидетель из варшавы
он говорит что все уже ушли
спуститься в сад где быстрый вывод прост
вдруг вспомнишь что не помнишь этих звезд
 
 
никто не вождь а сухожильный шорох
в синайском пекле брошены одни
двенадцать нот какой там в жопу шенберг
ты в зеркало и в паспорт загляни
не в старину на диспуты в сорбонну
лечить мозги всю голову долой
есть родина где труд сулит свободу
есть моисей но нет пути домой
и рожки микельанджело увы
умляутом торчат из головы
 

ТО НЕ ВЕТЕР

 
мы маленькие мы каждый лежим в постели
стрижены под ноль на висках синие жилки
мне дали книжку и я читаю про степи
и леса которых в глаза не видел в жизни
люся спящая слева помнит что ходила
в ясли но смысл воспоминания неясен
как ни описывает все темна картина
не могу себе представить никаких ясель
мы больны но ничего не знаем об этом
потому что болели всегда сколько были
многие взрослые добры кормят обедом
взрослые для того чтобы детей кормили
 
 
после тихого часа делают уколы
приходит важный завотделения в маске
справа дурно пахнет оказалось у коли
открылись пролежни и он на перевязке
коля когда ходячий важничал и дулся
видел жука и лошадь говорит большая
как слон но после операции вернулся
в гипсе и как мы с люсей молчит не мешая
в книжке пишут про партизана уверяют
что сражен фашистской пулей книжка похожа
на правду одно хорошо что умирают
взрослые а дети знай себе живут лежа
 
 
в день когда умер сталин нас носили мыться
плачут а все же моют банный день в палате
люся на топчане как на тарелке птица
ни косы никогда не носила ни платья
пока мы так лежим с ней рядом в голом виде
нас намыливают а санитарка верка
поет про то не ветер ветку поднимите
руку кто не забыл на языке вкус ветра
помню играли резиновыми ежами
почему именно ежами этот день я
запомнил поскольку сталин и мы лежали
в мыле дети эдема в день грехопаденья