Текст книги "Отдать душу"

ОТДАТЬ ДУШУ

Надежде Агеевой

– Вы Дьявол? – поинтересовался я у вошедшего, солидно одетого мужчины с лицом пропойцы.

– Нет, – ответил тот, противно улыбаясь. – Но я от имени и по поручению. Имею все полномочия. В чем состоит ваше дело? Хотите продать, обменять, получить что-либо?

– Отдаю душу, – пожал я плечами, мне казалось, что это само собой разумеется.

– Дайте взглянуть… Кхм, что ж, вполне приемлемая штука, ваша душа. Чистая, почти детская. И что хотите? Денег? Власти? Славы?

Я не хотел ни денег, ни славы, ни, тем более, власти. Перед глазами встало милое, словно бы светящееся изнутри лицо. Глаза ее смеялись, и я в который раз почувствовал, как тону в этом омуте, захлебываюсь, иду на дно, чтобы остаться там навсегда. Ради нее я готов отдать все, но что у меня есть? Ничего, только душа.

– Вы это серьезно? – вылупился на меня полномочный представитель Лукавого. – С ума сошел, мальчишка! На хрена оно тебе?!

Я пожал плечами, сказал просто:

– Люблю ее.

– Так взял бы и…

– Нет, – оборвал я. – Мне не нужно брать, вообще ничего не нужно. Просто хочу, чтобы она была счастлива.

– И поэтому продаешь душу? За исполнение ее желаний? – гость явно пребывал в недоумении. – Ты ненормальный? Зачем это?

– А как иначе? – в свою очередь удивился я.

– Романтик, – произнес мужчина с таким брезгливым презрением, будто обозвал дураком. – Ну ладно, мое дело маленькое. Вот договор, подпиши кровью, как только подпишешь, вступит в силу. Все, привет.

Оставив меня наедине с листом пергамента, гость повернулся спиной и растворился в воздухе.

– Сам дурак, – обиженно пробормотал я и пошел на кухню.

Нож легко вспорол ладонь. Накапав в блюдце крови, я макнул туда перьевую ручку и начертал на пергаменте свой корявый автограф. Договор с шипением впитал кровь, вспыхнул и исчез. А на следующий день я увидел результаты.

* * *

Мысли ползли липко и неторопливо, будто слизняк по травинке на берегу пруда. Странно. Вот она почти и кончилась, эта странная сказка с нелепым концом под названием жизнь. Все так быстро, что даже немного обидно. Хотя, с другой стороны, я старый больной маразматик, лежу на больничной койке и жду не дождусь, когда все это закончится. Кому я нужен? Ей?

Я открываю глаза. Она смотрит на меня. Такая же молодая, как пятьдесят три года назад. Это было первым желанием, чтобы она всегда оставалась молодой. В ее глазах пляшет огонь молодости, задор. А я – привязанный к постели старик, я ей в тягость. Она молча смотрит на меня, проводит рукой по моей некогда густой и темной, а теперь безобразно седой и подвыщипанной шевелюре. Я смотрю ей в глаза, я тону. Я люблю ее, и я счастлив. Я закрываю глаза и умираю счастливым.

* * *

Странное дело, я снова ощущаю себя молодым. Оглядываюсь по сторонам. Черные стены огромной пещеры освещают многочисленные костры. Давно забытый образ хорошо одетого алкоголика встает перед глазами.

– Давненько не виделись, – приветствую я. – Опять от имени и по поручению?

– Служба такая, – кивает он. – Идем.

– Куда? – не понимаю я.

– К хозяйке. Велела тебя доставить. Поговорить с тобой хочет.

– К какой хозяйке? – Я удивлен. – Разве хозяин преисподней не мужчина?

– Никогда им не был, – бесстрастно отвечает проводник. – Пошли.

Я иду за ним по подземным лабиринтам. Пещеры и переходы сливаются в бесконечную, черную кишку. Наконец мой проводник останавливается около массивной двери, стучит.

– Я привел его, хозяйка. Можно?

– Да.

Я не верю своим ушам. Вхожу и замираю. Она поднимается мне навстречу. Такая же молодая, такая же желанная. Ее глаза смеются, я тону в них, как тонул всю жизнь. Она встает, она подходит ко мне и обвивает руками мою шею. Я чувствую, как поцелуй обжигает мне губы. Долгое мгновение счастья.

– Ну и что мне с тобой делать, дорогой? – слышу я до боли родной, бесконечно дорогой голос.

– Не знаю. – Я целую ей руки. – Мне больше нечего тебе отдать…

МАЛЬЧИК СО СПИЧКАМИ

Выяснению семейных отношений посвящается…

1

«Здравствуй, дорогой мой дедушка!

Не думал я, что выпадет мне минутка тебе написать, а вот все ж таки выкроил. Уж и не верится, что получилось, а все-таки. Если б ты знал, дорогой дедулечка, как я мечтал об этой свободной минутке, когда смогу тебе написать. Теперь остается только надеяться, что письмо до тебя дойдет, а не затеряется по дороге.

Дедушка, мне здесь очень плохо. Я понимаю, что ты не мог оставить меня у себя, когда погибли папа и мама, у тебя своих дел по горло. Да, я все это понимаю, но очень тебя прошу, забери меня отсюда. Я не могу больше жить у дяди Савы, он злой, он жестокий. Сначала я не понимал этого, а теперь…

Вот он опять меня зовет, я заканчиваю писать и иду, а то мне достанется.

Никогда тебя ни о чем не просил, а вот теперь прошу… Умоляю, возьми меня отсюда. Обещаю, что не буду тебе мешать, буду слушаться и делать все, что скажешь, только забери.

До свидания,

Твой любящий внук».

2

«ЗДРАВСТВУЙ ЗПТ МАЛЫШ ТЧК Я СЕЙЧАС СИЛЬНО ЗАНЯТ ТЧК СОВЕРШЕННО НЕТ ВРЕМЕНИ ЗПТ ЧТОБЫ РАЗОБРАТЬСЯ С ТВОИМИ НЕПРИЯТНОСТЯМИ ТЧК ДЯДЕ САВЕ Я ОТПРАВИЛ ТЕЛЕГРАММУ ТЧК ТЕБЕ ЖЕ МОГУ ОБЕЩАТЬ ЗПТ ЧТО КАК ТОЛЬКО ВЫКРОЮ ВРЕМЯ ЗПТ ПОГОВОРЮ С НИМ ЛИЧНО ТЧК НЕ КИСНИ ТЧК ДЕД ТЧК».

3

«Здравствуй, Дедушка!

Я получил твою телеграмму. И дядя Сава, видимо, тоже получил, иначе почему он меня в тот день наказал и назвал этим… Ну, вот слово вылетело. Такое длинное и неприличное на конце. Штребрейхер, что ли? Или что-то похожее.

Вот ты меня не забрал, а дядя Сава теперь смотрит, как будто я ему не племянник, а теща, и ругается все время. А еще он меня заставляет с пиротехникой возиться. Я не люблю это дело. Раньше, в самом начале, мне нравилось. Но ведь я тогда маленький был, не понимал ничего. И мне было весело, когда дядя Сава говорил: «Пойди хлопушку сделай или петарду зажги». Я тогда ничего не понимал. А теперь я уже большой, почти взрослый. Теперь я все понял, а он смеется и говорит: «Какие петарды? Феерические шоу освоил? Теперь кулинарией займись, возьми спички, кулинарную книгу, и вперед».

Я очень не люблю «кулинарию» и петарды не люблю. Мне не нравится огонь, и спички ненавижу. А дядя Сава говорит, что я дормоед. А еще говорит, что кто-то должен это делать… ну это, со спичками. А раз я сижу на его шее, так хоть делом займусь общественно-полезным. А какое оно полезное, если один вред от него.

Дедушка, ну пожалуйста, забери меня от дяди Савы. Я его боюсь.

Твой внук».

4

«МАЛЫШ ТЧК Я ВСЕ ПОНИМАЮ ТЧК НО ПОЙМИ И ТЫ МЕНЯ ТЧК Я НЕ МОГУ СЕЙЧАС ЗАНИМАТЬСЯ ТВОИМ ДЯДЕЙ ЗПТ Я ОЧЕНЬ ОЧЕНЬ ЗАНЯТ ТЧК НО Я ОБЕЩАЮ ЗПТ ЧТО ОБЯЗАТЕЛЬНО ЕМУ ПОЗВОНЮ ТЧК НЕ ПЕРЕЖИВАЙ ЗПТ ВСЕ УЛАДИТСЯ ТЧК ДЕД ТЧК».

5

– 8-903-974-27-31.

– Пиип-пиип-пиип…

– 8-903-974-27-31.

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…

– Алло!

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…

– Вот блин!

– Аппарат абонента выключен или нахо…

6

«Дедушка!

Миленький, родной, дорогой мой! Забери меня отсюда, ради всего святого. Я больше не могу. Дядя Сава опять заставлял меня… Я больше не могу. Это же не правильно. Я спустился, чиркнул спичкой, а они… Знаешь, смотрят так жалобно, глаза грустные-грустные. И все понимают. И молчат. Знаешь, как мне страшно, когда они молчат? Я боюсь. Раньше мне казалось, что лучше б они заговорили, а теперь…

Вчера один, когда я зажигал, посмотрел на меня и сказал: «Мальчик, что ж ты делаешь? Разве не знаешь, что спички детям не игрушка? А ну-ка отнеси коробок взрослым».

Я зажег, а он закричал. Потом смотрит на меня и говорит: «Дрянной ты мальчишка, что из тебя вырастет?» А огонь уже полыхает вовсю, а он как закричит. А я стою и отойти не могу. Страшно.

Дедушка, родненький, забери меня от дяди Савы. Умоляю тебя, забери. Он злой, он нехороший. Он меня жечь заставляет. А это ведь жестоко. Не может же быть, чтобы мир был таким жестоким. Ты ведь не такой создавал эту вселенную. Ты ведь добрый. Я помню, я знаю.

Забери меня, пожалуйста. Я все-все для тебя сделаю, только забери.

Внук».

7

«ПОТЕРПИ ЕЩЕ КАПЕЛЬКУ ТЧК БЕЗМЕРНО ЗАНЯТ ТЧК С САВОЙ ПОГОВОРИТЬ НЕ СМОГ ЗПТ НО НАПИШУ ЕМУ ЕЩЕ РАЗ ТЧК ЛЮБЛЮ ТЧК ДЕД ТЧК».

8

«САВАОФ ТЧК ГАДЕНЫШ ТЧК ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ТЧК ЕЩЕ РАЗ УСЛЫШУ ЗПТ ЧТО ОБИЖАЕШЬ МОЕГО ЛЮБИМОГО ВНУКА ЗПТ ПРИШИБУ ТЧК И ПЕРЕСТАНЬ ЗАСТАВЛЯТЬ РЕБЕНКА ЖЕЧЬ ГРЕШНИКОВ НА НОЧЬ ГЛЯДЯ ТЧК РЕШАЙ СВОИ ПРОБЛЕМЫ САМ И НЕ ВТРАВЛИВАЙ В НИХ МАЛЬЧИШКУ ЗПТ У НЕГО И ТАК УЖЕ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ ТЧК ГОВОРЯЩИЕ ГРЕШНИКИ МЕРЕЩАТСЯ ТЧК ТВОЙ ОТЕЦ ТЧК».

9

«Дед!

Твой сын, а мой папаша, меня уже заканифолил. Придирается по мелочам, совсем не дает заниматься делом. У него под началом вся вселенная, а я себе всего-то маленькую звездочку с кучкой планеток состряпал, так и то он ко мне со своим веским мнением лезет. Мои педагогические принципы ему не нравятся, мальчишек я, видите ли, зажимаю. А племяш уже подрос, ему тоже пора делом заняться.

Только наш «всемогущий создатель вселенной» этого понимать не хочет. Может, хоть ты ему скажешь, он к тебе прислушивается. А то никакой личной жизни, право слово. Надеюсь на твое участие.

С благодарностью,

Твой внук, Саваоф».

10

– Алло!

– Да.

– Это ты?

– А кто еще может быть по моему номеру?

– Ты зачем Савку обижаешь?

– Папа, я…

– Я целую вечность папа! Я спрашиваю, какого рожна?! Почему я должен бросать все дела и заниматься такими мелочами? Вы родственники, больше того – он твой сын.

– Больше того, я – твой сын, об этом ты почему-то забываешь.

– Я не для того создавал все это, чтобы мое собственное чадо со мной так разговаривало! Немедленно извинись.

– Извини.

– То-то. В общем так, занимаешься своей вселенной и занимайся, я тебе не мешаю. Но и Саваофу мешать не смей. Парень только подрос, делом занялся. И всего-то состряпал какую-то системку на краю вселенной, так ты тут же свой нос в его дела суешь.

– Папа, я ведь только хотел… Он ведь Дьяволюшку тиранит почем зря…

– В общем, так. Не мешай парню работой заниматься, он и без тебя справится. Еще раз к нему сунешься, и я тебе такую кузькину бабушку покажу. Понял? А племяш Саваофкин не пропадет. Все, привет!

– Папа!…

– Пиип-пиип-пиип-пиип…

– Вот ведь! И это родной отец! Деду, что ль, позвонить?..

КАК ДЕТИ

– Сука!!! – отчаянный крик пронзил ночную тьму, перекрыл рев двигателя, затем раздался пронзительный скрип тормозов. Машина остановилась буквально в нескольких сантиметрах от споткнувшегося Бориса Вадимыча. Он улыбнулся пьяной виноватой улыбкой и попытался подняться, но у него ничего не вышло. Водитель тем временем выскочил из машины и подлетел к нему:

– Сволочь, хер собачий, что ты делаешь? – Разъяренный водитель схватил Бориса Вадимыча за грудки и поднял одним резким сильным движением. – Ты, б…дь, паскуда, хочешь, чтобы меня посадили? У меня, б…дь, двое детей! Ты их растить будешь, мудило?

– Изь-зини, командир, – собрав все силы, выдавил Борис Вадимыч. – Я нечаянно… иык… ой.

– Извини? Извини?! Да я ж тебя, скота, чуть не сбил, тварь ты пьяная!

– Ну чего вы шуик… ой… шумите? Я же не хотел…

– Б…дь, я тебя сейчас приведу в чувства! Педераст сраный!

Кулак водителя ткнулся в челюсть Бориса Вадимыча, потом его развернуло, воротник больно врезался в шею, начал душить. Борис Вадимыч захрипел, схватился за горло, и душение прекратилось, но зато земля ушла из-под ног, что-то больно ударило сзади, весь мир завертелся в бешеном темпе, и Борис Вадимыч понял, что падает.

Боль была глухая, ненавязчивая, и он не обратил на нее внимания. Судя по ощущениям, он лежал на газоне. Борис Вадимыч приподнял голову и посмотрел по сторонам. Водителя уже не было, машины тоже. Борис Вадимыч еще раз огляделся по сторонам, убедился в том, что его противник уехал, и только тогда сообщил разбитыми губами:

– Сам козел.

Он попробовал подняться, но у него не получилось, и он рухнул обратно на газон. Может, остаться тут? Да нет, еще милиция заберет… И потом, дома мама… Ждет, волнуется. Он еще раз дернулся вверх, собрав все силы, и для начала встал на колени. Голова гудела, к горлу подкатывала тошнота, он чувствовал себя отвратительно, но почему-то ему было на это наплевать. Главное сейчас было добраться до дома. Борис Вадимыч поднялся и потопал по газону, спотыкаясь и еле шевелящимся языком поминая черта.

Только не подумайте, что Борис Вадимыч был пьяницей. Нет. За те сорок лет, которые он прожил на этом свете, он ни разу не напивался (до сегодняшнего дня), он вообще не пил, не курил, не играл в азартные игры, не шлялся по бабам, знакомств, порочащих его, не имел, не разводился, правда, и не женился. В общем, он не делал ничего предосудительного, даже фамилия у него была какая-то праведная – Боголюбский. Он всю свою жизнь посвятил работе и маме, с которой жил вместе все эти сорок лет. Что же касаемо работы, то тут он уходил в нее с головой, правда, ничего особенного не добился, кроме перевода на новую должность. Именно это продвижение по служебной лестнице сегодня он и отмечал со своими коллегами.

Коллеги отмечали все подряд, был бы повод. Его все время приглашали присоединиться, но он отказывался. Сегодня отвертеться не удалось. По учреждению, в котором он работал, пополз слушок: «Слыхали, а Вадимыч-то большим начальником стал».

– Борис Вадимыч, надо бы проставиться, – тонко намекнули коллеги, и он поперся в магазин за шампанским. Коллеги приветствовали шампанское, но выразили расстройство по поводу отсутствия водки. Борис Вадимыч выслушал поздравления и собрался было домой, но не тут-то было. Он долго отнекивался, но, сам того не желая, оказался за столом с бокалом шампанского. Как это произошло, для Бориса Вадимыча оставалось загадкой. Он все порывался уйти, но остался за столом.

Вскоре шампанское кончилось, и кто-то побежал в ларек за добавкой. Борису Вадимычу было уже все равно, и он покрыл шампанское водочкой, потом шел большущий провал. Теперь же он шел домой пешком (потому что гортранспорт уже не работал) по газону (по известной причине).

Тщательно переставляя ноги, Борис Вадимыч добрел до конца газона и снова вылетел на проезжую часть. На этот раз ему не повезло. Он услышал нарастающий гул мотора, женский визг, чего-то не хватало… Ах да, не было скрипа тормозов.

Борис Вадимыч обернулся, увидел девушку за рулем машины. Девушка, пронзительно визжа, бросила руль и закрыла лицо руками. Борис Вадимыч почувствовал удар. На миг все потемнело, а потом… Потом он увидел машину откуда-то сверху и сбоку, а еще он увидел себя! Он лежал на асфальте, в луже крови, с пробитой головой!

Борис Вадимыч моментально протрезвел, но зрелище от этого менее кошмарным не стало, и он потерял сознание.

* * *

Он очнулся. Вокруг него в тающей серой дымке стояли люди. Он пригляделся: нет, не люди, бесплотные они какие-то. Существ, похожих на людей, было четырнадцать, все они были на одно лицо. Семеро из них были одеты в перламутровые воздушные одеяния, остальные – в такие же воздушные наряды, только серебристого цвета.

– Очухался, – произнес один из четырнадцати глубоким грудным голосом.

– Извините, пожалуйста, не могли бы вы сказать, где я?

– В Таиланде, – грубым голосом ответил ему другой. – Вы посмотрите на него. Какие манеры! А знаешь, что? Засунь-ка ты свои манеры себе в жопу.

Борис Вадимыч недоуменно посмотрел на него, потом на остальных. Перламутровые и серебристые одеяния… Белые халаты?

– Простите, я что, в больнице?

– Ах извините, ах простите, – передразнил второй.

– Где я? – потребовал ответа Борис Вадимыч. – Скажите, где я? Где?!

– В гнезде, – грубо ответил второй.

– Ладно, – одернул его первый. – Это все же наша работа, так что надо открыть глаза человеку, раз он сам не видит, что на том свете.

– Где?! – задохнулся Борис Вадимыч.

– В Кливленде, – вставил шпильку второй.

Первый укоризненно посмотрел на второго, потом обратился к Борису Вадимычу:

– Милый, ты на небесах.

– Перестаньте паясничать, – обрушился на них третий – обладатель трубного голоса. – Раб Божий Борис, душа твоя принята в загробный мир, скажи спасибо, что не распалась на атомы.

– Спасибо, – автоматически ответил ничего не понимающий Борис Вадимыч. – Так я что, в раю?

– Нет.

– Неужели в аду?

– Хрен тебе, а не рай с адом, – хохотнул второй.

– Вы это называете чистилищем, – мягко объяснил первый.

– К делу, ангелы мои, – призвал третий. – Начнем, пожалуй.

– Эй-эй, чего это вы начнете? – вскрикнул Борис Вадимыч.

– Суд над Рабом Божьим Борисом. Посмотрите на жизнь этого человека.

Борис Вадимыч не знал, что видят четырнадцать нелюдей, но перед его глазами промелькнула вся его жизнь как один миг.

– Что скажете? – поинтересовался третий.

– Что сказать? Да будет он обречен на муки веч…

– Погодите, погодите, – залепетал Борис Вадимыч. – Как – на веки мучные?

– Муки вечные, – поправил первый.

– Все равно. За что меня в ад? Я же ничего плохого не сделал.

– А за что тебя в рай? Что ты сделал хорошего? Не мешать, это еще не значит помогать. Для того чтобы попасть в рай, надо хоть что-то сделать в своей жизни для людей.

– Но не в ад же. Может, я ничего не сделал хорошего, но что я сделал плохого?

– Ты умер.

– Это все? Извините, я что, сам себя переехал?

– Ты говоришь, что не сделал ничего плохого, что не сам себя лишил жизни, – третий вздохнул задумчиво. – А кто пьяным вылетел на дорогу?

– Ты еще не знаешь, зараза… – Второй наткнулся на укоризненные взгляды и поправился: – «Раб Божий», что случилось из-за тебя с той девушкой.

Что-то автоматически щелкнуло в мозгу Бориса Вадимыча:

– Стойте! Если я на небесах, то где тогда Бог? И вообще, кто вы такие?

Неизвестно почему, но эта реплика вызвала только улыбки у четырнадцати, а второй так просто расхохотался. Борис Вадимыч опешил.

– Ты что, маленький? В Бога веришь? – отсмеявшись, сообщил второй.

– Но я же на небесах, разве нет?

– Да, только откуда здесь Бог?

– А где ему быть?

– В Катманде. Бога нет. Тот, кого вы называете Богом, поразвлекся здесь и ушел.

– Когда? Куда? Почему? – выпалил Борис Вадимыч на одном дыхании.

– Хм, – усмехнулся второй. – Почему? Да потому, что ему надоело, наскучило. Ну сотворил он вас, ну поиграл с вами, как с котятами. Ну тысячу лет, ну две, ну десять, но сколько можно? Ему надоело, и он ушел, давно ушел. А куда? Да кто его знает? Унесся куда-то, сказал, что придумал новую игру. Наверно, сотворит новый мир с новыми законами и будет играть по новым правилам, пока не наскучит.

– А потом?

– А потом оставит свою игру тем, кому она нравится, и опять уйдет придумывать что-то новое. Он добрый и не жадный, он всегда оставляет свои игрушки другим. Эту он оставил нам, вместе с вами, вот мы и играем.

– И что, он не вернется?

– А зачем? Кому интересно возвращаться к старым играм, в которые уже наигрался?

– Значит, он не вернется…

– Нет. Да и потом, тебе-то что? Ты сейчас отправишься отсюда прямиком в ад. Вот, кстати, тот садист, который там всем заправляет, с нашим Богом не ушел, а остался здесь. Ему здесь нравится, а нам иногда интересно бывает посмотреть, что он еще придумает. Вот уж поистине злой гений с извращенной неистощимой фантазией.

– Не надо меня туда. За что?

– За что? За то, что ты надрался, перестал себя контролировать, и это привело к… Да чего я тебе рассказываю? Смотри!

И Борис Вадимыч увидел.

… Машина подлетала к нему сзади, девушка, находящаяся за рулем, вскрикнула, бросила руль и закрыла лицо руками. Машина на полном ходу влетела в него. Он, смешно раскинув руки, подлетел, перекувырнулся в воздухе и упал на асфальт. Черепная коробка раскололась как спелый орех, и Борис Вадимыч остался лежать на асфальте в луже крови. Его крови!

Машина заглохла, но еще продолжала двигаться на приличной скорости. После столкновения с Борисом Вадимычем машина вильнула в сторону и влетела в фонарный столб. Раздался металлический скрежет, грохот, лязг, брызнуло во все стороны стекло, машина умерла…

Борис Вадимыч содрогнулся, но видения продолжались.

… Больница, белая койка, капельницы. На койке лежит девушка, та самая, что его сбила. Она вся в бинтах, трубках, которые, обвивая ее, тянутся к капельницам. Она без сознания. Милое личико и красивые руки иссечены мелкими шрамиками – это подарок от разлетевшегося вдребезги лобового стекла…

… Квартира в старом пятиэтажном доме. Комната, такая знакомая и родная. В комнате женщина – это его мать. Мать встает с кресла, идет куда-то. Она постарела лет на двадцать. Клочья седых волос, морщины, которых не было, следы долгого плача на лице. Мать ссутулилась, кажется, уменьшилась в размерах. Теперь это старый больной человек, вся ее уверенность и жизнерадостность куда-то улетучились.

Мать идет на кухню, отворачивает крантик газовой плиты, садится на табуретку, всхлипывает и замирает. Она сидит долго, очень долго, бесконечно долго. Потом с грохотом падает на пол, табуретка отлетает в сторону…

– Нет! – Борис Вадимыч трясет головой, но образ не исчезает. – Нет! Нет!!! Не-е-ет! Перестаньте, пожалуйста, перестаньте!

Образ исчезает, его больше нет перед глазами, но он сидит в голове.

– Теперь ты понял, за что?

– Да. – Борис Вадимыч молчит, потом ему приходит в голову мысль. – Скажите, а с тех пор, как Он ушел, хоть одна душа попала в рай?

– Да, их довольно много. Это те, кто у вас причислен к лику святых. Ты готов?

– Да. Нет… Не знаю.

– Ну что ж, отправляйся в ад!

Борис Вадимыч почувствовал, что он проваливается в бездну.

– Стойте! – голос рвет тьму – это голос одного из четырнадцати. – Погодите, послушайте, что я придумал.

Борис Вадимыч зависает. Под ним бездна, над ним бездна, вокруг него тоже бездна.

– В конце концов, так не интересно, – звучит голос. – Скольких мы туда уже отправили? Скольких отправим? И этот тоже туда попадет, но сначала пусть попробует вести праведный образ жизни. Если у него получится, то мы отправим его в рай.

– А если у него действительно получится?

– У него не получится, во всяком случае, я сомневаюсь. Пусть вернется к жизни другим человеком с другой судьбой. Пусть попробует. Пусть делает добро.

– Ха-ха-ха, – это заливается второй, его голос Борис Вадимыч уже знает. – А что, это идея. Давайте поиграем, только оболочку для него подберу я.

Борис Вадимыч продолжает падать, он летит вниз, в бездну, во тьму.

* * *

Он приходит в себя, поднимает голову. Он лежит на газоне весь грязный и оборванный, на опухшей роже недельная щетина. Он встает, отряхивается. Голова раскалывается, во рту – пустыня Сахара, в горле комок, подпирает тошнота, его всего трясет мелкой дрожью. Он сплевывает, ветер подхватывает плевок и возвращает ему в рожу. Он смахивает свои собственные слюни рукавом и начинает медленно идти к дороге.

– О Господи, всю жизнь пью, но чтоб такое приснилось… Надо завязывать. Ч-черт! Делать добрые дела? Надо бы сделать доброе дело – пойти опохмелиться. – Он роется в карманах, в одном он находит дырку, в другом – мелкую купюру. – Да, этого на доброе дело не хватит.

Он останавливается, заходится в кашле, снова бредет шаткой нетвердой походкой, выползает на дорогу. Вокруг него город, над ним облака. Облака несутся по небу бесконечной стеной, сменяются тучами. Начинается дождь, хлещет по щекам, но он не замечает дождя.

* * *

Тучи сталкиваются, полыхает молния, но вместо грома гремит смех. Они играют, им весело. Они резвятся как дети в песочнице. Они играют в войну и в мир, они убивают и воскрешают, для того чтобы потом опять убить. Они распоряжаются судьбами своих игрушек с детской непосредственностью. Они распоряжаются судьбами всего мира.