Текст книги "Под колесами – звезды"

Глава восемнадцатая

Отношения были восстановлены быстро и безболезненно к обоюдному удовлетворению сторон, после чего молодые люди решили, что настало наконец самое время погулять в парке (благо он начинает расти сразу за порогом дома) и съесть заодно по какому-нибудь шашлыку и мороженному, потому как ростовчане они, в конце концов, или где? А ростовчане, как известно, люди свободолюбивые и мало чего на этом свете боящиеся. Подумаешь, УНА-УНСО! Что ж теперь, безвылазно дома сидеть?

Сказано – сделано, и уже через десять минут они вышли из подъезда в тёплый майский вечер.

А ещё через пять действительно набрели на открытое кафе с шашлыками, пивом и мороженным, в котором даже оказалось полно свободных мест и не очень страшные цены. Впрочем, последнее мало волновало Егора, поскольку полученные от цыгана Юры пять тысяч долларов тратились пока на удивление медленно.

Так что они до отвала наелись горячего жаренного мяса, запили его изрядным количеством свежего пива, сверху на это всё с трудом поместили по сто пятьдесят грамм вкусного пломбира с вишнёвым сиропом, полюбовались вначале тёмно-синим, а после прозрачно-зелёным закатным небом над крышами и деревьями, дождались, когда зажгутся первые звёзды и в полном согласии с самими собой, друг с другом и с окружающим миром отправились домой.

А потом Егор позвонил и предупредил маму, что ночевать не придёт, и был тёплый домашний вечер с просмотром по телевизору какого-то старого американского боевика с Мэйлом Гибсоном в главной роли, и Егора страшно веселило, что крутые герои говорят на украинском языке.

И была ночь, которая повторила день, но уже с большей нежностью хотя и не с меньшей страстью.

– Только не вздумай засыпать раньше меня, – пробормотала Зоя, устраиваясь на его плече и закрывая глаза.

– Почему? – удивился Егор, чувствуя, что тоже начинает уплывать в сон.

– Потому что это неправильно, когда мужчина засыпает раньше, – прошептала она еле слышно.

– Хорошо, – согласился Егор и коснулся губами её лба, – я постараюсь.

Егор проснулся рано, – солнце только-только поднялось над крышами, а птицы в парке за окном ещё не закончили петь свои рассветные песни. Дотянулся до тумбочки рядом с кроватью и посмотрел на часы. Шесть утра, а он чувствует себя выспавшимся и бодрым, прямо как в первые месяцы после дембеля, когда организм по приобретённой за два года железной привычке неизменно просыпался ровно в шесть и требовал зарядки, водных процедур и завтрака.

Видать, молодею, с усмешкой подумал Егор, полюбовался совершенно бесшумно и крепко спящей рядом с ним Зоей и тихонько выбрался из кровати.

Зарядку он сделал в соседней комнате, после чего, за неимением щётки, почистил зубы пальцем, облился водой до пояса (он не любил по утрам принимать душ, предпочитая переносить эту процедуру на вечер) и отправился на кухню. На кухне, которая по своим размерам могла поспорить с жилой комнатой, он нашёл и сварил кофе, съел пару кусков хлеба с маслом, выкурил сигарету и, наконец, понял, зачем он поднялся в такую рань. Цветы! Надо сейчас быстренько выбраться на рынок и купить большой и разнообразный букет цветов. Как по-украински будут «цветы»? Ну да, конечно же, «квиты». Егор оделся, написал на листке бумаги короткую записку и тихонько выскользнул за дверь.

Ещё вчера, до встречи с Зоей, он во время своей прогулки по городу заглядывал ради любопытства на центральный рынок, который здесь назывался Галицким (какой же ростовчанин пройдёт мимо базара в незнакомом городе!) и приметил, что на нём помимо всего того, что обычно бывает на всех рынках, торгуют и цветами. Дорогу он приблизительно помнил, и теперь смело пошёл через парк, рассчитывая обернуться минут за сорок.

И он бы, наверное, обернулся…

Поднявшись со скамейки, дорогу заступили двое. Чёрные джинсы, чёрные кожаные куртки на квадратных плечах, на ногах – тяжёлые десантные ботинки. Егор обернулся. Сзади, на аллею совершенно пустынного в этот ранний час парка, вышло ещё трое таких же, в куртках и джинсах, и он понял, что вчерашняя история в кафе на улице Армянской прямо сейчас получит своё законное продолжение.

Драться? Их пятеро, и это не вчерашние пацаны, а взрослые здоровые лбы, обученные и опытные – забьют, как мамонта, и фамилии не спросят. Значит, остаётся одно…

Егор развернулся на девяносто градусов и резко рванул с места в карьер. Эх, выносите ноги… И тут же услышал, как за спиной кто-то крикнул: «Фас!»

Ну, всё, обречённо подумал Егор, затормозил и повернулся. И очень вовремя, – распластавшись в прыжке, на него летела большая тёмно-серая овчарка.

Он выбросил перед собой ногу и очень удачно попал собаке в горло, после чего та с хриплым визгом покатилась по земле, но время уже было потеряно, и драться всё же пришлось.

Сначала подоспели те двое, что поджидали его на скамейке, а следом ещё четверо: трое, вышедших ему на аллее в спину и хозяин собаки, которого он сразу не заметил.

Первого из нападавших, Егор очень удачно сумел встретить прямым правой в челюсть, а второго – боковым левой в ухо, но тут на него скопом навалились оставшиеся трое (хозяин овчарки, к счастью, занялся не Егором, а своей собакой), и перед Егором встала одна, но жизненно важная задача – устоять на ногах.

К счастью, за спиной очень вовремя оказался толстенный ствол дерева, отлично прикрывшего ему спину, а враги, которых уже стало четверо (тот, кому Егор попал в ухо, быстро очухался и снова вступил в бой), изрядно мешали друг другу, пытаясь поскорее добраться до этого длиннорукого, долговязого и, как оказалось, совсем не трусливого москаля.

Однако до бесконечности сей спектакль продолжаться никак не мог.

Ему весьма глубоко рассекли бровь (во всяком случае левым, залитым кровью глазом, Егор практически ничего уже не видел), как минимум дважды разбили губы и один раз очень чувствительно попали твёрдым солдатским ботинком в коленную чашечку. Настолько чувствительно, что он оставил мысль о том, что нужно – пока овчарка недееспособна – идти на прорыв и рвать когти, – нога ещё кое-как служила подпоркой, но в качестве полноценной нижней конечности для спринтерского бега явно не годилась.

Хана, равнодушно подумал он, пропуская удар в печень и сразу два тяжелейших удара в голову (от падения его в очередной раз спас мощный ствол незнакомого дерева за спиной), сейчас я просто потеряю сознание и тогда…

Однако о том, что будет тогда, он подумать не успел – где-то справа и сзади взвыла уже знакомая сирена атомной тревоги, и прямо на поле боя, проломившись сквозь густой кустарник, вылетел «Фольксваген-Гольф» цвета «мокрый асфальт.»

Его фары горели словно глаза бенгальского тигра-людоеда, мотор выл на повышенных оборотах, а сигнал…

Несчастная овчарка, которая всё никак не могла отойти после полученного удара в горло, при этом, сверлящем насквозь любые мозги звуке, вдруг мгновенно пришла в себя и, поджав хвост, кинулась бежать куда глаза глядят.

Её хозяин, как и положено хорошему хозяину, кинулся её догонять.

Первый из нападавших, которому Егор так удачно попал в челюсть, что тот до сих пор валялся на траве в полной отключке, очнулся, сел, встал, ошалело помотал головой и, шатаясь и натыкаясь на деревья, побрёл куда-то вдаль с прижатыми к ушам ладонями.

Четверо же остальных, просто оторопели от такой наглости, – кто-то на «Фольксвагене» с сильно затемнёнными стёклами – мало, что въехал на пешеходную аллею парка, так теперь ещё и вовсе прёт безо всякой дороги прямо на добрых людей, занятых к тому же весьма полезным и трудным делом.

Оторопь, однако, прошла очень быстро, потому что нахальный «Фольксваген» и не думал тормозить, а вовсе даже наоборот – явно намеревался переехать всех четверых добрых людей.

– Хлпци, да вин з глузду зъихав! Ховайся![4]4
  Ребята, да он с ума сошёл! Прячься! (перевод с укр. автора)


[Закрыть] – сообразил самый сообразительный из четверых, и нападавшие тут же кинулись в разные стороны, стараясь найти дерево потолще и укрыться от психованного автолюбителя экстремальной езды за стволом каштана или клёна.

– Анюта… – растроганно прошептал похожими на кровавые вареники губами Егор, с трудом оторвался от дерева и шагнул вперёд.

Левая передняя дверца тут же гостеприимно распахнулась, и случайный зритель, оказавшийся рядом, вполне смог бы убедиться в том, что на месте водителя у этого психованного автомобиля никого нет.

Таковых, однако, не оказалось, и Егор, сконцентрировав последние силы в одном движении, рухнул внутрь салона и тут же потерял сознание.

Часы показывали половину одиннадцатого.

Егор приподнялся на локте, сел и посмотрел в зеркало заднего вида. Зеркало отразило слегка помятую и растерянную, но совершенно здоровую и даже местами румяную физиономию молодого – не более тридцати лет – парня с серыми нахальными глазами и небритым подбородком.

Замечательно.

Он осторожно потрогал пальцами губы, нос и бровь. Ничего нигде не болело.

Так. Очень хорошо.

Егор достал сигарету, включил радио и огляделся.

Анюта приткнулась к тротуару в каком-то незнакомом узком и пустынном переулке.

– Анюта, – ласково позвал он, – ты меня слышишь? Здравствуй, солнышко!

– Как вылечила, так сразу и солнышко, – проворчала Анюта, но было слышно, что ей приятно. – А за три дня минутки не нашёл, чтобы рядом посидеть.

– Так ты же сама просила не беспокоить! – искренне возмутился Егор.

– Мало ли что я просила… А ты должен был сам догадаться!

– Вас, женщин, фиг поймёшь, – Егор прикурил сигарету и невольно ещё раз посмотрел на себя в зеркало (лучше прежнего, блин!). – Делаешь, как просят – плохо. Не делаешь – тоже плохо. Загадка природы, практически.

– Да, мы такие, – гордо подтвердила Анюта. – А ты не первый год, чай, на свете живёшь, большой уже мальчик – пора бы и привыкнуть.

– К такому привыкнуть трудно, – вздохнул Егор, потом подумал и осторожно спросил. – Ты как, вообще-то… ничего?

– Ничего, – хмыкнула Анюта. – Оклемалась, как видишь.

– Слушай, – разволновался Егор, – Анюта, ты… ты не представляешь, как я тебе благодарен… И за сегодня, конечно, тоже, но, главное… Ведь… ведь мама уже умерла, да? Это… это просто чудо! Да что я говорю! Это ты у меня чудо! Я даже и не знаю, за что мне такое счастье, и как я могу со своей стороны… – он порывисто наклонился вперёд и поцеловал приёмник прямо в шкалу настройки долгим и нежным поцелуем.

– Ой, – сказала Анюта севшим голосом. – Это… это что?

– Это… я тебя поцеловал, – растерянно признался Егор.

– Поцеловал… Значит вот они какие, поцелуи… – задумчиво проговорила Анюта и замолчала.

И молчала до самого вечера.

Егор купил и отвёз Зое большой и красивый букет цветов, но об инциденте в парке умолчал, во-первых, чтобы не расстраивать лишний раз девушку, а во-вторых, просто, чтобы избежать вранья, потому что рассказывать о вмешательстве в национальный конфликт его собственного автомобиля не представлялось ему пока возможным. Да и Зоя не заметила его столь долгого отсутствия, поскольку проснулась, по её словам, минут за пятнадцать до Егорова прихода, и он легко сделал вид, что и сам встал не так уж давно.

Пока Зоя пристраивала цветы в несколько ваз и принимала душ, Егор сварил на кухне кофе и сделал бутерброды себе и Зое, поскольку после утренних приключений уже успел проголодаться.

Они как раз приступили к завтраку, когда зазвонил телефон, и Вера сообщила, что будет дома минут через двадцать, так что пусть детки вылазят из койки и приводят себя в подобающий вид.

– Кстати, заяц, – спросил Егор, прихлёбывая кофе, – я уже понял, что Вера – это твоя родная тётка, но не совсем понимаю, как ты тут оказалась. У тебя ведь, по-моему, сейчас должен быть диплом. Или я не прав?

– Прав, прав. Только диплом у меня уже готов. Я девушка старательная, а весной люблю приезжать в это город. Он особенно хорош весной и осенью. Впрочем, летом и зимой здесь тоже неплохо. Вообще-то я тут родилась, чтоб ты знал. Родилась и жила до четырнадцати лет.

– А чего уехала?

– Положим, уехала не я, а мои родители. Ты же сам видишь, какая тут последнее время политика проводится по отношению к русским… В общем, родителям всё это в конце концов надоело, они продали квартиру, и теперь я ростовчанка.

– Ростову сильно повезло.

– Всё равно скучаю, – вздохнула Зоя. – Я люблю Ростов, а уж ростовчане – это вообще особый народ, не похожий ни на кого другого – весёлый, доброжелательный. Нахальный, конечно, не без этого, но нахальство – не наглость. И всё – таки…

– И всё – таки?

– И всё – таки нет лучшего города на земле, чем древний Львов! Ты не представляешь, как мне обидно, что Украина с Россией цапаются, как две престарелые и надоевшие друг другу родные сестры на коммунальной кухне. Знаешь, есть такие… Мужья у них или умерли, или спились от полной безнадёги, или оставили их за склочный характер; дети выросли и разъехались в разные стороны и редко навещают матерей. Они живут одни в квартире, которая досталась им ещё от их родителей. Разъехаться не могут, потому что, во-первых, нет на размен квартиры денег, а, во-вторых, и это главное, не хотят они разъезжаться на самом деле. Не хотят, потому что привыкли жить вместе. Но при этом и осточертели друг другу так, что прямо хоть стрихнин в борщ подсыпай. И любят и ненавидят одновременно. Понимаешь?

– Не знаю… Наверное, понимаю, но… Видишь ли, я никогда не жил в коммунальной квартире. Но вообще-то понять можно.

– Понять-то можно, – грустно подперев изящным кулачком голову, Зоя задумчиво смотрела в окно. – Знать бы ещё, как этим сёстрам помочь… Ведь им и самим плохо от их бесконечных дрязг, и люди вокруг страдают.

– Ну-ну, – чуть насмешливо протянул Егор. – Уж не метишь ли ты, заяц, в политику, а?

– Если журналистика – это политика, – твёрдо сказала Зоя, поднимаясь с табуретки и убирая со стола, – то мечу. Потому что собираюсь работать по профессии. То есть журналистом.

– Да работай на здоровье, я не против, только…

Они бы легко поссорились, но тут пришла хозяйка квартиры и принесла не очень хорошие новости.

По словам Веры, она встречалась вчера с одним очень знающим и влиятельным во Львове человеком («друг детства, дети мои, и старый мой воздыхатель.») Так вот человек этот сказал, что в городе в активизируются националисты. Их позиции сейчас сильно пошатнулись и в Киеве, и вообще в Украине, они чуют, что время их неотвратимо уходит, вот и пытаются перейти от обороны к нападению. В общем-то ничего страшного, подобное, и даже гораздо худшее, мы уже переживали, но для приезжих русскоязычных людей сейчас во Львове не лучшее время. А уж если они, подобно Егору, невольно вступили с этими молодчиками в серьёзный конфликт… В общем, ребятки, лучше вам сейчас вернуться в Ростов и не искушать судьбу. Пусть страсти немного поутихнут. Львов – город маленький, а местная власть, если, не дай Бог, что случится, виноватых искать не станет. Вернее, виноватым окажется всегда русский. Так что…

– Как-то это, по-моему, унизительно, – задумчиво проговорил Егор. На самом деле, после сегодняшней утренней встречи в парке, он и сам принял решение уезжать, но нужно было как-то «сохранить лицо» перед двумя красивыми женщинами.

И это ему удалось.

Тётка и племянница наперебой принялись его убеждать, что он уже вчера вполне всем доказал свою смелость, а теперь, когда за ним, вполне вероятно, просто пойдёт охота, хорохориться глупо и просто опасно. Если он не хочет подумать о себе, то пусть подумает о своей матери и о них, которым он тоже небезразличен. И вообще, отступить перед превосходящими силами противника никогда не считалось зазорным, и не им, слабым и глупым женщинам, объяснять сию азбучную истину взрослому мужчине, который и опытнее, и умнее. В конце концов, Егор, разумеется, дал себя уговорить и неохотно согласился с вескими доводами и аргументами. Было решено, что Зоя полетит завтра самолётом через Киев, а Егор поедет тоже завтра, но уже на своей машине.

– На машине опасно, – пыталась возразить Вера, – Я бы, Егор, на вашем месте, оставила пока машину у мамы. А ещё лучше у меня. Летите самолётом вместе с Зоенькой. А я найду человека, который вам пригонит машину в Ростов без всяких проблем.

От этого предложения Егор, однако, отказался наотрез и, в свою очередь, потратил добрых сорок минут, чтобы убедить женщин в том, что ничего с ним по дороге не случится и до Ростова он доедет с лёгким попутным ветерком. В результате ему это более или менее удалось. То есть, тётя и племянница остались при своём мнении, но поняли, что мужчина всё равно поступит так, как решил сам.

После этого они распрощались, договорившись встретиться уже в Ростове. Егор, было, попытался настоять на том, чтобы отвезти Зою завтра в аэропорт, но Вера решительно воспротивилась данной идее, заявив, что нечего зря светиться, и они прекрасно доедут на такси и даже на троллейбусе, благо аэропорт расположен в черте города.

Глава девятнадцатая

Егор вышел из подъезда и насторожённо огляделся по сторонам, – сегодняшнее утро преподнесло ему запоминающийся урок. Не заметив ничего и никого подозрительного, он сел в машину, закурил и бездумно уставился в пространство перед собой. Настроение было какое-то неопределённое, и он никак не мог разобраться в собственных ощущениях. События последней недели совершенно не оставляли времени на размышления, он жил и действовал в навязчивом ритме этих событий, не делая попыток подчинить их себе, а, наоборот, давая себя увлечь и подчиняясь им сам. Конечно, события эти отнюдь не были событиями рядовыми и, так сказать, ординарными. А были они, напротив, невероятными, фантастическими и совершенно из ряда вон выходящими.

Но при этом они оставались именно событиями и ничем иным.

То есть, неким набором свершающихся во времени и пространстве фактов. Помимо твоей воли. Но в твоём времени и в твоём пространстве.

В твоём бытие.

А значит, как и любое событие, они предполагали возможность выбора…

Э, погоди, оборвал сам себя Егор. Какая ещё, на фиг, возможность выбора? Я что, неправильно что-то сделал? Нехорошо поступил? Предал кого из близких или далёких или обидел ребёнка? Или девушку? Хм-м… девушку… Как там, интересно, наша девушка…

Он включил приёмник и позвал:

– Анюта, ты здесь?

– Я здесь. Ты отчего такой грустный?

– Не знаю. От неопределённости бытия, наверное.

– Если бы все грустили от неопределённости бытия, – назидательно заметила Анюта, – то в мире не осталось бы места радости, и он бы зачах и умер. Вот я же не грущу по этому поводу. Хотя уж моя неопределённость бытия почище твоей, пожалуй, будет.

– Вот-вот! – воскликнул Егор. – Очень бы, знаешь ли, хотелось узнать побольше о твоей неопределённости бытия. Тогда, глядишь, и моё бытиё стало бы поопределённей.

– Эгоист, – фыркнула Анюта.

– Нет, правда, – воодушевился Егор. – Мы с тобой уже столько вместе пережили, что стали почти как родные. А родные должны знать друг о друге больше. Опять же несправедливость получается, – ты знаешь обо мне всё, а я о тебе – практически ничего.

– Меньше знаешь – лучше спишь, – Анюта явно не была расположена к откровенности. – Ты мне лучше скажи за что тебя в парке били?

– Оно тебе надо? – насупился Егор.

– А как же? Если уж я начала активно вмешиваться в твою жизнь, то хотелось бы вмешиваться со знанием дела, а не наугад.

– А если я не хочу, чтобы в мою жизнь вмешивались? – прищурился Егор.

– Ага, значит было бы лучше, если бы тебя в этом парке забили насмерть. Так, что ли?

– Насмерть – это вряд ли, – не очень уверенно возразил Егор.

– Ну, значит, сделали бы тебя на всю жизнь калекой, – не унималась Анюта.

– Ещё чего! – возмутился Егор. – А ты тогда на что? Ты бы меня вылечила.

– А я и так тебя вылечила.

– То есть, вмешалась в мою жизнь.

– Именно. А ты против такого вмешательства?

– Пожалуй, нет, – вздохнул Егор. – Только, понимаешь, как-то это непривычно. В мою жизнь очень давно никто таким образом не вмешивался. Разве что бабушка Полина, но её давно нет на этом свете. Теперь вот ты появилась, и маму я нашёл и… – у него чуть не сорвалось имя «Зоя», но он вовремя прикусил язык.

– Что «и»? – подозрительно осведомилась Анюта.

– Я говорю, наверное, действительно в моей жизни что-то кардинально меняется в лучшую сторону. А я вместо того, чтобы радоваться, и, как говаривал незабвенный Мао Цзе Дун, строить ветряные мельницы, когда дует ветер перемен… А! – он махнул рукой. – Ерунда всё это! Жаль, что нам с тобой выпить нельзя, вот что. Русский человек, понимаешь, не может без хорошей выпивки по-настоящему излить свою душу и заодно понять как следует себя самого и своего собеседника, который одновременно является и собутыльником, а я что-то в себе так запутался, что без бутылки и не разберёшься.

– А с чего ты решил, что нам с тобой нельзя выпить? – спросила Анюта.

– То есть… как?

– Очень просто. У меня, знаешь ли, есть свои способы, как это вы говорите… а! Расслабиться, вот. Правда, я редко ими пользуюсь, но… почему бы и нет?

– Во дела! – восхитился Егор. – Анюта, старушка, ты это серьёзно?

– За «старушку» ответишь отдельно, – зловеще пообещала Анюта.

– Да это же просто такое принятое дружеское обращение! И вовсе оно даже не обидное, а, наоборот, ласковое и даже, я бы сказал, где-то лестное. Оно означает, что ты с человеком находишься на хорошей дружеской ноге, доверяешь ему и…

– Да ладно, – весело перебила Анюта. – Верю. Так как насчёт угостить даму бокалом шампанского или даже двумя?

– Э-э… – Егор поскрёб пальцами небритый подбородок. – И как ты себе это представляешь конкретно?

– Это не я, это ты себе должен представлять. Ты же предложил выпить.

– Ну для себя я этот процесс представляю слишком даже хорошо, – развалившись на сиденье с удовольствием начал рассуждать Егор. – Иду в ближайший магазин, беру бутылку… Так, чего бы мне взять? Водки я не хочу, да и неудобно как-то с дамой пить водку. Хотя, конечно, всякое бывало. И дамы, прямо скажем, тоже бывали всякие… Но сейчас явно не тот случай. Значит, водку я брать не буду. Шампанское? Нет, это несерьёзно. К шампанскому нужны хрустальные бокалы, и соответствующая обстановка. Интим нужен к шампанскому. А у меня в бардачке всего-то навсего гранёный стакан в единственном числе да и тот грязный. Я его, разумеется, сполосну, но вот как нам создать интим… Нет, шампанское тоже отпадает. Про пиво я вообще молчу. Пиво со своими подружками пусть пьют шестнадцатилетние мальчишки, а взрослый мужчина, если он хочет выпить с женщиной, о пиве даже думать не станет. Может быть вина? Да, вино, пожалуй, подошло бы. Но вино должно быть хорошим, потому что плохое вино – это ещё хуже, чем плохой коньяк… О! Точно! И как я только сразу не сообразил… Коньяк! Не вижу, почему бы мне не выпить, Анюта, с тобой коньяка. Ты как, не против?

– А это не очень крепко? – томно осведомилась Анюта.

– Это крепко, – с прямотой настоящего мужчины признался Егор. – Но мы возьмём хороший коньяк.

Егор сидел прямо на траве, привалившись спиной к тёплому от солнца левому крылу машины и смотрел вниз на город. Рядом с ним стояла початая бутылка, как ни странно, настоящего «Наполеона», которую он приобрёл в баре гостиницы, расположенной возле дома Зоиной тёти. В правой руке Егор держал стакан, на треть наполненный чудесной французской влагой, а в левой – надкушенную плитку шоколада. Ему было хорошо и как-то беспечно, и он рассчитывал, что скоро станет ещё лучше.

– Тост! – сказал Егор, поднимая стакан на уровень глаз.

Полуденное солнце растворилось в коньяке, и он загорелся живым волшебным светом.

– Давай, – согласилась Анюта.

– За любовь! – с чувством провозгласил Егор. – За любовь между мужчиной и женщиной. В широком смысле.

– В широком смысле?

– Именно.

– В совсем широком?

– Как вселенная.

– Ну, если как вселенная, то я согласна.

Они выпили.

Сорок минут назад, когда они, съехав с дороги, вскарабкались на этот холм и расположились в кустах так, чтобы им никто не мешал и они никому не мешали, Егор всё-таки добился от Анюты признания.

– Понимаешь, – объяснила она, – существуют определённые виды и потоки энергии, доступ к которым лучше всего осуществлять с какого-нибудь возвышенного места. Как, например, вот это, где мы сейчас находимся. И если этой энергии, говоря по-человечески, хлебнуть, то она окажет на меня примерно такое же воздействие, какое на тебя оказывает коньяк.

– Здорово! – восхитился Егор. – То есть получается, что ты всегда, когда захочешь, можешь выпить?

– Можно подумать, что ты не всегда можешь выпить, если захочешь, – парировала Анюта.

– Конечно не всегда! Например, когда у меня нет денег.

– Как же, как же!

– Ну… – смутился Егор. – Конечно, деньги на это дело всегда можно достать… Хорошо. Тогда, например, такой вариант. У меня важная встреча, на которую я должен явиться совершенно трезвым, а мне при этом очень хочется выпить. Я выбираю встречу и, тем самым, наступаю на горло собственному желанию. А?!

– Ерунда, – фыркнула Анюта. – Просто в данном случае твоё желание провести достойно важную встречу оказалось сильнее желания выпить. Вот и всё. Или, если тебя не устраивает столь низменное объяснение, твоя воля и характер оказались сильнее твоего желания.

– Вот именно, – согласился Егор. – И получается, что я не всегда могу выпить, когда захочу.

– А что, разве не бывало никогда случая, чтобы воля и характер спасовали перед желанием? – невинным голосом поинтересовалась Анюта.

– Вообще-то бывало, конечно, – берясь за бутылку признался Егор. – И даже неоднократно. Но я всегда честно боролся до конца.

– За это и выпьем! – с энтузиазмом предложила Анюта.

И они выпили по второй…

– …а всё-таки, что ты имел ввиду, когда предложил выпить за любовь между мужчиной и женщиной в широком смысле?

– Видишь ли… – проникновенно начал Егор, откусывая от плитки шоколада. – Кстати, а как у тебя обстоят дела с закуской?

– Нормально. Хотя я никогда не закусываю в вашем понимании этого процесса. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Всё-таки чертовски неудобно так пить, – пожаловался Егор. – Конечно, пил я с друзьями по всякому. Помню даже однажды был случай, когда мы с моим давним корешем надрались вместе, находясь друг от друга на расстоянии в фиг знает сколько тысяч километров. Это несколько напоминает нашу ситуацию, но всё равно не так. Он, понимаешь, живёт в Америке, в Нью-Йорке. Сеня его зовут. Мы как раз сидели с Володькой Четвертаковым – ты его знаешь – и уже не помню по какому случаю пили водку. А он позвонил и сказал, что с кем-то он там всю ночь тоже квасил, а теперь вот пришёл домой и стало ему без нас грустно и тоскливо. И вот звонит он, поэтому нам, а на столе перед ним стоит открытая уже бутылка виски, к которому он в этой самой Америке пристрастился, паразит, изменив доброй русской водке. И если мы тоже пьём, то почему бы нам не выпить вместе по, так сказать, телефону. И мы выпили. И даже не один раз. Забавно было. Вовка с трубкой возле уха и стаканом в руке, и я рядом тоже со стаканом и с трубкой параллельного телефона. Слышимость, кстати, была, помнится, отличная… Но всё равно, понимаешь, мы ведь знали, что он на самом деле за тысячи километров от нас, а с нами только его голос. И когда он положил трубку, то это расстояние очень как-то зримо легло между нами, а… м-м… о чём это я?

– О том, что тебе неудобно так пить, – напомнила Анюта.

– Да! – с воодушевлением продолжил Егор, – Спасибо, а то я что-то… В общем, всё равно это разные случаи. Потому что тогда Сенька действительно находился по ту сторону океана, а ты сейчас рядом. Рядом, но я тебя не вижу.

– А ты закрой глаза, – посоветовала Анюта, – представь, что мы пьём с тобой в темноте, и свету взяться неоткуда.

– Ты ещё посоветуй представить, что я ослеп, – передразнил интонацию Анюты Егор.

– Всё вам, людям, не так, – вздохнула Анюта. – Ну, скажи на милость, зачем тебе обязательно меня видеть?

– Потому что львиную долю информации об окружающем мире мы получаем посредством зрения, – важно сказал Егор, и сам поразился тому, какой он умный.

– Не верь глазам своим… – тихо пробормотала Анюта. – Ну ладно, попробую.

– Что?

– Закрой, говорю, глаза.

– Ты мне уже это советовала, – запротестовал Егор.

– Закрой, закрой. Это другое.

– Сюрприз? – радостно предположил Егор.

– Не знаю, получится ли… Закрывай, давай. И, чур, не подглядывать!

Егор покорно закрыл глаза и принялся тщательно слушать.

Так. Это птицы. А это ветерок в листве. Где-то далеко внизу просигналила машина. Кровь шумит в ушах… Музыка… Откуда музыка? А, наверное, кто-то выставил на открытое окно магнитофон и врубил на полную старых добрых «Криденс»… А это что? Тонкий, на грани слышимости, звон. Как будто робко соприкоснулись два хрустальных бокала… Шорох? Или это опять ветер?

Буквально всей кожей Егор ощутил, как кто-то легко и неслышно опустился рядом с ним на траву.

Совсем рядом.

Слева.

– Ну, – долго ещё? – спросил он внезапно охрипшим голосом.

– Уже можно, – сказали слева.

Он открыл глаза, задержал дыхание и очень медленно повернул голову.

Слева от него, совсем рядом сидело неземное существо.

То, что существо именно неземное, было заметно сразу. Потому что даже у самых экстравагантных земных женщин не бывает такой, переливающейся разноцветным прозрачным огнём, кожи. И ярко-оранжевых глаз тоже не бывает. Опять же совершенно голый, без малейшего признака волос, череп. Правда, идеальной формы и размера, да и наголо бритые девушки и женщины в наше время уже никого не шокируют, но всё-таки…

И никакой одежды.

То есть, совершенно обнажённое неземное существо женского рода с переливчатой кожей, голым черепом и несколько тяжеловатой, но прекрасных очертаний грудью, эдак, четвёртого где-то размера…

Егор почувствовал, что трезвеет.

– Ну, как? – осведомилось существо нежным Анютиным голосом. – Нравится?

И улыбнулось, показав, как ни странно, вполне человеческие белые зубы.

Егор, не глядя, нашарил справа от себя бутылку и, проигнорировав стакан, сделал прямо из горлышка два хороших затяжных глотка. Сразу как-то полегчало.

– А мне? – обиделось… обиделась Анюта.

– Ты же это… того… энергию эту свою употребляешь?

– А ритуал соблюсти? – парировала Анюта.

– Так ведь стакан-то один… – предпринял последнюю попытку спасти коньяк от бесславной гибели Егор.

– Ничего, я не брезгливая.

Егор вздохнул, налил на глаз грамм пятьдесят и, собравшись с духом, протянул стакан Анюте.

– Ам! – отчётливо и громко клацнула зубами Анюта, и её оранжевые глаза вспыхнули, словно две сигнальные лампочки.

Рука у Егора дрогнула, но стакан не выпустила.

– Смелый, – удовлетворённо констатировала фантастическая женщина, забрала стакан, поднесла его ко рту и одним глотком употребила коньяк по назначению.

– Ну, как? – нашёл в себе силы поинтересоваться Егор. – Вкусно?