Текст книги "Джунгли Блефуску. Том 1. Великие мормонские трусы"

Глава 13
Судьба моллюска Тёмы

Последнее время я стал меньше смотреть телевизор, просто потому, что кроме американских фильмов там смотреть больше нечего! Не могу же я рисковать психическим здоровьем, поглощая КВНэ и огромное количество внебрачных бастардов этих самых КВНов?

Потому что поменялся смысл, в шестидесятые страна обращала взор к счастливому будущему и КВН был зримым воплощением устремлений молодости к прекрасному завтра! А теперь это мелкая коммерческая возня! Моллюск покинул свою прекрасную раковину!

Там есть спортивный канал, но это ещё хуже! Смотришь, как эти знатоки начинают спорить о каком-нибкдь козле, который мяч едва умеет катать, и так муссируют, и эдак, и горячится начинают, хотя разговор не стоит и выеденного яйца!

Только иногда покажут сумасшедшую лошадь, которая шустрее всех по ипподрому рассекает, или прикольного осьминога, у которого есть талант угадывать, кто победит! Наверно осьминог Оксворд закончил!

Я всегда знал, что любой осьминог умнее большинства двуногих!

Самый умный осьминог, само собой был в Германии, и прожил долгую и интересную жизнь! А тут сообщили, что он умер! Слава богу своей смертью!

Новым спортивным предсказателем взамен съеденного кошкой осьминога Бинга Успенского, стал головоногий моллюск Тёма Всезнающий из Ворославского питомника. Он предрекал результаты спортивных соревнований и рекомендовал лучшие замены для тренеров. Букмейкеры давали за него огромные суммы.

И по моему совету Ольга Николаевна решила следующий сборник своих опусов назвать «Звери-Предсказатели Будущего». Она вообще очень хорошо воспользовалась моими советами, и, отрицая какое-либо влияние, сделала всё один к одному, как я её советовал. Мрази и вообще считают благородство глупостью! Везде наклепала сайтов в интернете, показывая свою мордочку. Всё сделала, как ей было говорено. Впрочем, благодарности я от неё не ждал и не дождался. Она была внешне очень похожа на гоголевскую Коробочку, и я иногда ловил себя на мысли, что меня тянет открыто ей сказать об этом в лицо.

Но и результатов особых не было!

Какие результаты можно ждать от великого сидения в Интернете?

Ноль без палочки!

У нас в городе был случай. Один парень, естессно безработный, естессно 35 лет, естессно разведён, решил испытать судьбу! Ночью он залез внутрь продовольственного магазина через узенькое окошко, и у него с этим не было проблем! Человек он был худенький, даже вроде бы измождённый. В магазине он жадно набросился на еду, на пиво и шоколад, водку и икру, и когда надо было уходить, он так нажрался чипсов с огурцами и так впервые в жизни напился пива, что не пролез в форточку, правда к утру он отлил в штаны, многое переварилось, и он выбрался из злополучной форточки, благодаря судьбу и божественное провидение! А не отлей он в штаны, может быть, сейчас коптил где-нибудь в Урюпинской колонии с тузом на жопе.

Вот так же и эта женщина поступала, ей давали доброту, а она жрала, и кости в иконы бросала!

Ей бы остановиться, потому что её выкормыш уже начал подавать кое-какие таланы и даже сочинял песни про храбрых лесных братьев.

Занзибарский Марш «Входной Мятчиш». Обсмеёшься!

Уже потом, когда она кинула всех, кого вовлекла в свои сомнительные делишки, с уходом мужа и получением инвалидной пенсии, накоторую она наконец накормила своё прожорливое чадо прогорклой кашей, жизнь отошла от края нищеты и рачительная Ольга Николаевна стала подумывать о мебели и ремонте – этих безусловных атрибутах зажиточного мелкобуржуазного существования. Она ходила по хозяйственным магазинам с тёмным, почерневшим лицом и как оглашенная, не зная покоя ни днём, ни ночью, выискивала там дверные ручки, задвижки, никелировпнные полочки и дешевые пластмассовые плинтуса.

Бедняк может прожить, только обманув другого бедняка, а потом сделать вид, что не заметил ни своего обмана, ни возмущённых воплей обманутого. Такие истории обычны в среде моих земляков, и я полагаю, что именно такие истории называются здесь и сейчас высоким словом «бизнес».

– Я хочу оптимистических пассажей! – говорила она.

Под этим была вполне объективная причина – гнилая, как старый пень, она уже не могла себе позволить почти никаких эмоций, тем более – негативных без того, чтобы разрушать жалкие остатки своего здоровья. И выдумала теорию под своё физическое состояние, или немощь! Впрочем, не удивлюсь, что, как это не странно, она ещё перескрипит многих более здоровых людей, чем она. Такая… бень в жизни случается! Сволочь мало не живёт!

Трудно было понять, действительно ли её здоровье сильно пострадало, или она прикидывается и пытается действовать по накатанной схеме, вызывая сочувствие и превращая его в более осязаемые вещи.

Ольга Николаевна была так необычайно вежлива, что когда на даче кто-то из гостей чересчур громко говорил слово «анурей», она тут же бормотала: «Тише вы! Тише! Не надо так громко!», как будто кто-то крайне неприлично ругнулся! Она хотела обладать мирным мировоззрением и придерживалась общепринятых установлений, хоть и сама часто от них страдала. Эту немудрёную теории она называла «Системой позитивного позиционирования» и в силу слабости здоровья почитала её придерживаться.

Итак, у неё был пунктик – и он назывался «оптимистическое мировоззрение». Тут таких оптимистов много! Гори всё огнём кругом, а надо видеть ангельские рожи! Вот суть такого «оптимизма»!

Тут речь идёт об оптимизме! Разумеется, оптимизм бывает разный! Бывает оптимизм безоглядный! Это когда человек просто не сказав маме ни слова, аллюром бросается на амбразуру. И висит на ней после без признаков жизни! Вот только что кофе пил в баре с приятелем, а вдруг что-то у него преклинило – и он разогнался и бросился на амбразуру! Есть иной оптимизм! Есть оптимизм с зачатками разума! Это когда ты явился к важному начальнику, от которого зависишь от головы до пят и лижешь его и лижешь до тех пот, пока он тебе премию не выпишет! А у меня гипер-оптимизм! Это оптимизм всезнающий, просвещённый, такой оптимизм, когда начинаешь видеть подноготную всех событий и ничему такому, что от тебя хотят власть имущие, уже не веришь. Это такой оптимизм, когда плюёшь во всё сущее, когда в глазах черно и в ушах вой, когда вовсе не веришь в будущее и только брезгливо отворачиваешься от всей этой поганой комарильи наверху! Когда преписчиков выгоняешь с воем поганой метлой и они бегут от тебя с бешеной скоростию, потому что знают, как плохо будет, если догонят! Самый великий оптимизм в мире! Вот такой я оптимист, лучше не придумаешь! Но она была не такая!

А ещё у меня есть толерантность! Самая великая толерантность в мире – толерантность ненависти и ксенофобии к плохим людям!

У меня все приятельницы и главная – толерантистки! Это значит, что им привит жупел толерантности. А если человеку привит жупел толерантности, он почти пропал, это просто зомби! Гражданин! Ты стал толерастом? Выйди тогда в чистое поле со счастливой улыбкой, сними с себя всё и иди к горизонту голый со счастливой улыбкой идиота! Впрочем, так многие и делали!

Ольга Николаевна ушла в толерантность с головой прямо с момента появления этой самой толерантности в американском сенате в виде маленького горбатого раввина Изи Ягодкина, недавнего беглеца из Янтарного! Изя так мощно брызгал слюнями в сенате, что его любили ястребы. Ольга Николаевна была за! Толерантность она понимала, как сокрытие любой неприятной правды. Поэтому страуса из местного лепрозория, который любил закапывать голову в песок, обозвала Толерашей.

В дальнейшем её тупое потворство толерантизму открыло ей двери всех подобных организаций, в которых вегетативно множилась на американские и израильские деньги разноцветная и разношёрстная пятая колонна, она внесла предложение сделать страуса с закопанной в песок головой символом Толерастистского Движения Края, что и было сделано готовым на всё художником Иваном Свешниковым, слишком часто бывавшим голодным, чтобы хранить честь и не участвовать абы в чём.

Однажды она зашла ко мне встрашном возбуждении от кошмарных взрывов и наводнений, произошедших в мире и потрясших её воображение. На прошлой неделе её потрясли изнасилования и бомбёжки в Персидском заливе.

Год назад – самоубийство курдских сектантов и само-сожжение сикхов.

В детстве – убийство президента Кеннеди.

Если бы она жила вечно, её потрясения начинались бы с момента, когда обезьяна слезла с дерева.

Я стал пересказывать ей новости мира, услышанные по радио:

«В Пятигорске помимо кусков Золотого Руна, пребывавших в самом жалком состоянии, были обнаружены трёхметровые отпечатки босой стопы знаменитого поэта Лермонтова, что не могло не радовать изрядно полинявшую поэтическую общественность. Событие освещал академик Академии Наук академик Велемир Пальцев.

Выступавшее светило так кривлялось, показывая свою осведомлённость в потаённых сторонах жизни знаменитого поэта Лермонтова, что сердце престарелых дев ликовало!»

– Что ты буробишь? – сказала Ира.

– Это не я! Это в журнале пишут! Вот, читай сам, тут ещё о беременном слоне и самом богатом человеке на острове Самоя Новая Гвинея.

– Два яйца Фаберже снова в Друзии!

– Новая технология? Щадящее вскрытие могил? Чудеса мумификации?

– Сам ты могила!

– Что ещё в повестке дня?

Тут я ей горорю, что только что увидел по телевизору лицо нашего перзидена! Жалкое зрелище! Он буробил что-то о каких-то несусветных реформах, какие, мол, необходимо сделать в их государстве. Обсмеёшься такому оптимизму! В общем, твори, братан! Экскреминтируй! Но без меня!

Между прочим! Братан! А чем ты был занят пять лет? Чем ты занимался? Кротов ловил?

Глава 14
Твидлди и Твидалда

Правление Твидлди и Твидалда было фееричным! Мало, того, что они по сговору постоянно сменяли друг друга, вызывая лёгкую рябь в глазах. Постепенно они стали подделывать конституцию под свои немалые седалища. Их аппетиты росли! А потом и вовсе устроили референдуль по поводу введения давно ожидаемой в Блефуску Малой Юшкиной Монархии.

«Интересно, а сам он чем пять лет занимался? Кашу в приютах дегустировал? Сомов спасал? Кто тебе мог помешать делать серьёзные реформы, кто мог тебе помешать разрешить эту гнусную историю со старыми сбережениями, сколько можно изображать из себя слепца: кто тебе мешал отдать людям украденое, у них этим беспалым чудищем? Или вы специально подло их обокрали, как инвесторов того государства, чтобы остальным показать, как вы наказываете честных? Вот, мол, смотрите, что мы делаем с теми, кто помогал и содержал великое государство! Насрём им в карман, лишим их всего! Ненавистники народного братства! Удоды долбаные! И если тебе никто не мешал, а ты этого не сделал, не сделал что-то справедливое, как у тебя хватает совести теперь даже касаться этих тем? Помалкивай теперь, клоун, не позорься, и так все видят секрет Полишинеля с твоим отказом снова избираться! Убирайся в отставку и помалкивай там! Слаб, ты, Петрушка! Иди, разбирайся лучше со своими рыболовами и филателистами!

Однажды приятельница засняла на телефон, как я разносил в своих речах власть имущих! Это было в какой-то компании! Лучше бы она это не показывала! Франкенштейн благословляющий да и только!

А ещё я рассказал ей о том, как вечером увидел по телевизору страшную катастрофу на Москве-реке, где на маленьком катере в результате трудно объяснимой и странной катастрофы погибли многие люди. Особенно её привлёк мой рассказ о странном вираже, который сделал злополучный катер, приближаясь к катастрофе. Она стала расспрашивать меня о деталях этой катастрофы, и выяснилось, что она хорошо знает и капитана судна, и многих людей на нём.

Потом она ушла домой, утром следующего дня позвонила в страшном возбуждении. Было понятно, что настроение у неё плохое.

– Я должна была ехать на тот праздник в Москву! Я должна была быть там! – почти кричала она.

– Ты хочешь быть там? – спросил я её, забыв, что такое цинизм, – Но катер уже на дне реки! Ты хочешь быть там? Это трудно, но ещё возможно! Тебе помочь! У меня есть хороший камень на шею и ванна! Я её отмою для тебя!

– Я не попала туда только потому, что у меня запил муж! Я вынуждена была отложить поездку, сдала билеты!

– У тебя хороший муж! – говорю, – У него чутьё! Поставь своему спасителю памятник в углу! Или поставь ему ящик водки! Чутьё так не просрёшь!

– Я постоянно думаю об этом! Какая ужасная история! Надо ехать в Москву!

– Надеюсь, у тебя нет ещё знакомых с катерами? Или лётчиков с самолётами? Какой ужас! У них всех есть утюги!

– Все катера уже потонули!

– На этой развалюхе с Волги ты тоже плавала?

– Да!

– Вот и хорошо! Успокаиваемся! Их уже нет! Пока что рука бога и интуиция мужа тебя хранят! Только не летай на катерах без крыльев, и не плавай на самолётах без колёс! Смотри в корень!

– Ладно!

– Слава богу!

Я советовал ей быть осторожным, но осторожным сам не был, ибо вскоре поток событий стал увлекать меня самого в воронку, из которой потом я еле выбрался.

А по телевизору катился вал информации. Очкарика сменила косая как смерть девственница. После девственницы вытупил оголтелый поп с газетой. И началось и поехало!

На другом канале в полном разгаре была встреча лучшей целительницы X..бурга – нашей древней столицы, с народом.

Целительница несла такую пургу, что зрители невольно насторожились.

Профессор Бугрош Манковский считал, что путь к немыслимому совершеству лежит через нечеловеческие страдания.

Профессор Мантиков, специально приглашённый для выведения кривды на любую чистую воду, буквально скакал на тощих ягодицах. Он чаял высказать всё о вредоносности деятельности целительницы. Ему в подпругу были попы, всей кодлой уже месяца куда два, как осудившие всем синклитом Анну Тимофеевну Волшебницкую. Несогласие с ней как таковое было у многих.

Попы с пеной у рта признавали иконное мироточение и минутное исправление стигматов, но напрочь не верили в чудодейственную силу высоких придорожных трав и господство острого психического анализа.

Конкурентка говорила о памяти вселенной и мстительности материи, понимающей якобы свою связь с тонким мировым эгрегором. Говорили о вечном елее, какого-то… растёкшимся по галактикам и о своих ночных встречах, как казалось во тьме, с Франциском Ассизским.

Напомнили плачущие иконы – «Вторую Мотернскую Пораскеву» и «Псешное Тулицыно Богородицех», которое по четвергам просто рыдало чем-то липким, разбрызгивая по округе глицериновые слёзы. Иконы многажды выкрадывались и возвращались милицией на свои рабочие места и потому у всех закрадывались подозрения насчёт подлинности этих шедевральных вещей. Такие вещи могли принадлежать только Господу!

Обсуждали мрачные предвиденья будущего фондового рынка, сделанные одним индийским неприкасаемым, с исчезновением которого связь с космусом временно приостановилась.

– Товарищи! Тут провокация! Я это… Срочно! Телефон! Вызывайте воронок! – крикнул профессор Мантиков, – Товарищи! Какие таблетки! Таблетки уже не помогут! Тут их целая банда! Засела и готова отстреливаться! Всех в допр! Я сам распоряжусь! Товариши! Психушку к делу! Всех в допр!

В царстве Дацком начинался великолепный, чарующий скандал.

Профессора Мантикова, доморощенную мать Терезу, и ещё трёх особо приближённых к богу предпринимателей погрузили в медициинский бобик и с тревожным воем увезли в направлении городской психиатрической клинике им. Клошаросского-Люля, где уже безнадёжно лечились многие светила местного интеллектуального бомонда Трекин и Мальский.

Корпуса психбольницы располагались по возрастанию номеров и одновременно по нарастанию диагнозов. Если первый корпус был объектом легкомысленных анекдотом шершаплов и сиделок, то в последний боялись заходить даже видавшие виды врачи.

Во дворе психбольницы стояли многие скульптуры, изваянные благодарными мертвецами в псевдоантичном стиле и подаренные ими больничной администрации.

А внутри бескрайних корпусов больницы обретались все гении и ничтожества мира – непризнанные Гомеры, опущенные Гамлеты, провинциальные Наполеоны и карманные Александры Великие, самозванцы и истинно рождённые, бастарды и первородцы, и все они, подобно нормальным, хотели славы и денег.

 
Пан с козлом.
Женщина с веслом.
Гермафродит с баблом.
Зуб с дуплом.
Геморрой с узлом.
Конец истории.
 

Глава 15
Где мои деньги?

Последние годы были так скучны и серы, как руководители этого типа государства – на деле – подлой джамахерии! Чтобы усидеть у власти, они стали меняться между собой местами, создавая клоунские композиции, переходившие в гомерические шоу.

Проходили года. Катастрофы и пожары стали единственным развлечением интеллектуалов. Особенно горело хорошо в провинции, само собой и подожжённое местными патриотами!

Каждый год в день рождения Гвиглера двадцатого апреля я посылал этому добаному головастику-перзидену письмо:

«Исполнилось пать лет со дня гибели сбережений моей семьи! Где мои деньги?»

Ответа не было!

«Исполнилось шесть лет со дня гибели сбережений моей семьи! Где мои деньги?»

Ответ не спешил прийти.

«Исполнилось семь лет со дня гибели сбережений моей семьи! Где мои деньги?»

Но рэплай!

Менялись там только цифры – пять лет, семь, десять! Но каждый год я его развлекал, падлу!

«Исполнилось… Где мои деньги?»

Думаю, они ох… вали от моих вопросов, ибо впервые увидели славянина, который в ярости начинает таскать за грудки государство и валтузить его по грязи, как какую-нибудь тряпичную куколь!

Они не вернули нам ничего, и я проклял их миллион раз! Если бог есть, он уничтожит их подлую, маргинальную государственность во всех её противоестественных формах!

Хотя они попытплись ответить – лишить меня даже этих мерзких подачек! Когда я пришёл, у них пропали мои бумаги из архива. Но когда я показал какую-то справку, сразу нашлись! Законники! Люди далёкого будущего!

– Представляешь, как ржали над тобой эти бесчестные выблядки, когда читали твои письма? – спросил меня приятель.

– Представляю! Пусть смеются! Придёт время, им будет не до смеха!

Он был ещё тот фрукт! Однажды мы вместе были в какой-то компании. Кажется, там были девушки. Он стал перечислять мои регалии, вот вам мол, и поэт, и велосипедист, и художник. Стыдно слушать! Что ни слово – то оскорбление! Они ждали, что он объявит содержание моего лопатника, а он поэтом стал представлять! В общем, на вашем месте я бы не стал ни в чём доверяться старым друзьям!

– Представляю! Но на самом деле это я ржал над ними! Это ведь издевательство – ставить в известность! Вроде бы это они должны меня ставить в известность! А тут я их, подлых лживых маразматиков, забывших даже, как зовут их анурейских мам, ставил в известность, что они грязные подонки! Это я ржал над их двуголовым, двуличным государством!

«Погодите! – думал я, – Придут иные времена для вас, подлые воры! Это я вас повезу ещё в ров под Семилуками! Там вам будет лучше! Я так хочу увидеть ваши бледныемерзкие морды!

Я вышел во двор.

«Слесарь-сифилитик»

– было написано очень ровным, ярким курсивом прямо на воротах.

Это был донос, совмещённый с наветом, ибо наш слесарь сифилисом никогда не страдал, а страдал от часотки, которую лечил патентованным средством «Чесучал».

Он был примерный семьянин и выпива самой высшей квалификации!

То, что он любил деньги, как все глистиане, повышало его шансы на уцелёж и приспособ. ядство.

Его приятель дворник Пантикапей уже лежал раскинув-шись, как Ковпак, у забора, накушавшись плохого алкоголю и, видимо, судя по пятну на пузе, кофию.

Не желая поддаваться подлому мелкобуржуазному положению дел, он раз за разом открыто проносил шоколадки мимо кассирш, якобы для несуществующего младенца, а когда они открывали рот с вопросом «А деньги?», он отвечал глумливо: «Деньги? Деньги??? Давеча забыл в «Метрополе!». И хохотал, как Мефистофиль.

Иногда его били.

И одним святым днём, дайкость-ка вспомню, какого нах святого это был денёк, кажется святого Ефима Колобродского, уф, видит бог, зазубрю эти долбанные празднества, лысые крепыши-охранники бросились на него и стали доколе сил пинать, кто чем мог, а он как мог сопротивлялся кривде и поношению, снося витрины с шоколадками и печеньем, разбивая ряды банок с вареньем и повергая в прах бутылки с импортным вином, а также все словарём понося бесчестие властей и развратные нравы элитыРеспублики Блефуску. Всё это продолжалось, пока тихая торговая зала не превратилась в поле битвы, а потом и в отхожее место! Сорок минут шло неравное сражение, в ходе которого они плавно переместились сначала в один отсек магазина, разбив там всё сущее, а потом в другой, потом снова в первый, потом на склад, и все сорок минут за ним с восторгом наблюдали две вредные старушки – Галина Маркеевна Осипова, бывшая народная учительница Блефуску и Василиса Осиповна Маркелова, тоже ветран труда исамая заядлая кляузница, какую когда-либо видели в городской управе, из рабочих и надо признать – обе неисправимых партизанских кровей. Одна из них числила Александра Васильевича Суворова своим пра-прадедушкой и «Науку побеждать» знала наизусть, как оперу. Двум старушкам очень нравилось, как гибнет ненавистная государственная собственность и занавески, нравилось потому, что они от такого государства давно уж ничего хорошего не чаяли и желали ему поношения.

Итак, дворника Пантикапея страшно били, всегда и на сей раз тоже!

После каждого избиения Пантикапей через какое-то время плавно очухивался, поднимал голову и говорил таким изысканным академическим голосом, который и сложно было от него ожидать: «Господа тунеядцы! Я добьюсь от вас ответа за содеяное!»

Но не добивался, потому что добиться сего либо в Блефуску было совершенно невозможно!

Вот и сейчас шоколадный король выключился, чтобы подключиться к жизни с одним выглядывающим из бинтов глазом, воспрял уже в городской больнице имениАкадемика Кащеева. У него была сломана ключица и вывихнуты два ребра, что вообще-то в принципе невозможно.

Выздоровев, он только набрался наглости и его набеги на кисельные реки и шоколадные брега стали всё отважнее и наглее. Теперь он ходил в опасные гипермаркеты с бейсбольной битой и огромным газовым ключом наготове, ибо полагал их лучшими инструфараонами для защиты от тамошнего персонала и особенно торговой охраны, столь люто ненавидевших клиентов, сколь сатана не любит бога и мать. И кликушески наводил такую правду-мать, что криминальная хроника после долго пестрила цветными разнузданными фотографиями.

Участь многоженца!

Когда мы спускаемся вниз, на лестницы слышится голос забредней сюда Зины Бержерак, Зиночки:

– Товариш Наверхуев! Где товариш Наверхуев?

Не видно, к кому она обращается и, судя по нежному голосу, это наверно ангел, залетевший сюда со случайной бандой диких гусей.

Я вдохнул воздух полной грудью. Лестница вся пропахла таким густым духом борща, что сразу хотелось заснуть вечным летаргическим сном.

Почему-то, и это я замечал, во всех подъездах не очень свежих панельных домов всегда есть свои тайные помещения около шахтных лифтов, на которые кто-то разевает роток с тем, чтобы со временем прибрать эти помещения к рукам. И даже классифицировал всю эту рачительную сволочь! Обычно это седовласые персонажи лет пятидесяти двух, уже пузатенькие, подслеповатые, как кроты, со слегка остекленевшим от пьянства взором и длинными руками, торчащими из коротких рубашонок. Такой человек всегда влеком к накопительству и лифтовой экспансии. И он долго и продуманно готовит план операции по захвату домовой собственности. А потом, прибрав, сначала волочёт туда всякий старый инструмент, молотки всякие, плоскогубцы, ящики с гвоздями, и только потом начинает приспосабливать это дело под склад продовольствия. Ставит туда мешки картошки, кульки с крупой, банки с жёлтыми гигантскими огурцами, какие, кажется, и в природе невозможны. И когда из этих кильдимов начинает широко разноситься сытный запах старого борща с перцем, настаёт момент истины и соседи такого новатораначинают сдруг злобно бунтовать и огрызаться. Никто в тридцатилетнем панельном доме не способен выдержать запах борща из кильдима около лифта, никто!

И я почувствовал, что здесь будет та же история, и тот же кильдим, и банки сии разобьются! Ибо нет исключений там, где царство правил!

Во дворе ползали покрытые геркулановой пылью отпавшие кошатницы, уставшие от придорожных сервировок. Кошечки чинно сидели на сервировочном столе мадам Куку и кокетливо отставив коготки, ели черничный мусс с зефиром фамильными серебряными ложечками из Севрского мрамора. Иногда они обсуждали новости мира и клеймили развратные нынешние нравы. Я любил приводить в наш двор моего приятеля, у которого был милый пёс. Этот пёс проходил мимо сервировочного кошачьего центра и завидев большую чашку с молоком, жирным боком отодвигал обалдевших от увиденного котят, глаза которых от изумления становились идеально круглыми и начинал длинным языком остервенело лакать кошачье молоко. Маленькие кошечки только глазами хлопали, наблюдая, как довольно вращается собачий хвост и как из их тарелки исчезает чудесная белая жидкость!

В мире побеждает умнейший! Конечно, на самом деле в мире хороводит абы кто, это я так сказал, для форсмажора. А так я не дурак, всё понимаю!

Только бы кошки поняли! Мне больше ничего не надо!

Кошачья ферма «Мурзик и Глистос», просуществовав пару лет и достигнув зенита летом прошлого года, начинала двигаться к застою. Новое увлечение женщин-активисток – спасением псов, овладело и другими психически больными женщинами. Наблюдать за ними было в высшей степени прикольно. За женщинами вообще прикольно наблюдать! А за кошатницами – вдвойне!

Они постоянно сталкивались в арке, шушукались по углам двора, и было видно, что разговоры у них вертятся только около любимых тварей и их «спасения». Две матери Терезы на нашу голову! …дец! Это были праматери – спасительницы рода человеческого, а не какие-то грязные безх..и двуногие!

Обстановка спалённой Маосквы мягко окутывала увиденную картину.

Смотреть на это не было сил.

А потом затрещал телефон. Это кто, слон?

Но это был не слон!

Телефонный разговор был краток и насыщен злобою дня.

– Это вы дали объявление «Продам старое, раздолбаное пианино в хорошие руки»!

– Я?

– Барахла что ли до..я? Протазан с люлей!

– Ты мне ответишь, падла, за оскорбление! – говорю, я в последнее время зажигаюсь от одной искры, как бензин в кулькуляторе, – Я продаю вещь! Пианино «Мюльбах»! Вы слышите? «Мюльбах»! Немецкая работа! Идеальное состояние! Девочка! Педаль! Раз! Раз! Оно даже на запах ароматное! Нюхни! Нет, правда, нюхни! Титаническая вещь! Резьба в две вилюшки мастера Мартина-Бочара Первого! Великолепный европейский звук! Та-та-ти-то! Вау! Компактные размеры! Железная педаль! Говорил? Ладно, тогда к конкретике! Хорошее состояние! Не вдохновил? Так вы прямо скажите! Находилось с семнадцатого века в семье немецкого посланника в Того и Лисоте!

– Какого?

– Что какого?

– Какого советника?

– Его звали Гуго Гофштангль!

– Шваль?

– Гофштангль говорю! Гуго! Шваль – это ваша фамилиё!

– Цена?

– Двести тысяч!

– Чего?

– Долларов!!!!!

– Доралов??? Двести доралов?

– Долларов! Двести тысяч!

– Да! Друг мой! Вы шутите! Двести тысяч доралов за груду металла и гнилых гоношистких деревяшек? Гражданин! Вы бредите наяву! Тогда я за такие деньги и вас впридачу куплю!

– Не хотите, не берите! У меня есть соседка, которой нужно вывести хлам бесплатно! Возьмите её инструмент!

– Другие навязчивые состояния есть?

– Двести тысяч! Я говорю! И ни на йоту меньше!

– Чего?

– Я же сказал! Отнюдь не рватых калош!

– П..дюлина!

– Плохо слышно!

– Я понимаю! А сколько?

– Двести ты! Я же скаал!

– Оно скаало! Вы говорите «Мюльбах»? Говорите ясно! А то вы темните всё!

– О да!

– Что такое о да? Мюльбах»?

– Да!

– Сколько!

– Двести штук баксов! Кэш!

– Скажите, вы часто бредите? Я – врач! Я мог бы быть вам полезен!

– Я сказал – двести тыщ!

– Шура, меня волнует ваш пионэрский оптимизм! Может, вы и продать хотите? Такое впечатление, что этот конёк-горбунок живёт в бутылке и вправду думает продать груду гнилых щепок за мешок зелёные доралов! Шура! Моя бабушка говорила мне: «Изя, сколько бы не давал этот прохвост, всё равно держи карман под надзором! Шура! Жизнь длинна, как свиток торы! В ней всегда есть место подвигам! Не теряте надежды! У вас купят! Лет через сто!

– С кем вы там разговариваете? С собой! Я сейчас раздолбаю телефонную трубку о вашу голову!

– Вы думаете? – деликатно сказали на другом конце трубки. Кисло-сладким таким голоском. Вроде и результата нетути, и ссориться не хочется!

– Думаю!

– А? Шеф! Не гневите господа! Право! Нельзя ли дешевле? Неужели вы бука?

– Что?

– Шеф! Каменные скулы вам явно не к лицу! Я думаю, вам следует исчислять цену в рублях! И тогда есть возможность удачно сочетать интересы сторон ко всеобщему благу! Вам, я знаю, неравнодушен народ наш крепышанский?

– Так вы берёте?

– Невинное дитя Арины Родионны! Капитан, не надо скорби! Скорей улыбнитесь маленькому горбатому гному, истосковавшемуся по вашей светлой любви! А серьёзно… Нельзя ли обойтись двумя?

– Чем двумя?

– Рублями!

– Дитя таблоидов! Ваши шутки неуместны! Я кладу трубку на рычаг!

– Нельзя?

– Прочему?

– Потому что как только вы положите трубку, за вами придут наши славные чекисты и увезут вас в фараоновском бобике за полярный круг!

– Куда?

– Куда глаза глядят! Шеф, скинуть можно!

– Нет! К сожалению!

– Что, крафт нынче дорог? Или бонусы кончились?

– Да! У нас только для гениев скидка! Вы не гений!

– Почём знаешь? Дельфийская брехалка? Я в детском саду из рогатки в глаз воспитательницы мог попасть с первого захода!

– Видно по лицу и обуви, товариш! Вы не наш покупатель! Друг мой, идите в «Эльдорадо»!

– Я? Друг? Не ваш?

– Зачем вам «Мюльбах», товариш? – внезапно съязвила трубка, – Вы что, на нём играть будете? «Пупсик»?

– Паяц-падла, я у телефона! Человек! – я снова не выдержал муки преследования, – На мне стодолларовые ботинки и шляпа, какой у тебя никогда не будет! Я тебя достану, и ты будешь языком полировать мои ботинки!

– Вот как? – сказала трубка и обиделась.

– Опусти трубу, Гомер ё…! – уже в мировое пространство кликнул гордый я, – Торгаш!

– Вот как? – в предпоследний раз отозвалась трубка.

– Мюльбах! Мюльбах! Будь ты трижды проклят! – крикнул в трубу.

О, это был он!

– О, как! – в заключение сказала трубка.

На этом разговор завершился! Потом кто-то позвонил ещё раз, надеясь втайне на смягчение нравов.

Привет! Это я! Если бы ненужные людям слова выбрасывались на свалку, она была бы единственным местом, где бы я появлялся вместе со своим золотым протазаном и тучной гладиаторской сетью! Харль, братья мои! Харль! Я прохожу пред вами мощным австрийским маршем, печатая гусиный шаг и выбрасывая руки одну за другой!! Преторианцы мои любимые! Братья и сестры! Приветствую вас! Дойчлэнд, Дойчленд, юбер алес, как утверждал мой приятель перзиден САШ Джордж Бусч! Давно не виделись, стрючки! И стали забывать друг друга! А что если бы тут случилось землетрясение, что бы было? Совсем бы забыли друг друга? Работа у меня такая – думать дальше своего носа! Заглядывать в будущее, как сказал бы один козёл с радио! Вы обо мне уж наверно стали забывать?