Текст книги "Сказка на ночь (сборник)"

ДОМОЙ ДОРОГИ НЕТ

 
плохо он присмотрелся этот ваш еврейский профессор
там поперек каждой из четырех осей очень четко швы
ну не иглой конечно а в высшем смысле эфирно
я-то сам не сильно в формулах поясню как сумею
 
 
у вас допустим теперь кризис долговые обязательства
ничем не покрыты и деньги оказались фикцией
тут я немного понимаю ситуации бывали
вот и здесь как бы брали в долг под залог
сам залог не объясню в языке для этого нет слова
и не бумагой вот этими измерениями брали
три пространство одно время как лот под застройку
а потом кварки нейтроны гелий туманности все как надо
ну и мы продукт эволюции только не мы как таковые
другое местоимение посередине между мы и они
 
 
погоди еще не закрывают а дальше совсем просто
залог в результате лопнул и все изымают за неуплату
изымают если понятно сам этот убыточный лот
только мы то есть они уже внутри и больше нигде
нет не люди как вы себе льстите совсем другие
опять не найду слова или пожалуй библиотеки
попробуй посуществуй за пределами неопределенности
обивали как могли пороги представили план преодоления
ведь и просили всего-ничего убогих два-три триллиона
световых лет в кубе и дважды переточенную вечность
посовещались и отказали
 
 
теперь прикинь как из мира удаляют сектор реальности
причем тут лазерные пушки скажи еще водяные
                                                                          пистолеты
смонтировали черную дыру и все мигом втянуло
закоротили вероятность только время взвизгнуло на
                                                                                 излете
не звук а посередине между звуком и [нрзб]
 
 
хорошо последняя я разумеется не существую
в вашем смысле и никогда не существовал
потому что в остановленном времени нет прошлого
и дороги ни в какую сторону пространство свернули
но иногда брежу что существую сегодня особенно остро
и будь у тебя не глаза а вот эти не могу объяснить
видишь шов по вырезанному месту здесь прямо над
                                                                              стойкой
и другие которые остались не от нас не от нас не от нас
а ты мне все кризис впрочем ты даже и не еврей
гыа ахфф стуыы оуггггг как же он мне опостылел
этот ваш человеческий якобы язык
то есть не мне а им то есть вам
 

ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ ЭНИГМЫ

 
вот лествица вот колесо с глазами
докатится поди и до казани
до спасских звезд резва звезда полей
сперва в ступицу маслица подлей
 
 
кого кругом про местность ни спроси я
у них на все один ответ россия
край говорят победы и труда
согласен факт а лествица куда
 
 
а лествица премудрое устройство
для телеграфной эстафеты душ
чтоб трибуналу меньше беспокойства
чуть приговор и глядь исполнен уж
 
 
там сверху бог в ермолке лучезарной
диспетчер солнц и машинист луны
устроит медосмотр перед казармой
кто русский в рай а кто еврей увы
 
 
но колесо глазастое со смыслом
свистит себе все бег считает числам
обкатит по обхвату тридцать раз
иссякнет в недрах веселящий газ
под трубный глас долинами валдая
на суд скелеты побредут рыдая
за призрачным с державой вожаком
ржавеет вентиль лед в проломе комом
звезда пустых полей над отчим домом
и аисты в гараж порожняком
 

«в окрестном лесопарке ни души…»

 
в окрестном лесопарке ни души
где с таксой встарь таскался
там наверху они уже ушли
к столу а ты остался
 
 
нет никому обители теней
чей срок под солнцем прожит
неправда что становится темней
темней уже не может
 
 
свод в стеганом атласе голубом
чертог большой ночевки
но купол впредь полпяди надо лбом
а челюсть на бечевке
 
 
не сорок лет а насовсем синай
скрижаль пуста приказ на
все времена скитаясь вспоминай
что жизнь была прекрасна
 

AMOR VINCIT OMNIA

 
у меня в незапамятном детстве
одна елкина валя была
я носил ее образы в сердце
но она не любила меня
 
 
а в какой-то из смежных вселенных
если мысль эверетта верна
в заведенье для старцев степенных
гардеробщицей служит она
 
 
или может она санитарка
там для гигиенических нужд
ради чувству такого подарка
я мечты дерзновенной не чужд
 
 
и меня в этот госпиталь скажем
привезли отравившись едой
при последнем свидании нашем
я лежу совершенно седой
 
 
старику эта елкина валя
ставит клизму дрожащей рукой
а потом встрепенувшись узнала
и рыдает что боже ты мой
 
 
здравствуй валя мы встретились снова
я известный писатель цветков
в тихом образе старца седого
вот скончаюсь и буду таков
 
 
на тебя изводил я чернила
с той поры пролетели года
что ж ты елкина чувств не ценила
и меня не любила тогда
 
 
у руин моего организма
ты как перст санитарка одна
и расколется вдребезги клизма
и опять зарыдает она
 
 
но седой я и есть в самом деле
а пишу среди ночи хуйню
лучше лягу вон там на постели
и наверное все же усну
 

«на кольце где последняя самка трамвая…»

 
на кольце где последняя самка трамвая
случки ждет электричеством в ночь остывая
провидение прогнуто в форме седла
там вожатый в оскал соискателя пойман
чей чугунный искря эрегирует орган
отвернемся пока возникает семья
 
 
в декабре у судьбы искривляется форма
в смысле жертвы саженями снежного шторма
продвиженья предместий в пургу на аршин
в непосильном за скрежет либидо ответе
чернобурые плачут звериные дети
и на рельсах железные дети машин
 
 
но останется сколько в бетон ни возьмете
после злых машинистов и шпал в креозоте
тишина обведенная в мае огнем
электричество сердца спасенное в громе
и земля меж опорами радуги кроме
метров двух на один остальную вернем
 

МЕЛЬНИЦА

 
ветер ветлы треплет вода в горсти прохладна
знойно в полдень у быстрой реки с утра росно
там один от любви утонул ну и ладно
не его беда первая горевать поздно
не его последняя утешаться нечем
говорят из вечных ключей течет-струится
мельница брошена черны окна под вечер
а все вертится колесо скрипит ступица
скрипнет раз и на свете живой душой меньше
выйдешь к мельнице не уйдешь вернешься к ней же
 
 
жутко да любовь сильней тут к повернигоду
сходятся девицы как страда отлегает
пляши себе жги костры лишь не гляди в воду
кому припрет замуж утопший помогает
а глянешь в реку не девичий лик увидишь
сверкнет радуга сквозь столбы водяной пыли
позади город узорчат весь в башнях китеж
там он и князь над всеми кого не любили
так говорят поди знай что на самом деле
в камышах колесо вертится еле-еле
 
 
и кто глянет в бездну та ему и невеста
среди немолчной воды на зеленом ложе
а поутру проснется нет такого места
стоит мельница пуста и жизнь вокруг тоже
а в прошлой ушедшие пропавшей не помнят
никому не расскажут никто и не спросит
зачем трава почернела где платок поднят
кто любил забудет кто за кем ходил бросит
насытится ненависть а любовь не прощает
знай течет бесконечно колесо вращает
 

«синий кобальт желтый хром…»

 
синий кобальт желтый хром
горький город за бугром
рай припадочный ван гога
мертвой радуги каркас
у последнего вагона
счетчик щелкает как раз
 
 
летом сумерки прохладны
полдни зимние теплы
от полыни до лаванды
плоть исподняя стены
 
 
синий кобальт желтый хром
мир в котором все умрем
труп лавандой убирая
роной матерью рекой
нет у них другого рая
соглашайся на такой
 
 
любоваться мертвым ухом
положив на полотно
как оно пунцовым пухом
вдоль ущелий поросло
 

ХОРОШАЯ НОВОСТЬ

 
на краю плато над полями полбы и проса
сядь и прочесывай окоем с откоса
там возвращаются наши с войны
некоторые из них больны
 
 
те кому отрубили руку умрут
или умерли те кому голову тоже
те кого опрокинули с берега в пруд
лежат в поврежденной копьями коже
на дне в дурной предутробный мрак
погружены теперь с них любую лепту
по желанию терпеливо взимает рак
как ножом с подземного клубня ленту
женщины пока живых ожидало село
но те что остались живы хуже всего
 
 
снаружи целы но телами крушат заборы
огибая воздух как шатуны по весне
женщины знают что многие нездоровы
если случится утро проснутся не все
или все не проснутся зачем им сверху
в человечьем обличье черный огонь войны
ты земле отказал чтобы верить ветру
ты помнишь павших а эти уже не твои
на пиру из полбы и клубней посреди ли
просяного поля у падали все права
 
 
сперва хорошая новость мы победили
а потом плохая угадай врага
 

«показалось внезапно что кто-то другой…»

 
показалось внезапно что кто-то другой
узурпировал бронхи дыханием хилым
раздвигая мозги фигуральной рукой
пусть бы снился а то я действительно был им
 
 
посторонняя память плескалась внутри
где на дне оголтелые годы слоями
так в фонтане блестящие ищешь рубли
сомневаясь в чужой нищете не своя ли
 
 
весь автобусный рейс из нью-йорка в ди-си
затаился и жил по возможности реже
сколько образом прежним в мозгу ни виси
не вернешься в того кем казался себе же
 
 
есть у томаса нейгеля странный трактат
каково ощутить себя мышью летучей
но любых убедительней чтений стократ
настигающий в жизни фактический случай
 
 
отпускаю с другим пропадай ни за грош
роковая в подпалинах кукла из пакли
если в штурманы телу теперь нехорош
в ком запасы dasein’а внезапно иссякли
 
 
тот который внутри манекена молчишь
изучай по трактату искусство полета
бестелесный теперь я летучая мышь
или черная мошка в луче эхолота
 

ДОМАШНЕЕ ЧТЕНИЕ

 
почти в младенчестве три ночи кряду
с фонариком листаешь илиаду
родительскую бдительность дразня
там близок зевс там полыхает грозно
копейная гекзаметрами бронза
и из-за баб ревнивая возня
 
 
или еще была другая книжка
от школьного евклида передышка
о несусветных подвигах войны
о мертвом камне выбранном посланцем
ступай мол друг и передай спартанцам
что вымерли не персы а они
 
 
так сладко в юности читать неправду
что дескать топал александр к евфрату
все ерунда герои и вожди
а старость слизь любая память тленна
и поделом когда бы не елена
не куковал бы в чердыни поди
 
 
а впрочем черт минует боль и лихо
все станет одинаково и тихо
жизнь к старости на случаи скупа
она бы век не ночевала в теле
когда бы не елена еле-еле
не яблоко не ксеркс и не судьба
 

«человек не прекращается…»

 
человек не прекращается
исчезая без следа
просто в память превращается
и собака с ним всегда
 
 
прежнего лишаясь облика
словно высохший ручей
остается в форме облака
в вечной памяти ничьей
 
 
ничего с ним не случается
просто прекращает жить
там собака с ним встречается
или кошка может быть
 
 
мертвому нужна попутчица
тень ушастая в друзья
без собаки не получится
одному туда нельзя
 

К ПОРТРЕТУ

 
живешь ужасаясь повсюду враги
простор для веселья все уже
от серого волка до бабы яги
в комплекте с кощеем к тому же
по ягоды шасть а по курсу изба
на крыше конек и по ставням резьба
тропинка на холмик поката
прилечь бы намаявшись тут в уголке
но грозно яга в материнском платке
глядит со стенного плаката
 
 
здесь впору от горя белугой реветь
но больше не чувствуем боли
вот третий на машеньку лезет медведь
в чем дело там очередь что ли
я правду животным открою в лесу
и девичью честь от медведей спасу
а после хоть в скит богомольцем
но глядя со стен на пустую возню
яга мне перстом указует в меню
иди запишись добровольцем
 
 
избушка избушка старушка в окне
мы так никуда не уедем
давай по-хорошему задом ко мне
а передом лучше к медведям
я понял что дальше в лесу не могу
покинул кощея оставил ягу
соблазны ее сеновала
пускай хоть в гренландии я эскимос
чтоб кто-нибудь в иглу мне выпить занес
чтоб нерпа меня целовала
 

«говорит убогий бедному…»

 
говорит убогий бедному
им без разницы про что
вычисляет сколько лет кому
сколько времени прошло
в нищете казаться древними
нет усилия вообще
деньги б делали из времени
больше было бы в мошне
кто-то мост над ними выстроил
без работы и жены
дни бегут такие быстрые
съешь картошку и живи
говори прохожим резкости
по утрам не мой лица
плохо что зимой окрестности
не отапливаются
бедный стал грубить убогому
рад нащупать слабину
ссорятся и каждый к логову
ковыляет своему
ни клейма на них ни ордена
пьяный лепет мелкий вред
хрена им такая родина
а другой у нищих нет
 

«вспоминай откуда ночь на свете…»

 
вспоминай откуда ночь на свете
шепотом домой с продленки дети
тьмой беретик к темени прибит
в горле глупая на мир обида
в луже неживой комок карбида
пахнет и шипит
 
 
в этом стираном тебя дебила
мать пока жива была любила
уж на что отец терпел как мог
жизнь лежит притворно как чужая
только в луже лжи не отражая
все шипит комок
 
 
чтобы память не вошла в привычку
подноси смелей к карбиду спичку
глубже в темень голову нагни
мать с отцом мгновенный фотоснимок
сам в соплях с детсада до поминок
синие огни
 

ВСПЫШКА

 
вся в черно-белом в советском за миг до угона
трап в стратосферу с востока слоистая льдина
рейсом в одессу пора выходить за другого
из запорожья где редко во двор выходила
 
 
просто сначала соседка а после невеста
прочь в одночасье в пучину селедки и вальса
что же так прошлое в кадре корежит нерезко
словно пропеллер взревел и угон состоялся
 
 
виснет сосульками свет передержанный с неба
мертвая в кадр на полвека вонзается птица
плохо снимала нас подслеповатая смена
глыба слоистого льда искалечила лица
 
 
долго мы блеклые будем глядеть друг на друга
ты с фотоснимка а я из проклятого края
издалека из девятого дантова круга
где исполняется вера неверных карая
 
 
пуст этот космос расколотый эта страна ли
древняя в дантовом пламени в пепел сгорели
годы где мы не любили а просто стояли
друг против друга у трапа и просто смотрели
 

CУМЕРКИ

 
быстрый как сон
след истребителя в небе зеленом
заячий гон
панцирный взвод за элейским зеноном
 
 
слабо видна
тускло на стеклах распластана светом
в раме окна
женщина в образе полураздетом
 
 
если бы я
стал обитать в человеческой коже
мне и моя
так бы мерещилась женщина тоже
 
 
вечер велит
телу в тисках похотливой неволи
пусть оголит
или теплее оденется что ли
 
 
грудь и рука
в гулком бинокле смеркаются сутки
явь коротка
глазу что сну не идет на уступки
 
 
сердце к торцу
к сколу стекла и капелью на китель
богу-творцу
мстит атакующий бог-истребитель
 

ИГРА

 
у тебя была подруга
у нее была игра
с виду верности порука
на поверку неверна
 
 
у нее глаза с закатом
грудь упругая в тепле
что мы делали за кадром
видно не было тебе
 
 
жизнь прошла с двойным сюжетом
под поверхностью ковра
я живой тебе об этом
не признался никогда
 
 
там внизу пазы сквозные
закоулки пыльной тьмы
жаль что мы такие злые
отчего такие мы
 
 
нас лепил из глины лишних
ваш в косматой бороде
ветхий бог который в вышних
больше нет его нигде
 
 
высоки за гробом травы
проще ангелов пасти
мы наверное неправы
ты наверное прости
 

ВЕЧНЫЙ ВИТЯЗЬ

 
в чужом краю где вечный витязь гость
страсть уступает разуму и пусть
за незнакомых звезд в зените гроздь
взимают непозволенную грусть
он гвоздь в седле с железной головой
снаружи твердый но внутри живой
 
 
теперь условие задачи степь
врозь в стороны на столько парасангов
что не вместить железному уму
пространство соткано из направлений
а в шее триста шестьдесят делений
и голова вращаясь щелк да щелк
глядит где камень врыт с известным текстом
инструкции но камень врыт нигде
здесь по сюжету нужен перекресток
но параллелен мир в нем нет углов
а витязь вечен но не потому
что был всегда а потому что в нем
альтернативный план не предусмотрен
он функция но аргумента нет
бывал горяч но весь чугун остыл
остановилось сердце лишь рассудок
на тайной траектории добра
а тело в скорлупе над ним смеется
и вечно хочет прочь и остается
 
 
под витязем животное одно
с конем каурым схожее везде
поскольку целиком себе равно
округлое в подпруге и в узде
ему не стать лисой не быть ежом
что делает оно в краю чужом
 
 
на свете есть любовь а воли нет
и нищий пушкин в облике кота
у лукоморья по голде брателлы
но это я не обо мне же речь
а конь пускай несет свое добро
закованное в сталь во все пределы
в тисках удил устала голова
от дифференциальных уравнений
но песни перекрестков на устах
конь бесконечность у него в мозгу
пересекутся сотни параллелей
инструкция у скакуна внутри
и круп его породистый обвис
от тяжести проглоченного камня
там точно высечено что почем
налево сказка а направо песнь
конь от земли не в силах оторваться
он скачет прочь но хочет оставаться
 

«что ни старость то ходики глуше…»

памяти в. п.

 
что ни старость то ходики глуше
к горизонту прохожий прижат
раньше страстью туманило души
в теперь они тихо лежат
 
 
там за садом за створом ограды
угомон уготован душе
и проснуться притихшие рады
но увы не умеют уже
 
 
утром славки свистят утешая
ночью мышь прошуршит или еж
просто жизнь оказалась большая
за ограду с собой не возьмешь
 
 
за рентгеновским горьким кордоном
прощены все утраты давно
только зной медоносный которым
мы дышали забыть не дано
 
 
только воздух пчелиный твердея
за прощальными дорог дверьми
как рептилия в пойме эдема
мы мудры с той поры как мертвы
 
 
если славки с повестки обряда
не собьются за пару монет
больше нас утешать и не надо
все равно утешения нет
 

ВЕРДИКТ

 
уже никого не накажут
опричь журналиста за труд
лишь белое черным намажут
и красное в лифте сотрут
 
 
с востока срывается ветер
но бункер не дрогнет стальной
где спрятан клистир и катетер
для нужд управленья страной
 
 
пока не сгустится над спасской
метелью вороний помет
и карлику карлик с опаской
протяжное карр пропоет
 
 
пусть пойменным жителям низа
рабам нефтяного сверла
паролем шенгенская виза
а отзыв отъезд навсегда
 
 
осанна сердцам обреченным
но честным в отчизне такой
где мажется белое черным
и красное льется рекой
 

ЭКЛОГА

 
в древнем греческом отечестве на поляне
гуляют овечки сплошь обшиты овчиной
мальчик подбирает полечку на баяне
попадись ему девочка станет мужчиной
допустим выйдет нимфа спортивно одета
в ожерелье проследим за этим моментом
но пока из лесу на вокал нет ответа
пыхти продолжай овладевать инструментом
ой колосс мой родосский в гизе пирамиды
пой гармонь на опушке вжарьте пиериды
 
 
в некотором царстве в греческом государстве
ходят овцы подбиты цигейковым мехом
а пастух пропал просто музыка в пространстве
мечется по пустошам рикошетным эхом
империя в период полного упадка
скоро турки толпой от вены до севана
дуракам если ослепнут поется сладко
на манер кальпурния и немесиана
надо взять себя в руки жить до нашей эры
не пробовал но приму экстренные меры
 
 
или как некий китс видишь пейзаж из веток
и жертву а вблизи лишь гончарный обломок
передвинули время ты полагал предок
а сунешься к зеркалу там полный потомок
галоперидол в глотке голова обрита
турки порвали баян из живота вата
говорю врачу сам читал у феокрита
что нимфы им давали за полтора такта
китса вон выписали и шелли уже там
врач мимо но мигнул мол следи за сюжетом
 
 
ладно слежу еще не теряю надежду
приобрел гармонику marine band c-major
гляжу нимфа в одном ожерелье а между
ног но об этом потом и говорю ей же
вот мол песня в вашем древнем греческом духе
лад лидийский изволь скулу свело от боли
но не дрогну подобно маклаю-миклухе
мужествен животновод со свирелью в поле
поспевай турнепс наливайся соком свекла
на холме храм свищет ветер вдребезги стекла
 

СЛОВО О СЛОНАХ

 
сидишь в кино какао пьешь в буфете
все время мысль преследует одна
как хорошо что есть слоны на свете
как жизнь без них была бы здесь бедна
 
 
когда тревога в воздухе вечернем
в печальный час для мира и страны
смахнешь слезу но вспомнишь с облегченьем
как славно что на свете есть слоны
 
 
пускай на службе выбранит начальство
но стоит лишь оставить нас одних
все мысли о слонах о как же часто
и с нежностью мы думаем о них
 
 
возьмите все морских допустим свинок
летучих рыб подземных ползунов
но в сердце есть запечатленный снимок
слона и вы оставьте нам слонов
 
 
нам скрашивают подлости режима
отцы и дети жены и друзья
жить без жены уму непостижимо
жить без слонов практически нельзя
 

НЕТ Я НЕ ТЮТЧЕВ

 
обитель двух светил над головами
и весь синхронный свет
пересекает медленными швами
инверсионный след
 
 
ты скажешь небо в голубой ливрее
но тело в ней черно
а впрочем бред ведь ты всего скорее
не скажешь ничего
 
 
уставить в землю взгляд и в незабудки
раз неба не обнять
ты скажешь смертный слаб а впрочем дудки
ты промолчишь опять
 
 
как след небесный мы живем редея
не размыкая рты
вот мой последний шанс подумать где я
и кто такая ты
 

ПЕСНЯ СТРАХА

 
погляди осторожно в окно
так ажурно дождя волокно
только вверх рыбаку не свети
мы плотва в его зоркой сети
 
 
мы в пучине грустны вырастая
но удача насмарку не вся
если ночь выручает простая
от печальной судьбы карася
здесь на дне где ковыль и калина
не достигнет поверхности весть
сверху искры видны из камина
но камин не у всякого есть
 
 
посмотри сколько снега в окне
как черны на его полотне
пешеходы но пальцем не тычь
это божья добыча и дичь
 
 
распластал свои бельма лугами
в бликах лунной как ноль головни
будут птицы летать оригами
ты и с птицами не говори
эти жуткие сторожевые
в рамах ужасом стекла свело
потому что они неживые
но и это не хуже всего
 
 
лучше лечь и согнуться в дугу
лучше нам о любви ни гу-гу
спрятать сердце в суставе тугом
от нейлоновых ливней кругом
 

ТАЙНА ВРЕМЕН

 
бывало смолоду среда
как ясень пнями
окружена была всегда
другими днями
 
 
махнешь с соседом по второй
плеснет брательник
глядишь то пятница порой
то понедельник
 
 
не так чтоб вторники одни
но вдруг под старость
повыпали другие дни
среда осталась
 
 
сидели пили без вреда
года летели
зачем пропали и куда
все дни недели
 
 
мы как на острове стоим
нам нет спасенья
ни брата с вермутом своим
ни воскресенья
 

«снег на земле на ветке сойка плачет…»

 
снег на земле на ветке сойка плачет
жизнь теплится но ничего не значит
 
 
промчится чье к полуночи слабея
последнее лицо в стекле сабвея
 
 
тоннель сбривает кожу точно лента
наждачная на нужды документа
 
 
ложащегося на черпак перчаток
в нем черепа и крови отпечаток
 
 
душа ушла и телу поделом бы
раз врозь глаза и в дуплах набок пломбы
 
 
с платформы вслед пока в своем уме я
всей костью силясь быть но не умея