Электронная библиотека » Алексей Козырев » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 17 декабря 2013, 18:40


Автор книги: Алексей Козырев


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Так и не подав руки, Кольцов резко поворачивается и направляется к двери.

* * *

Палата интенсивной терапии. Маракин в стерильном белье на каталке перед дверью палаты. Совсем рядом каталка с Сашей Нефёдовым. Гуреев лежит в своей койке, почти с головой накрытый простынёй. Выделяется только заострившийся нос. Входит Кольцов.

– Как у нас настроение? У вас, Маракин, вижу, хорошее.

– Превосходное! – Маракин свеж и бодр. – В удачу верю, а после нашей последней беседы и в вас верю!

– Нефёдов, а вы что захандрили? – Кольцов подходит к Нефёдову, сжимает рукой кисть юноши. – Пульс приличный. Вон, Маракин, тот и в удачу, и в меня верит! А вы?

– А я не Маракин! Я уже никому не верю и ни во что! – Голос Саши дрожит.

– Что случилось, Саша?

– Это не у меня случилось! Это у вас! Ведь вы будете бандита спасать! Не я! Так, Сергей Иванович? Вот этого, – Нефедов кивает в сторону занавески. – А ведь именно Маракинские в моей школе наркотой торгуют. Нагло, в открытую. Потому что их менты прикрывают. Теперь там у нас каждый второй колется. Классы полупустые.

– А вы? Вы-то что? Вы-то куда смотрите, родители ваши, учителя? – Кольцов никак не может подобрать правильные слова. – Надо же как-то бороться с этой заразой.

– Мы и пытались. Дима Михеев – одноклассник мой, брат Максим на три года меня старше и я. Хотя нам все говорили, чтобы с этим Маракиным не связывались. – Нефедов вновь со злостью смотрит на занавеску. – К мэру ходили, к прокурору ходили, телевидение просили помочь, даже президенту писали…

– И что? – Кольцов инстинктивно продолжает нащупывать пульс Нефедова. – Что в итоге?

– А в итоге Димка вроде случайно под товарняк попал. В кашу его смолотило. Я вот тут на каталке. Маршрутом «палата – морг». А Максиму, тому вообще хуже всех. Ему менты на дискотеке в карман какую-то таблетку подбросили. Дальше – как обычно – быстрое следствие и показательный суд. Знаете, Сергей Иванович, сколько Максиму дали?

– С нашим судом, Саша, я теперь лично знаком. Ничему не удивлюсь!

– По-моему, все равно удивитесь! – Опираясь на руки, Нефедов приподнимается в кровати. – Одиннадцать лет дали! Строгого режима! Чтобы больше не встревал в бизнес вот этого бандита за занавеской!

– Мало дали, – откликается занавеска. – На самом деле, закон и больше позволяет.

– Мало?! Подонок! – Нефедов чуть не задыхается. – Одиннадцать лет мало?! За что? Максу всего восемнадцать. Школу с отличием окончил, в консерваторию поступил. Мало! Одиннадцать строгого за одну таблетку! Которую подкинули! Такие, как вы, тоннами ворочаете, и ничего! Если и попадетесь, то два-три года условно получите и сюда за занавеску с телевизором и дивиди. Лежите себе, ждете, когда вас Кольцов спасать начнет! А зачем таких спасать? Расстреливать таких надо, а не трансплантацию им делать!

– Руки коротки, пацан. – Маракин чуть выглядывает из-за занавески. – Да и мораторий пока не отменили! Понятно?

Кольцов подходит вплотную к Маракину.

– Будь моя воля, я бы сегодня же мораторий этот отменил. Но первым всё же не вас бы расстрелял, а судью. Того паршивца, который Сашиного брата засудил. Рука бы не дрогнула! А потом уж обязательно вас, Маракин! Не обессудьте.

– Мечтать не вредно! – Маракин абсолютно спокоен. Ему явно не хочется нервничать перед операцией. – Только мораторий не отменят. Сколько бы там ни выступали, референдумов ни проводили. Потому что, если отменят – значит, победили такие, как вы. А побеждать должны мы! Это ведь так просто! Не отменят, Сергей Иванович! На самом деле, не отменят!

– Вот потому я никому и не верю! – Нефедов бессильно падает на каталку. – И даже вам, Сергей Иванович! Говорите – «рука бы не дрогнула», а сами сейчас оперировать Маракина будете. И спасете! А он ребят наших продолжит на иглу сажать. Сотнями! «Спасибо» скажут вам, Сергей Иванович, их мамы и папы. «Вы молодец, Сергей Иванович, клятву Гиппократа свято выполнили – подонка с того света вытащили, а вместо него сыновей и дочерей наших туда отправили! Спасибо вам, Сергей Иванович!»

– Одна сопля тоже философствовала-философствовала, а ее взяли и высморкали! – подает голос Маракин, демонстративно сморкаясь на пол.

– Свинья, – на злость уже нет сил. Саша только безнадежно машет рукой и закрывает глаза.

Неожиданно для всех на дальней койке начинает ерзать простыня, и заострившийся нос поворачивается в сторону Нефедова.

– От свиного гриппа он и подохнет, – хрипит Гуреев. – А ты, Сашка, жить должен!

– И будешь жить! – Кольцов сжимает руку Нефедову. – Но для этого ты должен верить! Верить Гурееву, верить мне, верить в удачу!

– Верь, Сашок! – тихо хрипит Гуреев. – Верь… это моё последнее слово.

Кольцов, неслышно ступая, идёт к затихшему Гурееву. Приподнимает с головы уголок простыни. Долго и внимательно вглядывается в лицо. Затем поворачивается к Нефедову.

– Николай правильные слова тебе сказал. Последние! Надо верить, Саша. Несмотря ни на что! Верить! – Кольцов подходит к окну. Во дворе двое стариков в ватниках вспахивают газон. Невдалеке грузовик с откинутым бортом. В кузове белая садовая скамейка и куст сирени с замотанными полиэтиленом корнями. Грустно вздохнув, Кольцов вновь возвращается к каталке с Нефедовым. – Ладно, Саша! Сейчас я сам сделаю тебе укол. Ты тихо и спокойно заснёшь. И ничего не бойся. Это я тебе говорю. Я, Кольцов! Ты мне веришь?

– Верю. – Очень тихо и печально.

– Не так! Как ты должен сказать?

– Верю! – Намного твёрже и увереннее.

– Другое дело. Гуреев был бы рад!

– Был бы? – Неожиданно широко раскрываются глаза юноши.

– Да, Саша! Он уже нас не слышит. Ладно, жизнь продолжается. Давай подставляй руку. – Кольцов делает укол Нефёдову. – Минут через двадцать вас обоих отвезут в операционную. Вы, Маракин, тоже будьте готовы к наркозу.

Ободряюще кивнув Нефёдову, Кольцов покидает палату.

– Всегда готов. – Маракин делает «под козырёк» в сторону захлопнувшейся двери. – Ну что, пацан? Никак и вправду Кольцову поверил? Зря. Учти, Кольцову дорога моя жизнь, а вовсе не твоя. Какие там пять процентов? Ноль! Со мной всё в порядке будет – он на свободу с чистой совестью. И семья в безопасности. Вот так! Не станет же Кольцов ради тебя свободу да семью под удар ставить! Как считаешь?

– Не знаю.

– Я зато знаю! Я ведь не какой-нибудь, там, избранный мэр, который мало что может и мало чего знает. Я ночной! Самый главный. Я всё должен знать! Всё и знаю! Хочешь, к примеру, узнать имя водителя иномарки? Ну того, кто тебя считай что убил. Ну так как? Хочешь?

– Не знаю.

– Опять не знаю, – кривит губы Маракин. – Хочешь! Почему бы не узнать напоследок? Ты не спишь ещё?

– Не сплю.

– Скажу имя, скажу! Тебе не жалко. Считай, что уже почти родственники. По почке. А потом, что изменится? Гуреев уже не слышит. Ты тоже никому теперь не расскажешь. Слушай, Нефёдов…

* * *

Хорошо знакомый нам кабинет главного врача. Те же под старину отделанные бронзой часы да рамки с грамотами и фотографиями по стенам. Та же тяжелая хрустальная люстра и широчайшая телевизионная панель. Тот же плакат с золочеными буквами клятвы Гиппократа. Так же приветливо улыбается с портрета районный мэр Кручилин. Всё без изменений. Всё, как и было подробно описано в начале нашего повествования. И лишь пара электронных вещиц на полированной столешнице добавилась к интерьеру Лисинского кабинета. Это пластмассовый динамик, напоминающий отживший свой век домашний репродуктор, и серый допотопный монитор с небольшим тускло светящимся экраном. Именно на экране и сосредоточен взгляд хозяина кабинета Степана Андреевича Лисина. В кабинете тишина, нарушаемая лишь шагами райздравовского чиновника. Уже в который раз Бубукин ходит из угла в угол, постоянно кидая нервный взор то на Лисина, то на монитор.

– И правда, Степан Андреевич, сходил бы в операционную, узнал, как там дела. А то мне тревожно как-то. – Прервав, наконец, ходьбу, Бубукин останавливается около сидящего в кресле главврача.

– Не пойду. Кольцова сейчас злить нельзя. Берите, Пётр Михайлович, стул. По монитору всё прекрасно увидим.

– Ты думаешь, мы тут с тобой чего-нибудь поймём? – Бубукин придвигает к монитору стул и садится рядом с Лисиным. – Я сангиг окончил, ты стоматолог, насколько я помню.

– Ничего, Пётр Михайлович, не боги горшки… Вон, видите, – Лисин тыкает пальцем в центр экрана, – видите, обломок ребра. Вон как глубоко сидит. Видите?

– Нет, не вижу. – Бубукин надевает очки и вплотную придвигается к монитору.

В этот момент в кабинете гаснет свет. Погружается во мрак больничный двор, чернеют окна соседних зданий. Правда, темнота длится не более трёх секунд. Столь же внезапно ряды ламп роскошной Лисинской люстры на мгновение неестественно ярко вспыхивают и затем, уже надолго, гаснут вновь.

– Нам только этого не хватало для полного счастья, – Лисин откровенно напуган.

– Аварийный генератор у тебя хоть есть? – Бубукин взволнован не менее главврача.

– Есть. Но, если откровенно, то сейчас он на даче. Там тоже часто перебои случаются…

– С совестью у тебя перебои. Частые. Где еще генератор поблизости может быть? Думай, Лисин!

– Есть только в роддоме напротив. Но там я не властен. Да включат сейчас, Пётр Михайлович! Не переживайте. У нас так часто бывает.

Как бы в подтверждение слов главврача люстра вновь оживает, но на этот раз лампы светят вполнакала.

– Сделайте же что-нибудь, – раздаётся из динамика рядом с монитором злой голос Кольцова. – Аппаратура на пределе. Мониторы еле теплятся. Лисин, где вы там? Вы главврач или утка палатная?

– Так, это я уже где-то слышал, – шепчет Лисин, тупо уставившись на Бубукина. Затем громко добавляет: – Сейчас что-нибудь придумаем.

– Так думайте, если ещё не отвыкли. И побыстрее, – гремит раздражённым голосом Кольцова динамик. – У меня показатели не читаются. Я на глазок работать не обучен. – Кольцов замолкает. Из динамика слышны лишь хриплые звуки кардиографа. Сердце Нефёдова бьётся неровно и редко.

Бубукин, не отрываясь, с упрямой надеждой смотрит на тусклую люстру. Затем, удручённо махнув рукой, лезет в карман за мобильником. Набирает номер.

Далее слышны лишь обрывки его разговора по телефону: «Алло, Селезнёв! Бубукин на связи. Кто у нас дежурит? Что-что? Это не у меня что, это у тебя что! Да, не только в роддоме, в районной тоже нет. Откуда знаю? От верблюда. Я у него. Не у верблюда. У Лисина. Ну знаешь – там может родится, а может, ещё и не родится. Фифти-фифти! А у нас на все сто – помрёт вполне конкретно. Всё, считай за приказ. Переключай. Сказал, прикрою, значит, прикрою. Будь».

Бубукин запихивает мобильник в карман и вновь начинает нервно ходить из угла в угол кабинета.

– Так будет напряжение или нет, начальнички, вашу мать? – вновь яростно пробуждается динамик.

– Скажи, что сейчас будет, – шепчет Лисину Бубукин.

Но ответ уже не требуется – лампочки в люстре дружно вспыхивают и затем, несколько раз мигнув, загораются ровным ярким светом.

– Так, быстро откачиваем кровь. Шунт левее, ещё левее. Теперь зажимайте. Господи, кто вас учил? Такие же Лисины с Бубукиными. Дайте я сам! – Сквозь совсем слабый и неровный ритм биения сердца слышен раздражённый голос Кольцова. По всей видимости, он позабыл отключить микрофон.

– Ну, я ему характеристичку напишу. Сортиры чистить не доверят, – Лисин со злостью смотрит на монитор. Затем оживляется: – Всё, Пётр Михайлович! Хоть я и не силён в трансплантации, но тут и стоматологу понятно…

Как бы удостоверяя слова главврача, в динамике последний раз хрипнул кардиограф и затих.

– Нет, шунт не поможет, – прерывает тишину упавшим голосом Кольцов. – Куда его – аорта на волоске. Не так бы глубоко ребро. Как ножом. Нет, такой клапан держать не будет. Здесь уже ничего не поможет! Ничего! Попался бы мне этот подонок с иномаркой! Давайте анестезию. Ну не мне же – Маракину. Вот сюда перекладывайте. Пониже чуть. Вот так! Микрофон-то кто-нибудь отключит? Что вы всё забываете! Персональчик! Ужас как…

– Ну, вот и всё! – Лисин отключает монитор и встаёт из-за стола. – Дайте закурить, Пётр Михайлович.

– Ты же не куришь, Степан Андреевич, – достаёт из кармана пачку сигарет Бубукин.

– Да почти десять лет как бросил, но сейчас надо, – Лисин закуривает протянутую сигарету, жадно делает одну затяжку за другой. – Ох и хорошо!

– Тебе, может, и хорошо. А там, ты уверен, что всё в порядке? – Палец Бубукина направлен в сторону операционной.

– Там теперь дело техники. А она, техника эта, у Кольцова на высшем уровне, – поплевав на окурок, Лисин бросает его в пепельницу. – Всё! Пётр Михайлович, не сомневайтесь! Можете Кручилину докладывать.

– Ладно, Степан Андреевич. От меня здесь теперь, действительно, мало что зависит. Двину в мэрию. Чего зря время тратить. А ты, в случае чего, звони. Я на мобильнике. И не засиживайся в кабинете. Мадам Маракина нервничает. Успокой. Она здесь где-то. Ладно! Будь! – Пожав главврачу руку, Бубукин выходит из кабинета.

* * *

Вестибюль на втором этаже больницы. Окна с пыльными стёклами. Две двери. Одна в операционную. Вторая, нам уже знакомая, с выцветшей табличкой – «Реанимационное отделение». На дальней от дверей, типично медицинской скамье, потёртой и поцарапанной, понуро склонив голову, сидит Нефедова. Одета скромно, если не сказать бедно, но вместе с тем подчёркнуто аккуратно. В траурные темные тона. Лицо болезненно-бледное, в больших карих заплаканных глазах печаль и безысходность. Невдалеке на стуле дремлет пожилая женщина с простым, добрым деревенским лицом. В руках пластиковый пакет. Напротив двое. Яркая респектабельная блондинка лет тридцати пяти что-то недовольно выговаривает подобострастно склонившемуся перед ней молодому парню в кожаной чёрной куртке. На изогнутой спине парня куртка натянулась, откровенно выставив на обзор окружающих чёрную рукоятку пистолета. Скрипуче злой шепот блондинки заглушают шаги вошедшего в вестибюль Лисина.

Охранник, по всей видимости наконец усвоивший, чего добивается от него накрашенная блондинка, подходит к Лисину и крепко ухватывает его за лацкан халата:

– Куда провалились? Вон Анна Наумовна волнуется. Выясни там, что к чему. Главврач всё-таки. Чай, не утка палатная.

– Опять про утку! И как я выясню? Туда никому, кроме бригады, нельзя. Даже мне. Но можешь передать, что процесс идёт в правильном направлении.

– Сам ей и втолкуй, если умный такой. – Охранник берёт под руку главврача и подводит к блондинке.

– Так как, Степан Андреевич? – с наигранной тревогой в голосе вопрошает дама. – Я аж вспотела вся от волнения. Шуба новая провоняет к чёртовой матери.

– Анна Наумовна, с вашим мужем будет всё нормально. В сотый раз повторяю: Кольцов лучший хирург области, автор как раз этой самой методики трансплантации.

– Лучший-то лучший, а вдруг чего не то сделает, – блондинка открывает крышку зазвонившего мобильника и отходит в угол комнаты. – Нет, на кой нам венгерский! Только Италия. И чтобы крышка под цвет кафеля.

– Чего не то сделает – голову отверну, – не то Маракиной, не то охраннику отвечает Лисин.

– Он-то в курсе? – продолжает разговор за хозяйку охранник.

– Кто? – не врубается Лисин.

– Конь в пальто. Хирург, естественно.

– В курсе чего? – совсем обалдевает Лисин.

– Ну, что, в смысле, голову ему отвернёшь.

– В курсе! Ещё как в курсе! – наконец, понимает, о чем речь, Лисин.

– Смотри, Андреич, – демонстрирует огромный кулак охранник. – В случае чего кольцовской башке долго скучать не придётся. И двух понедельников не протянешь. Понятно?

Во всю ширину открывается дверь реанимации. Санитар вывозит из неё каталку с прикрытым белой простынёй телом. Нефёдова встает, не отрывая заплаканных глаз от каталки. Но санитар жестом останавливает её и подзывает рукой старушку. Та, тяжело ступая, подходит к каталке, приоткрывает простыню. Несколько минут печально и ласково смотрит в лицо умершего мужа, затем накидывает простыню.

– Вот записка вам. Перед самой смертью написал, – санитар достает конвертик из кармана халата.

Повертев в руках конверт, старушка возвращает его санитару:

– Прочти, милый, я и очки-то не помню, куда задевала.

– Хорошо, прочту. – Санитар извлекает из конверта сложенный пополам листок бумаги. – «Дорогая моя Катюша. Спасибо тебе за эти полсотни лет, прожитые вместе. Это были прекрасные годы. Я был счастлив. Но всё когда-нибудь да заканчивается. Береги себя. И помни, что тело моё умерло. А душа жива. Поверь мне, жива! И в ней только ты, мой самый любимый и мой единственный человечек. А теперь, Катюшенька, к делу. Я очень легко умирал, зная, что своей смертью спасаю обреченных людей. У меня крепкое сердце, здоровые почки, хорошо видящие глаза. Да мало ли чего у меня ещё нужного больным людям есть. Пусть всё забирают. Скажи это врачам. Только настоящим! Кто действительно занимается трансплантацией. Не нашему проходимцу Лисину. Ну а всё, что от меня ненужного останется, пусть сожгут. А пепел на газончике в больничном дворе раскидают. Может, хоть травка зелёная вырастет. И, дорогая моя Катюша, не убивайся. Моя душа с тобой. Твой Коля Гуреев».

– Мой Коля Гуреев! – шепчет старушка.

Санитар сочувственно вздыхает и передаёт конверт старушке.

– И вот подпись, видите? «Передать жене». И смотрите – последнее, что он успел на этом свете сделать, – зачеркнуть слово «жене» и написать «вдове». Сильный мужик. В одном только ошибся ваш Николай Гуреев. У него нет ни одного непораженного органа. Рак съел его целиком. Всего съел. Как говорится, без остатка.

– Дорогой мой Коленька. – Старушка нежно гладит волосы Гуреева. – Зато у тебя есть душа. Чистая, светлая, добрая. Никакая самая страшная болезнь ей не страшна. И душу свою ты завещал людям. И мне – твоей жене… вдове! Прощай, Коля.

Санитар увозит каталку с телом Гуреева. Старушка, крестясь и утирая слезы, провожает печальным взглядом мужа.

С громким неприятным скрипом открывается дверь операционной. Появляется еще одна каталка с покрытым простыней телом.

– Саша, сыночек мой! – Расталкивая опешивших санитаров, Нефедова бросается к каталке и, склонив голову, истошно целует простыню, прикрывающую тело сына.

Из операционной, снимая на ходу маску, выходит усталый хирург. Запачканный кровью халат, сверкающая белизной шапочка. К Кольцову подходит главврач. С профессионально напускным сочувствием окинув взглядом рыдающую над телом сына женщину, Лисин кивает головой в сторону операционной.

– Как пациент наш? В порядке?

– Пациент в порядке, – неожиданно улыбается Кольцов. Светло и по-доброму. – В полном порядке! Гарантирую!

Санитары пытаются оторвать женщину от каталки. Но это им никак не удается. Простыня чуть спадает с покойного, обнажая ноги… в разноцветных носках. Один носок красный, другой ядовито-зелёный.

– Кстати, сердце у Маракина, и вправду, великолепным оказалось. Сто лет простучит. Можете мне поверить! Прощайте! – Сергей Иванович Кольцов уходит, тихо прикрыв за собой дверь.

Очень тихо. Без скрипа. Без стука. И поэтому все слышат мальчишеский слабенький голос из операционной: «Мама!»

Вместо эпилога

Из местных телевизионных новостей: «…как стало известно информированным источникам, против мэра района Кручилина возбуждено уголовное дело. Ему инкриминируется причинение вреда здоровью при совершённом им ДТП и неоказание помощи пострадавшему. Кручилин снял свою кандидатуру на выборах в мэры. Таким образом, в избирательные бюллетени будет внесена только одна кандидатура – представителя „Единой России“ Сергея Ниловича Барасова. Напоминаем, что выборы состоятся уже в это воскресенье. Все участки будут открыты с восьми часов утра до двадцати часов вечера. Призываем всех жителей района выполнить свой гражданский долг. До встречи на избирательных участках».

Чижик-пыжик

К алкоголю Денис был равнодушен, но поддержать хорошую, добрую компанию никогда не отказывался. Он полагал, так у них издавна в роду было принято. Отец Дениса и, насколько он помнил, дед, хотя и очень любили принимать гостей и устраивать званые вечеринки по любому подходящему поводу, на которых не пропускали ни одного тоста, тем не менее, никогда не теряли контроля над собой, становились весёлыми, остроумными и улыбчивыми, но пьяными не были никогда. – Если человек не пьёт, значит, он не доверяет самому себе, – любил повторять дед, разливая уважаемую им «Столичную» по рюмкам. – Водочка льётся – человек смеётся! – добавлял он обычно уже менее философское и очень заразительно смеялся. Лишь один раз Денис видел их по-настоящему пьяными, пьяными до полусмерти, лежащими в тёмных костюмах с тёмными галстуками на диване, а рядом на столике в траурной рамке стояла фотокарточка мамы Дениса. Отец потом долго не мог себе простить, что оставил сына одного в эти тяжёлые минуты, и после похорон мамы ровно год не пил вообще, даже пиво.

Денис же поклялся себе не напиваться ещё в первом классе, когда во время зимних каникул отец впервые взял его с собой в командировку в Москву.

Ехали «Красной стрелой» в шикарном двухместном купе, и, хотя было поздно и есть не хотелось вовсе, отец, дабы окончательно поразить сына, повёл Дениса ужинать в вагон-ресторан. Усевшись за столик, отец сразу уткнулся своими толстенными очками в меню (у него уже тогда было плохо со зрением), а Денис обратил внимание на весёлую и несколько необычную компанию напротив их с отцом столика. Чуть позже, услышав английскую речь, он понял: это иностранцы. Центром их внимания был красивый молодой человек, русский, по всей видимости, переводчик. Они называли его Димой. Одет Дима был в изящный серый костюм, рубашку какого-то особого светло-стального цвета, точь-в-точь как прядь седины в его ухоженных волосах, вместо галстука – синяя бабочка.

Все иностранцы с восторгом и трепетом слушали переводчика, весело хохотали над его шутками, чуть ли не с любовью смотрели в его большие голубые глаза. Курил он тонкие, с золотистым ободком сигареты и умудрялся успевать что-то очень интересное рассказывать сидящим за столиком иностранцам, и разливать женщинам шампанское, и говорить с официантом, и давать всем желающим прикурить от своей маленькой блестящей зажигалки, которая одновременно с огнём наигрывала мелодию песенки «Чижик-пыжик», что также вызывало бурную радость компании.

В этот момент Денис твёрдо и бесповоротно решил, что непременно станет переводчиком, и если у него будет когда-нибудь сын, то назовёт его только Димой, и что вместо галстуков всю жизнь будет носить только синие бабочки. В этих своих мыслях Денис ещё более укрепился, когда Дима неожиданно ему дружески подмигнул.

Время в Москве пролетело мгновенно, и вот, полные впечатлений, нагруженные сувенирами папа с сыном опять оказались в купе «Красной стрелы», несущей их уже в обратном направлении – в Ленинград.

На этот раз в суете последнего дня они просто не успели пообедать и поэтому пошли в вагон-ресторан, просто чтобы не умереть с голоду.

Ресторан был переполнен. После получасового ожидания им предложили два места за крайним столиком около холодного тамбура. Именно здесь Денису меньше всего хотелось садиться. Уж больно неприглядную картину представлял собой сосед – типичный забулдыга в грязном, заляпанном пятнами костюме, с опухшим лицом и прищуренными пьяными глазками. Хотя казалось, что в него уже просто ничего не влезет, тем не менее, громко икая и давясь, он цедил из стакана тёмную тягучую жидкость, частично размазывая ее по грязной рубашке и пиджаку.

Лишь предупреждение официанта, что горячее заканчивается через десять минут, заставило их примоститься с краю этого столика.

Самое худшее, чего Денис и опасался, началось практически сразу. Алкаш, заикаясь и дыша ему прямо в лицо перегаром, начал расспрашивать, как Дениса зовут, сколько ему лет, в каком классе и как он учится, слушается ли маму и папу, как относится к девчонкам… Алкаш практически не закрывал рта и отвязывался от Дениса только на время засасывания в себя очередной порции портвейна.

Денис его прямо-таки возненавидел и, наспех дожевав котлету, вздохнул с облегчением, когда настала пора уходить. Алкаш, явно расстроенный их спешным уходом, долго возился в кармане и, наконец, достав из него зажигалку, протянул Денису.

– Это тебе сувенир на память. Гуд бай, – заикаясь, пролепетал он и нажал на кнопку зажигалки.

И только потом, после первых звуков «Чижика-пыжика», Денис начал узнавать синюю, заляпанную томатным соусом бабочку, прядь седины в грязных, нечёсаных волосах и проглядывающую сквозь красные распухшие веки голубизну глаз.

Именно тогда Денис твердо решил, что никогда не будет переводчиком, что лучше пусть у него будет дочка, а если уж сын, то назовёт его только не Димой, что никогда не будет носить бабочек. И что никогда не будет напиваться.


И вот прошло с той поры почти тридцать лет. Денис действительно не стал переводчиком, хотя английским владеет в совершенстве. Пятнадцать лет назад родилась всё же не дочка, а сын, но он ни разу не сожалел об этом – Влад рос прекрасным, честным, добрым и одаренным парнем. Правда, в отличие от отца, стал немного покуривать, но так как делал он это в открытую и понемногу, то Денис особо и не возражал.

И за все свои неполные тридцать семь Денис, и вправду, ни разу не напился. Но вот сегодня, кажется, он впервые напьётся по-настоящему, как говорится, до чёртиков. Заглушить полученный удар, пожалуй, больше и нечем.

Он достал из холодильника бутылку «Столичной», налил полный до краёв стакан и одним залпом опрокинул в себя. Сразу налил второй и вновь одним глотком осушил. Мгновенно по телу начало разливаться приятное расслабляющее тепло, покраснело лицо, стало жарко. Денис снял пиджак, расслабил узел галстука – он, естественно, никогда не носил бабочек, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, прилёг на диван. Закрыв глаза, стал терпеливо ожидать прихода так необходимого ему сейчас состояния туманной сонной прострации, полного отключения от мрачной реальности.

Но вместо этого голова становилась с каждой минутой яснее и яснее, память начала прокручивать всё произошедшее за последнее время, а разум методично и целенаправленно искал варианты спасения. Удивлённый и полный решимости, Денис энергично поднялся с дивана и прошёл в ванную, отпихнув ногой попавшийся по дороге стул, да так, что тот, ударившись об стену, развалился на части.

Приняв ледяной душ и растеревшись докрасна шершавым полотенцем, нацепил очки в тонкой круглой оправе и внимательно посмотрел на себя в зеркало. Остался вполне доволен увиденным. Нет, сдаваться Денис Останин не будет. Не дождутся!

Итак, первое – срочно связаться с Сашкой Леонтьевым. Сашка был лучшим школьным другом Дениса. Вместе сидели за одной партой, вместе прогуливали уроки, вместе влюблялись обязательно в одну и ту же девчонку, вместе играли в футбол. Правда, после школы их пути разошлись, но они до сих пор часто созванивались, пару раз в год встречались, обязательно поздравляли друг друга с праздниками, иногда вместе ходили поболеть за «Зенит». Сашка, а теперь Александр Васильевич, работал довольно высоким начальником в Большом доме на Литейном, был в звании полковника, но для Дениса оставался всё тем же добрым, верным и озорным товарищем.

Денис посмотрел на часы. Было около двух ночи. Секунду подумав, он набрал номер мобильника Саши. Заспанный голос послышался в трубке только после десятка гудков:

– Что произошло, Денис? Есть проблемы? Понятно: «Друзья познаются в биде». Ладно, жди меня через тридцать минут. Что-нибудь с собой захватить? Хотя забыл, ты же не пьёшь. Ах, пьёшь?! Что, и ещё как пьёшь?! Слушай, старик, ты меня просто радуешь! В таком случае я буду у тебя через двадцать минут. Напомни номер квартиры.

Дом помню, что Фонтанка помню, а вот квартиру путаю. У вас там все двери одинаковые. Всё! Готовь закуску! Ровно через двадцать минут с большой запотевшей бутылкой виски в руках улыбающийся Сашка обнимал друга в прихожей. – Э, батенька! Да ты, я гляжу, в одну харю целую бутылку приговорил. Молодец, исправляться начал! Как это там в песенке: «Чижик-пыжик, где ты был?» – «На Фонтанке водку пил». Так, быстро второй стакан, закуску… Отлично, наливай! За встречу! А теперь слушаю. Только подробно и точно. Эмоции отбрось. Факты, факты и ещё раз факты. Поехали. С чего начнёшь? Секунду подумав, Денис протянул Саше два листка текста на постоянно норовящей скрутиться в трубку факсовой бумаге: – Давай, пожалуй, начнём с этого, читай.

Протокол заседания совета директоров компании «ASCOM, Inc.»

от 3 августа 2009 года Manhattan NY


Повестка дня:

1. О смене приоритетов инвестирования компании в связи с мировым экономическим кризисом.

2. Разное. По первому вопросу слушали Джона Раттера – президента. Докладчик сообщил, что в связи с мировым кризисом акционерами принято решение об изменении географических интересов компании, для чего предлагается на развитие систем телекоммуникаций нового поколения выделить от 40 до 50 млн долларов долгосрочных инвестиций в один из трёх регионов:

1. Россия (предпочтительно, город Санкт-Петербург)

2. Казахстан

3. Малайзия Руководству компании поручено к следующему заседанию совета директоров подготовить полный анализ по каждому из этих трех регионов. На данную работу международному отделу выделяется по 200 тысяч на каждый из предполагаемых адресов инвестирования.

Далее излагались требования, которые необходимо подробно отразить в итоговых материалах о состоянии дел в этих трех регионах. Всего около тридцати вопросов, но все Саша дочитывать не стал. Не интересовал его и пункт под грифом «Разное».

– Дальше можешь не читать, – подтвердил Денис.

– Ну ладно. Пока мне всё понятно. У благополучно загнивающих ребят оказались лишними полста миллионов долларов. Мучаются, несчастные, куда бы им их пристроить. Выбрали вот три адреса из всего мира. По-моему, именно те три, где эти деньги проще и быстрее всего потерять. Слушай, Денис, отдали бы нам хотя бы по миллиону. Мы бы с тобой быстро нашли, что с ними делать. Может, договоришься? – Леонтьев налил ещё виски и закурил.

– А теперь прочти это письмо. – Денис протянул Саше другой лист такой же факсовой бумаги.

«Здравствуй, Денис! Вчера ты получил от меня по факсу протокол заседания совета директоров компании, в международном отделе которой, как тебе известно, я уже пять лет веду российское направление. Естественно, что президент поручил мне сбор всей информации по этому региону. И столь же естественно, что я обращаюсь с этим именно к тебе. Я нисколько не сомневаюсь, что ты примешь моё предложение, и поэтому даже не буду ждать от тебя согласия. Во-первых, это моя личная просьба, во-вторых, за эту работу ты получишь все сто процентов от выделенных средств – а именно 200 тысяч долларов, что само по себе тоже не так уж и плохо. Притом аванс в 50 тысяч готов выслать уже сегодня. Но помни, что весь комплект документов ты должен привезти мне в Нью-Йорк лично и не позднее 1 ноября этого года, так как следующее собрание совета директоров, именно то, на котором будет сделан выбор одного из трёх адресов инвестиций, состоится 3 ноября. Не забудь приложить комплект учредительных документов твоей фирмы и все имеющиеся у неё лицензии, так как если будет выбран питерский вариант, то я предложу твою кандидатуру на руководителя структуры, развивающей данное направление.

Я буду встречать тебя 30 октября в аэропорту Кеннеди. С билетами на этот рейс сейчас проблем нет. Виза, как я помню, у тебя есть. Удачи! Твой Alex Oustan, USA. NY.

P. S. Хоть раз в пять лет, но свидимся!»

– И опять всё ясно. – Саша вернул письмо Денису и взял новую сигарету. – Дальше, как я предполагаю, ты принял это предложение и точно в срок великолепно выполнил всю работу. Притом наверняка сделал даже больше и лучше, чем тебя просили. Уж я-то тебя, старик, знаю. Я прав?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации