Текст книги "Стихотворения. Поэмы"

 
Ах, зачем у нас граф Пален
Так к присяжным параллелен!
Будь он боле вертикален,
Суд их боле был бы делен!
 
 
Добрый суд царем повелен,
А присяжных суд печален,
Всё затем, что параллелен
Через меру к ним граф Пален!
 
 
Душегубец стал нахален,
Суд стал вроде богаделен,
Оттого что так граф Пален
Ко присяжным параллелен.
 
 
Всяк боится быть застрелен,
Иль зарезан, иль подпален,
Оттого что параллелен
Ко присяжным так граф Пален.
 
 
Мы дрожим средь наших спален,
Мы дрожим среди молелен,
Оттого что так граф Пален
Ко присяжным параллелен!
 
 
Herr, erbarm’ dich unsrer Seelen!
Habe Mitleid mit uns allen[49]49
  Господи, сжалься над нашими душами! Имей сострадание ко всем нам (нем.).


[Закрыть],
Да не будет параллелен
Ко присяжным так граф Пален!
 

начало 1870-х

 
Вонзил кинжал убийца нечестивый
        В грудь Деларю.
Тот, шляпу сняв, сказал ему учтиво:
           «Благодарю».
Тут в левый бок ему кинжал ужасный
           Злодей вогнал,
А Деларю сказал: «Какой прекрасный
           У вас кинжал!»
Тогда злодей, к нему зашедши справа,
           Его пронзил,
А Деларю с улыбкою лукавой
           Лишь погрозил.
Истыкал тут злодей ему, пронзая,
        Все телеса,
А Деларю: «Прошу на чашку чая
        К нам в три часа».
Злодей пал ниц и, слез проливши много,
        Дрожал как лист,
А Деларю: «Ах, встаньте, ради Бога!
        Здесь пол нечист».
Но всё у ног его в сердечной муке
        Злодей рыдал,
А Деларю сказал, расставя руки:
        «Не ожидал!
Возможно ль? Как?! Рыдать с такою силой? —
        По пустякам?!
Я вам аренду выхлопочу, милый, —
        Аренду вам!
Через плечо дадут вам Станислава
        Другим в пример.
Я дать совет царю имею право:
        Я камергер!
Хотите дочь мою просватать Дуню?
       А я за то
Кредитными билетами отслюню
       Вам тысяч сто.
А вот пока вам мой портрет на память, —
       Приязни в знак.
Я не успел его еще обрамить, —
       Примите так!»
Тут едок стал и даже горче перца
       Злодея вид.
Добра за зло испорченное сердце
       Ах! не простит.
Высокий дух посредственность тревожит,
       Тьме страшен свет.
Портрет еще простить убийца может,
       Аренду ж – нет.
Зажглась в злодее зависти отрава
       Так горячо,
Что, лишь надел мерзавец Станислава
       Через плечо, —
Он окунул со злобою безбожной
       Кинжал свой в яд
И, к Деларю подкравшись осторожно, —
       Хвать друга в зад!
Тот на пол лег, не в силах в страшных болях
       На кресло сесть.
Меж тем злодей, отняв на антресолях
       У Дуни честь, —
Бежал в Тамбов, где был, как губернатор,
       Весьма любим.
Потом в Москве, как ревностный сенатор,
       Был всеми чтим.
Потом он членом сделался совета
       В короткий срок…
Какой пример для нас являет это,
        Какой урок!
 

1870-е

1

 
Князь выехал рано средь гридней своих
        В сыр-бор полеванья изведать;
Гонял он и вепрей, и туров гнедых,
Но время доспело, звон рога утих,
        Пора отдыхать и обедать.
 

2

 
В логу они свежем под дубом сидят
        И брашна примаются рушать;
И князь говорит: «Мне отрадно звучат
Ковши и братины, но песню бы рад
        Я в зелени этой послушать».
 

3

 
И отрок озвался: «За речкою там
        Убогий мне песенник ведом;
Он слеп, но горазд ударять по струнам».
И князь говорит: «Отыщи его нам,
           Пусть тешит он нас за обедом».
 

4

 
Ловцы отдохнули, братины допив,
        Сидеть им без дела не любо,
Поехали дале, про песню забыв,
Гусляр между тем на княжой на призыв
        Бредет ко знакомому дубу.
 

5

 
Он щупает посохом корни дерев,
       Плетется один чрез дубраву,
Но в сердце звучит вдохновенный напев
И дум благодатных уж зреет посев,
       Слагается песня на славу.
 

6

 
Пришел он на место: лишь дятел стучит,
       Лишь в листьях стрекочет сорока;
Но в сторону ту, где, не видя, он мнит,
Что с гриднями князь в ожиданье сидит,
       Старик поклонился глубоко.
 

7

 
«Хвала тебе, княже, за ласку твою,
       Бояре и гридни, хвала вам!
Начать песнопенье готов я стою —
О чем же я, старый и бедный, спою
       Пред сонмищем сим величавым?
 

8

 
Что в вещем сказалося сердце моем,
       То выразить речью возьмусь ли?»
Пождал – и, не слыша ни слова кругом,
Садится на кочку, поросшую мхом,
       Персты возлагает на гусли.
 

9

 
И струн переливы в лесу потекли,
       И песня в глуши зазвучала…
Все мира явленья вблизи и вдали:
И синее море, и роскошь земли,
        И цве тных камений начала,
 

10

 
Что в недрах подземия блеск свой таят,
        И чудища в море глубоком,
И в темном бору заколдованный клад,
И витязей бой, и сверкание лат —
        Всё видит духовным он оком.
 

11

 
И подвиги славит минувших он дней,
        И всё, что достойно, венчает:
И доблесть народов, и правду князей —
И милость могучих он в песне своей
        На малых людей призывает.
 

12

 
Привет полоненному шлет он рабу,
        Укор градоимцам суровым,
Насилье ж над слабым, с гордыней на лбу,
К позорному он пригвождает столбу
        Грозящим пророческим словом.
 

13

 
Обильно растет его мысли зерно,
        Как в поле ячмень золотистый;
Проснулось, что в сердце дремало давно,
Что было от лет и от скорбей темно,
        Воскресло прекрасно и чисто.
 

14

 
И лик озарен его тем же огнем,
       Как в годы борьбы и надежды,
Явилася власть на челе поднятом,
И кажутся царской хламидой на нем
       Лохмотья раздранной одежды.
 

15

 
Не пелось ему еще так никогда,
       В таком расцветанье богатом
Еще не сплеталася дум череда —
Но вот уж вечерняя в небе звезда
       Зажглася над алым закатом.
 

16

 
К исходу торжественный клонится лад,
       И к небу незрящие взоры
Возвел он, и, духом могучим объят,
Он песнь завершил – под перстами звучат
       Последние струн переборы.
 

17

 
Но мертвою он тишиной окружен,
       Безмолвье пустынного лога
Порой прерывает лишь горлицы стон,
Да слышны сквозь гуслей смолкающий звон
       Призывы далекого рога.
 

18

 
На диво ему, что собранье молчит,
       Поник головою он думной,
И вот закачалися ветви ракит,
И тихо дубрава ему говорит:
        «Ты гой еси, дед неразумный!
 

19

 
Сидишь одинок ты, обманутый дед,
        На месте ты пел опустелом,
Допиты братины, окончен обед,
Под дубом души человеческой нет,
        Разъехались гости за делом.
 

20

 
Они средь моей, средь зеленой красы
        Порскают, свой лов продолжая;
Ты слышишь, как, в след утыкая носы,
По зверю вдали заливаются псы,
        Как трубит охота княжая!
 

21

 
Ко сбору ты, старый, прийти опоздал,
        Ждать некогда было боярам;
Ты песней награды себе не стяжал,
Ничьих за нее не услышишь похвал,
        Трудился, убогий, ты даром!»
 

22

 
«Ты гой еси, гой ты, дубравушка-мать,
        Сдается, ты правду сказала!
Я пел одинок, но тужить и роптать
Мне, старому, было б грешно и нестать,
        Наград мое сердце не ждало.
 

23

 
Воистину, если б очей моих ночь
       Безлюдья от них и не скрыла,
Я песни б не мог и тогда перемочь,
Не мог от себя отогнать бы я прочь,
       Что душу мою охватило!
 

24

 
Пусть по следу псы, заливаясь, бегут,
       Пусть ловлею князь удоволен!
Убогому петь не тяжелый был труд,
А песня ему не в хвалу и не в суд,
       Зане он над нею не волен.
 

25

 
Она, как река в половодье, сильна,
       Как росная ночь, благотворна,
Тепла, как душистая в мае весна,
Как солнце, приветна, как буря, грозна,
       Как лютая смерть, необорна.
 

26

 
Охваченный ею не может молчать,
       Он раб ему чуждого духа,
Вожглась ему в грудь вдохновенья печать
Неволей иль волей он должен вещать,
       Что слышит подвластное ухо.
 

27

 
Не ведает горный источник, когда
       Потоком он в степи стремится,
И бьет и кипит его, пенясь, вода,
Придут ли к нему пастухи и стада
        Струями его освежиться!
 

28

 
Я мнил: эти гусли для князя звучат,
        Но песня, по мере как пелась,
Невидимо свой расширяла охват,
И вольный лился без различия лад
        Для всех, кому слушать хотелось.
 

29

 
И кто меня слушал, привет мой тому!
            Земле-государыне слава!
Ручью, что ко слову журчал моему,
Вам, звездам, мерцавшим сквозь синюю тьму,
            Тебе, мать, сырая дубрава!
 

30

 
И тем, кто не слушал, мой также привет:
        Дай Бог полевать им недаром!
Дай князю без горя прожить много лет,
Простому народу без нужды и бед,
        Без скорби великим боярам!»
 

январь 1873

 
Прозрачных облаков спокойное движенье,
Как дымкой, солнечный перенимая свет,
То бледным золотом, то мягкой синей тенью
Окрашивает даль. Нам тихий свой привет
Шлет осень мирная. Ни резких очертаний,
Ни ярких красок нет. Землей пережита
Пора роскошных сил и мощных трепетаний;
Стремленья улеглись; иная красота
Сменила прежнюю; ликующего лета
Лучами сильными уж боле не согрета,
Природа вся полна последней теплоты;
Еще вдоль влажных меж красуются цветы,
А на пустых полях засохшие былины
Опутывает сеть дрожащей паутины;
Кружася медленно в безветрии лесном,
На землю желтый лист спадает за листом;
Невольно я слежу за ними взором думным,
И слышится мне в их падении бесшумном:
«Всему настал покой, прими ж его и ты,
Певец, державший стяг во имя красоты;
Проверь, усердно ли ее святое семя
Ты в борозды бросал, оставленные всеми,
По совести ль тобой задача свершена
И жатва дней твоих обильна иль скудна?»
 

сентябрь 1874

 
Земля цвела. В лугу, весной одетом,
Ручей меж трав катился, молчалив;
Был тихий час меж сумраком и светом,
Был легкий сон лесов, полей и нив;
Не оглашал их соловей приветом;
Природу всю широко осенив,
Царил покой; но под безмолвной тенью
Могучих сил мне чуялось движенье.
 
 
Не шелестя над головой моей,
В прозрачный мрак деревья улетали;
Сквозной узор их молодых ветвей,
Как легкий дым, терялся в горней дали;
Лесной чебёр и полевой шалфей,
Блестя росой, в траве благоухали, —
И думал я, в померкший глядя свод:
Куда меня так манит и влечет?
 
 
Проникнут весь блаженством был я новым,
Исполнен весь неведомых мне сил:
Чего в житейском натиске суровом
Не смел я ждать, чего я не просил —
То свершено одним, казалось, словом,
И мнилось мне, что я лечу без крыл,
Перехожу, подъят природой всею,
В один порыв неудержимый с нею.
 
 
Но трезв был ум и чужд ему восторг,
Надежды я не знал, ни опасенья…
Кто ж мощно так от них меня отторг?
Кто отрешил от тягости хотенья?
Со злобой дня души постыдный торг
Стал для меня без смысла и значенья,
Для всех тревог бесследно умер я
И ожил вновь в сознанье бытия…
 
 
Тут пронеслось, как в листьях, дуновенье
И как ответ послышалося мне:
«Задачи то старинной разрешенье
В таинственном ты видишь полусне!
То творчества с покоем соглашенье,
То мысли пыл в душевной тишине…
Лови же миг, пока к нему ты чуток, —
Меж сном и бденьем краток промежуток».
 

май – сентябрь 1875

Посвящается Я.П. Полонскому

Рассказ XII века

(С итальянского)

1

 
В те дни, когда на нас созвездье Пса
Глядит враждебно с высоты зенита,
И свод небес, как тяжесть, оперся
 

2

 
На грудь земли, и солнце, мглой обвито,
Жжет без лучей, и бегают стада
С мычанием, ища от мух защиты,—
 

3

 
В те дни любил с друзьями я всегда
Собора тень и вечную прохладу,
Где в самый зной дышалось без труда
 

4

 
И где нам был, средь отдыха, отрадой
Разнообразной живописи вид
И полусвет, не утомлявший взгляда.
 

5

 
Одна купель близ входа там стоит,
Старинная, из камня иссечёна,
Крылатым столб чудовищем обвит.
 

6

 
Раз, отдыхом и тенью освежёны,
Друзья купель рассматривали ту
И чудный столб с изгибами дракона.
 

7

 
Хвалили все размеров красоту
И мастера затейную работу;
Но я сказал: «Я вымыслов не чту:
 

8

 
Меня смешит ваятеля забота
Такую ложь передавать резцом», —
И потрунить взяла меня охота.
 

9

 
Тут некий муж, отмеченный рубцом,
Дотоль стоявший молча возле двери,
Ко мне со строгим подошел лицом;
 

10

 
«Смеешься ты, художнику не веря, —
Так он сказал, – но если бы, как я,
Подобного ты в жизни встретил зверя,
 

11

 
Клянусь, прошла веселость бы твоя!»
Я ж отвечал: «Тебе я не в досаду
Сказал, что думал, мысли не тая;
 

12

 
Но если впрямь такого в жизни гада
Ты повстречал, то (коль тебе не в труд),
Пожалуй, нам всё расскажи по ряду!»
 

13

 
И начал он: «В Ломбардии зовут
Меня Арнольфо. Я из Монцы родом
И оружейник был до наших смут;
 

14

 
Когда ж совет в союз вошел с народом,
Из первых я на гибеллинов встал
И не одним горжусь на них походом.
 

15

 
Гиберто Кан стяг вольности держал;
То кондотьер был в битвах знаменитый,
Но близ Лугано, раненый, он пал.
 

16

 
Враги, наш полк преследуя разбитый,
Промчались мимо, и с вождем лишь я
Для помощи остался и защиты.
 

17

 
“Арнольфо, – мне сказал он, – смерть моя
Сейчас придет, – тебя ж надеждой рая
Молю: спеши в Кьявенну; пусть друзья
 

18

 
Ведут войска, минуты не теряя;
Они врасплох застанут вражью рать”,—
И перстень свой в залог он, умирая,
 

19

 
Мне передал. Я времени терять
Не много мог, чтобы исполнить дело,
И, в помощь взяв Господню благодать,
 

20

 
А мертвое плащом покрывши тело,
Проведать шел, где отдохнут враги
И много ли из наших уцелело.
 

21

 
Шум сечи смолк, и вороны круги
Над трупами уже чертили с криком —
Как за собой услышал я шаги.
 

22

 
То Гвидо был. Ко мне с беспечным ликом
За повод вел он сильного коня,
Им взятого в смятенье том великом.
 

23

 
Учеником жил прежде у меня
Он в мастерской, и ныне, после боя,
Меня нашел, любовь ко мне храня.
 

24

 
Когда ж узнал, послание какое
Вождем убитым мне поручено,
Идти к друзьям он вызвался со мною.
 

25

 
Я, преданность ценя его давно,
Тому был рад и думал: вместе оба
Вернее мы достигнем цели – но,
 

26

 
Когда бы знал, как близко нас ко гробу
Он подведет отвагой молодой,
Его любви я предпочел бы злобу,
 

27

 
Я был верхом; он следовал пешой;
Нерадостен был путь, и не веселье
Моей владело сумрачной душой.
 

28

 
В стране кьявеннской не бывал досель я,
Но Гвидо был. И, ведомых путей
С ним избегая, в тесное ущелье
 

29

 
Свернули мы, где солнечных лучей
Не пропускали тени вековые,
Навстречу ж нам, шумя, бежал ручей.
 

30

 
Лишь тут снял шлем с усталой головы я
И в отдаленье ясно услыхал,
Как колокол звонил к “Ave Maria”[50]50
  «Радуйся, Мария» (лат.).


[Закрыть].
 

31

 
И тяжело средь этих мрачных скал,
И душно так, как бы в свинцовом скрине,
Мне сделалось. “О Гвидо, – я сказал,—
 

32

 
Недоброе предчувствие мне ныне
Сжимает грудь: боюся, что с пути
Собьемся мы тут, в каменной пустыне!”
 

33

 
“Маэстро, – мне ответил он, – простиз
Сюда свернув, ошибся я немного,
Иным ущельем было нам идти!”
 

34

 
И прежнюю отыскивать дорогу
Пустились мы; но, видно, взять у нас
Рассудок наш угодно было Богу.
 

35

 
Куда ни направлялись, каждый раз
Ущелье мы, казалось, видим то же,
Их различать отказывался глаз,
 

36

 
Так меж собой они все были схожи.
Такая ж темь; такой же в ней ручей
Навстречу нам шумел в гранитном ложе;
 

37

 
И, чем мы путь искали горячей,
Тем боле мы теряли направленье;
Без отдыха и не сомкнув очей,
 

38

 
Бродили мы всю ночь в недоуменье.
Когда ж, для нас незримая, заря
На высотах явила отраженье,
 

39

 
“Довольно нам, – сказал я, – рыскать зря!
Взойдем сперва на ближнюю вершину,
Чтоб местность обозреть”. Так говоря,
 

40

 
Сошел с коня я. К дикому ясмину
Его за повод Гвидо привязал,
И, брони сняв, мы темную долину
 

41

 
Покинули. Держась за ребра скал,
Мы лезли вверх и лишь на полдороги,
Среди уступа, сделали привал.
 

42

 
От устали мои дрожали ноги;
Меж тем густой, поднявшися, туман
Долину скрыл и горные отроги.
 

43

 
И стал я думать, грустью обуян:
“Нет, не поспеть мне вовремя в Кьявенну
И не повесть друзей на вражий стан!”
 

44

 
В тумане тут, мне показалось, стену
Зубчатую увидел я. Она,
Согнутая во многие колена,
 

45

 
С крутой скалы спускалася до дна
Ущелия, наполненного мглою,
И им была от нас отделена.
 

46

 
“Друг, – я сказал, – ты с этою страною
Давно знаком; вглядись и распознай:
Какой я замок вижу предо мною?”
 

47

 
А он в ответ: “Мне ведом этот край,
Но замка нет отсюда до Кьявенны
Ни одного. Обмануты мы, чай,
 

48

 
Игрой тумана. Часто перемены
Он странные являет между гор
И создает то башни в них, то стены”.
 

49

 
Так он ко мне. Но, устремив мой взор
Перед собой, я напрягал вниманье,
Туман же всё редел с недавних пор;
 

50

 
И только он рассеялся – не зданье
Нам показал свободный солнца свет,
Но чудное в утесе изваянье:
 

51

 
Что я стеной считал, то был хребет
Чудовища, какому и примера,
Я полагал, среди живущих нет.
 

52

 
И я, глазам едва давая веру,
Ко Гвидо обратился: “Должен быть
Сей памятник, столь дивного размера,
 

53

 
Тебе известен; он, конечно, нить
Нам в руки даст, чтоб выбраться отсюда,
Спеши ж по нем наш путь сообразить!”
 

54

 
Но он в ответ: “Клянусь, сего я чуда
Не знал досель, и никогда о нем
Не слыхивал от здешнего я люда.
 

55

 
Не христианским, думаю, резцом
Зверь вытесан. Мы древнего народа
Узнаем труд, коль ближе подойдем”.
 

56

 
“А не могла ль, – заметил я, – природа
Подобие чудовища создать,
Как создает она иного рода
 

57

 
Диковины?” Но только лишь сказать
Я то успел, сам понял, сколь напрасна
Такая мысль. Не случая печать
 

58

 
Являли члены гадины ужасной,
Но каждая отчетливо в ней часть
Изваяна рукой, казалось, властной:
 

59

 
Сомкнутая, поднявшись, щучья пасть
Ждала как будто жертвы терпеливо,
Чтоб на нее, отверзшися, напасть;
 

60

 
Глаза глядели тускло и сонливо;
На вытянутой шее поднята,
Костлявая в зубцах торчала грива;
 

61

 
Скрещенные вдоль длинного хребта,
Лежали, в складках, кожаные крылья;
Под брюхом лап виднелася чета.
 

62

 
Спинных чешуй казалось изобилье
Нескладной кучей раковин морских
Иль старой черепицей, мхом и пылью
 

63

 
Покрытою. А хвост, в углах кривых,
Терялся в темной бездне. И когда бы
Я должен был решить: к числу каких
 

64

 
Тот зверь пород принадлежит, то я бы
Его крылатой щукою назвал
Иль помесью от ящера и жабы.
 

65

 
И сам себя еще я вопрошал:
К чему мог быть тот памятник воздвигнут?
Как вдруг от страшной мысли задрожал,
 

66

 
Внезапным опасением постигнут:
“А что, – сказал я, – если этот зверь
Не каменный, но адом был изрыгнут,
 

67

 
Чтоб за грехи нас наказать? Поверь,
Коль гвельфов он, имперцам на потеху,
Прислан терзать – он с нас начнет теперь!”
 

68

 
Но, ветрено предавшись Гвидо смеху,
“Немного же, – сказал, – получит ад
От своего создания успеху!
 

69

 
Смотри, как смирно ласточки сидят
На голове недвижной, а на гриве
Чирикает веселых пташек ряд —
 

70

 
Ужели их мы будем боязливей?
Смотри еще: со цветом этих скал
Цвет идола один; не схожей в ниве
 

71

 
Две полосы!” И громко продолжал
Смеяться он, как вдруг внизу тревожно
Наш конь, к кусту привязанный, заржал;
 

72

 
И видеть нам с уступа было можно,
Как бился он на привязи своей,
Подковами взметая прах подножный.
 

73

 
Я не сводил с чудовища очей,
Но жизни в нем не замечал нимало,—
Когда внезапно, молнии быстрей,
 

74

 
Из сжатых уст, крутясь, явилось жало,
Подобное мечу о двух концах,
На воздухе мелькая, задрожало —
 

75

 
И спряталось. Невыразимый страх
Мной овладел. “Бежим, – сказал я, – Гвидо,
Бежим, пока мы не в его когтях!”
 

76

 
Но, робости не показав и вида,
“Ты знаешь сам, маэстро, – молвил он,—
Какая то для ратника обида
 

77

 
Была бы, если б, куклой устрашен,
Он убежал. Я ж об заклад побьюся,
Что наяву тебе приснился сон;
 

78

 
Взгляни еще на идола, не труся:
Изваянный то зверь, а не живой,
И доказать я то тебе беруся!”
 

79

 
Тут, камень взяв, он сильною рукой
С размаха им пустил повыше уха
В чудовище. Раздался звук такой,
 

80

 
Так резко крякнул камень и так сухо,
Как если бы о кожаный ты щит
Хватил мечом. Тут втягиваться брюхо
 

81

 
Его как будто стало. Новый вид
Глаза прияли, тусклые дотоле:
Казалось – огнь зеленый в них горит.
 

82

 
Меж тем, сжимаясь медленно всё боле,
Стал подбираться к туловищу хвост,
Тащась из бездны словно поневоле.
 

83

 
Крутой хребет, как через реку мост,
Так выгнулся, и мерзостного гада
Еще страшней явился страшный рост.
 

84

 
И вот глаза зардели, как лампады, —
Под тяжестью ожившею утес
Затрепетал – и сдвинулась громада,
 

85

 
И поползла… Мох, травы, корни лоз —
Всё, что срастись с корой успело змея,
Всё выдернув, с собою он понес.
 

86

 
Сырой землей запахло; мы ж, не смея
Дохнуть, лежали ниц, покуда он
Сползал с высот, чем дале, тем быстрее;
 

87

 
И слышался под ним такой же стон,
Как если с гор, на тормозе железном,
Съезжал бы воз, каменьем нагружен.
 

88

 
Ответный гул по всем пронесся безднам,
И не могло нам в мысль уже прийти
Искать спасенья в бегстве бесполезном.
 

89

 
Равно ж как тормоз на своем пути
Всё боле накаляется от тренья,
Так, где дракон лишь начинал ползти,
 

90

 
Мгновенно сохли травы и коренья,
И дымный там за ним тащился след,
И сыпался гранит от сотрясенья.
 

91

 
“О Гвидо, Гвидо, сколько новых бед
Навлек на край неверьем ты упорным!” —
Так я к нему; а Гвидо мне в ответ:
 

92

 
“Винюся я в моем поступке вздорном,
Но вон, смотри: там конь внизу бежит,
За ним же змей ущельем вьется горным!”
 

93

 
Плачевный тут представился нам вид:
Сорвавшийся с поводьев, устрашенный,
Предсмертной пеной белою покрыт,
 

94

 
Наш конь скакал, спасаясь от дракона,
Скакал во всю отчаянную прыть,
И бились о бока его стремена.
 

95

 
Но чудище, растянутое в нить,
Разинутою пастью норовило
Как бы ловчей бегущего схватить;
 

96

 
И вот оно, нагнав его, схватило
За самую за холку поперек
И со седлом и сбруей проглотило,
 

97

 
Как жаба муху. Судороги ног
Лишь видели мы в пасти на мгновенье —
И конь исчез. Едва дышать я мог,
 

98

 
Столь сильное на сердце впечатленье
То зрелище мне сделало. А там,
В ущелье, виться продолжали звенья
 

99

 
Змеиного хребта, и долго нам
Он виден был, с своею гривой странной,
Влекущийся по камням и кустам,
 

100

 
Свое меняя место беспрестанно,
То исчезая в темной глубине,
То вновь являясь где-нибудь нежданно.
 

101

 
И Гвидо, обращаяся ко мне,
Сказал: “Когда б я, столько виноватый,
Но столь в своей распаянный вине,
 

102

 
Смел дать совет: мы, времени без траты,
Должны уйти туда, на выси гор,
Где дружелюбно будем мы прияты
 

103

 
От камнетесов, что с недавних пор
Выламывают мрамор, из него же
В Кьявенне новый строится собор;
 

104

 
А змей, по мне, не на вершинах ложе,
Но близ долин скорее изберет,
Где может жить, вседневно жертвы множа”.
 

105

 
Я юноше доверился, и вот
Карабкаться мы кверху стали снова
И в полдень лишь достигли до высот.
 

106

 
Нигде кругом жилища никакого
Не видно было. Несколько озер
Светилося, одно возле другого;
 

107

 
Ближайшее на полускате гор
Раскинулось, пред нами недалёко;
Когда же вниз отвесно пал наш взор,
 

108

 
У наших ног, как в ендове глубокой,
Узнали мы поляну, где вчера
Нас жеребий войны постиг жестокий,
 

109

 
И поняли мы тут, что до утра
Всю ночь мы вкруг побоища плутали,
Пока нас тьмы морочила пора.
 

110

 
Разбросаны, внизу еще лежали
Тела друзей и кони между них
Убитые. Местами отблеск стали
 

111

 
Отсвечивал меж злаков полевых,
И сытые сидели птицы праздно
На кучах тел и броней боевых.
 

112

 
Вдруг крик меж них поднялся несуразный,
И началось маханье черных крыл
И перелет тревожный. Безобразный
 

113

 
То змей от гор извивы к ним влачил
И к полю полз, кровь издали почуя.
Тут жалости мне передать нет сил,
 

114

 
Объявшей нас, и слов не нахожу я
Сказать, какой нам холод сердце сжал,
Когда пришлось, бессильно негодуя,
 

115

 
Смотреть, как он немилосердно жрал
Товарищей и с ними, без разбора,
Тела коней издохших поглощал
 

116

 
Иль, вскинув пасть, стремительно и скоро
Хватал ворон крикливых на лету,
За трупы с ним не прерывавших спора.
 

117

 
Картину я когда припомню ту,
Набросить на нее хотел бы тень я,
Но в прежнем всё стоит она свету!
 

118

 
В нас с ужасом мешалось омерзенье,
Когда над кровью скорчившийся змей,
Жуя тела, кривился в наслажденье;
 

119

 
И с чавканьем зубастых челюстей
В безветрии к нам ясно долетали
Доспехов звяк и хрупанье костей.
 

120

 
Между людьми на свете есть едва ли,
Кто бы такое горе ощутил,
Как в этот час мы с Гвидо ощущали.
 

121

 
И долго ль зверь бесчестье наносил
Телам, иного ждавшим погребенья, —
Не ведаю. С утра лишенный сил,
 

122

 
На землю я упал в изнеможенье,
И осенил меня глубокий сон,
И низошло мне на душу забвенье.
 

123

 
Когда, рукою Гвидо разбужен,
Я поднялся, в долинах уж стемнело,
На западе ж багровый небосклон
 

124

 
Пылал пожаром. Озеро горело
В полугоре, как в золотом огне,
И обратился к другу я несмело:
 

125

 
“В какой, скажи, о Гвидо, мы стране?
Какое с нами горе иль обида
Случилися? Скажи мне всё, зане
 

126

 
В моей душе звучит как панихида,
Но в памяти нет мысли ни одной!”
И прежде, чем успел ответить Гвидо,
 

127

 
Я вспомнил всё: с имперцами наш бой,
И смерть вождя, и бегство от дракона.
«Где он? – вскричал я. – Где наш недруг злой?
 

128

 
Нам от него возможна ль оборона?
Иль нам бежать в ущелий тесноту
И спрятаться во глубь земного лона?”
 

129

 
Но Гвидо, палец приложа ко рту,
“Смотри, – шепнул мне с видом опасенья,—
Смотри сюда, на эту высоту!”
 

130

 
И, следуя руки его движенью,
Страшилище я снова увидал,
Как, медленно свои вращая звенья,
 

131

 
Оно вползало, меж померкших скал,
На верх одной, от прочих отделенной,
Что солнца луч последний освещал.
 

132

 
Свой гордо зев подняв окровавленный,
На острый верх взобравшийся дракон
Как некий царь с зубчатою короной
 

133

 
Явился там. Закатом озарен,
Как выкован из яркой красной меди,
На небе так вырезывался он.
 

134

 
Клянусь, ни львы, ни тигры, ни медведи
Столь не страшны! Никто б не изобрел
Такую тварь, хотя б в горячке бредя!
 

135

 
Когда ж совсем исчез во мраке дол,
А ночь вверху лишь только наступала,
Свои он крылья по ветру развел,
 

136

 
И кожа их, треща, затрепетала,
Подобно как в руках у наших жен,
Раскрывшися, трепещут опахала.
 

137

 
Его хребет казался напряжен,
И, на когтях всё подымаясь выше,
Пуститься в лёт готовился дракон.
 

138

 
Меж тем кругом всё становилось тише
И всё темней. И вот он взвизгнул вдруг,
Летучие как взвизгивают мыши,
 

139

 
И сорвался. Нас охватил испуг,
Когда, носясь у нас над головами,
Он в сумерках чертил за кругом круг
 

140

 
И воздух бил угластыми крылами,
Не как орел, в поднебесье паря,
Но вверх и вниз метаяся зубцами,
 

141

 
Неровный лёт являл нетопыря,
И виден был отчетисто для ока
На полосе, где скрылася заря.
 

142

 
Нас поражал то близко, то далёко,
То возле нас, то где-нибудь с высот
Зловещий визг, пронзительно-жестокий.
 

143

 
Так не один свершал он поворот
Иль, крылья вдруг поджав, как камень веский,
Бросался вниз, и возмущенных вод
 

144

 
Средь озера нам слышалися всплески,
И он опять взлетал и каждый раз
Пускал опять свой визг зловеще-резкий.
 

145

 
Проклятый зверь чутьем искал ли нас
Или летал по воздуху без цели —
Не знали мы; но, не смыкая глаз,
 

146

 
Настороже всю ночь мы просидели,
Усталостью совсем изнурены
(Вторые сутки мы уже не ели!).
 

147

 
С рассветом дня спуститься с вышины
Решились мы, лишь голоду послушны;
А чудище исчезло ль из страны
 

148

 
Иль нет – к тому мы стали равнодушны,
Завидуя уж нищим и слепцам,
Что по миру сбирают хлеб насущный…
 

149

 
И долго так влачилися мы там,
Молясь: “Спаси, пречистая Мария!”
Она же, вняв, послала пищу нам:
 

150

 
Мы ягоды увидели лесные,
Алевшие по берегу ручья,
Что воды мчал в долину снеговые.
 

151

 
И речь того не выразит ничья,
Как укрепил нас этот дар нежданный,
А с ним воды холодная струя!
 

152

 
Сбиваяся с дороги беспрестанно,
По солнцу наш отыскивая путь,
Достигли поздно цели мы желанной;
 

153

 
Но что за вид стеснил тогда нам грудь!
В кьявеннские воткнуты были стены
Знамена гибеллинов! Проклят будь
 

154

 
Раздора дух, рождающий измены!
Не в приступе отчаянном взята
Врагом упорным крепкая Кьявенна —
 

155

 
Без боя гибеллинам ворота
Отверзли их сторонники! Без боя
Италия германцу отперта!
 

156

 
И, зрелище увидя мы такое,
Заплакали, и показалось нам
Пред ним ничтожно всё страданье злое,
 

157

 
Что мы доселе испытали. Срам
И жажда мести овладели нами.
Так в город мы пробралися к друзьям,
 

158

 
Но уж друзья теперь, во страхе, сами
Спасалися от мщения врагов
И вольности поднять не смели знамя.
 

159

 
Они родной сбирались бросить кров
И где-нибудь сокрыться в подземелье,
Чтобы уйти от казни иль оков.
 

160

 
Узнав от нас, что горные ущелья
Чудовищем ужасным заняты,
Подумали они, что мы с похмелья
 

161

 
То говорим, и наши тесноты,
И всё, что мы недавно испытали,
За выдумки сочли иль за мечты.
 

162

 
В неслыханной решились мы печали
Направиться обратно на Милан,
Но не прямой мы путь к нему держали:
 

163

 
Захваченных врагом минуя стран,
На Колико мы шли, на Леньончино,
На Лекко и на Бёргамо, где стан
 

164

 
Немногих от рассеянной дружины
Оставшихся товарищей нашли
(Убито было боле половины,
 

165

 
Другие же, вблизи или вдали,
Неведомо скитались). Бергамаски,
Чьи консулы совет еще вели:
 

166

 
К кому пристать? – не оказали ласки
Разбитым гвельфам, их же в город свой
Не приняли; однако, без огласки,
 

167

 
Отправили от думы городской
Им хлеба и вина, из состраданья,
Не требуя с них платы никакой.
 

168

 
И тяжело и радостно свиданье
Меж нами было; а когда слезам,
Расспросам и ответам отдал дань я,
 

169

 
“Товарищи, – сказал я, – стыдно нам
Врозь действовать иль ждать сложивши руки,
Чтоб враг прошел по нашим головам!
 

170

 
Ломбардии невзгоды все и муки
Лишь от раздоров наших рождены
И от измены круговой поруке!
 

171

 
Хоть мало нас, поклясться мы должны,
Что гвельфскому мы не изменим стягу
И не примкнем к теснителям страны!”
 

172

 
Так прежнюю в них возбудив отвагу,
Я их в Милан с собой и с Гвидо звал,
Они ж клялись не отставать ни шагу.
 

173

 
Тут случай мне их испытать предстал:
Где через Ольо вброд есть переправа,
На супротивном берегу стоял
 

174

 
Маркезе Монферрато, нам кровавый
Прием готовя. Бога в помощь взяв
И вынув меч, я бросился на славу
 

175

 
В средину волн. За мной, кто вброд, кто вплавь,
Пустились все, пересекая воду,
И берега достигли. Но стремглав
 

176

 
На нас враги, вплоть подступя ко броду,
Ударили, и прежде, чем я мог
На сушу стать, их вождь, не дав мне ходу,
 

177

 
Лоб топором рассек мне поперек,
И навзничь я ударом опрокинут,
Без памяти, обратно пал в поток.
 

178

 
Пятнадцать лет весною ровно минут,
Что свет дневной я снова увидал.
Но, Боже мой! Доселе жилы стынут,
 

179

 
Как вспомню, что, очнувшись, я узнал
От благодушных иноков аббатства,
Меня которым Гвидо передал,
 

180

 
Сам раненный, когда он от злорадства
Имперцев жизнь мою чудесно спас
И сам искал убежища у братства!
 

181

 
Италии настал последний час!
Милан был взят! Сдалась без обороны
Германцам Брешья! Крема им сдалась!
 

182

 
С приветствием к ним консулы Кремоны
Пошли навстречу, лишь к ее стенам
Германские приблизились бароны!
 

183

 
Павия ликовала. Горе нам!
Не чуждыми – ломбардскими руками
Милан разрушен! Вечный стыд и срам!
 

184

 
Мы поняли теперь, зачем пред нами
Явился тот прожорливый дракон,
Когда мы шли Кьявеннскими горами:
 

185

 
Ужасное был знамение он,
Ряд страшных бед с ним предвещала встреча,
Начало долгих, горестных времен!
 

186

 
Тот змей, что, всё глотая иль увеча,
От нашей крови сам жирел и рос,
Был кесаря свирепого предтеча!
 

187

 
Милан пал в прах – над ним же вознеслось
Всё низкое, что пресмыкалось в прахе,
Всё доброе низвержено. Пришлось,
 

188

 
В ком честь была, тому скрываться в страхе,
Иль дни влачить в изгнании, как я,
Иль погибать, как многие, на плахе.
 

189

 
Проклятье ж вам, поддельные друзья,
Что языком клялись служить свободе,
Внутри сердец измену ей тая!
 

190

 
Из века в век вас да клянут в народе
И да звучат позором вековым
Названья ваши: Асти, Реджьо, Лоди!
 

191

 
Вы, чрез кого во прахе мы лежим,—
Пьяченца, Комо, Мантуа, Кремона!
Вы, чьи уста, из злобы ко своим,
 

192

 
Призвали в край германского дракона!» —
Ломбардец так рассказ окончил свой
И отошел. Им сильно потрясёны,
 

193

 
Молчали мы. Меж тем палящий зной
Успел свалить, и, вышед из собора,
На площади смешались мы с толпой,
Обычные там ведшей разговоры.
 

весна – лето 1875